Огни на озере. 2. Зов северного ветра

Третий день после провала на озере.

Третий день нестихаемой тревоги. Эрнест цеплялся за любую возможность отвлечься. Он и представить страшился, чем обернётся его вторжение — как бы не сбылось то, что он надумал в голове, вдруг реальность подхватит его страхи, приняв за желаемое.

И узнает ли Илона? Она точно почувствует перемены, души озера их выдадут.

Без разницы. Чему быть, того не миновать.

А пока Эрнест наслаждался тихим полднем, что ласкал его солнечными лучами. Феликс гонялся за бабочками в небольшом поле, что находилось по пути домой сквозь леса. Эрнест поставил наземь огромную корзину, до краёв наполненную отборными грибами, и в самом центре травяного ковра подхватил сына под руки.

Его звонкий смех отгонял мрачные мысли. Помогая ему летать, Эрнест сам становился ребёнком, свободным от тоски.

— А-а-а! Ух ты, я самолётик! Ха-ха!

Эрнест упорно прививал Феликсу веру в творческую магию, зная, что, если он с детства не покажет её чудеса, не научит, не докажет существование управляемой мощи, вложенной в желания и мечты любого человека — никто это не сделает и никогда.

— Папа! Папа! А давай поколдуем!

— Что, прямо в поле?

— Ага!

— То есть, домой ты не торопишься.

— Не-а!

Эрнест со смехом поставил Феликса на землю. Чем больше фокусов в настоящем, тем больше отложится в памяти его малыша. И тем больше вероятность, что Феликс никогда не забудет родовое предназначение, если вдруг случайно Эрнеста не станет.

Очень часто в их семье творцы уходили, не дожив до старости.

— Папа, ты чего? — Феликс дёрнул за рукав.

Эрнест тряхнул головой и присел рядом на корточки, пустив пальцы в карман за шариковой ручкой.

— Прости. Такое бывает со мной. Смотри, — с трепетом он повёл кончиком по сочному от зелени воздуху.

— Волшебная палочка!

— Она самая. Теперь смотри. Что-нибудь короткое, но яркое и красивое — что ты хочешь?

— Хочу-у-у… М-м-м… — потёр Феликс подбородок. — Хочу много конфет!

Эрнест залился смехом.

— Будут тебе ещё конфеты, только дома! А здесь природа, она слушает нас с тобой. Она тебе конфеты не даст, но может предложить другое.

— Тогда-а-а… — снова Феликс потёр подбородок. — Почему бабочки от меня улетают, пусть не улетают! Я хочу их поймать и потрогать.

— Отлично!

Карманы куртки всегда были забиты клочками бумаги как раз на такие случаи, когда резко тянуло творить. Эрнест представил Феликсу один из таких рваных листков и за секунды набросал тёмно-синюю бабочку. Затем он подписал ниже: «И все бабочки с этого поля засияли, закружили над нами и стали друзьями, и садились к нам».

Как обычно — или почти обычно — Эрнест предоставил шанс Феликсу взяться за ручку и закончить вместе.

— Запомни раз и навсегда, малыш. Твои мысли и побуждения не значат ничего, пока ты не запустишь их в движение.

Феликс оставил на листе чернильный шрам, и брызги света соскочили с белого края. Возглас восхищения вырвался из груди мальчика.

Армада бабочек самых разных цветов со сверкающими на солнце крыльями затанцевали вокруг отца и сына. Феликс протянул к ним руку, и парочка чёрно-белых малюток послушно уселись на ней как на ветке. Цветные точки усеяли воздух, в полёте рисуя невидимые узоры, и сами спокойно садились на одежду и лохматые волосы.

Одна из бабочек, синяя как василёк, устроилась на самом кончике ручки. Эрнест отложил её, дождавшись, когда бабочка улетит, и на радостях крепко обнял Феликса.

— Какой ты у меня молодец! Как я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, папа!

О, Феликс, его маленькая гордость. Дай Бог или иные силы, чтобы он стал таким же непревзойдённым творцом.

Они вернулись, не спеша. Крылатые спутники так и летали вокруг них всю дорогу. Феликс задержался у подножия утёса, засмотревшись на паривших над кронами птах, когда на пороге Эрнеста встретила испуганная жена:

— Эрнест! Астра пропала!

— Что, опять? — он оскалился и, отдав ей корзину, вошёл в дом, дабы выхватить с полки в прихожей подзорную трубу. — Ох уж эта Астра, она у меня получит.

Юлия сочувственно закачала головой и проводила Эрнеста немым взглядом, когда он вышел наружу и направился к самому краю утёса. Расправив трубу, он вгляделся в побережную полосу, проходящую вдоль лесов и полей.

Дрянная девчонка. Ни в какую не вразумить.

— Далеко она не ушла, — Эрнест улыбнулся через силу. — Я верну её прямо сейчас. А ты пока почисть грибы и проследи за Феликсом, мы скоро придём, — он сложил трубу и сунул её за пазуху куртки.

— Эрнест, ради Бога, не ругай её сильно. Ей как бы ещё хуже не стало, — заволновалась Юлия, так и сжимая дугу корзины.

Он по-хитрому отвёл глаза и слабо ухмыльнулся, подтверждая её подозрения.

— Как получится.

И, как ни в чём ни бывало, он спустился к берегу вниз с утёса.

Астра в одиночестве бродила по ухабистому песку у самой воды, босая и в лёгкой сорочке. Ветер с озера болтался в распущенных волосах и тканях, пока она, обнимая плечи, демонстративно закрывалась от него.

И, уклоняясь от одного врага, она стояла лицом к другому. Тот самый яд, текущий в венах. Дымчатыми волнами тьма окружала Астру, вплетаясь в реальность. Безликие чёрные змеи, плетённые из злобы и бессилия, вились у её ног, невесомо петляли в тумане, словно верёвки, готовые вот-вот свернуться вокруг шеи.

Это был дом для Феликса. Это был дом для родителей. Для неё Хопеаярви стало местом принудительного заключения.

Астра ненавидела это озеро, эти леса и поля, дарящие счастье созерцания всем подряд, но только не ей. Что-то отталкивало её от себя, прогоняло прочь. Ей здесь не рады, и она отвечала взаимностью.

Сбежать? А куда, к Илоне? Другой конец деревни — это не край земли и не конец света. И что же дальше, не вечно же ей прятаться у хранительницы Хопеаярви?

А уходить было некуда.

С невыносимой злостью Астра пнула песочный холмик.

Она заложница собственного отца, стремящегося обратить её в безумного творца, коим и является. Но она не может, не может, просто не может! Она пустая, делать ей здесь нечего. Само озеро её презирает, шипя на неё волнами, обвиняя в ничтожности.

Ты и на чужие судьбы не в состоянии повлиять, что тут говорить про свою! Ты никогда не была автором жизни, и не быть им тебе вовек.

Ты пустая. Ты не творец. Твои дни сочтены.

— Астра!

Отползли щупальца тумана. Ветер сдул нависшую тьму, и она обернулась на оклик отца.

— Астра! Что случилось?

А затем она повернулась вновь, уже на другой беспокойный голос. Илона, она тоже здесь.

Она не знала, на кого глядеть, по очереди озираясь на обоих. Сзади отец. Спереди лесная ведьма. И вроде бы она нужна им обоим, оба хотят избавить её от порока. Интересно, у кого первее удастся. Если, конечно, всё не зря.

— Астра! Мама навела панику, куда ты пропадала! — Эрнест обхватил её сзади, как если бы она вот-вот убежала. Нет, бежать она не собиралась. Не сейчас.

— Папа, со мной всё в порядке, не так уж далеко я и уходила.

— В порядке! Ты чуть не выпустила тьму, какое там «в порядке»!

Илона, будучи поодаль, покачивала над землёй смычком, пока ветер тёрся о струны висящей спереди никельхарпы. Наверное, опять собиралась играть на берегу, как она часто любит. А тут Астра, вечно со своими проблемами.

Эрнест знаком с Илоной с самых первых дней, когда он выбрал берег Хопеаярви для строительства дома, и их отношения сразу стали близкими. Слишком близкими. Астре было шесть, а Феликс и не родился ещё. Но ей и тогда казалось, что папа питает к Сказочнице нечто большее, чем дружескую симпатию. Она их не винила. Ей тоже нравится Илона.

Тем легче ведьме с никельхарпой было договориться с её строптивым родителем. Без лишних предисловий.

— Думаю, ей лучше побыть у меня, Эрнест, — твёрдо заявила Илона. — Что скажешь?

Астра перевела взгляд на отца, покорно пролепетав:

— Мне тоже так кажется.

— Мне тоже, — кивнул Эрнест. — Только сначала вернись в дом, мы как раз собирались обедать. И обязательно обуйся. Знаю тебя. Не стоит босой идти в лес, ноги расцарапаешь, ещё заразу подцепишь.

Опять эти нравоучение. Достало всё. Но он снова был прав.

— Хорошо!

***

После обеда Астра отправилась в деревню вместе с напросившимся Феликсом. С ним определённо было веселее, пусть он и был пока что маленьким глупым мальчиком. Он болтал что-то про то, как он каждый день ищет маленькие чудеса, которые в итоге приведут его к большим. Сегодняшний поход с отцом за грибами как раз одно из таких «маленьких чудес».

Астра поддержала его радость. А сама решила — хоть они друг друга любят взаимно.

Феликс привык к её «периодам» и сильно не переживал, как раньше, когда не понимал особенностей семьи, в которой родился.

— А почему в деревне не колдуют, как мы? — спрашивал он в шесть лет.

— Потому так колдовать можем только мы, — отвечала Астра в тринадцать, но для Феликса она всегда была почти как взрослая.

— А почему ты не умеешь? — резонно удивлялся он.

— Потому что мне, как и тебе, нужно этому учиться.

Через деревню и небольшой лесок они наперегонки добежали до дома Илоны. Феликс опередил Астру и гордо заскакал у порога, радуясь короткой победе. В отместку она схватила его подмышки и закружила над землёй. С задорным криком он задрыгал ногами, и Астра кружила бы его и дольше, если бы им не отворила хозяйка дома.

— Заходите, ребята! Вы вовремя, я как раз заварила чай!

Счастливый Феликс обнял Илону с разбега, и, когда и Астра ступила за дверь, они втроём направились в сказочную по своим размерам гостиную…

И началось.

… Мята и имбирь жгли язык и палили его острее, когда Астра раскрывала рот. В её руках колдовской инструмент. В её голове презирающая всех и всё чума. Две несоединимые вещи, каждая из которых вытесняет друг друга.

— Ну не могу я, не могу!

— Пытайся, Астра, хотя бы пытайся.

Астра запела снова и повела смычком. Пальцы надавили на клавиши. Музыка послушно полилась в гостиную, но не приносила успокоения. Необъяснимая ненависть, наоборот, набирала обороты с каждым движением смычка, с каждым звуком. Опять заполыхало горло.

Комки непропетых строк обратились в кашель.

— Не могу!

— Тогда не пой, просто играй.

— Ася, давай, у тебя получится!

Ради братика и стоит стараться. Она сильная, она переборет проклятие. Пусть братик гордится тем, какая у него смелая старшая сестра.

Это же просто музыкальный инструмент, не какая-нибудь железяка, которую нельзя поднять!

Музыка заметалась из стороны в сторону. Отстукивание клавиш подобно сердцебиению. Или отстукиванию шифровальной машины. Струны врезались в слух, перетирали его пилой. Скоро выступят зубья и перетрут в порошок, пустят кровь, настоящую, не придуманную…

— Нет! — с шумом Астра отложила никельхарпу и схватилась за голову. — Каждое лето одно и то же… Мне очень жаль.

Свесившись с кресла, Феликс сочувственно положил ладошку ей на плечо.

— Каждое творчество требует часть души, которую не всегда так легко вынуть и вложить в творение, — объяснила Илона на его вопросительный взгляд. — Ты тоже это скоро поймёшь. А пока, пожалуй, я заварю больше травяного чая.

— Да, я бы не отказалась… — ответила Астра осипшим голосом.

И, оказавшись у большого толстого шкафа, Илона распахнула его и начала перебирать сухие мешочки на его полках. Помимо них там хранились и мешочки с рунами, и плетёные обереги, и браслеты, точь-в-точь такие, как у неё на запястьях. Иначе говоря, настоящее хранилище лесной ведьмы.

Нависшее молчание разбавлялось шорохом сушёных листьев и щелчками струн — Феликс, довольный, что никельхарпа свободна, взял её к себе и по-детски забренчал на ней. Астра уселась на полу у подножия кресла.

Разбить бы это молчание. Почему Илона не отчитывает её? Разве ей не известно? Признаться сразу?

Астра боялась признаться — она нарушила грань, потому проклятие наверняка усилится — тем не менее, любопытство не шло ни на какие уступки и заставило её спросить:

— Илона. А ты когда-то говорила, что была на Туманном острове.

— Да, была, — легко ответила она, собрав подмышку три льняных мешочка.

— Но… ты же говорила, что тот остров не для живых.

В ту же секунду Феликс резко дёрнул за струны никельхарпы. Илона замерла в движении.

— Я говорила, что тот остров не для тех, кто в теле. В конце концов, я ведьма, — улыбнулась она искоса, прикрывая шкаф. — Я бывала там в ином виде. А почему он тебя заинтересовал?

— Да так, — ушла Астра от ответа. — Папа им интересовался.

Этим было сказано всё…

Этим утром северный ветер был неспокоен. Он путался в струнах и в её душе, нёс смуту, предупреждая: произошло вторжение. Её пальцы переминали клавиши, смычок нежно танцевал. Её голос в паре с никельхарпой парил эхом над водами, землёй и лесами.

«Расскажи о наболевшем, озеро силы. Что произошло, пока меня не было?»

Стянутые цветными нитями запястья ловили дыхание Хопеаярви. Далёкие призраки трепетали в неведении, ласковый и тревожный шёпот коснулся её ушей.

Чужие люди вторгнулись сюда, жадные до света, который им не познать. Не подарит озеро силу тем, кто собственную силу не умеет нести.

Никельхарпа безвольно повисла на ремне, когда Илона отпустила струны. Она знала одного человека, кто бы мог так поступить. Ясно как день.

Глупый Эрнест. Озеро не принимает лживых желаний и не тешит самолюбие. Не для Астры ты старался. Стремился сбросить возложенное бремя.

В гневе Илона махнула руками и удалилась в лес.

Стук в дверь. Стук. Ещё один.

У её дома были всего две, и обе входные. Проходы между комнатами ограничивались арками, закрываемые плотными шторами, которые чаще всего были раздвинуты.

Во внешнюю продолжали стучать. Отперев внутреннюю, первую дверь, вторую Илона открывать не торопилась. В кожаной бурой куртке, жёлтой рубашке и с характерной седеющей причёской, гость глядел на неё сквозь большое окно внешней двери. Илона узнала его.

— Чего тебе? — далеко не вечер, чтобы Эрнест требовал у неё малышей.

— Илона. Я тебе не враг. Но если тебе нравятся мои дети, то и меня тебе придётся принять таким, какой я есть.

Он всегда угадывает, когда и за что она на него злится. Небось, он ещё и упивается этим, демон творчества. Он всегда был для неё огнём, с которым приятно играть, и который приятно укрощать.

— Знаю я, знаю. И как жену ты околдовал своей музыкой, я тоже в курсе. Меня этим не проймёшь, — усмехнулась она, прикрывая за собой двери, и спросила прямо. — Что ты натворил на озере?

А он сорвался. Так она и думала. Озеро не лгало.

Эрнест пожал плечами и повёл глазами. Рассечённая ещё в детстве левая бровь лукаво скакнула ко лбу.

— Что бы я там ни натворил, ты это не оценишь, — он сделал вид, что не произошло совершенно ничего чрезвычайного.

— Да потому что ты дурак! Так оно не делается! — то ли злясь, то ли смеясь бесшумно, Илона взяла его запястье и прислонила к груди. — Пошли к озеру. Попросишь у него прощения, может, с этого и станется.

— Это… это как? У озера — прощения? — Эрнест явно растерялся, а когда Илона дикой птицей клюнула его в щёки, он расслабился, смиренно приняв тот факт, что ей давно всё известно.

— Так будет правильней. Дети пусть тогда идут домой, а мы отправимся на берег. Договорились?

В знак согласия Эрнест притянул её ближе и поцеловал в губы — достаточно долго, чтобы запьянеть. Достаточно быстро, чтобы не сойти с ума.

— Мне понадобится гитара.

— Я тебе дам. Та гитара, что ты мне подарил, до сих пор при мне, целёхонькая, — не удержавшись, Илона подмигнула ему через плечо, отворяя двери.

— Ты всё-таки и на ней играешь, не только на никельхарпе, — улыбнулся он в ответ.

— Конечно. Смена инструментов порой идёт на пользу. Пошли, скажем детям, что мы уходим.

— Мы не просто уходим, а уходим на важное спецзадание! — Эрнест намерено поднял голос, дабы Феликс и Астра, развлекающиеся в гостиной, ясно его услышали.

Илона засмеялась и провела его в дом…

Вспорхнули птицы с вершин лесов, распуганные ударом по электрическим струнам. Раскрытые нараспашку души пели в полные голоса, срывая их в бездну, пуская в полёт. Вдыхая холодный предвечерний воздух, они выдыхали тепло страсти.

Они подобрали для музыкального ритуала любимое место Илоны — каменистый берег, наиболее отдалённый от людей, где безграничная природа была главным и единственным слушателем. Отсюда порывы души развеивались далеко-далеко, и Хопеаярви отражало их зовы, даруя магию желаний.

В их дуэте сплелись прошлое и будущее, древняя магия и современная мощь. Христианин и язычница, городской пижон и лесная колдунья, они сами несли в себе два разных мира, живущих в их сердцах. Как две нити их голоса и стремления переплетались, создавая общий прочный канат, объединяющий противоположные полюса.

— Пой со мной, Эрнест! Громче! Громче!

Птицы кружили над головами, подхватывая мотив. Северные потоки разносили музыку над землёй, водой, пушистыми лесами — голоса Эрнеста и Илоны были и их голосами. Песок и листья собрались в небольшой ураган, вертящийся вокруг них. Природа аплодировала, хлопая листьями ясеня.

Прими наши стремления! Прогони прочь свою боль и страхи! Пей нашу магию, озеро силы!

Илона раскинула руки в финальном аккорде, и вернулась тишина, заглатывая последний рёв гитары Эрнеста.

— Вот и всё. Будем надеяться, что озеро приняло наши извинения.

— Будем надеяться, — повторил за ней Эрнест и отставил гитару к ближайшему дереву.

Солнце клонилось к горизонту, разливая малину по тусклому берегу. Стихшие волны озера отсвечивали его пламя, рябя в глазах. Тело томно заскулило, осыпанное мурашками, устав после игры. Эрнест подтянулся на цыпочках и, сбросив с себя куртку, сел на краю уступчика, под которым робко плескалась вода.

— Давно мы так с тобой не играли, Илона. Чтобы мы были вдвоём, с инструментами. И никого более.

Она усмехнулась за спиной, когда он метнул каменный блинчик по покрытой солнечными блёстками глади. Раз, два, три — утонул. Досада. Раньше он хорошо умел их кидать.

— Действительно. Давно не играли, — Илона уселась рядом и прильнула к его разгорячённому, сильному плечу. — Ты, разумеется, не тот человек, который легко даёт обещания. Ты и это наверняка рассеешь в прах. Но пообещай мне одну вещь.

Эрнест вопросительно взглянул на неё. Светлые волосы защекотали шею, но он не смел шелохнуться, дабы не нарушить покой.

— Давай мы больше не будем встречаться по грустным поводам.

Не получится. Семейная болезнь мешала жить против правил. Старшая Астра казалась ему истинным воплощением их проклятия, а младшенький Феликс вот-вот перехватит эстафету.

— Это зависит не от нас, Илона.

— И это говорит мне человек, ворвавшийся в мир Хопеаярви, в мир иллюзий и несбыточных желаний? — посмеялась она. — Это ты у нас веришь в то, что от нас зависит абсолютно всё. Так постарайся!

О, как хорошо она его знает. Словно не полюса они — единый экватор.

Эрнест приобнял её, и мучащая его много дней тревога показалась такой мизерной, не имеющей никакого смысла. Хвоя и озёрная свежесть, запах её волос, миниатюрные копии солнца и луны, плывущие вдали по воде, вот что имело значение. Всё это — и обещание, на которое он, в конце концов, решился:

— Я постараюсь.

***

[несколько дней спустя]

Ни одержимого отца, ни безвольную мать Астра не любила так, как младшего брата. Феликс, будущий создатель миров, обожал показывать ей и родителям свои маленькие успехи. Папа не раз давал понять, что он Надежда всей семьи и всячески поощрял его стремления писать и играть. Впрочем, Феликс играл плохо, а вот забавные истории, написанные его детской рукой, из года в год становились больше, сложнее и интереснее.

Астра заболела наследственной тьмой в двенадцать лет. У папы это произошло в четырнадцать. Недалёк час, когда и на малыша Феликса обрушится эта страшная участь.

Уберечь бы его, пока она не наступила, продлить наивную веру в безоговорочную победу добра над злом. Тьма тысячу раз успеет одержать верх до прихода смертоносного Света.

Сегодня брат и сестра решили не идти к Сказочнице Илоне, дабы не слишком докучать, а провести день вместе на втором этаже, разыгрывая сценки с помощью игрушек прямо на полу комнаты у перил лестницы.

Вот этот лохматый пёсик — знаменитый детектив, он ездит на вот этой вот машинке. Его друг и помощник — плюшевый котик, обвешанный дряхлыми нитками. Старые коробки из-под конфет и чая встали в ряды домов. А корабль с чужой планеты замаскировался под сломанный CD-диск.

Астра не могла не налюбоваться Феликсом. Младше её на семь лет, а уже столько фантазий в смышлёной головке! То на тряпичную гору прилетали пришельцы, то два игрушечных детектива спасали картонный городок от бандитов.

— Ася! А давай ты придумаешь, кто это. Вот он кем будет?

Братик протянул ей потрёпанного человечка, изляпаного следами чернил и фломастеров. Её бывшая игрушка. У этого паренька с потёртым глазом когда-то был целый комплект одежды, но бедолага остался в одних шортах.

— Даже не знаю.

— Не знаешь! Как так! Из него получится отличный пират! Просто представь, что он в костюме!

Ей даже этого не выдумать. Вместо ярких творческих образов — бездумная пустота, способная лишь попугаем повторять готовое, а не создавать новое. Астра Темникова виновна в абсолютной безголовости, приговор обжалованию не подлежит.

И кривая тьма ей надзиратель.

— Ася, что с тобой? — прорезался братин голосок.

Она схватилась за живот, захлебнувшись в неродившимся вскрике. Прилив наступал, давя изнутри, её почти тошнило. Ковёр принял на себя падение, но Астра быстро вскочила на колени, а затем и вовсе поднялась во весь рост. А прилив наступал. Сердце забило барабаном, отзываясь в перепонках.

На помощь!..

Пальцы заскользили по перилам, ноги зашатались. Астра спешно спустилась в прихожую и нашла родителей на веранде — видать, опять собирались играть на пианино какую-нибудь рок-балладу. Испуганный Феликс затопал следом.

— Папа. Мама.

— Что случилось! — мигом Эрнест ринулся к Астре.

— Тьма… — выдавила она, едва не упав на него, прижавшись к груди.

Объяснений не требовалось.

— Юля! Возьми Феликса. Уведи его, быстро!

Прекрасно осознавая, что задумал Эрнест, Юлия послушно взяла мальчика за руку и силком вывела из дома, пока тот бессильно сопротивлялся и молил отпустить:

— Нет, нет! Ася! Пусти меня! Мама! Я хочу к Асе! Астра!..

Крики Феликса грубо обрезались хлопком входной двери. Эрнест облегчённо выдохнул и, отпустив Астру, зашагал в угол веранды, где хранилась электрогитара.

— Сегодня… мы обойдемся без акустики, — словно ружьё он подхватил её с пола, и переливающийся на солнце гриф наклонился в сторону Астры. — Нам понадобится оружие потяжелее.

Сердце её ушло в пятки. Музыка Эрнеста неизменно пугала той невиданной мощью, что звенела в её струнах. С ней Астра чувствовала собственную тьму Эрнеста — едва ли возможно отыскать и уголёк света в том, как он играл в последние годы. Она забилась в противоположный угол. Душу вот-вот полоснут гитарные рифы.

Страх. Тьма. Дьявольская дрожь.

— Астра, соберись! Твой страх лишь подпитывает эту дрянь.

Повесив на себя гитару, Эрнест подключил её к комбоусилителю. Пощёлкал примочками, вдобавок зашипел зачем-то. И без предупреждения дёрнул за струны.

Астра застонала, как глубоко впился в неё звук. Веранда расплылась, ужас прилил к мозгу с новой силой. Тает, она тает! Сейчас начнётся...

— Может, не надо? — проронила она.

— Нам нужно это сделать. Иди к барабанам, для этого много ума не надо, по крайней мере, тебе.

Солнечная чёткость прогнала дымку, и веранда осветилась прежним цветом. Астра собрала волю в кулак и прошла к пестреющему занавесками окну, возле которого пылилась барабанная установка.

Ничего, сейчас он увидит. Сейчас узнает, что в ней есть хоть какая-то польза.

И Астра вооружилась палочками, вызывающе глядя на отца.

— Чего же ждёшь? — обнажил он зубы. — Бей! Кричи! Выпусти всё зло, что гложит тебя! А я поддержу.

Ещё как ей хотелось кричать. Орать во всю глотку, дабы стереть её в порошок, дабы весь мир стереть в порошок вместе с ней. Отомстить бы и вселенной, и родителям за то, что она посмела родиться, больной и неполноценной. Пора.

Время утекало...

Тогда Эрнест сам издал истошный вопль, пустив электрический гул. Астра согнулась в коленях и забила в барабаны. Крики душ заметались меж стен. Безумная импровизация во всей красе.

Эрнест не пел — адекватные, интеллигентные люди, как он сам любил шутить, ни за что не назовут это пением — он вопил, стонал, шипел и шептал. Гитара раскрывала его самый страшный облик. Слов не разобрать, один мотив. Астра и не старалась подражать. Она дополняла его. Они помогали друг другу.

Удар за ударом. Рифы, рифы! Струны пилили душу, а барабаны долотом били по свежим ранам. Крик! Долгий, давящий настолько, что внутренности готовы вывернуться. Лёгкие царапались как наждачной бумагой, стирались выбросом гнева.

Больше ударов. В мышцах рук вспыхнула усталость, а в потемневших глазах заиграли искры. Больше крика! Дрожи, проклятый дом, дрожи, испорченное тело!

— Кричи, Астра! Кричи!

Удар за ударом. Вспышка за вспышкой. Ни за что не прекращу, подумала она.

Я буду кричать до последнего вздоха.

Ненавижу тебя, проклятая тьма! Ненавижу кровь, по которой ты течёшь, ненавижу отца, что не оставит меня в покое, и себя саму — за то, что такая беспомощная. Какая бы сила ни подпустила к нам страдания, да будь она проклята.

Да будь оно всё проклято!

Пол заскрипел под ботинками. Картины, нарисованные покойным дедушкой, сорвались со стен. Щепки посыпались с потолка, сами палочки готовы были разорваться в щепки, когда барабаны от края до края заполнились глубокими вмятинами.

Что бы ни сидело в душе Астры, оно ликовало, пожиная плоды её слабости. И пусть она пробьёт барабаны до дыр, поломает эти палки, пусть.

Больше крика!

Больше!

Эрнест резанул по струнам и оторвал от них руки. Повисшая на ремне гитара горько заныла.

— Какого дьявола! — воскликнул он охрипшим до сипоты голосом и оттащил Астру от установки, а она продолжала махать палочками, пока до неё не дошло, что бьёт по воздуху.

Но звуки не прекращались, били по вискам, клокотали в затылке.

Насилу смиряя дрожь, Астра оглядела последствия. Белые занавески закоптились как от огня, а вместе с ними и половина потолка, раскалились от трещин. От Астры по полу и ковру отходили отпечатанные угольные стрелы. Дедушкины картины покрылись чёрной плесенью.

Перебор.

— Та-а-ак… — задумчиво протянул Эрнест. — Внутри дома мы с тобой больше не играем.

Покатились палочки по деревянным доскам. Опять тошнит, на сей раз от полной пустоты.

Астра опустилась на пол и обхватила голову.