Огни на озере. 3. Двенадцатый час

[День спустя]

На другой стороне грани Туманный остров виделся цветущим зеленью оазисом, полной противоположностью вымирающего себя из мира живых. Кто-то из призраков позаботился и о его украшении: с деревьев через деревья висели ярко горящие тросы, словно неоновые гирлянды, энергичные светлячки сновали туда-сюда фонариками, вплетённые в хвою колокольчики приятно звенели в перекрёстках ветров.

Илона парила над плеядой камней на краю берега, где отдыхали трое призраков, имён которых она не знала. Да и неважно было, её имени тоже не спрашивали, главное знали все — она своя. Из груди Илоны тянулась сверкающая полоса, конец которой растворялся в воздухе, в сгустившемся над озером сером тумане.

Грядёт что-то непоправимое.

— Твой рассудок нельзя заразить, он уже у тебя заражён. Зато у тебя есть опыт сдерживания твоего безумия, — заговорил первый островитянин. — А те двое живые. У них своя тьма, а теперь её будет больше.

— Нельзя раскидываться силой, а потом думать, что тебе не прилетит обратно! — поддержал второй.

— Этого мало. Их тьма дотронулась и до нас. Не дай Всевышний ей разрастись, — вступила в разговор третья. — Страшна больше не она сама. Их вторжение нарушил баланс грани.

— Нашего света может не хватить, если кто-то ещё придёт и отравится смертью.

— И если и тьма усилится! Мы так тоже отравимся!

Илона кивнула им сверху. Случай неоднозначный, и опасения не бесплодны. На краю сознания она вывела случайную Воздушную руну, которую она быстро стёрла, одёрнувшись от раздумий.

— Я сделаю всё, чтобы баланс не нарушился.

Призраки кивнули в ответ:

— Мы тебе верим. Мы не верим им.

Её разбудили падающие с неба капли. Астральную нить затянуло в сердце, и строптивое тело напомнило о том, что смерть пока не забрала её окончательно. Илона потёрла запястья, зудящие без защитных браслетов, и надела их обратно, подобрав с намокшего песка.

Играть в дождь плохая затея. Водопады проглотят магию, не дадут ей пройти дальше положенного. Лучше прийти завтра. Можно было бы и сейчас, но какое от этого удовольствие и прок.

Отряхнув грязь, Илона забрала никельхарпу и направилась по привычному проторенному пути. Она заучила наизусть расположение каждой ели или сосны, каждого камня, попадающегося по дороге. При желании она легко дойдёт до деревни и с закрытыми глазами, и никто её не тронет — птицы и звери попрятались в чаще. А если б и не прятались, то сразу бы учуяли — она своя.

Набухшее дерево глухо ломилось под её шагами. Сброшенная ударами капель кора цеплялась за волосы и ткань. Дождь усиливался. Мокрые ветви хлестали по телу. Платье мерзким тряпьём свисало с голых плеч, прилипшее к коже. Домой, как хочется домой.

Но когда она вышла к дому, её охватила другая забота.

Сжимаясь от холода, под дверью сидел черноволосый мальчик. Струи дождя огораживали его тельце квадратом, пока он обнимал колени под выступающим навесом сандрика.

Его усталое лицо озарилось радостью при виде Илоны.

— Феликс! Боже, сколько ты так сидишь!

— Не знаю, — протянул он. — Я думал, ты дома.

— Давай, скорее, в дом! Сейчас открою.

Илона сняла с шеи ключ и, отперев дверь, впустила Феликса и следом вошла внутрь.

***

Илоне никогда не надоедали дни и вечера в компании маленького Феликса. Они читали книги, много играли в доме и в лесу. Она пела ему песни, а порой и он сам подпевал ей неловко. И Феликс просто обожал её сказки и игру на никельхарпе.

Когда-то она точно так же сидела с малышкой Астрой. Когда-то. Её душа очерствела к хрупким прелестям жизни. Непорочная душа Феликса была открыта и светла как заповедный родник.

За окном вовсю поливал дождь. В печке трещал огонь. Вдвоём деля кресло, Илона и Феликс сидели перед ней, укутавшиеся в один плед. До этого они выпили травяной чай, а Илона вдобавок сменила лёгкое белое платье на чёрное, закрытое и с рукавами.

Беседовали о разном. И, пока они говорили, Феликс, перебравшись Илоне на колени, перебирал нити и защитные браслеты на её запястьях.

— А помнишь, как мы смотрели на звёзды в прошлом году?

Илона улыбнулась. Темниковы устроили детишками вечер наблюдения за звёздами и пригласили её к себе. Она и Феликс славно провела то время, показывая ему, где какие расположены созвездия и их соседи. И, разумеется, они загадывали желания, когда падали звёзды, втайне веря и надеясь, что их исполнит энергия озера.

— Конечно, помню.

— А как ты думаешь, есть ли ещё планеты, кроме Солнечной системы?

— Я не знаю. Хотелось бы верить, что есть. Иначе зачем так много звёзд, чтобы они светили лишь нам? Да и не все звёзды нам видны, и не всегда. И не все умеют смотреть! Но я рада, что ты умеешь.

Феликс засмущался, потеревшись о её плечо.

— Жаль, что сейчас дождь, — сказал он.

— Ты хочешь ещё?

— Ага...

Они помолчали с минуту, любуясь убранством веранды. Оранжевые полосочки, четыре ярких блика играли на их ногах, пока плясал огонь за чугунной дверцей.

— А расскажи мне ещё раз ту сказку про Героя и Север! — оживился Феликс.

— Хаха, ты же её слушал десятки раз! — Илона взворошила завитки на его головке. — Давай вот что. У меня есть идея получше. Я расскажу тебе о другом Герое...

О Герое, который родился в семье могущественных магов, но сам лишённый магии.

О том, как Герой отправился в большое путешествие, дабы найти утраченную силу и стать ещё сильнее.

О том, как, спустя годы, перейдя моря и страны, став настоящим мужчиной, Герой не забыл родной край, вернулся домой — и встретился с теми, кто вырастил его и укрепил его дух, чтобы взрослым он прошёл испытания верой и надеждой.

— А когда я вырасту, мы тоже встретимся?

Илону ошпарил его вопрос.

— Конечно, будем! Что нам может помешать?

— Папа говорит, что, когда дети становятся взрослыми, они забывают детство. А я не хочу тебя забывать!

Илона улыбнулась на протест Феликса.

А в душе расстроилась. Эрнест начал его готовить. Кровные Темниковые все до единого плохо помнят детские времена, сам Эрнест рассказывал ей, что с тех пор сохранилось лишь одно воспоминание. Страшное, пронизанное иглами.

Тело его отца, дедушки Астры и Феликса, снимаемое с петли. Дыхание рот в рот от матери. Бессмысленно. Маленький Эрнест забился в углу, но не смел отводить взгляд.

Наполовину призрак, Илона считала с Эрнеста то видение. Ужасная участь.

— Если ты вырастешь и забудешь меня, если ты станешь злым, если тебе будет больно, я не перестану тебя любить.

Феликс положил головку ей на грудь и проговорил устало, но по-детски чисто:

— Я тоже люблю тебя, Илона.

Слезинка печальной радости заскользила по её щеке.

Илона укрыла Феликса пледом и тихо запела на неизвестном ему языке. Пальцы её нырнули в густые чёрные волосы, вплетая в них целительные руны. Феликс закрыл глаза, задышал шумно и ровно. Со словами колыбельной Илона показывала ему волшебные пейзажи севера: бескрайние леса, одетые в снега, гигантские утёсы, с которых свисали ледяные скульптуры.

Весь мир падёт к ногам этого чудесного ребёнка, обуздай он зарождавшийся в нём дар. Найди он в нём истинное место для себя, и тогда проиграет общее проклятие. Сердца тысяч замрут в благоговении, когда талант засияет целительным светом.

— Мой маленький Феликс… — прошептала она.

«Я без остатка отдам тебе мою любовь, лишь бы уберегла она от бед».

Стук в дверь. Гостей Илона не ждала. Впрочем, она догадывалась, кто бы мог прийти к ней в такой час.

Илона медленно встала и уложила Феликса в кресле, поправив сбившийся плед. Мальчик натянул его край на себя и так и дальше мирно и сладко сопел под его теплом. Она поспешила в прихожую, на цыпочках, старясь не шуметь, и открыла обе входных двери.

— Фух. Ты за Феликсом, да? — спросила Илона прежде, чем разглядеть гостя ближе. — Господи. Эрнест!

Его вид шокировал. От него веяло страхом, непроглядной тьмой. Влажные волосы, по которым струился дождь, липли к бледному как камень лицу. Эрнест отвёл косую чёлку, прятавшую его вторую половину, и на Илону вперились два испуганно круглых голубых глаза.

Он заговорил низко и гулко:

— Астра пропала. Ушла в лес и не вернулась, она наверняка попала в беду.

Стук-стук, вспрыгнуло сердце Илоны. Бедная девочка! Добром это не пахнет. О, как бы участь Темниковых не убила ее, в конечном счёте.

Меж тем Эрнест выглянул за её плечо, и слабая часть его страха сменилась облегчением.

— Феликс спит? Оно и к лучшему.

— Да… с ним всё в порядке, — неуверенно сказала Илона.

И только сейчас заметила, что они не одни. На лесной дорожке, где кончалась территория Илоны, неприкаянной душой переступала с ноги на ногу Юлия, насквозь промокшая под проливным ливнем.

Эрнест перехватил взгляд Илоны и кивнул.

— Мы уже начали прочёсывать лес, но я боюсь, что мы попросту теряем время. Поможешь нам найти её?

Он ещё сомневается, хочет она или нет. Илона стиснула кулаки. Ради Астры и её братика она куда угодно бросится.

— Тогда Феликс пусть останется здесь?

— Не боишься, что он проснётся, а тебя нет?

— Не боюсь. Я ему спела колыбельную.

В понимании Эрнест приподнял подбородок, слегка прищурившись.

— Ага… — протянул он. — Это всё меняет.

Илона оставила дверь нараспашку и, махнув рукой, ринулась обратно в гостиную — подожди здесь, я вернусь.

— Только скорее, прошу тебя, — взмолился Эрнест, шагнув на порог.

Она выхватила из-под стола никельхарпу, всхлипнувшую от беспокойства, вприпрыжку воротилась обратно и, толкнув Эрнеста за порог, захлопнула за собой обе двери.

Сквозь мрачнеющие хвойные леса Эрнест и Юлия следовали за Илоной. Её волшебная никельхарпа заливалась музыкой, сверкая парящими рунами. Её звенящий голос пробивал для них дорогу, и деревья как в сказке пропускали Илону, куда бы она ни шла. Капли дождя вбирали её свет и продолжали сиять, оседая на ветвях и траве.

Чтобы Астра нашлась. Чтобы вернулась домой.

Эрнест корил себя за принципиальную жестокость, что проявлял к ней, за то, что насильно осекал изъяны, вылепливая из неё Галатею. Может, ещё не поздно, и не всё так страшно? Может, с годами тьма ослабнет, и Астра обретёт гармонию с собой и миром? К сожалению, Эрнест сомневался. Его дочь слишком упряма, чтобы признаться в своей слабости.

Дождь кончался, перейдя в стадию мороси. Свет Воздушных рун растаял. Эрнест не сразу сообразил, когда Илона прервала игру.

Они нашли её.

Астра с поникшей головой стояла перед кучей брошенной, скомканной одежды. Она посмотрела в их сторону, привлечённая музыкой. И снова поникла.

— Астра! — Эрнест кинулся к ней и крепко обнял со спины за плечи, пока Юлия и Илона лишь догоняли его.

— Осторожно, не наступите, — прохрипела Астра.

— Что?.. — и вопрос отпал, когда множество других закружились на уме Эрнеста.

То, что поначалу он принял за мусор, было изувеченным мужским телом. Согнутое пополам, скрюченное во всех возможных местах, оно полыхнуло на него кровью и гнилью — настолько, что дождю не прибить к земле тошнотворные запахи.

Один из постоянных местных жителей. Они не знали его лично, но часто видели в деревне.

Юлия коротко вскрикнула и закрыла рот ладонями.

— Это всё я, — сглотнула Астра. — Это была я.

Дождь катился и дальше по складкам, волосам и коже, пропахшим смертью. Положив руки поверх рук Эрнеста, Астра словно боялась, что тот отпустит, и кошмар охватит её. Снова. Навсегда.

…Она почти не помнила, как позволила тьме овладеть собой.

…Кровь на её руках.

…Он просто поздоровался, он собирал грибы, пока не начался дождь.

Тьма воплотилась. Чёрные змеи расползлись под ногами, паучьи лапы проткнули его насквозь как набитую дрянью куклу. Волны тумана, рваные, обращаясь в змей и длинные когти, расходились от неё. Со спины, из рук, из груди, из-под волос, потемневших от грязи содеянного.

Она не первая такая. Кто-то из предков так же срывался. В точности как на одной из картин покойного деда. Образы, казавшиеся невозможными, сюрреалистическими, обретали смысл. Женщина, окутанная в туманный саван, со спины которой росли ветви. Острые как колья. Резкие как иглы.

Я была той женщиной. Я дала пищу воображению, и оно ускользнуло. Я выпустила тьму…

Что я такое?!..

— Успокойся. Мы придумаем, как всё уладить.

Не придумаем, почти закричала Астра отцу, когда горько сдавило лёгкие, но скомканный плач — это всё, что сбежало с её уст.

Эрнест подхватил её на руки и вынес из мрачного леса.

***

[на следующий день]

Случайное убийство не прошло незамеченным. И жители быстро и без раздумий нашли в нём виновных.

В деревне давно говорили: мы живём меж двух безумцев. На одном конце жила скандинавская ведьма, и ровно на другом через полкилометра от основных домов стоял особнячок чокнутого музыканта.

Самой же ведьме и семье музыканта до разговоров не было дела.

До этого дня.

Когда Эрнест взял с собой Феликса на прогулку в магазин, местные косились на них изо всех углов и щелей, провожая недобрыми шепотками. Гитара, подвешенная как рюкзак за плечами, нервозно позвякивала струнами на отклики прохожих.

Он не слушал их. Копья их слов легко ломались о глухую стену мыслей. Впрочем, что-то успевало и проскочить…

— Больная у тебя музыка. Больная!

Если дать ему череп, животный иль человеческий, он и из него высечет музыку, так однажды сказали про него. Эрнест не пробовал, хоть и признавался себе, что не отказался бы от такой идеи, будь в ней нужда.

— Папа, а что случилось? Почему на нас злятся?

Малыш ничего не знает. Имели бы совесть бросаться грубостями при ребёнке!

— Ничего, Феликс. Такое бывает, это пройдёт.

— Ни хрена не пройдёт! — дорогу преградил толстый заросший бугай, от которого разило перегаром. — Твоей дочурки дело? Моего брата убила. Аль это ведьма? Признавайся!

Эрнест направил на него указательный палец, угрожающе обнажив зубы.

— Не пугай ребёнка. Иди, ступай своей дорогой, ничего я не знаю!

— Папа… — заскулил Феликс, прижавшись к его животу. — Ася же ничего не сделала, правда?

Время подступает, время давит на упорство, напоминая: скоро ты всё расскажешь, от ответа не уйти.

— Не бойся, малыш, — по привычке отозвался он. — Всё будет хорошо.

А всё ли? Эрнест и сам не верил. Не теперь.

Как заколдованные жители деревни стекались ближе к ним, словно толпа живых мертвецов. Окружить, допытать, заставить ответить по заслугам. Лица злые, окаменевшие масками ненависти. Озеро ли мстит ему так? Неважно.

Эрнест за гриф достал из-за спины гитару, обернув её вокруг тела, и ударил по струнам. Ноты задрожали электричеством. Его душа запитала металлические нити. Хвойная тишина сдула напряжение накатившим ветром.

И жители стихли.

— Видишь? Мы сильнее, мой мальчик. Мы сильнее.

Феликс восхищённо ахнул и отступил от отца. Никто их больше не обидит.

И на этом Эрнест заиграл громче и пуще. Музыка захватила улицу, дворики, а за ней и всю деревню. Люди замерли, подчинённые ею. Не шелохнувшись, они стояли, прикованные к одному месту жаждой одного человека.

Они забудут боль. Они не вспомнят ничьей вины.

Простой факт, без прикрас.

Просто произошло.

Так случилось.

Последняя нота долго звенела в деревне, обволакивая дома и души и тогда, когда о ней забыли. Срочно сделать то, зачем они направлялись, и возвращаться, вот что желал теперь Эрнест.

А затем переговорить с Астрой. Не сразу, ближе к вечеру, когда тяжёлый груз уляжется внутри, не мешая рассудку. С ней срочно пора разбираться. Пора решать…

Как с ней поступить.

***

Как обед, так и ужин проходил в напряжённой атмосфере. Феликс, пусть и не понимая причины густого молчания родителей и сестры, тоже предпочитал ни о чём не заговаривать. А так хотелось. Он оглядывал их, взглядом выпытывая их голоса.

Астра одобрительно кивнула ему. Всем хотелось заговорить, пока солнце не соединилось с горизонтом. Тем более, ей.

Под скрип приборов о тарелки Эрнест вздохнул и твёрдо объявил:

— Астра, мы посовещались с мамой по поводу твоего… непристойного поведения вчера и остановились на том, что тебе больше не стоит уходить куда-либо без сопровождения меня или мамы. Вообще никуда. Когда наступит конец августа, мы посмотрим, что делать дальше. Пока что так. Кроме этого, в ближайшую неделю, это как минимум, мы вовсе решили не отпускать тебя далеко от дома. Никакого леса, Илоны и прогулок вдоль озера.

Вкус тушёных овощей увял на языке. Тусклой кашей обернулась еда в тарелке, и выжидавший во рту комок с трудом прошёл через глотку.

— Изолировать, другими словами, — усмехнулась Астра и звонко отбросила вилку.

— Папа, а что она вчера натворила? — робко спросил Феликс после того, как быстро запил еду соком.

Они издеваются. Как будто и не было никакого вчера. Спектакль продолжается.

— А Феликс так и не в курсе, да? Закрываешь ему глаза на правду.

Отец также отложил приборы, чуть вытянувшись ей навстречу через стол. Снова строит из себя заботливого папашу, а внутри таится одно. Презрение.

— Астра, что бы ни происходило между нами, знай — мы по-прежнему…

— Семья? Так и знала. Для него ты стараешься, но не для меня!

Дымчатые узоры поплыли перед глазами. Тьма удвоила дозу злобы, прыснув её в кровь. На сей раз она не станет жалеть, что выпустит её.

— Хватит. Хватит играть в счастливую семью, папа — это всё ложь! Всё везде лживо! Я устала притворяться!

Правдой оставалась одна тьма.

Возле огромной тарелки с не менее огромным куском мяса лежал острый кухонный нож, который незамедлительно привлёк Астру. Пальцы сами тянулись, пусть она и сдерживалась. А проклятие скреблось, навлекало смуту, управляло туго гнущимися пальцами. Она скривила ухмылку и пустила его на самотёк.

Давай.

Заскрипели стулья, зашуршали ткани. Эрнест гневно вскочил из-за стола и ударил по нему ладонями, заставив всю посуду жалобно взвизгнуть.

— Астра!

— Не надо! — Юлия также вскочила и бросилась к нему, мягко положив руки на вздымавшиеся плечи.

— Не подходить ко мне! Стоять! Только когда я скажу! — закричала Астра, размахивая заполученным клинком.

Сильнее потемнело в глазах, залитых ядом. Расплылись знакомые очертания, обратились чёрными языками пламени среди затопленной закатом кухни. Маленькая фигурка среди двух повыше попятилась от стола. Центральная фигура — явно отец — схватила её за руку и притянула к себе.

— За Феликса ты печёшься, а вот за меня как-то не очень, — оскалилась Астра. — Конечно! Его ты любишь больше, чем меня, он наследник твоей магии, не я! Но ничего, ничего… Я не позволю тебе больше издеваться ни надо мной, ни над ним и мамой.

Лезвие ножа отливало алую полосу солнца. Свет вытер размытую вуаль, и, пока её проклятый внутренний мир не пустил наружу заражённые щупальца, Астра разглядела ту женщину, которая породила этот мир и его укрытие.

— А вот ты, мама! Ну чего ты стоишь! Ты никогда ничего не делаешь, скажи же что-нибудь! Или опять предпочтёшь прятаться за его спиной?

Та закачала головой. Вот-вот разрыдается, разминая пальцы.

— Астра, зачем ты так…

Стоит в сторонке, как покорная служанка, ни шагу без отца не сделает, во всём с ним соглашается. Как обычно. Как будто своего мнения у неё нет. И лепечет что-то тихой мышью. Достало.

— А давайте я всё всем сейчас расскажу! Напрямую! И про мою неизлечимую жажду сеять хаос, и про убийство, и про то, как наш дорогой папочка изменяет тебе с Илоной. А? Страшно?

Мать бросило в краску. Аллилуйя! Давай же, прояви характер, как я сейчас!

— Эрнест? — обернулась она к отцу. — Это правда?

Тот, как всегда, бросился оправдываться, дабы выставить себя в лучшем виде:

— Юлия, сейчас не время…

Но не тут-то было.

— Ещё какое время! — закричала Астра и взмахнула ножом, словно жезлом.

И вновь пространство заплыло. От её ног расползлись чернильные линии, кривые, угловатые. На шкафчиках и буфете за спиной проявились следы копоти. Нож перестал сиять, облепленный золой, что как зараза исходила через кожу от её израненного сердца.

Переглядываются. Перешёптываются. И никто к ней не подходит. Никто не успокаивает, не просит сдаться, оставить мрачные затеи.

Вот, кто она для них. Чудовище. Монстр. Существо, которое нужно запереть куда подальше.

Чернь выбивалась сквозь тело, окрепшая достаточно, чтоб исчезнуть добровольно. Ухмылка растаяла, сменившись оскалом боли. При одном желании она разрушит этот дом вместе со своим телом.

Рука задрожала, с нею и осколок того, что называлось семьёй.

— Давайте мы кое-что проверим. Станете ли вы оплакивать меня, когда меня не станет? — Астра обвела взглядом три размытых силуэта. — Кто из вас осмелится подойти ко мне, кто захочет остановить меня?

Кому она нужна здесь на самом деле.

Она замахнулась ножом, ритуально вздёрнув его над головой…

— Ася! Ася, не надо! — запищал голосок.

— Феликс, назад!

Но упрямый братик прорвался к сестре и обхватил её талию.

— Не делай этого! Скажи, что не будешь, что ты так шутишь! — затормошил он её, глядя снизу вверх испуганными просящими глазами. — Ася, ну давай.

Впрочем, несмотря на страх, он оказался отчаянно храбр, потянувшись рукой за ножом Астры.

Она отбросила его прочь и обняла Феликса, зарыдав от усталости. Руки потеплели, шелестя по его яркой футболке и пушистым волосам. Нетерпящая слёзы вины, тьма отхлынула от мира и уползла в недра пустой души.

— Прости меня… Прости, я не хотела тебя обидеть… Не тебя…

Она всего лишь голодала без той любви, что всецело доставалась брату. Зависть, обида, вот её краеугольные камни. Его любили все вокруг. Её, пожалуй, почти никто. Не его самого, однако, она ненавидела за то, что неосознанно отбирал ласку.

Астра любила Феликса не меньше, чтобы позволить себе его задеть.

Она поцеловала его в лобик и убежала прочь, а её учащённые шаги быстро отбарабанили на лестнице.

Смеркалось, природа темнела под натиском ночи.

Астра пряталась в своей комнате на втором этаже. Сидя под дверью, распустив косу, она вслушивалась в наполнявшие дом звуки. Скрипы, шаги, стуки — они доносились снизу. Феликс давно в постели, а родители ходят.

То, что она сотворила, непростительно. Кухонным ножом, что она держала сегодня, она перерезала все пути существования. Тьма стучала в висках, закладывая уши, подобная той музыке, которая причиняет боль, осыпая гравием шума.

Все её ненавидят — отец, мать, целая деревня. Илона тоже стала холодна к ней. А папа, глядишь, не раз применит к ней орудия творчества.

Все ненавидят… Нет, не все. Лишь братик, слепой в неведении, любит её неизменно, такой, какая она есть.

Ей так стыдно перед малышом Феликсом, так жалко, что всё так обернулось… Ей необходимо так поступить, необходимо жизненно! Тьма захватила её сердце, она перебьёт всех, изничтожит и себя, и братика, если Астра останется.

Нет скрипов, шаги остыли. Дом стих. Этот треклятый дом умер на ещё одну ночь.

Пора бежать.

Астра распахнула окно и выбросила наружу конец заранее приготовленного каната, связанного из свитеров, водолазок и штанов. Второй конец был привязан к столу, что находился прямо перед подоконником. На мгновение Астру кольнул ужас — отец услышал грохот створок, он придёт за ней. Мама ничего ей не сделает, но папа запросто испепелит её стремления.

Она выглянула из окна, и порывы ветра, идущие с озера, прогнали сомнения. Время действий, оно пришло.

Без задней мысли Астра сорвалась вниз, перебравшись по самодельному тросу. Она спрыгнула прямо под окнами Феликса. Не проснулся ли он? Нет, он мирно лежал в кровати, не шелохнулся. Астра переждала лишнюю минуту, на всякий случай.

И бежать. Бежать! К берегу, по его каменистому краю, вперёд! Вдоль лесов, полей, куда подальше. Неважно, куда. Неважно, что будет дальше. Только бежать, только вперёд!

Зашаркали слипоны по утёсу, носками размётывая песок. Рубашка топорщилась поверх платья. Сломя голову Астра выбежала к озеру и ринулась дальше вдоль плещущих сумеречных вод. В их фальшивом умиротворении она слышала вой Хопеаярви, его тайный мир отзывался в ранах её души, разрывая их, растягивая шире, выплёскивая гниль. Озёрный плеск обрушивался на слух как град камней. С его холодными, северными ветрами закружилась тьма в глубине сознания — и закружилась снаружи, одной Астре видимая, словно чёрный торнадо, центром которого была она сама.

Астра всплеснула руками — не смей, не вылезай, пока я не позволю. Потоки утихли, чёрные змеи вползли обратно. И на их место пришла иная тревога.

Её побег заметили.

Эрнест одиноко сидел на веранде, поглаживая клавиши пианино и любуясь спускающейся ночью. Покой не наступал. О каком покое могла идти речь, когда его же дочь грозилась ему расправой?

Одни и те же слова заезженной пластинкой шипели в мозгу: всё зашло слишком далеко. Любые мысли в поисках выхода противоречили друг другу, вставали в разрез с самим смыслом жизни и её предназначением. И назад пути нет, и вперёд не продвинутся.

На часах двенадцать.

Шорох снаружи. Как что-то упало. И побежало, быстро-пребыстро.

Всё кончено.

Всё зашло слишком далеко! Слишком!

Эрнест стремительно направился в прихожую и пустился в бег, едва выскочив за порог дома.

Бегом за ней, не то ускользнёт, не то снова натворит бед! Постой! Он тянулся, цепляясь за ветра, Эрнест раскрыл рот, дабы выкрикнуть её имя...

Кричать нельзя. Они оба не желали привлекать внимание.

Астра задыхалась, но сдерживала вопли в огне догоняющей тьмы. Ноги уж готовы сдаться, словно набитые ватой. Воспалённые лёгкие вбирали жаркую горечь страха, сложившего когтистые пальцы вокруг её горла.

И вдруг она встала. Просто встала, как вкопанная, сплюнув набравшуюся усталость. Тело будто закаменело, ослушавшись приказов. Обернувшись, Астра отбросила сомнения.

Это всё отец.

Эрнест находился всего в нескольких шагах от неё. В руках мерцали ручка и клочок бумаги. И опять они пригодились. Спешные чернильные буквы рассекали бывшую белизну.

Он перевернул листок и показал содержание:

«Я не мог бежать, и я не смел кричать. И лишь стихия остановит другую стихию.

Стой. Я приказываю тебе. Стой».

— Оставь меня в покое… — застонала Астра. — Я устала быть обузой, отчего ж ты меня не отпустишь?

Эрнест разорвал листок в клочья. Ветра Хопеаярви подхватили бумажный прах, и Астра рухнула на колени, отпущенная пленившей её магией. Ручка скрылась от неё за спиной и завертелась между пальцами.

— Во-первых, бежать из дома, не позаботившись о дальнейшем проживании, по меньшей мере, глупо. А во-вторых, от проклятия твой побег не спасёт ни тебя, ни кого-либо ещё.

Астра одарила его взглядом ненависти.

— Я никуда тебя не пущу, — на что добавил Эрнест неизменно твёрдым тоном.

Она резко поднялась, вовремя увернувшись, пока он не успел схватить её.

— А что толку? Достаточно пустых слов. Мы всё давно сказали друг другу. Всё напрасно! — закачала она головой. — Я смирилась, поздно что-либо менять, и ты это тоже знаешь.

Его шаг навстречу. Её два шага назад. Ручка продолжала вертеться в его пальцах, набираясь силой.

— Да. Знаю. Теперь-то я точно знаю.

Ещё два шага вперёд. И три назад. Но бежать ей некуда. Пускай пытается, её судьба кончается здесь, на двенадцатом часу ночи.

Ставки сделаны, маски сняты. Мы больше не любим друг друга.

— Я ненавижу тебя, — смело ответила Астра и побежала к брошенной дальше по берегу лодке.

Той самой, на которой они ранее плавали вдвоём.

Словно хищник, играющий с загнанной в ловушку жертвой, Эрнест неторопливо наблюдал за тем, как Астра, кряхтя и ноя, выдвигала лодку к воде. Торопилась, оглядывалась на отца, как бы не помешал. А он выжидал, наблюдал, преисполненный любопытством. Барашки теней аурой прокатились от её спины. Холмики песка собирались за шагами. Жмурясь, сгибаясь в коленях, она продолжала, пока лодка полностью не выползла с берега.

Стоя по щиколотки в волнах Хопеаярви, Астра взялась за весло и обратила его на Эрнеста, прежде чем забраться внутрь:

— Дальше мне решать, что делать. А если и не мне, то уж точно не тебе. Прощай. Всё кончено… отец.

Тяжёлый морок накрыл его сознание.

Речь отныне не шла о спасении дочери. Она опасна. Вчера она убила одного, сегодня едва не убила семью, что же будет завтра?

Не дать ей усилиться. Остановить. Заточить её в озере, пусть воды заберут её душу, не дадут вырваться наружу, пусть она… останется здесь навсегда.

Эрнест дошёл до лодки и, схватив свободное весло, ударил им Астру по голове. Ей и среагировать не хватило времени. Беспомощное тело обмякло на дне меж сидений, уронив голову на руки. Она как будто уснула, утянутая духами снов.

Пока живая. Душа по-прежнему заперта за костями и кожей. Правильно. Нужно доставить её вглубь запретного царства раньше, чем она покинет плоть.

Он уложил её на носу лодки, перевернув на спину, и, взобравшись самому, пустил лодку вплавь, как Харон через Стикс. Чёрные воды, и правда, казались водами мёртвой реки. Но было это целое мёртвое озеро, чьи смирные волны ластились о фанеру и дерево. Хопеаярви само вело к сердцу тайного мира через темень ночи, обделённой света. Звёзды гибли за густыми тучами. Казалось, навечно нависла эта ночь, и обездоленные небеса обвалятся на владения Севера, смешав всё с грязью.

Раз за разом Эрнест погружал вёсла, озираясь то на берег, то на Астру, лежащую спереди заколдованной принцессой. С превеликим удивлением он отметил, что не чувствует никакой вины и угрызений совести от того, на что он пошёл.

Так и нужно поступить.

Озеро стало новым небосводом. Одни звёзды погасли, явились другие. Эрнест остановил похоронную ладью посреди всплывавших из бездны огней. Волны разыгрались, раскачивая лодку, брызгали холодными каплями. Больше огней рождалось на гребнях озера, улавливая присутствие чуждых душ.

Эрнест сложил вёсла по краям и бережно взял Астру на руки. Когда-то он держал её малюткой, когда она только явилась в мир живых с другой, неведомой стороны — возможно, с той же самой, куда потом уходят души на вечный покой. Когда тебе что-то дают, якобы не прося ничего взамен, будь готов вернуть это обратно в любой будущий момент. Эрнест добровольно возвращал Астру силам, что позаботятся о ней лучше, чем он или кто другой.

Огни затрепетали, почуяв его желание. Они ему свидетели, никто другой. Они легко узнали прокажённую пару, навестившую их под пеленой снов, укрывавшей землю. Сам как во сне Эрнест вдыхал волосы Астры, напитавшиеся нотками крови. Жизнь молчала в ней еле бьющимся сердцем, но кожа ещё тепла, ещё мягка как бархат.

Не оттягивай, подумал он мигом, если начал, надо и закончить.

Он поцеловал её в висок и медленно отпустил в воду. Как младенца в люльку. Как мертвеца в могилу. Волны омывают её тело, забираясь под ткань, качая почерневшие локоны. Озеро подхватило Астру, и он поднял руки к свету — пустые, холодные, сверкающие каплями, стекавшими вниз. Колкая дрожь прошлась по пальцам, помнящим пропавшую тяжесть. Он снова пустил руки в смуту вод, но они не нашли больше тела, которое так крепко держали.

Блёклые разливы стёрли её линии и утянули в пучину.

Поднялся туман и скрыл за собой огни, приняв принесённую жертву.

Она поздно открыла глаза, и вода хлынула в них, когда Хопеаярви овладело ею как законной добычей. Толща черни сдавило крики, лишило голоса. Поток разрывал полы платья. Руки барахтались, пока невыносимая тяга уволакивала её за ноги глубже во тьму.

Сплошной чёрно-белый поток.

Я просто хотела бежать, роилось внутри неё, я бы просто бежала, и всё. Зачем… зачем убивать… Как ты мог бросить меня здесь, папа! Как ты мог предать нас… предать маму и Феликса.

Не закричать, ни за что не зацепиться — нечем дышать!

Вода — это жизнь. Вода — это смерть. Ей всегда говорили: одна приносит успокоение, другая забирает.

О, Серебряное озеро, отпусти мою душу. Ты слышишь желания людей, ты исполняешь их, когда считаешь нужным. Исполни же моё — отпусти, не хочу умирать, хочу жить! Я хочу жить!

Пузыри взорвались на озёрную пыль, которая вспыхнула золотыми фонарями. Толща сдавила её крепче, и новые пузыри как прозрачные шары разбивались мягким стеклом. В последний раз поток швырнул в неё твёрдой волной… и вода погасла.

Этот миг останется лишь в памяти вздоха.