Глава 18. Перепиши мою смерть

[23 декабря 2017 года]

Два месяца. Целых два чёртовых месяца!

Каждый день новой жизни Алина жила со щемящей мыслью: ей однажды позвонят и сообщат, что Феликса нашли мёртвым. Должно быть, точно так же и сам Феликс ощущал себя, когда она чуть не погибла. Когда она в одиночестве сидела в квартире, чаще всего на диване в обнимку с музыкальной шкатулкой, она не переставала слышать воображаемый звонок, который бы известил её о самой страшной новости.

Хоть какой-нибудь знак… Хоть чем-то подскажи, что ты ещё живой.

Один раз она решилась вновь приехать к загородному дому. Больше она не осилила. Она забрала оттуда некоторые вещи, включая шкатулку. Привести дом в порядок не хватило духу. Первый этаж так и погряз в хаосе после ночи её мнимой смерти. Гостиную частично замело снегом из-за разбитого окна. Книги, обрывки бумаги болтались под ногами, когда Алина прошла к креслу и свернулась в нём калачиком, пряча от мира свою боль.

Она была так виновата перед ним, что не верила. Виновата перед всеми, кто хотел помочь ему… да и ей. А она не подпускала их.

С тех пор, как Алина воскресла в качестве полутени, она стала особенно чувствительна к печали и смерти. Чтобы хоть немного побороть тягу к самобичеванию, она навещала Тину или приглашала её к себе. Удивительно, но этот месяц, проведённый в незнании о судьбе Феликса, превратил их из случайных знакомых в практически близких подруг. Тина вдобавок подарила ей амулет, схожий с тем, что висел на её чокере. Алина не привыкла носить много украшений и больше всего она надевала подвеску в виде жёлтого глаза — один из подарков Феликса. Впрочем, не привыкать.

Куда только раньше она девала это дружелюбие, когда оно так было всем необходимо?

Что происходит! Если воронка закрыта, то и грань зашита, так? Или это сущность полутени шалит? Будто ножом ведут по горлу, по сердцу и душе.

Нельзя выходить из тела, не то она станет, как Тина, а она предупреждала… А чем она её лучше?

Хватит! Нытьё ничего не исправит, хватит!

Алина ударила кулаками по рабочему столу, заставив подпрыгнуть канцелярскую мелочь. Перед ней замаранные черновики и недописанные стихи. С пропажей Феликса для неё пропало и вдохновение. Хотела бы она протянуть к нему ниточку из слов, хоть тонюсенькую, а с чего начинать? Не навредить бы ему. Вот и не выходит ничего.

И сама по себе заиграла шкатулка, стоящая на прикроватной тумбочке.

— Как?.. — прошептала Алина, аккуратно поднимаясь из-за стола.

Завод крутился вокруг оси, заведённый невидимой силой. Снег кружил в стеклянном шаре сам по себе. Его блеск зазвенел в такт мелодии.

Растворившись в снежном вихре, Алина ослепла. Её отрезало от реальности, затянуло в новые ощущения, в чистую неизвестность. Сердце ухнуло от страха. Мимолётные видения менялись слайдами в прожекторе. Что-то грязное всячески старалось достучаться до неё, рисуя мыльные образы. Наверное, именно так приходила к Феликсу тьма, как он и рассказывал.

Её отогнало знакомое клацанье когтей по неукрытому ковром полу. В прихожей кто-то есть!

Алина выкинула себя вперёд со стула и прильнула к проёму двери.

На неё смотрели такие родные жёлтые глаза. По прихожей носились неугасшие светлячки магии. К Алине, лохматый, исхудавший, но с такой же типичной для себя, уверенной походкой вышел Эдгар. А позади него, обросшая трещинами таяния, в рваном платье стояла погибшая Илона.

Она не проронила ни звука. Пепел её души спадал с неё пыльцой увядающего цветка. Плотно прижатыми друг к другу пальцами она плашмя провела перед горлом, а затем показала на Эдгара.

Алина также не смогла заговорить. Связки свело, тьма ещё шевелилась в неокрепшем сознании. Тяжело дыша, она опустилась на корточки, принимая Эдгара в объятья, который устало замяукал, соскучившись по хозяйке.

— Господи, Эдгар… Ты привела его?

Илона снова указала на Эдгара. И, покивав, удалилась, уйдя через стену спиной вперёд. Следы магии окончательно растаяли в полёте.

— Илона! — столько вопросов Алина хотела задать, но они уже не имели смысла.

В ошейник Эдгара было вложено послание, местами влажное на ощупь, когда Алина трепетно взяла его и развернула. Со складок потекла грязная вода, смешанная с чернилами. На бумаге чётко выделялся почерк Феликса.

«Здравствуй, мой совёнок.

Я прислал к тебе Эдгара, чтобы ты понимала — я не потерян. Призраком или живым, но я вернусь к тебе. Ты только дождись. Это займёт время, но это время уйдёт на то, чтобы ничто более не разлучило нас. Это моё бремя. Я очищу наш мир, наши души и нашу магию. И тогда я буду дома.

Я тебя люблю, Алина».

Она зажала себе рот, душа рвущийся от нервов крик, и метнулась к рабочему столу, бросив письмо на кровати. Выхватив случайную ручку, Алина бросилась к кровати на колени и дрожащим почерком вывела внизу страницы:

«И я тоже люблю тебя, Феликс… Я буду ждать тебя вечно. Если же ты оживил меня, вернись и ты живым. Обязательно вернись».

Эдгар потёрся о плечо, просясь в объятия, и она крепко стиснула его, зажмурившись от печальной радости.

Она знала, что Феликс справится. Всегда упрямый в своих стремлениях. Это его и выручало. Как и сейчас.

Они оба сильные. Потому и живы.

Алина обернулась к комкам черновиков. Чистых листов ей хватит сполна.

[Феликс]

Я дописал желаемое. Я закончил. Пора воплощать.

Красками на мокрой бумаге расплылись стены, смешавшись с плывущими тенями. Черновики, заметки, пустые страницы разом вылетели из моей сумки, заполонив собой пространство. Белыми скатами они перекатывались по сторонам, и в каждую секунду я мог с лёгкостью поймать их и украсить словами.

Серебряное озеро приняло решение — я готов.

«Самое время нам закончить эту историю».

Она выскользнула незаметно и легко, как она привыкла, и проявилась передо мной. Она выглядела как Эстер, и даже теперь, когда я знаю, кто прячется в её обличии, она не избавилась от этой внешности. Слишком долго мы обманывали друг друга, чтобы ложь в итоге посоревновалась с истиной за право жить.

— Ты права. Пора заканчивать. Мы с тобой изрядно заигрались.

— Что ни говори, — ответила Астра, отражая мою неловкую улыбку.

Я давно выбрал, чем кончится мой последний роман. Чем закончится наша общая с Астрой жизнь, это пока предстояло решить. Это куда важнее, куда страшнее, чем глумиться над вымыслом, как мы привыкли. Вымысел направляет нас к вариантам настоящих событий. Правы ли мы в наших шагах или сойдём со светлого пути — одному Богу известно.

Кто такая Эстер Естедей? Катализатор бедствий, поздно осознавшая последствия, решившая искупить вину ценой жизни, которой она в итоге и лишилась. Рано или поздно, она бы погибла и забрала бы за собой больше жизней, вольно и не вольно. Так должно было случиться.

Кто такой Андерс Тальквист? По уши влюблённый сталкер, преследовавший Эстер, забывший, однако, что на самом деле представляет собой истинная любовь.

Любовь — это создавать. А не разрушать. А если и разрушать, то лишь во имя самопожертвования, чтобы предотвратить большие горести.

Эстер умрёт вместе с Андерсом как истинная антигероиня с истинным злодеем. Но Астра изначально никогда не была Эстер. И она не умрёт — во всяком случае, не во второй раз. Если повезёт, она будет жить. Она оживёт.

Так должно случиться.

— Ты, правда, так решил?..

Она услышала меня.

И между нами зажглась яркая нить, соединяющая наши сердца. Мы невольно отшатнулись, настолько резко, раскалившись как провод, она проявилась. Белая, тонкая нить, знак нашего единства. Рея, удушающая нас обоих.

— Если я и есть ядро всего случившегося, я смогу стать им снова.

Мне тоже страшно, Астра. Никогда ранее я не чувствовал себя всемогущим, не чувствовал себя вправе решать, что верно, а что нет. Мне страшно, но я попробую. Я смогу.

Я выловил в воздухе страницу и написал желаемое...

— Феликс, не надо, прошу… Ты не справишься, у всего есть предел!.. Прошу!

Отослав страницу в полёт, я покрутил пером в руке, чтобы оно стало для меня как кинжал.

Её неверие питает нашу связь. Я потянул Астру к себе за нить наших душ. Сопротивляясь, но она шагнула ко мне, и я положил ладонь ей на щёку, дабы стереть расплывшуюся тушь.

— Расслабься, — заверил я, поглаживая большим пальцем её призрачную кожу. — Мы пришли сюда вместе, вместе мы и уйдём. Я подарю тебе тело.

Её дыхание задолжало вместе с губами.

— Феликс… — она сдалась.

Я размахнулся, задержал ручку в воздухе. Астра замерла в ожидании. Затем она кивнула.

И я рассёк нить напополам.

Адская боль хлынула внутрь меня с хвостиком связи, нырнувшим через грудь. Я потерял равновесие, утонув в немощной невесомости. Тело разом отекло, мир стёрся перед глазами. Мой крик слился в таком же жутком вопле Астры...

А затем в тишине.

***

[Из последней главы романа «Убивая мёртвое»]

Пар сворачивался в маленькие облака, исходя с дрожащих губ. Она провела рукой по залитой кровью поверхности, заглушая рану. Так и есть, живых на яхте не осталось. Лишь они двое. Заклятые друзья, давно переставшие мыслить жизнь друг без друга.

Скрежет железа доносился снизу, пока Эстер и Андерс лежали рядом на липком полу, вглядываясь через пробитый потолок рубки в звёзды зимнего неба.

— Представь себе, Эстер. Все те, кто мешал нам, либо мертвы, либо остались за бортом, далеко-далеко на горизонте! Мы, наконец-то, одни. Никто не встанет на нашем пути.

Звучало это не менее увлекательно и убедительно, чем всё то, на что он подговаривал её раньше. Когда-то это имело смысл. Но не теперь.

— Мы оба могли бы обойтись без тьмы, без смертей…

— Не могли бы, — выдохнул Андерс и тяжело закашлял. — Тебя вернула к жизни нечеловеческая магия. Так же и меня. Раз уж мы не умерли, умерли бы иные. Поверь мне, я боролся с этой жаждой. Но я как вампир. Я питаюсь смертью. Я не умею по-другому.

Хватаясь сознанием за звёзды, Эстер не отрывала глаз от неба, едва дыша, пока вместо ледяной воды подступал морозный воздух.

— А теперь мы на тонущем судёнышке с боевыми и очень глубокими ранениями… Теперь наш черёд уйти. Мы не выберемся отсюда.

Андерс закачал головой. Он подполз к ней, оставляя за собой широкую полосу грязи, и руки поскользнулись, утратив силу, больно уронив его на бок. Кряхтя кровью, бессильный к перевоплощению, он потянулся к ней, к той, что влюбила его в жизнь по иным правилам. Влюбила в жизнь, где главной была она.

— Мы выберемся, Эстер. Уж кто, а ты у нас выживешь! Я вытащу нас обоих!.. Разве что…

Он резко изменился в лице, заметив в ней что-то новое, уловив незнакомое до сего момента чувство — новое для самой Эстер.

— Надеюсь, ты больше не убежишь никуда?

— И не собираюсь, — улыбнулась она и, наконец, взглянула на него. — А раз я остаюсь, то и ты перестанешь убивать. Я отвечу за собственные преступления. Ты ничего не сделаешь без меня.

— К чему это ты клонишь?

Она заулыбалась шире, наслаждаясь растущим гулом тонущего металла.

— Если погибну я, умрёшь и ты.

***

Меня утопленницей выбросило на каменистый берег. Мутило страшно, в глазах рябело. Клетчатый платок Эстер Естедей обтягивал шею. Я сорвала его с себя и, отползая от воды, захрипела, но так и не сложила звуки в слова. Ладони соскальзывали с гладких камней, заставляя меня заново падать, не успевая я встать хотя бы на колени.

Я по привычке тянулась мыслями к Феликсу. Я звала его по имени, надеясь, что он рядом. Он всегда был со мной рядом. Нас ничто не могло разлучить.

До этого дня.

Я путалась в себе, не знала, улыбаться мне или плакать. Я свободна! Но чего-то не доставало, словно вырезали жизненно важный орган. Счастье освобождения мешалось с растущей тоской. На мне пусть и висела одежда Эстер, но это было моё тело, собственное. Мои светло-русые волосы заплетены в косу, как я всегда и любила. Мои лёгкие свободно задышали, когда я поднялась. Каждая клеточка кожи впитывала в себя малейшее прикосновение, наслаждаясь им. Я стряхнула с себя песчинки, и эйфория быстро прошла, едва я вскинула голову к небу.

Астра Темникова вернулась в мир живых. Одна.

А какой от этого прок? Как мне жить, как быть дальше? Феликс был для меня всем. Братом, лучшим другом, надёжным защитником… наконец, Создателем. Мой Создатель умер. Он похоронил себя под волнами озера, под усыпляющим блеском огней.

Я провела ладонью по карману и нащупала то, что ещё могло облегчить мне совесть. Перьевая ручка. Феликс подложил её — или же она принадлежала мне?

Пошёл снег. Белый, обычный, совсем не чёрный, окрашенный проклятием. Серость озера и сожжённого леса поневоле смущала меня, словно я по-прежнему заперта в сюрреализме фантазий Феликса. Но я снаружи, я выбралась в реальность — в которую я больше не вписывалась.

Кто посмеет принять смерть Феликса? Кто посмеет принять живой меня? Для всех я стану главным виновником его ухода, что для матери, что для Алины, что для возвеличивающего меня Уриэля. Что бы они восприняли меня как его продолжение или как его воскресшую сестру — не смешите. Отныне я нечто совершенно новое, я не Эстер, я и не Астра… Я не знаю, кто я теперь.

Но кто-то точно знает...

Отец. Он тоже здесь, укутанный в наряд, данный ему Феликсом. Мы снова встретились, без посредников. Только мы двое, друг напротив друга. Эстер напротив Андерса. Только мы двое — те, чьи чувства надломили миры.

— Ты научилась, — проговорил он. — Спустя столько лет, но ты научилась.

— Научилась чему? — нахмурилась я.

И он заулыбался:

— Быть истинным членом семьи Темниковых.

И меня осенило. Холодная волна прокатилась сверху вниз по телу. Что ни говори, какими бы методами он ни действовал, но он всегда в итоге прав.

Я мыслила, как они.

Ручка Феликса сверкнула на запачканном чернилами кончике.

— Оно того не стоило. Феликс мёртв! А ты всегда боготворил его, а не меня.

Отец, понурый и слабый, далеко не тот непобедимый убийца, каким он притворялся, опустил голову.

— Он сделал свой выбор. Не нам с тобой его судить. Мы вели его по сему пути, как могли, — он вдруг взглянул на меня исподлобья совершенно по-иному. — Есть один шанс, и он последний. Если понимаешь, о чём я. Больше нам не дадут исправлять судьбы.

Меня так воротило от того, какого он строит из себя благородного знатока всего и всех.

— Ты не обманешь?

— Не мне тебя обманывать. Мы давно играем без масок. Поверь, станет легче не только мне или Феликсу. Тебе тоже.

Так или иначе, он и на сей раз прав. Не для него я пойду на этот шаг, но и он того желал. Какой парадокс.

Моё лицо свело от улыбки, излучавшей презирающую его победу.

Как мне быть дальше? Ну что ж, на кое-что я действительно способна. Как ни крути, я из семьи Темниковых.

Я размахнулась и со всей силой вонзила ручку в землю...

Укол в сердце, прямой и точный.

— Ничего не выйдет.

В глаза хлынула ветряная прохлада. Меня рывком выкинуло из подобия сна, и я обнаружил, что вновь застрял на точке отсчёта.

— Что?..

— Ничего не выйдет, — повторила Астра. — Да, ты силён, как никогда, но у тебя не получится спасти нас обоих.

— Но я вытащил Алину с того света! Одни мои мысли помогли и отцу выбраться отсюда! — запротестовал я, расхаживая перед ней.

— Это совсем иное! Я и без того так долго жила в твоём теле, — настойчиво и печально она покачала головой. — Мы не спасёмся вместе. Выживет лишь один из нас. Или же умрём оба. Последнее хуже всего.

Плавающие страницы засияли. Я снова мог писать. А что именно?

— Я бы пожертвовал собой, — легко ответил я и повертел пером, чем оставил в водном воздухе чернильный узор. — Верну тебе жизнь, которую отнял отец, которую недодала Илона… Зачем ты отменила эту концовку?

— Зачем? А для чего?! На кой чёрт, Феликс! — набросилась она на меня. — Для того и вернула нас назад. Я и без того призрак, тебе жить и жить! Ради этого ли ожила Алина? Чтобы потерять тебя, как ты терял её?

Я несмело отшагнул её, и парализующая дрожь прокатилась снизу вверх. Не знаю, как, но в опустившейся руке Астры материализовалась перьевая ручка, идентичная моей.

— Давай признаемся. Я мертва. Терять мне нечего. А вот тебе много что терять. Давай просто… разорвём эту нить. И озеро отпустит тебя. Как и я.

Между нами снова проявилась тонкая нить.

Она отпустит меня вместе с волшебными водами. И я прошептал, выловив её свободную ладонь.

— Как и я.

Моё перо вонзилось в нашу общую нить, что начала темнеть. Она воткнула своё.

— Обещай, что ничего больше не перепишешь.

И мы вместе чиркнули, звонко разрывая связь.

— Обещаю, Астра. Я люблю тебя.

Мы синхронно обхватили головы друг друга, подойдя ближе.

— И я люблю тебя, Феликс… Мой маленький Создатель.

И я вонзил перо ей в спину, в самое сердце. Она улыбалась сквозь слёзы, но плакала она от счастья, совершенно не чувствуя раны.

Вместо крови из неё потянулись белые чернила.

Я вернусь так же, как она, если бы не отказалась. Озеро отпустит меня, благодарное за очищение.

— Я отпускаю тебя, — проговорила Астра.

Пространство меж нами затянулось морозным туманом. Водяной воздух завертелся, швыряя в нас снежным пеплом.

— Я отпускаю тебя, — повторил я за ней.

И, вынув перо, я поцеловал Астру в бледнеющий лобик.

Она готовилась исчезнуть, растаять Снегурочкой прямо у меня на руках. Моё дыхание грело её кожу. Пока я чувствовал её, я мог судить, осознавать, что происходит между нами. Но она ускользала от меня, холодная как лёд, пока забытое тепло занимало место её уходу.

Я поклялся перед ней, а она передо мной.

И я отпускаю руки...

***

[Уриэль. Днями ранее]

Точка. Одна яркая точка. Капля краски, с высоты поразившая бумагу. Взрыв ослепительной кометы.

Вот, как вернулась ко мне жизнь.

Я впускаю в себя свет на том конце туннеля. Он ласкает меня, поднимая со дна. И как на тросе он резко вытягивает меня наружу.

И между морганиями я вижу руку Феликса, вонзившую перо в сумрачную сферу...

Я просыпаюсь.

Всё, что мне известно, это то, что я в больнице. Нас с Тиной, видимо, кто-то спас. А я готовился умирать. Глупо.

Смутно помню эти дни. Да, я очнулся. Но белизна потолка, пульсирующие в ушах звуки, суетящиеся вокруг меня люди с размытыми лицами, всё не более, чем ещё один сон. Я и настоящие сны едва ли помню.

Сегодня я чувствую себя иначе. Мне намного легче. Я очнулся!

Кости не ноют, ожоги зажили. Я перевязан, но мне не в тягость.

Надо договориться о выписке. Как чувствую, выпустят меня не скоро. Попытаться стоит. Хотя бы спросить, кто навещал меня. Я точно знаю, что приходила Тина. В теле ли, однако?

Что вообще изменилось, пока я болел?

Спускаюсь на первый этаж. Впервые после комы. Везде люди, невольно хочется спрятаться. Как будто все пялятся на меня.

Я узнаю эти коридоры… Наконец-то! Точно! Это же «святая Елена»! Тогда я при случае могу навестить Юлию, если она ещё лежит здесь.

— Женя!

Слух взбивается от родного имени. Это меня зовут? Какой-то хриплый пацанский голос. Нет, вряд ли меня, хотя…

— Уриэль!

Вздрагиваю дважды. Теперь точно меня. Но голос тот же.

Ищу его глазами в проходной. Снующие люди мешают сосредоточиться. Слух мутится, звуки превращаются в тусклую кашу.

И в момент, когда я поднимаю заплывший взгляд, меня озаряет вспышка.

В тот самый момент, когда только я мог её увидеть.

Щелчок замотанных бинтами пальцев. Искра магии, вмиг потухшая в серой рутине. Вот, что это было.

Какой-то парень с забинтованной головой, в бесформенном белом джемпере. Такой понурый, побитый внутри и снаружи, словно бежал из психушки. Осунувшееся лицо, бледное как смерть. Худая рука, с которой к локтю спадает растянутый рукав, приподнята в слабом приветствии. Но пальцы сжаты, не разогнуться им.

Он позвал меня. Но я не узнаю. Подхожу ближе. Но я не помню его. Или пенять во всём потускневшее вдруг зрение?

Помолчу, наверное. Хочу опять его услышать. Хочу убедиться, что его голос притянул меня.

— Привет, — говорит он так, как будто слова жалят ему горло. — Ну, ты как? Уверен, что готов уйти?

Горло… Лишь сейчас замечаю. Знакомый чокер с защитной подвеской.

А острый взгляд блестит изумрудами из-под больных век.

— Тина?.. Я едва узнал тебя!

Она слабо улыбается, и на свету прорезаются ранки на искусанных губах.

— Я не удивлена. Меня почти никто не узнавал. Особенно, когда пришлось сбрить обгоревшие волосы.

Она смеётся тихо, но в этом смехе я слышу лишь слабый крик вороны.

Что-то сошлось в наших незримых мыслях — и мы одновременно бросаемся в объятья друг друга. Тина утыкается лицом в моё плечо, которое она яростно стискивает покалеченными пальцами.

— С возвращением, Ури. Я скучала. Я приходила к тебе, но ты не помнишь, конечно.

Я не помню, это так. Я многого не помню из того, что видел на острие грани.

Зато я надолго запомню то, что происходит сейчас. И этот миг у меня не отнять.

— И тебя с возвращением, Тина.

[23 декабря 2017 года]

Она не выбирала этот день специально. Мы просто сказали друг другу — мы хотим обратно.

Мы сидим на утёсе, подстелив под себя тёплый плед. Немного снежит. Но не особо холодно. Вокруг белым белом, контуры тонут в поглощающей белизне. Так похоже на те порталы, через которые я проходил. Хопеаярви в итоге само как огромный портал.

Тина опять в своём старомодном пальто. Что смотрится крайне странно, учитывая, что она без шапки. Так непривычно видеть её с настолько короткими волосами. Когда она забирала меня из «святой Елены», она вообще была лысая! Они, конечно, ещё отрастут, оно уже заметно. Но зрелище плачевное.

А вот озеро великолепно. Феликс не рассказывал, бывал ли он здесь зимой. Зимнее Хопеаярви, готов поспорить, не хуже летнего. Место силы, оно и есть место силы. Ни разу не сомневался в его правоте.

Где же ты теперь, Феликс...

— Ненавижу, когда падает снег, — знакомо заявляет Тина. — Мы теряем кого-то, когда кругом снег. Это происходит снова. Мне так надоело… У нас нет даже тела! На спиритическую доску он, кстати, тоже не откликнулся.

— А что, ты просила Агату?

— Угу.

Она говорила мне, что Агата поправилась после провальной попытки закрыть воронку. И это именно она, владея целительскими навыками, помогла и мне быстрее выздороветь. Значит, что и, будучи медиумом, она проверяла, жив ли Феликс вообще.

Трудно сказать, раз Хопеаярви — место мертвецов.

Я снова рисую Феликса по памяти. Штрих за штрихом. Страница скетчбука на моих коленях постепенно заполняется линиями. Незадачливые снежинки тают на бумажном склоне.

Неважно, есть ли польза от моей попытки. Пусть ему как-то станет там легче.

— Дай посмотреть, — Тина заглядывает через плечо. — Ого. Красиво. А почему так?

Я веду пальцем по карандашным теням.

— Я решил, что так более… нейтрально? То есть, в этом нет ничего плохого, совсем ничего.

На моём рисунке Феликс тянет ладони к ниспадающему лучу света.

Она желает его воскрешения не меньше меня и Алины. Возможно, потому что хочет избавиться от чувства вины. У неё явно куча идей в голове, как бы мы могли добраться до него. Она, как и я, боится сделать первый шаг.

— Да, и правда. От такого точно плохо не станет.

Тина рисует на снегу случайные узоры. Временами поглаживает маятник чокера, выглядывающий из-за воротника.

Штрих, штрих, ещё и ещё. Вот тут только подправить контур, вот так. Я почти закончил...

Почти закончил? Так… А что, если...

— Как ты думаешь, почему мы здесь именно сегодня? — спрашиваю я.

— В смысле? — Тина хмурится.

— Раз я творю на данный момент, вдруг и Феликс что-то пишет? Может, он хотел, чтобы мы пришли?

— Хм… Сложно. Даже творцы не могут предусмотреть всё и сразу.

— Я бы поспорил, — улыбаюсь я. — Порой жизнь сама всё ставит на свои места.

Я ставлю подпись и убираю карандаш за ухо.

— Не в моём случае, — дуется Тина и тянется за термосом, что лежит между нами. — Я всегда проигрывала, пытаясь переписать судьбу. Слишком часто я была свидетелем похорон тех, кого я ценила.

Она отпивает прямо из горлышка и закрывает термос. Не нравится мне, к чему она ведёт.

— Люди никогда не умирают. Они просто переходят в другой мир. Но я никогда не понимала, почему кто-то остаётся с нами, а кто-то должен уходить прочь, когда этот кто-то ещё мог сделать много чего грандиозного! Всегда пыталась найти закономерность. Иногда, впрочем, её просто нет. Или же мне не дано понять. В конечном счёте, я сама пыталась уйти… Не хочу больше похорон. Но надеяться на это глупо. Поэтому я тоже переживаю за Феликса.

Не ожидал, что спровоцирую её на подобный разговор.

Стыдно признать, что я был очень счастлив на моих последних похоронах. А потом всё равно жалею. И едва сдерживаю слёзы. Те, кого ты выставлял себе врагами, оказываются самыми дорогими тебе людьми.

Я кладу руку ей на колено.

— Но ведь ты здесь, Тина. Среди живых. И если ты столько раз была на грани смерти, значит, так надо.

Она смотрит на меня испытывающим зелёным взглядом.

— Мы не похороним его, Тина. Мы больше никого не похороним в этом году.

— Ага, — язвит она. — А как насчёт следующего?

Вот блин, и впрямь сморозил глупость.

— Но ты же поняла меня? — неловко растягиваю губы.

Она краснеет, пряча глаза и ухмылку.

— Конечно, да. У меня опять паранойя.

Я вновь улыбаюсь.

И что-то странное проносится в воздухе. Невидимое. Как вибрация.

Я дёргаю Тину и показываю на озеро.

— Тина, смотри!

Мы на коленях подползаем к краю скалистого берега.

По льду от нашего обрыва ползёт заметная трещина. От неё разветвляются ещё одни трещины поменьше. Они идут по всей поверхности. Влево, вправо, прямо к горизонту с растущим шумом. Даль темнеет, как и облака над нами.

И на горизонте рождаются те самые нереальные огни.

Я прижимаю скетчбук к груди. Моя ли это работа? Или Феликса? Или же само озеро заговорило с нами?

Ветер поднимается. Его несёт с Хопеаярви. Он передаёт собой тихие голоса озёрных душ. Узнаю ли я в них кого?

Слишком тихо. Мне не понять.

И лёд разрывается в острые клочья. Треск поглощает призрачный шёпот. А на горизонте выстреливает ярчайший луч. Такой яркий, что вся зимняя природа померкла на его фоне.

Я щурюсь. Тина закрывается руками.

Под нами проходит дрожь, и я роняю скетчбук перед собой. Что-то ужалило меня.

Это пламя!

Страница с моим последним рисунком воспламенилась прямо на глазах. Бумага сворачивается в морщинистый комок. Другие листы, как ни странно, огонь не задевает. Комок затухает и взрывается шаром из пепла.

Луч гаснет с последним всплеском. И нас обдаёт гребнем ветра.

Голоса возвращаются. Такие же хрупкие шепотки. Всё равно не понять, такие они тихие и лёгкие. Но один голос я сумел расслышать.

Я встаю на ноги и замираю, прижав к груди скетчбук.

«Спасибо, Уриэль… Это я позвала вас...»

Астра!

Я молча всматриваюсь в белую даль, раскрыв рот. Я подозреваю, что случилось.

— Это тебе спасибо… — шепчу я.

Я слышу её прозрачный смешок. И голоса исчезают. Ветер опустел.

— Так ты тоже её слышал? — оглядывается Тина.

— Конечно, слышал.

Её лицо озаряется облегчением:

— Она свободна… У него получилось.

«У него получилось». О, пусть это будет правдой. Как бы озеро нас на обмануло.

— Ответишь? Вдруг это важно?

Я и не заметил, что мне звонят.

Как клешнями вынимаю телефон из кармана. Чёрт, а она права! Это важно!

Отвечаю:

— Алина?

— Женя! Тут произошло… такое! Долго объяснять, но Феликс, он, он… он вышел со мной на связь, он жив! Мы писали друг другу на общей бумаге, а потом, потом, она загорелась! И мне привиделось, что он, ну… Мне кажется, я что-то сделала. Потому что я разглядела луч над Хопеаярви. Я точно его видела, это Феликс показал мне!

Так вот, что это было!

— Я тоже его видел, — на выдохе говорю я.

— Что? Как!

— Мы с Тиной на Хопеаярви, на мысе Темниковых, — я так прозвал этот утёс, где всё случилось.

— Тогда вы можете найти его! — возбуждается Алина. — Так, погоди, кто-то звонит… — я слышу посторонний звонок на том конце. — Oh, Mikko, terve!

Я слышу, как она говорит с ним по-фински. Ничего не понимаю. Однако её и без того громкий от эмоций голос резко усиливается с новым порывом. Она кричит в полный голос. Не то срывается на всхлип, не то задыхается от чувств.

— Женя! Тина! — говорит она уже нам, сглатывая через слово. — Я не знаю, как так вышло, что мы сделали для этого… Мы сделали это!..

И то, что она нам затем рассказывает, заставляет нас застыть в изумлении.

Снегопад усиливается. А нам нипочём. Ну вот же! Не всегда трагедии приходят зимой.

Я радуюсь как дурак, не обращая внимания на влажные белые комки по всему пальто. Тина разделяет эту радость со мной. Она ведёт ладонью по осыпанной снежинками голове, и редкие волосы мокнут под ней, пока она улыбается. И я невольно думаю на волне надежды...

Я помогу ей заново полюбить снег.

[Феликс]

Я дождался его. Безопасный выход. Само Хопеаярви распахнуло его передо мной, благодарное за помощь.

Как долго я стоял перед ним, не шелохнувшись? Я словно прирос к земле, заворожённый усыпляющими звуками этого мира.

Полоска света тянулась от ледяной поверхности высоко вверх, растворяясь в перекатывающихся облаках. Мои движения были легки, как будто я плыл, как будто мотыльком летел к фонарю. Я дошёл до неё и плавно коснулся, на что струна исказилась, её свет пугливо задёргался.

Строки Алины врезались в моё сознание. Так похоже на привычный шёпот Астры, но это не она. Алина что-то писала, писала про меня и ради меня. Я едва ловил смысл. Я подозревал, что она пойдёт на это.

Не надо, не тянись ко мне. Ты разберёшь и без того не зажившую рану.

«Мои мысли сами собой проявились на бумаге Алины. Она оторопела, понимая, что я ответил ей».

Ты нарушишь равновесие, если станешь помогать мне. Будет точно так же, как с отцом, когда я вспоминал его.

«Но я хочу помочь! Я тебя вытащу!»

Мне осталось немного, я выберусь сам. Пока я на Хопеаярви, я считаюсь мёртвым, но я вернусь! Главное, поверь.

«Я сомкнул кулак, и бумага загорелась на столе Алины от искр моего послания. Вскрикнув, Алина замахала ручкой над огнём, и как змеи под гипнозом языки огня завились и потухли, укрывшись за пепельным полотном, в которое превратился лист».

Я общался с ней, словно с Астрой. Возможно, это мой самый последний раз, когда я слышу чужие голоса в моей голове.

«На её руки перенеслись мои шрамы, как в первый раз, когда я дотронулся до призрачного мира. Она отныне такая же, как я».

Прости. Так нужно было.

«Пора идти, Феликс. Не теряй времени. Его и так у тебя мало!»

Астра!.. Всё в порядке. Я возвращаюсь.

Струна света выпрямилась и засияла пуще прежнего. Вместе с ней туго вытянулись и струны моей души. Одна ошибка порвёт их напрочь, так больно их растянуло!..

Нет, это не Астра. Я воображаю себе, что она со мной, словно ничего не случилось.

А голоса не умолкали. Их гул нарастал. Я словно переживаю всё заново. Души озера, отголоски моих жизней, реальной и стёртых, я не различал их, что правда, а что сумасшествие. Я никого не видел, прикованный взглядом к щели меж мирами. Она боялась моего касания, как я боялся её угасания. Я не обижу, просто пропусти. Избавь от сомнений.

Я раздвигаю полосу света, вызвав тем волнение среди многоголосый речей. Не находя в них смысла, не стараясь узнать в них знакомых носителей, я выпятил грудь к ветру, которому и забрать меня домой. Мне больно, мне тяжело, я онемел, мне приятно… мне хорошо. Мы с тобою квиты, Хопеаярви.

«Береги себя!.. Не забывай обо мне».

И меня щепкой затянуло в море света. С последним аккордом Астры порвалась часть меня. Струны лопнули, и меня подхватило течением, проходившим насквозь, через уцелевшие нити. Такое знакомое ощущение не то падения, не то полёта, но единения со сверхъестественной стихией. Одно целое с безграничной и необъятной энергией.

Я парил в небытии… пока под ногами не захрустел снег. С закрытыми глазами я нащупал твердь и твёрдо встал на неё.

И меня отпустили.

Хопеаярви вывело меня на незнакомый мне берег. Я стоял на совершенно другом скалистом краю. Видимо, я преодолел значительное расстояние, находясь в параллельном измерении.

И никаких следов порталов, воронки, разрывов грани. Один я. Хвойная природа. И моя истощённая магия.

Я словно прошёл инициацию, выполнил все испытания, чтобы в итоге я окреп душой и телом. Невозможно поверить сразу, что — всё кончено. Это и есть та точка, которую я для себя поставил. Это мой финал!

Я вздохнул полной грудью и заулыбался. Всё получилось.

Расправив руки, я приветствовал мир живых, принявший меня домой. Морозный ветер плескал в лицо, будоражил течение крови под кожей. Хотелось насладиться свободой, облегчением, не замечая холода наступившей зимы.

Так легко...

Я стянул с себя шарф, и — чего-то не хватает. Ощупав шею, я быстро обнаружил, чего именно. Вместо двух цепей, которые я привык носить вместе, на месте осталась лишь одна.

И лёгкость во мгновение ока обернулась скорбью. Я во второй раз похоронил свою сестру.

Она покинула меня, навсегда и безвозвратно. Теперь уже точно. Теперь она ушла.

Мне больше не дотянуться до неё, не воззвать по имени, хоть по фальшивому, хоть по настоящему. Мне больше не увидеть её лица в моих снах, в моих фантазиях, зная, что она реальна, что тепло её прикосновений греет меня вживую...

Мне стало холодно.

Согнувшись, я обнял себя за плечи. Казалось, я промок насквозь. От вод ли Хопеаярви или от воображаемых слёз, без разницы. Одежда ледяной кольчугой висела на мне, тянула вниз, как и разом отяжелевшая сумка. Я отошёл от обрыва и побрёл в сторону лесу, куда повело меня чутьё. Я перестал что-либо видеть, теряясь на краю сознания.

Астра, не оставляй меня!..

Не слишком ли резко я отрезал её от себя? Не слишком ли глубоко проделал я рану между нами?

Я споткнулся о корягу, вывалившись на заснеженный хворост. Ничего, ерунда, руки и без того в порезах, одними больше. Выбраться бы, неважно, куда, но выйти в свет!

Она не услышит меня, не отзовётся. Не поругает, не подскажет, что делать в трудную минуту. Она… мертва, она покинула меня. Но я и хотел этого. Она хотела этого. Не было ли то ошибкой?

Пройдя через лес, я понял, что всего лишь вышел на очередной берег Хопеаярви. Однако он не пустовал. Чей-то домик! Рядом люди! Двое человек...

Тепло сменила пустота, пустоту сменил холод, а холод сменило… ничто. В глазах навернулась тьма. Последнее, что я увидел, было то, как они повернулись на мои шаги и пошли навстречу. Они говорили по-фински:

— Hei! Kaveri, oletko kunnossa?

— Mitä… Tämä on Alinan aviomies.*

И я окончательно свалился с ног.

Мне снова снилось то поле, на котором я часто проводил время с отцом. Оно сильно отличалось с тех пор, смотрелось серым и безликим, и только светлячки и сияние ночных мотыльков тускло озаряли его. Его затопили воды Хопеаярви.

А посреди осыпанной лёгким снегом травы росли бумажные цветы из моих старых видений. И на каждом их лепестке чернели слова, знакомые и незнакомые.

Мы лежали на поле вместе. Я — и мой отец. Мы начало и конец друг друга, каждый из нас стал катализатором наших общих несчастий.

Я выполнил, что было мне должно. А он — то, что было должно ему.

— Теперь ты видишь? Мы должны были пройти через это.

Моя голова упиралась в его плечо, как и его голова в моё. Я слышал его дыхание, фальшивое, мёртвое. Его холод, крепнувший с каждым прикосновением слабого ветра, был частью этого места, написанного нашей общей фантазией.

— Зря ты боялся. Грань разбилась из-за меня, потому что я мёртв. С тобой бы это не повторилось. Потому что ты живой.

Должно быть, так и есть, подумал я. Я был почти уверен, что он слышал мои мысли, пока я упорно всматривался в тусклое небо, лишь бы не глядеть на него самого.

Я не спорю, я виноват перед многими, и во многом потому, что позволил себе быть марионеткой, вольно или невольно, не стараясь перерезать нити, когда в моей крови — быть кукловодом. До сего момента я и не задумывался, когда я, наконец, стал истинным собой...

— И это нормально. Писатели всегда живут чужими жизнями. Ты показал это более чем наглядно, — отец повернулся ко мне лицом. — Более ты ни от кого не зависишь.

Я тщательно избегал его взглядом. Но после этих слов я сдался.

В конечном счёте...

— Мы все зависим от других. Особенно те, что творят. Я не перестану оглядываться. Астра ушла, но есть Алина. Есть Женя и Тина. Я буду считаться с ними, в отличие от тебя.

— В тебе заговорила кровь мамы, — с лёгким разочарованием сказал отец. — Знаешь, я тебе завидую. У тебя самые настоящие друзья. У тебя самая настоящая любовь. Дьявольское везение, я бы сказал, — вдруг усмехнулся он.

— Скорее, божественное, — поправил я.

— Тебе решать. Мы все — это боги на Земле. Я рад, что ты согласен с этим.

Это наша последняя встреча. Не думаю, что после этого я увижу его вновь. Что-то мне подсказывало: дальше мы пойдём разными путями.

— И что ты будешь делать теперь? — спросил я. А сам давно подозревал, что будет.

— Полагаю, это решать не мне. Но я не жалею. Я тоже всё давно решил, — он улыбнулся, как в моих самых светлых воспоминаниях о нём.

Его рука дотянулась до моей. В воздухе заиграла его музыка, разливаясь эхом по ветру. Задрожав незаметно, она усиливалась, высекая узнаваемые аккорды. Растёртые в шуме струны гипнотизировали полузабытой мелодией, одной из тех, что сочинил отец.

Невозможно смириться. Я по-прежнему любил его.

И я взял его за руку:

— Покойся с миром, папа...

Его призрачный холод растаял вместе с улыбкой, и на моих глазах навернулись слёзы. Я закрыл их, и мелодия погасла вместе с его голосом:

— Я горжусь тобой.

***

Они встретили её, полные удивления, жестикулируя в суете и страхе. Не стоит пока говорить, что она «нарисовала» портал ручкой, обведя ею дверной проём. То стихотворение, написанное ею в день смерти, работало и по сей день. Куда быстрее, чем по-человечески пересекать границу.

Микко и Петри завели её в гостиную, ту самую, которую они оборудовали под минималистический концертный зал.

— Мы не знаем, что делать, Алина! В каком виде мы его нашли, в таком он и сейчас.

— Чем его мы не пытались разбудить, а он всё бредит, бредит.

Сперва она не узнала его. Свет был приглушён, горел лишь потолочный софит, бросавший пятно на сцену.

Феликс лежал на диване в рваной одежде, с отросшими волосами и небольшой бородой, поджав колени как беззащитный ребёнок. Руки бессознательно дёргались со стиснутыми кулаками. Он прятал лицо в ямочках локтей и сбивчиво дышал, словно на морозе.

Алина поднесла к нему ладонь, боясь прикоснуться — и одёрнула себя.

Перед диваном на полу лежала его сумка, набитая бумагами. Они просились на свет, взывали к возможному читателю, возьми нас, прочти. Алина принялась вынимать страницы, одну за одной. Их было слишком много.

— Ребята, помогите мне, их надо разобрать!

Микко и Петри бросились к ней на колени, встав с ней в один ряд. Сортировка страниц заняла несколько минут. Алина пыталась разгадать, что написал Феликс, что он натворил, раз вернулся в таком виде. Он же знал, на что шёл, так?.. Конечно, знал.

Одна стопка — её собственные стихи. Вторая — его сценарий жизни. И, наконец, третья — полный черновик «Убивая мёртвое».

— Убивая мёртвое… — прошептала Алина.

Он убил в себе Эстер.

Алина без промедления схватила Феликса за руку. Он не проснётся, если не почувствует, что он не один. Он никогда не будет один!

Ему всегда нужен был проводник. Он не вернется, если не поймет, что он справился, что он писал не зря.

— Феликс!.. — вырвалось с её губ. — Я здесь. Мы живые.

Пальцы его дёрнулись. Он услышал! Она ахнула, переглянувшись с ликующими друзьями. Холод его кожи отступил, теплея от её ладони.

Она заменит ему Эстер.

— Я здесь...

Он открыл глаза, перестав дрожать, и тихонько застонал, выпустив вздох облегчения. Он сжал её руку в ответ, словно не решаясь взглянуть на Алину, словно не уверенный, что это явь и больше не сон.

— Мы здесь… — сиплым голосом выдавил Феликс. — Мы сделали это...

Алина сглотнула рвущийся крик и приложила его ладонь к своей щеке. Холод окончательно сдался под напором её тепла, когда Феликс поднял на неё усталый взгляд и улыбнулся:

— Мы разорвали круг...

[30 декабря 2017 года. Тина]

«Жизнь сама всё расставит на свои места», так у нас сказал Уриэль? Это ещё нужно заслужить.

Но мы заслужили её благосклонности.

Даже тогда, когда я умирала в те или иные случаи, даже тогда я верила, что что-то вернёт меня, пожалеет и спасёт. Так и оказывалось. Так оказалось и с Феликсом и всеми нами.

Правда, мы заплатили за это такую нереальную цену, чтобы вправить все изломы. Мы с Ури и Темниковыми, наверное, ещё легко отделались.

Уриэль долго переживал, как бы нам не пришили какое-нибудь дело, хотя бы одно то, что мы обшарили место преступления. Я убедила его, что нам ничего не грозит. Нам в этом плане крайне повезло.

А всё потому, что… магию пока никоим образом нельзя приписать к официальным законам.

По этой причине, зная, чем обычно занимается Денис, и в какие ситуации он попадает, его друзья-полицейские предпочитают либо закрывать дела, где он засветился, якобы за отсутствием доказательств и улик, либо валить вину на кого-то из недавно умерших. Разумеется, всегда есть недовольные их решениями. Но они по-своему правы — вы маги и экстрасенсы, вы убиваете друг друга способами, далёкими от принятой физики, сами меж собой разбирайтесь, мы не будем к вам лезть.

Именно поэтому нам с Уриэлем так ничего и не предъявили, а с меня лично (да и с Феликса, которого на тот момент считали пропавшим) списали и убийство Илоны. Конечно! Обычной логикой пойти объясни, как Феликс или я за считанные минуты преодолели многокилометровое расстояние. Магия, ага. Посмотрела бы я на такой протокол.

Впрочем, по просьбе Дениса нас с Ури всё-таки допросили в участке обо всём, что мы знаем, а затем и Алину. Но это так, для видимости работы, скорее. Мне кажется, в участке у Дениса меня знают чуть ли не хуже, чем его самого. Я и не против.

Вчера Алина попросила приехать меня с Денисом, чтобы мы, наконец, «прочитали» Эдгара. Не зря же я везде таскалась с ним как с лишним свидетелем.

Мы пили кофе в неловком полумолчании, как готовившиеся помириться родственники. Эдгар расхаживал по кухонному столу, будто и не случалось с ним ничего. Подходя ко мне и Алине, он старательно избегал Дениса, уходя от его упорных попыток погладить его.

— Вы ему не сильно нравитесь, — сказала Алина.

— Вам я тоже не особо нравился, — ощетинился Денис.

— Так и есть. Но всё поменялось. Я больше не таю на вас обид. Сами понимаете… я просто боялась.

Эдгар, словно прося разрешения, оглянулся на неё, а потом на меня. Я кивнула тогда — давай, не противься больше. Пусть откроется ему пушистая флешка с информацией.

— Ладно, проехали. Это в прошлом. Ну, иди сюда.

Кот покорно принял поглаживания Дениса и уселся перед ним пародией на статую Бастет, когда он взял его за щёчки.

— Ну что же, Эдгар… Поехали, — Денис заёрзал на стуле, устроившись поудобнее, и всмотреться в жёлтые глаза.

В следующие секунды его покоробило, и мне откровенно стало страшно за него. С Эдгаром не происходило ничего плохого, но Дениса крутило, он морщился, так и глядя в глаза коту. А потом он, зажмурившись, откинулся на спинку стула, не выпуская Эдгара из рук.

Мы с Алиной кинулись к нему, пока он, тяжело дыша, отходил от сеанса, и освободили Эдгара из его тисков. Тот сразу же сиганул со стола, подальше от стресса. Стоило же нам взять Дениса за руки — как нас ослепили молниеносные картинки, перелистываясь одна за одной в голове. Что-то из этого я узнавала, а что-то нет.

Юлия, перебирающая вещи Эрнеста у себя дома. Какие-то гости, много гостей, уже у четы Темниковых. Затем Феликс, без сознания, лежащий на полу — это что-то совсем из старых времён. Но нет, дальше уже современность.

Феликс просматривает мою страницу в сети. Рядом Эстер, вечно следовавшая за ним — так Эдгар видел её! Он чувствовал её душу! В отличие от людей...

Люди, куча людей, это наши с Уриэлем преследователи. Куча машин, визжавших сиренами...

Огни Хопеаярви, те самые, как из легенды. Мётвая Илона, открывающая портал домой. Его вспышка, комната Алины...

И на этом всё закончилось.

Денису полегчало. Мы с Алиной молча переглянулись. Она тоже видела.

Теперь нам известно всё. Абсолютно всё.

И где-то в другой комнате у Алины зазвонил телефон...

Я думаю об этом, и понимаю — я всегда хотела стать законной частью мира тех, кого люблю. Да, я люблю Уриэля и Феликса как тех, кого я более не хочу лишиться в своей жизни. Да, мне по-своему нравится и Алина. А ещё я помирилась с Денисом… ведь так?

Меня всегда несло течением, которое я всячески поворачиваю вспять. Сегодня я не хочу ничего менять. Пускай решают за меня.

Больница святой Елены. Все мои злоключения в итоге приводят сюда.

Я должна была возненавидеть это место, как ненавижу снег, что сейчас сыплется. Но нет.

Сюда положили Феликса после того, как мы вызволили его через портал с финской стороны Хопеаярви. Истощение, гипергидратация, интоксикация и что-то ещё, настолько странный диагноз прописали ему. Но в «святой Елене» не задают лишних вопросов, что и как произошло — главное, что они лечат.

И вот я здесь. Так скоро ему разрешили выписаться.

Зачем я здесь...

— Ты уже там? Мы с Тиной только подъехали, нас Денис довёз!.. Ждём вас у входа!

Алина убирает телефон и спешно шагает через двор. Мы с Денисом не торопимся, негласно решив наблюдать со стороны.

Я совершенно не удивлюсь, если Денис в итоге запишет куда-нибудь всё то, что он узнал про Темниковых, и опубликует это в тот или иной день на своём сайте мистических расследований.

«Может, и запишу. Статья про Хопеаярви у меня уже имеется. Из тех источников, что я наскрёб, оно, небось, такое же древнее, как род Темниковых».

Вообще не удивлена, что он залез мне в голову. При всём при том, что я без маятника. Невольно усмехаюсь:

«Да уж. Знание — это сила. Но это смотря, в чьих руках».

«Это ты уже за себя говори, Тиночка. Или ты за Феликса боишься?»

Дверь больницы распахивается, и оттуда выходит собственной персоной виновник суеты. Алина идёт, затем бежит, ускоряясь, и бросается ему на шею. Феликс крепко обнимает её в ответ, почти приподнимая с цыпочек.

«Уже нет. Я уверена, что он совладает с этим знанием».

«Да и я так думаю. Хватит с него валять дурака».

Следом из двери выходит Уриэль. Оставив Алину, Феликс тянет его к себе, словно младшего брата, и прижимает его голову к своему плечу. Мне нравится их счастье. Они настоящие друзья, и им есть, за что благодарить друг друга. Я слабо улыбаюсь: вся команда в сборе.

А затем...

— А где Тина? — после слов Алины все стали озираться.

— Тина?

А я стою в стороне, почти готовая от них ускользнуть.

Меня не покидает чувство, что я сделала абсолютно всё, что могла им дать. Нужна ли я им ещё? Не буду ли лишней среди них, в компании любимого писателя, его жены и любимого художника? Эта игла так и зудит под кожей.

Я молчу. И не иду навстречу.

Но Феликс протягивает мне руку. А вслед за ним и Уриэль.

Они просят меня остаться.

И Денис кивает мне: он разрешает. Я имею право стать частью мира. Я могу.

Непослушный снег падает на плечи и непокрытую голову. Его ледяные зубцы задираю кожу. Мне не холодно, меня греет сердце, колотясь как горящий котёл. На моих руках краснеют трещинки. Пульсируя, они не исчезают, как это обычно у меня бывает. Снежинки, наконец-то, стали мне друзьями.

Мне кажется… я оживаю.

Уриэль машет мне настойчивей. Я улыбаюсь. И иду к ним.

Мне кажется, я нашла свой новый смысл. И я больше от него не откажусь. Никогда.

_____________

(*) «Эй! Чувак, ты в порядке?» — «Что за… это же муж Алины!» (фин.)