Глава 9. Тёмный шторм

Алина шла по третьему этажу вслед за Денисом, который в итоге привёл её в одну из келий, оказавшуюся огромной библиотекой. Лишь одна стена в этом огромном помещении не была заставлена книжными хранилищами. Денис уселся за стоящий у закрытого окна столик, обложенный скомканными листочками, и жестом пригласил Алину присоединиться:

— Давай без предисловий, сразу начнём говорить. А потом, если хочешь, я покажу тебе остальной форт, раз тебе… Ну заходи, не стой в дверях!

Алина гордо вошла, и, взяв по пути стул, придвинула его к столу.

— А я тоже хотела с тобой поговорить, — она села и положила руки поверх спинки. — Телепат ты недоделанный. Его ты легко обведёшь вокруг пальца, но не меня.

— Эй, полегче! — вскинулся Денис. — Что я сделал-то? Если я провинился в чём, только скажи, я извинюсь!

— Ты, Денис, провинился в том, что внушаешь Феликсу, будто с ним всё в порядке. Это же далеко не так. Если ты такой классный телепат, ты должен был заметить.

Напряжённая атмосфера набирала обороты с каждой следующей фразой.

— Ага, так ты сомневаешься в моих способностях!

— Я считаю, что ты великолепный актёр, который играет дурачка, дабы воспользоваться доверием. Привёз нас сюда, значит. Это не убежище, а ловушка! Зачем он тебе? Вы даже не друзья.

— Подожди-ка, — Дениса осенило, — так ты считаешь, что это я убийца? Типа я проник в дом Латунина и зарезал его? Ты вообще понимаешь, что мне нереально было убить его! Там следы магии, которой я не владею. Хотя ты же у нас в магию не особо веришь? По крайней мере, не в такую, верно?

Гнев Алины сменился на виноватый страх.

— Чего-чего? С чего ты решил!..

«Попробуй догадаться», — ответили в её голове.

Алина вскрикнула, и колкая дрожь разлилась по её телу. Он и впрямь телепат, самый натуральный, о чёрт. Получается, точно так же он связывался и с Феликсом, прямо как в столовой.

Хорошо, это она выяснила. С Феликсом-то всё понятно, Денис ему нужен как эксперт во всей этой мистике и помимо этого интересен в качестве увлекательного персонажа жизни. Вот Денису Феликс зачем?

И чего Алина ещё не понимала, так это то, как работает наглое обаяние Дениса, потому что сердиться на него ей расхотелось напрочь.

— Я понимаю, в чём дело, Алина, — подал тот голос. — Ты не веришь в мои благие намерения. Кругом враги, которые готовы во всём угрожать твоему мужу. Интересно, откуда это в тебе — но копаться я не стану. Феликс славный малый, тебе повезло с ним. Потому я и привёз вас сюда, чтобы ничто не прервало вашу идиллию.

Он вынуждал её заговорить. Заговорить о том, о чём ей и вспоминать не хочется.

— И снова ты врёшь, — загрустила она. — Нет никакой идиллии. Тебе ли не знать, раз ты тот, кто читает мысли?

— Его мысли во многом мутные, Алина, а у тебя же они ясны как солнце, — честно ответил Денис. — Ты веришь в сверхъестественное не меньше Феликса, но предпочитаешь проверять всё лично и не слушать других. Ты пытаешься смотреть на жизнь беспристрастным взглядом, оттого и сомневаешься во всём. Вот ты говоришь, с Феликсом что-то не так. А что должно быть с ним не так? Объясни! Почему ты не веришь даже ему, если сомневаешься в его рассудке?

Тяжело заговорить. Вяжущий язык сопротивлялся. Но молчать бессмысленно. Тем более, сейчас.

— Ладно. Есть причины. Я скажу.

Алина шумно развернула стул и облокотилась на стол.

— В прошлом году, где-то в январе с Феликсом произошло что-то весьма непонятное. А если проще… У Феликса был инсульт. Так, по крайней мере, сказали в больнице, когда его привезли. Феликс несколько дней пролежал в коме. А я не находила себе места. Я успела несколько раз похоронить его в моих мыслях, так страшно и больно мне не было ещё никогда. Потом он очнулся. Меня снова напугали, сказав, что он может стать инвалидом или психом. Но, что бы там ни говорили, Феликс очень быстро пошёл на поправку, и где-то через месяц в нём уже ничто не говорило о том, что он пережил.

И после этого Феликс и стал писать «Чёрную зиму», подумала Алина, так и не высказав вслух. Самый большой и загадочный его роман. На который так похоже всё сумасшествие, происходящее в эти дни.

— Я не перестаю за него беспокоиться. Он как будто стал одержим идеей воздействия на реальность через творчество. До инсульта, или что это было, он сводил это к шуткам, «а почему бы и нет, вдруг такое возможно?» А после — он даже бросил работу на радио, чтобы больше писать, представляешь? Феликс и сейчас только и делает, что пишет, даже пренебрегая сном при случаях, — Алина вдруг запнулась и панически заверещала. — Нет-нет, Господи, не подумай, что я считаю его психом, нет! Но что-то в нём сломалось. И мы знакомы достаточно долго, чтобы я это распознала.

А насколько достаточно, чтобы она смогла помочь? Да и нужно ли ей помогать. Феликс стал таким, может, и не от болезни вовсе. А от того, что болезнь частично обнажила его истинную натуру. Но её вера в него иссякает изо дня в день.

— Вот оно что! — на вздохе выдал Денис. — Тогда это многое объясняет!

— Но ничего не объясняет мне, — с сомнением сказала Алина. — Это и страшно. Я ничего не могу изменить.

Денис обхватил её трясущиеся кулачки и мягко ответил — непривычно мягко для себя:

— Крепись, Алина. Ты ещё сможешь.

[Феликс. Январь 2016 года]

— Я пойду за мясом, Феликс, тебе взять ещё что-нибудь? — спросила Алина, потихоньку собираясь в прихожей.

Я вышел из комнаты, чтобы проводить её.

— Мне всё равно. Возьми всё, что считаешь нужным.

— Всё равно? — она накинула на себя пуховик и поправила искусственный мех на капюшоне. — Тебя опять зовут твои книги?

— Увы, — пожал я плечами. — Ничего не могу поделать.

— Ты же совсем недавно закончил «Двенадцатый час»! Что, уже хочешь писать новый?

— Пока не уверен, но планирую. У меня уже есть пара мыслишек насчёт начала.

— Феликс! — Алина шуточно надулась. Хотя, не уверен, насколько шуточно. Чтобы подстраховаться, я состроил виноватое лицо и сказал:

— Ну прости, я знаю, что ты думаешь. Как закончу что-то одно, начинаю другое, не прерываясь. Это как замкнутый круг. Мне не разорвать его, Алина. Я просто… не умею жить по-другому.

Она незаметно подлетела ко мне на цыпочках и мягко клюнула в щёку.

— А я научу тебя. И ты научишься. Как только вернусь, мы сразу же начнём, — и мы оба улыбнулись друг другу. — А пока отдохни и не думай ни о чём. Забудь обо всём. Расслабься.

Я обнял её перед уходом и ответил на ушко:

— Спасибо, совёнок. Я так и сделаю.

Она мило хихикнула и, звякая ключами, ушла из квартиры, бросив на недолгое прощание:

— Не пропади без меня, я скоро вернусь!

И тишина. Давящая тишина бездействия, от которой я быстро сбежал в комнату.

Мы остались одни.

— Итак. Пока Алины нет, мы можем поговорить в полный голос.

В телесной проекции Эстер вышла передо мной и села на стол, скрестив стройные ноги. Представив нас со стороны, я решил, что мы похожи на непримиримых оппонентов, которые, наконец, решили пойти на переговоры.

— Так что же ты хочешь от меня? — спросил я.

Поведение Эстер настораживало. Она была столь холодной и как будто далёкой, она не была моей Эстер, но кем-то другим, у кого была собственная личность и собственные мысли — хотя как это возможно, если она лишь иллюзия моего воображения?

— Как долго ты будешь писать обо мне? Уже четвёртый роман, Создатель, а конца этой франшизы мне не видать.

— Настолько долго, как посчитаю нужным, пока я не пойму, что удовлетворён.

— Чем? Моими страданиями? — она вытянулась чуть-чуть вперёд. — Моей неубиваемостью?

— Разве ты не чувствуешь, что у меня в голове? — постучал я по виску. — Я безумен, Эстер. Я одержим галлюцинациями, мне больно от них! Книги о тебе, Эстер, помогают мне их прятать. Ты, — встал я на колени перед ней, — спасаешь мне рассудок. Я бы давно умер, если б прекратил писать.

Эстер коснулась моего лица, провела пальцами по щеке до самого подбородка, но от идеи не отказалась.

— А тебе не кажется, Создатель, что я и есть тот источник тьмы, от которой ты страдаешь? Что из-за меня ты и страдаешь? Что, если мне уйти, и ты освободишься от мрака?

— Я тебя не отпущу, — ответил я, сжав её руку.

— Когда-то да придётся. Ты же жил как-то в те года, пока я спала в тебе?

— И я не знаю, как тогда я выжил! — я потянул её к окну и отдёрнул занавеску, и острый дневной свет беспощадно ужалил глаза. — Только с тобою, Эстер, я стал сильнее. Только книги о тебе приносят мне избавление. А теперь ты бросаешь тебя?

— Я не бросаю тебя, Феликс, я уведу от тебя кошмары, — заявила она, светясь в оконном сиянии. — Не лукавь, ты мучаешься со мной. Так вот! Я тоже мучаюсь. Мне больно от того, что я застряла в твоём разуме без единого шанса на свободу.

— А сейчас ты не свободна?! — я обвёл ладонями пространство её сияния. — Разве сейчас ты не за пределами моего разума?

— Нет, мой Создатель! Разумеется, нет, — Эстер встала столь близко ко мне, что расплылась на миг в разноцветных кляксах на слепящей белизне. — Ты не признаёшься, что избавился бы от меня при первой возможности, если бы знал, как! Обрекая меня на книжные смерти, ты пытаешься убить меня в реальности! Так что же ты медлишь? Освободи нас. Тьма отступит, как только я умру.

— Ты не права! — взмолился я. — Мои фантазии хотят убить тебя, но не я сам. Слушай меня, а не их! Я не оставлю тебя.

— Придётся! — она метнулась к двери и прижалась к косяку, оглянувшись. — Если ты не отпустишь меня, я сама уйду. Ты не обязан разделять свою личность со мной, пойми ты.

— Эстер, останься! Эстер!

Она убежала сквозь стену, разбросив по пути белые искры её хрупкой души. С её уходом комната потемнела и покрылась плавающими пятнами, что предвещали приближение к бездне.

— Ну и уходи! — закричал я вслед. — Кем ты станешь без меня! Это я поддерживаю в тебе жизнь, а не ты во мне, без меня ты просто вспышка!..

Вспышка, которая в итоге и убьёт меня...

Что-то громко выстрелило в голове, пронзило насквозь, лопнуло, разлив ядовитую боль по всей черепной коробке. Что-то умерло внутри меня, нажав на курок. Умирала Эстер, испустив недоступный крик. А, может, умирал я сам.

Я потерял ощущение времени, я не чувствовал пространства. Руки и ноги онемели, и я, обуреваемый страхом, подкосившись на месте, распахнул окно, и зимний ветер наружного мира слился с моей душой. Схватившись за подоконник, я перевесился через него, глотая холод. Колкий мороз царапал лицо и руки, пробирался через волосы в поисках пути к измученному мозгу. И ничего у него не вышло.

Почему я не могу сбежать? Нет-нет, я не должен бежать, я обязан сражаться! Отпусти меня, проклятие. Эстер покинула меня, что ещё я могу тебе отдать! Почему так больно?..

Пальцы соскользнули, и я рухнул на спину, прямо на пол, усеянный тающими снежинками и слетевшими со стола черновиками. Попытался позвать Эстер — вернись, прошу тебя, я здесь! — но голос застыл в горле, не желая подчиняться. Я вытянул руку в ту сторону, где она исчезла, и на одну секунду между нами проблестела едва видимая нить наших сознаний. Яд продолжал переливаться в мыслях, парализуя тело, и всепоглощающая тьма приняла меня в свои объятья.

Не могу кричать, не могу думать, не могу так жить… Прости меня.

Я закрыл глаза. Слух наполнился вязким, шипучим гулом, в то время как на красном фоне разбухли чёрные прожилки моих собственных век. Я отдался боли и беспощадному ветру.

Прости, что покидаю тебя. Прости меня, Алина...

—… ответь мне, ответь! Не-е-ет! Феликс, пожалуйста, не умирай!

Сквозь немую тишину пробились её рыдания. Не встать мне, и век не поднять, чтобы убедиться — это не иллюзии.

—… скорее, приезжайте! Скорее!..

Слепой и парализованный, я раскрыл рот и попытался заговорить. Слова сухие, прилипшие к языку, так и остались несказанными.

Но когда-то я обязательно скажу их. Когда-нибудь. Пусть даже с того света. Я скажу их… Когда-нибудь...

***

Видения опутали меня сладостью сиреневого неба. Обрывки несбывшегося будущего плыли вокруг меня, оставляя следы на воображаемом поле, где слова складывались в мозаику на цветах оригами. Мысли изливались акварелью по нарисованному мною миру, и он менялся, повинуясь малейшему сигналу моих желаний.

Я не сидел за столом, стукая пальцами по планшету. Не сгибал спину и колени сквозь лёгкую боль. Я был там, посреди магических просторов, зримых лишь мне. Мне и Эстер.

В такие моменты мы всегда меняемся местами. Не Эстер стоит на моём месте, мечась в тесном мозгу. Это я в её голове, я на её месте, стою посреди цветущей бумаги из ненаписанных судеб. Она на пути к финалу. Она ждёт его. Ждёт, когда её Создатель сочинит ей достойный конец, дабы уйти на другую сторону и покоиться с миром.

…Что такое? Я вдруг вздёрнулся, выпрямив занывшую спину. Резкие звуки вспороли картину мира, и мы с Эстер вновь поменялись ролями.

О Боже, за что, за что меня вырывают в сырую действительность? И именно сейчас, когда я вернулся в тёплое русло воображения.

С большой неохотой я подобрал с края стола смартфон и ответил на звонок:

— Привет, Женя.

— Ну как ты там, Феликс?

Тревога никуда не делась, даже притворяясь радостным от того, что я ответил, Женя нервничал и в любой момент был готов сорваться на крик.

— Всё в порядке. Мы обосновались, нас хорошо приняли, потому тебе, наконец, можно снять с себя роль моего телохранителя.

— Да ну чего ты? Я же беспокоюсь. Как я понял, с этим Тальквистом возможно всё, вот я и хотел прочекать тебя.

— Ну вот и убедился, — сказал я, втайне желая поскорее повесить трубку. — Ой, ты меня на таком прекрасном моменте побеспокоил, теперь вся мысль улетела в никуда.

— Эм… Чего? Ты снова пишешь?

— Угу, — промычал я.

Кажется, что сначала он затаил дыхание от восторга. Потом он одумался и застрочил прямо в ухо:

— Н-но ты же говорил, что устроишь перерыв! А как же Алина? Она не в курсе, верно?

— Женя, я выбрался сюда именно для того, чтобы писать, чтобы никто не почувствовал, что мои фантазии ещё живут. Для Алины же мы просто прячемся от Тальквиста.

— Феликс, это не тема. Если в твоих теориях ты обладаешь хоть какой-то магией, ты должен дать ей знать.

— Нет, не должен, — отрезал я. — Если ты и понял меня как-то, то она у меня точно решил, что я спятил. Тем более, после того случая в прошлом году!

— Но я не хочу...

— Я знаю, что ты не хочешь. Я, может, и сам того не хочу, но! — это должно свершиться. Я должен закончить его.

— Но роман убьёт тебя! — Женя выкрикнул так, что сломался голос.

— Так тому и быть. В конечном итоге, не ради тебя или кого-то ещё я его писал.

Не этого он ждал от меня, и малая часть моего рассудка порадовалась тому, что я совершил хоть что-то, в чём я мог разочаровать его или сильно смутить.

— Роман должен быть написан. Иначе мой мир ускользнёт в никуда. История умрёт, а я сгину вместе с ней. Ты же знаешь, почему я изначально начал писать?

Потому что только так я одержу победу. Пусть в мои сны закрадутся кошмары, я воплощу их. Иначе я не одолею мою тьму, если не выпущу её из головы и не окую в плоть.

— Да, — сказал Женя. — Кажется, я начал понимать, почему.

На фоне громко заговорил женский голос, в котором я не сразу, но различил неугомонную Тину. Они вместе, значит. Отлично. Женя не останется один, в случае непредвиденного.

— Тебе привет от Тины, кстати! Мы решили вместе приглядеть за Эдгаром.

— У тебя заказов нет, что ли? — отметил я.

— Нет, пока нет! Времени куча, только трать, — слава Богу, Женя снова бодр и более-менее весел, тоска определённо ему не идёт.

— Тогда Тине от меня тоже привет, — усмехаюсь я.

— И от Эстер тоже вам привет, — вдруг заговорила моя половина.

— Вау! — воскликнул Женя. — Ты как это сделал?

— Что?

— Такой голос! Реально как женский. Обалдеть. Феликс, вернуться бы тебе на радио! У тебя отборная озвучка, ты бы далеко пошёл!

Эстер, что ты наделала, они же узнают!

«Не бойся, он лишь подыграет мне, ничего серьёзного. Так и ты подыграй».

Ладно, твоя взяла. Всё-таки Женя лучше всех понимает шутки про моих героев.

— Эх, радио. Славные были деньки. Может быть, ещё вернусь, — слукавил я. — После того, как роман допишу.

— Ну да, роман твой ещё как время жрёт, — согласился Женя. — Только ты грибами больше не объедайся, а то распугаешь всех.

— Женя! — прыснул я со смеху. — Ах да, а как там Аллан По-младший?

— Чего? А! Эдгар? Да он нормас! И вроде бы даже не скучает.

— Вот и славно. И, пожалуйста, ты уж не торчи у меня целыми днями, я тебя знаю. Роль сторожа тебе совсем не идёт.

Женя смущённо замямлил что-то, во что я толком не вникал — так и думал, опять полдня в моей квартире просидел.

— Ладно, ладно, — сказал я. — И без того я с тобой заговорился.

И после того, как я положил трубку, я облегчённо обрадовался тому, что, хоть и с усилиями, но я убедил его в ненадобности своих переживаний.

[Уриэль]

— Кто здесь? — крик с прихожей и скрип половиц.

Чёрт, нас засекли. А я едва запер чемоданчик!

Тина хватает с пола Эдгара и прячется за дверью комнаты. Её бег сопровождает постукивание кассет в карманах пальто. Я хватаю всё остальное, включая рюкзак для Эдгара, и бегу следом.

— Я знаю, что вы там! Прятаться бесполезно!

Прислоняемся к стене. Не знаю, кто это, но он нас непременно сдаст.

Тина крепко держит Эдгара. Котейка молчит, тревожно шевеля ушами. Молодец, Эдгар, всё он понимает.

А враг подступает. И он, возможно, вооружён. И если он сдаст нас, нам крышка!

— Этого я и боялся, — шепчу я на ухо.

— Да всё нормально будет, — лопочет Тина. — Я его оглушу, а ты пока придумай план бегства.

— Чего? Стой!

Не успеваю. Она выбегает из укрытия. Я тоже, тянусь к ней, не успеваю, и…

Тина выкидывает в прихожую Эдгара, и он с пронзительным кошачьим криком приземляется прямо перед нашим стукачом. Опасливо выглядываю в прихожую на его вопль.

— Твою мать! — стукач отвлекается на кота. Удачно пугается. Дарит нам момент.

И Тина в прыжке бьёт его по голове прикладом пистолета.

Падение. Громкое и грязное падение. Тина встаёт и проверяет заставшего нас мужчину.

— Порядок. Он просто в отключке, — столь спокойная и довольная собой, что пугает меня не меньше нежданного гостя.

Это лишь временно.

Тина убирает пистолет за пазуху и застёгивает пальто. Вновь тихий как штиль Эдгар ластится у её ног. Как быстро он к ней привязался. Обычно он редко к кому проявляет симпатию. Всегда осторожный с людьми, признавал лишь меня из гостей Феликса и Алины. Теперь ещё и Тину. Почему.

Стукач лежит. На нём шапка, не понять, куда точно ударила его Тина. Но она напала. Как узнают, что это она, её посадят. Да и меня тоже.

— Надо уходить, он может очнуться. Держи рюкзак.

— Ты прав, за нами ещё могут прийти, — и Тина забирает его у меня. — А ты достань скетчбук и рисуй.

— Чего? Какое «рисуй», нам надо спешить!

— Потому тебе и стоит это сделать, — она опять улыбается. — Ты же у нас волшебный художник. Придумаешь, что спасёт нас при бегстве?

Она так и верит, что я творю вживую? Хотя, тот фонтан из канализационного люка — ведь это я заставил его исчезнуть… Ведь так?

Вынимаю скетчбук и щупаю на дне чемоданчика в поисках карандаша. А вот и он.

— Я потребую с тебя компенсацию, если ничего не выйдет.

— Она не потребуется, — ухмыляется Тина. — Ну же. Попробуй. Поверь, ты можешь!

Сопротивление излишне. Я и сам надумывал проверить себя.

Ну привет, чистый лист. Какая судьба на тебе отразится?

И меня озаряет.

«Над головою Эстер кружила орда угольных птиц. Вороны. Сотни. Небо горело чёрным пламенем. Но не только от них. Пыльные голуби хлопали крыльями в их рядах. Вестники смерти и фальшивого покоя. И они на её стороне. И они парили над Эстер как по своей оси, готовясь атаковать по её команде…»

Кажется, придумал! Как в том эпизоде из «Чёрной зимы», ну конечно!

Всё так и будет. Птицы настигнут любого, кто пожелает нас поймать.

Штрих. Другой. Рука сама несётся по листу. Быстро-быстро.

Грифель как перья. Штрихи как крылья. И крылья парят. И под ними люди.

Штрих. Ещё штрих. И вновь. И снова.

Меня ведёт воображение.

Навстречу реальности.

Я не подведу.

— Он приходит в себя! — Тина выводит меня из эйфории творчества.

Меж тем, я уже закончил.

Жертва Тины подаёт признаки сознания. Стонет, шевелит пальцами. Кажись, поднимется! Как могу, запихиваю скетчбук обратно в кейс.

Дотянули мы до края.

— Бежим! — Тина рвётся к выходу, и заболтался за её спиной рюкзак с несчастным Эдгаром. Я следом.

И мы сбегаем из квартиры. Вниз по ступеням. На первый этаж. Долой отсюда. Чем дальше, тем лучше!

— А ну, стоять! — очнувшийся преследователь дышит в спину.

Перебегаем порог — и десятки птиц срываются в небо.

Снаружи нас с Тиной встречает предзимний холод. А также сигнальные огни полицейских машин. Кому её вызывать? Или её вызвали с самого начала?

Тина хватает меня за руку, и мы стремимся прочь.

— Остановите их! Они проникли в квартиру!

Нас спалили. В воздухе зароились крики. Обратились на нас косые взгляды размытых в вибрации фигур.

Я вижу и не вижу их. Не желаю видеть. Надо бежать!

Рядом летят несколько одиноких ворон, одним видом подгоняя вперёд по улочке. Каждый шаг отзывается страхом. Ветер бьёт по щекам. Чемоданчик на поясе бьёт по спине. А за нами гонятся. Не оборачиваемся. Мчимся туда, где нет людей.

А силы кончаются. Ноги изнывают, лёгкие сохнут. Не привык я к бегу, а тут такое!

Я срываюсь и падаю на колени. Споткнулся обо что-то. Так и лежу. Хочу смеяться. Как сумасшедший.

И я оборачиваюсь.

Преследователей много. Черт их не разобрать. Словно живые наброски с моих зарисовок. Они догоняют. А мне не встать.

Тина подтягивает меня, схватив за ворот, кричит что-то, не разобрать. Не соображаю ничего. И лишь смеюсь.

И замолкаю.

Орда ворон и голубей, распуганных нами ранее, ракетами стремятся вниз. Прямо на наших преследователей. Птицы облепляют их, сливаются с их чернотой, бьют крыльями по голове, груди и рукам. Они на нашей стороне.

Как я и хотел.

— Ты сделал это, — восторгается Тина.

Да уж. Я это сделал. Не понимаю как. Но сделал.

И мы убегаем со злополучного двора. А птицы так и сопровождают нас за спиной, щитом заслоняя от погони. Они везде. Ими полон весь двор. Кружат повсюду, сеют хаос. И они на нашей стороне.

Мы спасены. На сегодня точно. На сегодня хватит.

А я мог бы сидеть дома, никого и ничего не трогать. Нет, блин, сунулся не в своё дело! Решил полезть в собственное расследование. Вдохновился Эстер, пошёл по пятам Тины, а что дальше? Вторжение на место преступления по-любому нам аукнется. Если и не завтра, то точно скоро.

Чего я не сделаю, чтобы спасти друга.

Я готов на всё.

[Феликс]

Кого я обманываю, Женя меня никогда не оставит, всегда поинтересуется, в чём причины моих проблем и попытается помочь, даже если я не прошу того. Удивительно, как он привязан ко мне...

«Скорее, он привязан ко мне, Создатель. Он единственный, кто признаёт меня, раз сам Создатель не дозволяет такой привилегии. Так позволь же мне воздать ему за ту красоту, которой он меня одарил в тех иллюстрациях. Уриэль — славный малый, напрасно ты его недооцениваешь!»

Я не недооцениваю его, наоборот. Ради его же блага. С такой навязчивой заботой он рискует узнать то, что знать ему не положено.

«Это называется «дружба», Феликс. Или сожжёшь и её, как и любовь Алины?»

Любовь жива, дорогая Эстер, до тех самых пор, пока я защищаю её. По ветру её не развеять. И пусть Алина не замечает этого, и пусть считает меня...

«Эскапистом».

Правда за мной. Она поймёт. Но позднее.

И я продолжил свою работу. Цветочная приторность небесной сирени утянула обратно в оставленный без присмотра мир. И я утонул в нём с огромной и спокойной радостью…

Но ненадолго. Небо затянуло чернильными тучами. Я стал задыхаться. Тьма очнулась, страдая от голода.

И я со стула повалился на пол. Зрение затянуто чернью, я поднялся вслепую, следуя интуиции, нашёл дверь из кельи и вырвался в коридор. Сбежать, спрятаться куда угодно, лишь бы не здесь. Не то найдут. Не то поймут!

«В подземелье! Давай-давай! Алина вот-вот вернётся, бегом туда!»

Как я доберусь, если я и не знаю, где оно!

«Я помогу. Доверься».

И тело понесло меня помимо воли. Сознание болталось на упрямой нити. Я был слеп, покорной тварью бредя за непонятной силой. Я щупал каменные стены, собирая под ногти грязь, а ватные ноги шли куда-то, и я не смел их остановить.

Оставь меня, Эстер, я сам дойду, я сам…

«Куда уж ты без меня, раз ты и задавить меня не в состоянии!»

А почему, собственно, я следую за ней? Зачем я следую за той, кого нет? Мы так не договаривались. Это моя воля, моё тело, моя жизнь.

«Которую я тебе и спасаю!»

Посреди черноты меня окружали лишь дрожь стен да стук шагов. Я словно барахтался внутри колеса, что никак не замирало, не позволяя встать, ломая кости.

Куда ты ведёшь меня? Хватит. Остановись. Останови меня!

«Сначала останови себя».

— Хватит! — закричал я вслух, и мой крик прогнал сковавшую темноту.

Как я попал сюда…

Всюду пылали старые факелы, чей свет очерчивал шершавые кирпичи и тюремные камеры. Хоть и трудно назвать это камерами — больше похоже на огромные клетки, смежные меж собой, чьи решётки тянулись от самого пола до потолка. Но никто не томился за ними, и ничего там не было, кроме деревянных бочек и различных ящиков.

Несмотря на то, что находился я определённо на уровень ниже под землёй, здесь было тепло и в какой-то степени приятно. При этом темница оставалась темницей — или что здесь находилось до покорения экстрасенсами?

— Вот тебе и подземелье. Ты довольна?

Я погладил прутья решётки, слишком холодные для такого залитого пламенем места. В голове неестественная лёгкость и пустота — как в оставленном хозяином доме, утратившем домашний очаг.

— А здесь довольно мило, вполне сошло бы за новое место действия. Да мы бы с тобой и Алиной ещё весь форт бы обошли. Но, увы, не сейчас, не сейчас.

Вместо ответа обиженная тишина и треск огня.

— Ладно тебе, прости, погорячился я, — сказал я, медленно оборачиваясь. — Мы оба перенервничали. Минутки две передохнём здесь, а потом…

Я замолчал.

Через всю стену большими размашистыми буквами была вычернена фраза:

«И судьба настигнет Эстер любой ценой, и цена эта — смерть».

Меня сковал ужас. Ужас и застывшее на губах имя. Эстер. Все мои беды последних дней кружились вокруг него. И я знал, что меня ждёт. Это разгорающаяся спичка, от которой с минуты на минуту вспыхнет ненасытный пожар.

Это была строка из «Места вне разума». В самом конце романа Эстер и Оливер оказались на острове, отрезанном от внешнего мира нестихаемым штормом. Именно на тот остров сбежал вероятный убийца. А после этого...

После процитированной на стене фразы почти сразу же шла развязка. Огромные волны обрушались на особняк, где находились мои персонажи. Много действия, страшного и жестокого. Всё в точности, как мне нравилось представлять в своих книгах, но отнюдь не так, как мне бы хотелось переживать наяву.

А что же было между? Что-то же было ещё до шторма, но и после угольных слов. Детали, хитрые детали. Важно вспомнить, важно! Дьявол кроется в мелочах.

Самому же забыть, что написал. Непростительная оплошность со стороны моей памяти. Как бы она не стоила нам жизней.

Я быстро окинул взглядом комнату, так и не сдвинувшись с места. Эти слова написаны здесь не случайно. Они — ключ, но отнюдь не замочная скважина. Должно быть что-то ещё. Другие связи. Дополнительные пути, по которым вымысел проникнет в реальность.

Ну же, думай. Вспоминай! Предметы, какие я упоминал предметы? Что ещё свяжет настоящий форт Полюс с вымышленным особняком на неком шведском острове?

Остров. Комната. Но я в подземелье. Окно с полыхающими шторами — нет, не то, никаких окон. Свечи, свечи — здесь факелы, но отнюдь не...

«Эстер вскинула голову. Вот если бы она спасла Оливера и уберегла других, это послужило бы достойным аккордом. Самой бесполезно сопротивляться перед лицом Судьбы, да и ничуть не жалко ей себя.

И судьба настигнет Эстер любой ценой, и цена эта — смерть.

А пока она таилась в сумраке комнаты с полыхающими шторами. Убийца явится с минуты на минуту. Ветер давно задул огни свечей, и силуэт Эстер сливался с безликими стенами, шепчущими ей о чужих шагах.

Кто-то поднимался к ней. Половицы заскрипели. Убийца среди нас — так и крутилась по кругу мысль. Но только знакомая энергия разлилась по воздуху, отнюдь не чужая.

Зачем он идёт сюда? Не его она ждёт!

Её план был сорван непредвиденным приходом.

— Эстер, я искал тебя!»

Иллюзорный крик Оливера слился позади меня в звенящий отзвук настоящего:

— Феликс, я искала тебя!

Я содрогнулся от голоса, вмиг разметавшего мои мысли по разным уголкам мозга, и протянул руку в сторону Алины...

— Стой смирно! И не шевелись.

… прежде, чем понял, что вторая ниточка уже натянулась.

«Пол шатался под ногами, рискуя уйти из-под них. Оливер навалился на одну из стен.

И стены зашептали о новом госте. Отголоски тёмной души резонировали в шуме моря. Особняк затрясся от неведомого гула. Безумные волны дотянулись до стен, проникая в распахнутые окна. Вода затянулась в ковры, но повторный вал обрушился в комнату со свежей силой.

Спящая магия подчинилась повелителю. Тальквист раскрыл себя. И он вот-вот шагнёт им навстречу. И получит по заслугам.

Он играл её чувствами. Он заманил их обоих. Ловушка на двоих.

Убийца среди нас!»

— Ложись! — закричал я и накинулся на Алину, растянувшись с ней на полу.

Над нами прокатился страшный грохот. Как от взрыва, уничтожающего всё живое. Вот-вот на нас полетят обломки. Я укрывал Алину от того, что неизбежно случилось бы секундой раньше или секундой позже.

Но ничего не изменилось.

Я заставил Алину подняться и быстро потянул её вверх по лестнице, не отвечая на её панические упрёки. Как я не рухнул со ступеней, пока изначально спускался вниз…

Вход в подземелье, как оказалось, был совершенно свободным — никаких дверей, только огромное пространство в полу коридора первого этажа, на который мы и поднялись с Алиной. Но где-то же произошёл прорыв, я точно знал!

— О Боже, Феликс!

И мы нашли его.

Самый конец коридора. Стена пробита насквозь. Её остатки, камни и песок разбросаны по коридору как рассыпанное в спешке зерно. Северный ветер кружил над ними, собирая пыль. А за пробоиной чернело штормовое небо над разъярённым прибывшим злом морем.

Словно по книге.

— Что случилось? — на шум за нашими спинами прибежал и Денис. — Твою мать! Это, это как вообще?

— Я не знаю, мы сами только пришли, — спешно заговорила Алина. — Мы не видели, как это произошло…

— Ёперный театр, — Денис перепуганной птицей пронёсся к пробоине. — Защита! Защита в хлам вообще! Вы понимаете, что это не просто стенка? — замахал он рукавами мантии. — Это, мать её, диверсия. Здесь ещё и магический барьер заложен. Если же вы оба были в безопасности от всякого внешнего влияния, то сейчас вы как на ладони, как если бы вы стояли в открытом поле!

Вот и он сбылся, как я и боялся. Очередной оживший страх, который я тщетно прятал, ибо знал, что именно страхи быстрее всего рвутся в жизнь, как бы я их не сдерживал. И этого я и боялся…

Стреляющие в тишине слова утратили смысл, превратившись в тусклые звуки растущего из ничего рокота. Меня позвали несказанным именем, не человек, не живое и не мёртвое, нечто непознанное, но звало оно «меня, и только меня». И я бы сразу пошёл ему навстречу, но «не с ней, ни в коем случае, это личное, это между нами».

А ветер усиливался, а ветер валился к нам, дёргая за одежду и сальные пряди.

Я одёрнул Алину и потащил за собой. И бежали мы со всех ног, прочь от беды. А форт содрогнулся снова, почти сразив нас на полпути. А бежать нам некуда, только туда. Туда, где, хоть и ненадолго, но мы будем в безопасности.

А зло вкусило свободу и жаждало пищи.

Земля содрогалась, ветер взвывал, дотрагиваясь до затылка вражеским дыханьем. Пульсирующая кровь кипела во мне, заставляя бежать, заставляя крепко-накрепко сжимать руку Алины, утягивая вглубь старой крепости. И мы бежали.

И едва мы скрылись в нашей келье, я захлопнул её жалкую дверь и закрыл на засов.

— Феликс, — взвыла Алина, — скажи, что происходит. Ты явно знаешь больше, чем...

— Не сейчас, совёнок. Клянусь, я всё скажу! Не сейчас…

Я запер и ставни единственного окна, затем оглядел келью целиком. Под столом валялся опрокинутый ранее стул, и я поставил его как надо, выхватив с его спинки скомканное пальто и накинув на плечи. Что-то очень важное я должен был сделать помимо прочего, но свет этой мысли предательски ускользал в оглушающем сердцебиении.

Мало, всего этого мало. Мой враг явился по наши души. Простой камень не остановит его.

— Что ты делаешь? — спрашивала Алина, пока я загнанным в угол зверем метался по келье. — Феликс, что ты задумал?!

Я не заметил, как взял со стола перьевую ручку…

В самом деле. Отчего оружию врага не сработать в моих владениях?

— Куда ты?

Я провёл ручкой по всему периметру кельи, создавая нечто вроде защитного круга, только с углами. Где-то я забрался на койки, дабы достать рукой. Затем на пути встал шкаф — чёрт возьми, не подтянуться, не сдвинуть, — тогда я придвинул диван и, запрыгнув на него с ногами, продолжил чертить по стене над шкафом. Раз чернила обнесли нас замкнутой линией, и два, и три — третий раз сокровенный, Бог любит троицу.

А на свободной части одного из кирпичей я написал колдовскую строку, такую же больную, как все другие, написанные моим злодеем:

«Эстер объявляет войну».

Игры кончились. Неважно, как он обнаружил меня — меж нами связь, кем бы или чем бы он ни был. Из всех готовых книг Тальквист выбрал именно эту сцену. Как я жаждал в мыслях этой встречи, так и он возжелал отыскать меня.

Планшет не поможет. Чернила сильней.

Я собрал бумагу и отправился в бой.

***

Маленький Феликс души не чаял в своём отце. Он виделся ему волшебником из оживших легенд, который превращал самый обычный день в маленький праздник.

Однажды летним вечером они сидели на песчаном берегу Серебряного озера. Феликс бросал в воду камешки и любовался закатом, пока отец писал новые стихи, разложив на коленях листы. Прильнув к стволу поникшего ветвями дерева, он водил по бумаге ручкой и поглядывал на Феликса, который тоже на него оглядывался и мило улыбался, по-детски наивно.

— А сегодня ты мне расскажешь сказку?

Маленькой традицией сложились сказки на ночь, которые отец придумывал почти на ходу, но всегда удачно и красочно, словно ему это ничего не стоит. Но вот уже несколько дней отец погружён в работу и ничего не рассказывал. Втайне малыш даже начал обижаться на него.

Тогда отец хитро заулыбался и ответил маленькому Феликсу.

— У меня есть идея получше. Хочешь, я покажу тебе настоящее чудо?

— Ух ты! — воодушевился Феликс. — Правда? И ты можешь?

— Ещё как, — отец присел рядом с ним, так и держа в руках бумагу и толстую ручку. — Я покажу тебе огни озера.

— Огни озера? — засомневался малыш. — Но озеро же не горит.

— Это обычные озёра не горят. Но мы-то с тобой живём не на обычном. Это волшебные воды, и огни его горят не для каждого. Сейчас я тебе покажу. Смотри.

И отец начал что-то писать на пустом листе, быстро и страстно. Он громко задышал, пока ручка неслась по бумаге, его длинная чёлка с прядками седины опала на лицо, но ничто не ускользало от его взгляда.

— Не надо на меня смотреть! Следи за озером.

Феликс слегка вздрогнул от его властного тона и покорно обратил взор на сизую гладь.

И вдруг поднялся ветер. Его поток похитил таинственную страницу отца и унёс высоко в небо, растворив её в облаках.

И в это время озеро засияло. Тысяча маленьких белых огней зажглась на волнах далеко-далеко. Они запели дивными голосами, будто пришельцы с неоткрытых планет. Они сами как танцующие планеты посреди озёрного космоса, играющего закатными цветами.

Тысяча огней сверкала и поражала дивной нереальностью, оставляя отпечаток в эфемерной детской памяти.

Ничего подобного не видал ещё маленький Феликс.

— Ну как тебе? — спросил его отец.

Но Феликс не мог и слова вымолвить. Он заворожено любовался природной магией, которая, вне всяких сомнений, принадлежала его несравненному отцу.

— Когда-нибудь и ты сможешь творить магию, мой мальчик.

— А когда я смогу? — в нетерпении спросил Феликс.

— Когда ты вырастишь, — улыбнулся отец. — Ты поймёшь, когда. Когда настанет твой час.

***

Меня звал неслышный знак фортуны. Ветер сдерживал меня, прогоняя обратно в форт, но назло ему я вышел наружу, и суровое море отозвалось всплеском мрачных волн. Через обременяющую слабость и валящий мрак грядущей ночи я пробирался к берегу, с трудом удерживая бунтующие страницы, рвущиеся из-под тисков.

Я не шёл, о нет, я плыл. Водоворот двух миров, реального и моего собственного, кружил меня хрупким кораблём, построенным из иллюзий и страхов, рождённых ещё в детстве.

Настоящий корабль дожидался меня впереди. Один из трёх пришвартованных катеров, что колышался на волнах у маленького причала. Два других боком лежали в стороне от опасной воды.

Я догадался, что делать. И никто другой не пострадает.

«Постой, постой, прямо так? В самое сердце шторма? Ты в своём уме?»

Я всегда был в своём уме и буду в нём до конца. Главное, самому разуму остаться при мне.

Заведя мотор, я повёл верный катер к центру сущного, к сердцу тёмного шторма, зовущего родственную душу. Ни один лучик небесного света не спускался ко мне. Только чёрная тьма, разносимая ветрами, разумная, осязаемая, лишь она торжествовала, покоряя море. Волны окатывали ледяной водой, бились о борта, норовились опрокинуть меня и утащить на дно. Не сейчас и не сегодня.

Вонзив нос катера в сердцевину урагана, я заглушил двигатель и, вынув заветные бумаги из-за пазухи пальто, поднялся во весь рост. Вода качала катер, не рискуя меня сбросить. Знакомый зов дотянулся до меня без слов, без лишних звуков — чистое желание, чистая цель.

Он был там, парил аморфным силуэтом в струях ветров.

Назвавшийся моим врагом, взбунтовавшийся против моих историй, тот, кого я зову Тальквистом — тот, что наслал на меня бурю, не просто фантазия, не просто тёмный дух. Я слышал его душу, а это уже реальность, слышал его безмолвное стремление — испытать меня на прочность.

Я не спрашивал себя, как мне удаётся. Я просто знал.

В ярости волн едва различимо играла музыка, пробиваясь сквозь белый шум. Забытая музыка, которая, струясь навстречу свету, разгоняла звенящими струнами мрак погибших воспоминаний.

Зло пока играет со мной, не спешит убивать, потому что знает, кто я, и кто оно для меня. Часть шторма — часть меня. И я сам как шторм, мы почти едины. Но либо он, либо я. Мы равны перед друг другом. Но победа за мною.

«Нет-нет-нет, не смей, тебя утянет, тебя унесёт!»

Отец владел словами, он превращал их в магию. Он и был магом. И я такой же. Мне бы лишь вспомнить...

«Ты слышишь меня?»

… вспомнить, как такое возможно. Как он умел пользоваться ими, направлять в нужное русло? А как та музыка умела одним звучанием захватывать дух, завораживать до забытья? Это не мелодии Сказочницы и её верной никельхарпы. Нечто обладающее гораздо большей силой, чем любая другая музыка из моих воспоминаний, пусть и похожее на Сказочницу, но это не она. Почему я забыл, чья она?..

«Ты слышишь меня?!»

Но она такая близкая мне, такая… родная? Вне сомнений, это у нас семейное. Моя вера вернулась. И больше её не отнять.

«Феликс, нет, прошу тебя, не делай этого! Не надо, пожалуйста! Я не хочу, чтобы ты умирал!»

Не плачь, моя Эстер. Мы сильные. Нас не убить.

«Тогда держись».

Катер пошатнулся, когда одна непослушная волна дерзко обдала меня льдом, и я потерялся в нахлынувшей белизне видений, пока терял равновесие…

Спокойный зимний день, светлый и тихий. Мы с Алиной неспешно гуляли по парку, усыпанному вдоволь ослепительным снегом. Алина держала меня за руку, шагая чуть впереди, и лёгкие хлопья оседали на наших пуховиках.

— Вот бы в снегу сейчас поваляться, прямо как в детстве, — сказала она. — Вот взять, упасть на спину и изобразить ангела.

— Это ты на тех ребятишек насмотрелась? — угадал я.

— А им хорошо, между прочим! Бух в снег — и никаких забот! Даже зависть какая-то… О, смотри! Давай здесь!

— Ты серьёзно?

— А почему нет? Побудем теми детьми. Да давай! Неважно, что там подумают.

— Так ты всё же хочешь поваляться?

— Да-а, но… Я не буду падать, если ты не упадёшь со мной! Ну как?

— Ха-ха, куда ж я без тебя.

— Тогда держись!

Алина отклонилась на спину и за руку потянула меня за собой. Я потерял равновесие, и мы оба рухнули в снежную массу.

— А-а-ай! Холодно! — засмеялась она, потирая покрасневшие ладони.

— Что ж ты перчатки не надела? — я засмеялся в ответ и заболтал ногами.

— Ай, неважно! Всё равно хорошо.

И мы ещё долго пролежали так на спине поверх снежного полотна, любуясь прекрасным свинцово-серым небом, погружающим нас в бесконечный светлый мир, продлевающий мгновение...

Эстер… зачем ты показала мне? Почему это?

«Потому что я как-нибудь да переживу твою смерть… а вот Алина нет. Не вздумай умирать, мой Феликс, потому что смерть не решает абсолютно ничего. Только она этого не знает».

Я заползал по днищу катера, собирая намокшие листы. Капля чернил растеклась проказой по одному из них, стоило моей ручке вспарить. Я вновь на ногах, и я готов сражаться.

А дух этого и добивался.

«Остановись! Не отдавай меня! Не отдавай себя морю! Только не ему, прошу!»

Теперь я — центр шторма. Вокруг меня снуют и воздух, и вода. Я — их властелин, и это мне принадлежит их мощь. Я пишу волшебные строки, «пока мрачный призрак следил за движениями стихий, над которыми утратил контроль. Его мёртвая, полузабытая магия не справлялась с напором живой, возродившейся как феникс из пепла прошлого. Такие похожие, эти родственные магии не могли более слиться, у них был разный стержень и разный посыл. Кому-то придётся сдаться. И это буду не я».

Слова сбывались. Ветер забрал мои страницы и развеял по небу. Вопль моего врага предзнаменовал перемену, когда облака, прятавшие его, расступились меж нами.

Давай, обнажи свой лик. Покажи, кто ты есть. Кого на самом деле призвала моя мрачная фантазия?

И море всколыхнулось, и поднялся огромный вал, идущий на хрупкий катер, грозясь его затопить. Призрак отворачивал лицо, закрывался от меня рукавом, как провинившийся преступник — или как тот, кто предал друга.

— Поберегись.

Кто сказал это — неужели он? Без тени угроз, так тихо и так громко, будто он совсем рядом, будто он в моей голове.

Поражённый одним единственным словом, я не успел ни за что ухватиться. Ловушка захлопнулась ударом миллионов водяных крупиц. Я выпал за борт, и волны сомкнулись надо мной, обрушившись тяжелым навесом.

И началось бесконечное падение.

Море приняло желанную жертву. Воды тянули меня в чёрные глубины, настойчиво звали к себе, как те огни на озере. Граница с воздухом отдалялась бесповоротно, всё выше и выше от меня — и я опускался на дно разбитым судном, которое унесёт в древний подводный город, охраняемый чудовищами, или же моё сознание затянет в тайную страну снов, где меня примет близнец Дайлат-Лина или недоступный доселе Кадат. Мимолётные видения пузырями сливались с засасывающим потоком, не вздохнуть, не пошевелиться.

И нас никто не найдёт, даже искать не станут, и «даже он нас не видит, он остался вверху», и мы совсем одни.

Как бы я ни кричал, крик разбивался на мелкие воздушные брызги. И мне не проснуться — если это сон…

— Феликс! — меня удержала чья-то цепкая и холодная рука, её хватка ненадолго рассеяла морок, и я увидел, кто держит меня.

Видно, я точно во сне. Или в предсмертном бреду.

— Хватайся, я вытяну нас! Хватайся! — она надо мною, вниз головой, тянет меня кверху, вонзаясь ногтями в запястье.

Ты не настоящая, Эстер, ты моя героиня, ты живёшь в моём воображении. Ты так и не выбралась за пределы, в отличие от Тальквиста, да и враг наш давно не Тальквист. Ты не реальна.

— Я реальна, как тот шторм, с которым ты боролся. А теперь держись! Ну же!

Я пересилил себя, и наши руки коснулись.

И прервалось падение, сменившись прорывающим полётом. К поверхности, к свободе, к жизни — к свету…

Кругом серость, острая сырость, тусклое серебро туч и блеск водяных перекатов. О, это северное серебро, ни на что тебя не променяю.

Шторм угас, а вместе с ним угасла и часть меня. Должно быть, та, что заставила бы меня бороться и дальше. А ничего не хотелось. Смиловавшееся море покачивало меня как в колыбели, а смиренный ветер убаюкивал песней ночи.

Другая часть меня была не здесь, не томилась в измученной камере из плоти. Она лежала посреди бумажных цветов, над которыми, как и в реальности, погасло солнце, а рядом лунным созданием склонялась Эстер, холодная, но родная. Она и не желает принять, что не более чем выдуманная частица сознания….

— Твоим главным страхом было воплощение в реальность твоего собственного тёмного мира. Но этого воплощения ты и жаждал всё сознательную жизнь. Теперь же ты тонешь в нём с головой. Принимаешь его таким, какой он есть? Ты точно готов тут остаться?

Из ласковых волн меня подхватили сильные руки и грубо вытащили на твердь, словно мешок с костями.

Нет, я не здесь, здесь моё тело, но не я сам. Я балансировал на грани.

Я искренне люблю мой вымышленный мир, каким бы страшным и опасным он ни был. Но я сделаю всё, чтобы он не смел ранить никого другого, кроме меня самого.

— Я повторяю вопрос. Ты готов остаться в этом мире?

Это он останется со мной, в моём сердце, в моём воображении. И в памяти других. Но не более.

— Ещё раз. Хочешь ли ты менять или нет? Готов ли ты принять этот мир таким, какой он есть?

Нет. Он будет лучше. Он очистится от всей заразы, что выдумал мой рассудок. Но это мой мир. И это я изменю его.

— Тогда действуй! Ты живёшь в книге, Феликс. Всё, что вокруг тебя — это только книга. Закрой её. Или допиши. Или вовсе перепиши. Что угодно, но не стой в стороне! Стань настоящим автором. Стань Создателем!

Разве я сторонился этого? Разве избегал я бед и насущных проблем?

Я не бесполезен. Как только разгадаю я свою магию, она запоёт и исправит ошибки, которые я не успел допустить.

И я буду Создателем. Если прошлое не переписать, то я хотя бы попытаюсь отредактировать будущее. Сделаю всё, что в моих силах.

Они вернутся…

Голоса… Чьи-то громкие голоса… Достаточно громкие, чтобы прорвать темноту. Они звучали как будто отовсюду, но их смысл оставался недоступен. Эти голоса… Они казались знакомыми, но я не мог сказать наверняка, кому они принадлежали.

Постепенно, медленно, но верно, голоса выталкивали меня из тумана беспамятства. Почему я их слышал? Где их хозяева? Туман скрывал их. Жестокий туман, окутавший сознание. Невидимая вода заливалась в нос, мешая дышать.

Я сделал глубокий вдох. Его звук проделал новый проход из тьмы, и туман начал отступать. Чуть задержав дыхание, я выдохнул протяжно и громко, настолько громко, что этот выдох походил на крик.

Я открыл глаза с надеждой разогнать туман взмахом ресниц. Напрасно. Глаза слепо бродили из стороны в сторону, тщетно пытаясь зацепиться за что-то реальное, будь то небо, потолок или хозяин одного из голосов. Один сплошной туман. И я тонул в нём, пока призрачная вода лилась в мой рот и ноздри, не пуская спасительный воздух. Я с превеликим усилием вдохнул полной грудью и...

—… после такого он точно не будет прежним, — услышал я чей-то голос. Не пойму никак, чей же он.

Снова выдох. На сей раз он сильнее разогнал завесу, и сквозь нее стали проникать первые очертания настоящего мира. Ещё раз вдох. И снова выдох. Вдох. Выдох… Я снова перешёл на крик, который...

—… один во всём виноват, только он, а теперь он вынужден...

… разогнать тьму. Стереть её. Без единого следа. Вдох. Выдох. Полной грудью. И снова вдох.

Ещё мгновение, и туман покинул меня, так что я, наконец, осознал, что я...

—… очнулся! Скорей сюда!

Они приближались. Лёжа на спине, я ждал их, уставившись в безликий потолок, который тотчас же затмило размытое лицо Алины.

— Феликс! Ты в порядке? Как себя чувствуешь?

— Алина… — с трудом выдавил я, растянув губы. — Всё хорошо, не бойся… Я в порядке.

Я-то да, но… Эстер? Отзовись, если слышишь меня. Я не чувствую тебя… Где ты?

— Нет, погоди! Алина, отойди от него.

Я не заметил момент, когда её лицо сменилось перепуганным лицом Дениса.

— Зачем ты взял лодку, Феликс? Ты что, совсем дурак? Мы едва выловили тебя, а так потонул бы нахрен!

— Денис, угомонись ты, — его схватили чьи-то жилистые руки — скорее всего, Алексея, — и на освободившееся место встал старичок Аристарх:

— Что же, дорогой Феликс, ты не бережёшь себя. Жену испугал, да и нас тоже. Ну ничего, ты парень крепкий, мы тебя легко подлечим. Так что теперь отлёживайся и никуда из форта не выходи.

— Да твою мать! Ещё один утопленник мне тут не нужен! — визжал вдалеке Денис.

— Прикуси язык, дурень, — отвечал Алексей.

Вместо Аристарха надо мной снова склонилась Алина. Нежно погладила меня по волосам, а затем поцеловала в лоб. Самому бы до неё дотянуться… но тело неподвижным грузом лежало под одеялом.

— Они сейчас уйдут, — прошептала Алина, — и ты отдохнёшь. Но ты зови меня, если что не так.

И после этого остался одинокий потолок, разъедаемый плывущими цветными пятнами.

— Алекс! Я, прежде всего, и за нашу судьбу беспокоюсь, и за судьбу форта. Как его потом чистить от негатива, от энергии смерти, да хоть от той дыры в стене?

— Денис, потом это всё, потом. Мне тоже неприятно, а панику разводить ни к чему...

Больше я никого не слушал. Пустые слова.

Мне было не пошевелиться. Толстый слой одеяла придавливал к кровати, окутав навязчивым теплом, которое и не выпускало меня из больного сна. Не без усилий я выдернул на волю руки. Казалось, меня опять унесёт в непробудное забытьё. Не знаю, как, но я справился с приливом тьмы и вытянул правую руку к потолку.

Её кисть… она вся обмотана бинтами, почти до самых кончиков пальцев. Почему...

Эстер, ты здесь?

Звуки затерялись в бездонном гуле. Родное дыхание заскреблось в затылке. У меня отлегло от сердца — она со мной.

«Я здесь, Создатель. Ты среди своих. Расслабься, этой ночью тебя никто не тронет».

Никто не тронет… Расслабиться...

«Я буду оберегать тебя. Спи, мой Феликс. У тебя был очень тяжёлый день».

Как и у тебя...