Глава 3. Причины и следствия

[Уриэль]

Бедняга Феликс. Такой удар для него. На сей раз он точно решит, что всё выдумал про себя.

Я и сам не сразу поверил, когда встретил Тину такой, какая она есть. Пусть я и причислял всегда мистику к вещам, имеющим место быть. Но мы с Феликсом никогда напрямую не связывались с ней.

А тут такое. Вот дурак, надо было их раньше свести. Кто ж знал, что так получится! Как бы он совсем не сломался.

Это было что-то. В первый раз я встретил её не где-нибудь, а во сне. Порой я запечатлеваю мои сновидения на бумаге, пока свежи поутру. Вот сразу как встаю на ноги. На память. И не подозревал, что одним из таких рисунков я предсказал встречу с Тиной. Её образ нашёл меня, поразил воображение, точно так же, как однажды поразила меня Эстер Естедей. Вслед за образом явилась и она сама.

Сам был поражён тому, кем в итоге оказалась Тина. Отрицать её дар только потому, что я простой смертный — это верх глупости. Поверить бы и в реальность Эстер, как в неё верит Феликс…

Я разворачиваюсь к стене над моей кроватью. Десятки пар женских глаз не выпускают меня из виду. Разводы света и тьмы. Акварельные пятна, слившиеся в портреты одной-единственной девушки, которая вдохновляет меня на существование. Портреты, служащие мне ключом к миру моего друга, который я годами напролёт пытаюсь познать.

— Когда-нибудь и мы с тобой встретимся. Когда-нибудь и ты оживёшь.

[19 октября 2017 года]

Они не отрывают друг от друга глаз, по меньшей мере, минуту. Смотрят и молчат.

Тина улыбается уголками губ, напряжённо и притворно. Собирает волосы в хвост, распускает их обратно. Поправляет на шее кожаный чокер, на котором висит её амулет-маятник, переливаясь гранями. Она поднимает локти, и широкая кокетка и края её бурого пальто расходятся как крылья. А под ним раскрывается футболка с изящным символом одной из её любимых металл-групп, окружённым тремя птицами: вороном, совой и голубем.

Феликс заворожено рассматривает Тину, словно скульптуру невиданной красоты. Тина рвётся что-то сказать. А он прижимает палец к губам: «Просто постой, не говори ни слова. Дай мне время». Взгляд его жадно просматривает каждую деталь её наряда, каждую складочку на бледном лице. Словно боится не узнать её при новой встрече. Рот слегка приоткрыт, и мне постоянно чудится, что он вот-вот заговорит.

Но он не проронил ни слова.

Он смотрит на неё, как на мой самый первый портрет Эстер.

— Ну что? Убедились, что я живая и относительно здоровая?

Феликс в неверии качает головой:

— Тина, ты меня так напугала. Я подумал, что тронулся умом.

— Я боялась, что вы не поверите. Или ещё хуже — решите, что это я умом тронулась.

Феликс усмехается.

— Тогда мы квиты. Но потом ты мне обязательно поведаешь, как у тебя это выходит, хорошо? — и обращается ко мне. — Ну, а ты почему не сказал, что твоя подруга — живой мертвец?

— Я как раз хотел это тебе сказать. Я как раз думал вас познакомить, и, признаю честно, я сразу понял, что она поможет тебе с вдохновением на какой-нибудь нуар. Эх, как же по-дурацки это всё вышло!

— По-дурацки? — Феликс кривится от растущей злобы. — То, что я едва не лишился рассудка, думал, что у меня галлюцинации, ты зовёшь дурацким? А потом заявляешь, что твоя подруга и есть условно «мои галлюцинации» — это тоже всего лишь дурацкая ситуация?

— Постой, Феликс, не кипятись. Нет, ну а что я должен был делать! Я не мог тебе раньше сказать это в лоб. Ты б решил, что я тебя разыгрываю. Прям как раньше!

Он быстро сдаётся и сменяет гнев на милость.

— Да, наверное, ты прав. Прости.

Феликс переглядывается со мной и Тиной, закидывает руки нам на плечи и отводит глубже в парк. Прямо к жуткого вида дереву в подражание готическим картинам.

Он нередко говорит загадками. По-книжному правильно и сложно, как если бы вся его жизнь — одна большая книга. «Говорит, как пишет» — это про него. Отчасти я это и у себя примечаю, здесь сказывается многолетнее общение. Когда-то я очень хотел быть на него похожим, хотя бы в манере говорить и выражать мысли.

Но сейчас я передумал. В последнее время, когда Феликс начинает говорить по-книжному, он больше пугает меня, чем восхищает.

— Итак, друзья мои. Тина, я снимаю с тебя все подозрения и обиды, и раз Уриэль выбрал тебя, то и ты мне как настоящий друг. А это значит, вы сейчас единственные, кому я могу доверять.

— Феликс… — роняю я.

— Нет, послушай. У меня есть проблема. Серьёзная проблема. Я более чем уверен, что кто-то мне угрожает. Но что он от меня хочет, я не понимаю.

— Погоди, что?

— Надписи, — уточняет Тина.

Опять он о них… Стоп, а она откуда знает?

— Да, спасибо. Надписи, — он отпускает нас и достаёт смартфон из-за пазухи пальто. — Смотрите. Это пришло мне вчера вечером.

На экране высвечивается SMS-сообщение:

«23:59. 18.10.2017. Грядёт шторм, дорогая Эстер, и я первым начну игру».

А она бы ответила: «Это не игра. Это война. И Эстер объявляет войну».

Я помню книги Феликса почти наизусть. Особенно те сцены, что иллюстрировал лично. Эта была одной из них. И я точно помнил — после этой фразы рождался самый худший кошмар Эстер и тех, кто ей дорог.

Никаких больше шуток с порчей стен. Никаких пустых намёков. Грядёт беда.

Мы понимаем друг друга без слов.

— Алина знает? — спрашиваю я.

— Нет, я не буду ей говорить, — сухо отзывается он, и по его опущенным, потускневшим глазам я определяю, что часть его души уже не с нами, а где-то в своём тайном убежище.

— А вот я бы сказала.

— Я тоже так считаю, — поддерживаю я Тину. — Ты не сможешь спрятать свой страх надолго, она тебя быстро раскусит.

Феликс убирает смартфон и снова обнимает нас, словно мы спасительные соломинки, пока он тонул в вязком болоте мыслей.

— Нет-нет, я не смею. Она решит, что я вовсе помешался на Эстер, что она важнее её. Но это не так, клянусь! — он тяжко вздыхает. — А надписи-то так и появляются.

— Ох, блин, только не это.

Неделю назад он рассказывал мне, как он буквально каждый день находил на различных стенах фразы из книг про Эстер. Сомневаться не приходилось, это были именно цитаты Феликса.

Я и сам наткнулся на одну из них на той неделе. Мы тогда встречались в нашем излюбленном кафе-баре. И вот мы пошли домой. Густые буквы выделялись в просвете какого-то старого дворика. Я тотчас же узнал в них «Двенадцатый час». Но так и не сказал Феликсу, что видел. Решил, что окончательно выведу его из строя.

Жаль, что не сказал. А стоило. Невооружённым глазом видно, кто-то следит за ним. По меньшей мере, этот некто одержим романами. Один и тот же человек. По большей мере...

—… Либо он совсем чокнутый, либо он хочет свести с ума меня, — делает вывод Феликс.

Если бы только я один был «одержим».

— Чёрт, нехорошо это всё. В иной раз я бы посоветовал тебе не принимать всё близко к сердцу.

— Но сообщение! — восклицает он.

— Да. Если бы не сообщение, — сам еле сохраняю спокойствие, но пока держусь. — И как он вычислил его? А, ну да, ты же его всем подряд даёшь. А я предупреждал, что!..

— Так в чём проблема? — встревает Тина. — Попросим Дениса, чтобы в полиции номер пробили. Да легко!

— Вряд ли есть смысл, — бросает Феликс.

— Почему нет?

Он скрещивает руки и наваливается спиной на то жуткое дерево. Склоченные чёрные волосы свешиваются на лоб, закрывая от нас его взгляд.

— Чокнутый он или нет, но я искренне верю, что хоть какие-то мозги у него имеются, чтобы использовать чужой номер, а не свой.

— Ты что, воображаешь его Тальквистом? — фыркаю со смеху. — Да ты точно с ума сошёл!

Тальквист, на мой взгляд, самый лучший антагонист Феликса. Да и в принципе «Двенадцатый час» для меня — самая лучшая часть. Чтобы он какого-то случайного придурка сравнивал с гениальным убийцей? Просто смешно.

— А потом окажется при проверке номера, что его никогда не существовало, — мрачно отвечает Феликс. — Или, что ещё хуже, он и в самом деле окажется Тальквистом.

Любит он преувеличивать. Он искренне полагает, что, когда он пишет, малая часть его выдумки проскальзывает в наш мир. Слишком часто я слышу от него подобные высказывания, мол, «когда-то я брошу писать триллеры, когда-то они точно кого-то убьют в реальности».

— Друг мой. Феликс. Ты только не накручивай себя раньше времени. Прорвёмся мы!

Я хлопаю Феликса по плечо. Он поднимает голову, плотно сжатые губы растягиваются в улыбке.

— Конечно, прорвёмся.

Наконец-то, я высвободил свет из тьмы его переживаний.

— Ещё как! Правда, Эстер?

Тина смущённо смеётся. Её всегда забавит, когда я её так зову.

Странно, отчего же Феликс так хмурится?

— Мне бы выучить шведский, сменить гражданство и имя, перекраситься в блондинку, и тогда, может, я и стану Эстер, — шутливо произносит Тина. — Чего загадывать?

Иногда мне кажется, что с самого начала она и есть воплощение Эстер. Та, о кой я мечтаю в течение нескольких лет с тех пор, когда Феликс начал писать первую книгу. Ровно с тех самых пор, когда я впервые нарисовал её главную героиню.

Её первый акварельный портрет и сейчас висит на двери моего книжного шкафа с обратной стороны. Словно не я рисовал тогда, а за меня водили рукой по бумаге, так легко и естественно она получилась.

Её загадочное лицо приветствует меня каждый раз, когда я достаю следующую книгу для вечернего прочтения за чашкой Эрл Грея. Тайная магия, сокрытая за туманом лунных глаз, завораживала, манила меня, искала проводника, чтобы все узрели её силу. Не Эстер, конечно, спрашивала меня об этом. За неё это сделал Феликс. Я согласился.

И, как сейчас помню, Феликс сказал в тот день самые важные слова для меня как художника: «Ты единственный нарисовал настоящую Эстер Естедей, какой я вижу её в голове». До того дня я был только его другом. Теперь я его главный иллюстратор.

На самом деле, я лукавлю, обвиняя Феликса в вере воплощения вымысла в реальность. Втайне я и сам верил, что среди нас, смертных, существует девушка, так или иначе похожая на Эстер Естедей. Для меня ею стала Тина Кулакова.

Хотя, мы всегда притягиваем то, что держим у себя в голове, будь то несчастья или удача.

Или же Феликс заразил меня тем энтузиазмом, с которым она приступал к сочинению новых эпизодов из жизни девушки, идущей напролом во имя справедливости.

Невероятно быстро пронеслись передо мной наброски прошлого.

Феликс не успевает ответить на заявление Тины — в пальто звонит его смартфон.

О-о, узнаю эту песню. «Под крыльями совы». Музыку, кажется, написали какие-то финские друзья Алины. Но стихи принадлежат ей. Голос её же. Так что эта песня очень дорога Феликсу. Как хорошо, что он годами не меняет её на звонке, я всегда рад её слышать.

— Алло? — и Феликс тотчас кривится от громкости с того конца сигнала. Даже мы с Тиной с лёгкостью это слышим.

— Феликс, это катастрофа! Включай меня на динамик, я знаю, что Тина с тобой, пусть тоже слышит.

Он повинуется и протягивает смартфон Тине.

— Прежде, чем я ввергну в шок товарища Феликса, поклянись мне, что ты больше не будешь снимать тот чёртов чокер, пока не уладится это дело с надписями, иначе я не знаю, что с тобой сделаю. Твои игры в потустороннее мне порядком надоели, да и тебе только хуже. Для твоего же блага говорю!

Тина скалит зубы, закатив глаза. Не могу понять, он ей противен, или же он просто чересчур заносчив. Но кто бы ни был это человек на линии, она смиряется с его настойчивостью. Угрожающей, но как будто отцовской. Что-то есть в ней такое.

— Клянусь. Я клянусь тебе, Денис, ради моего и общего блага, я не буду, — отвечает Тина и добавляет с откровенной издёвкой. — Но мне кажется, или ты звонишь Феликсу, а не мне?

— Ох, Тина, а как же саспенс? Я же подготовить его должен…

— Я что тебе, ребёнок? — возмущается Феликс, приставляя смартфон ко рту. — Говори сразу, не томи, что там?

— Тебе говорит о чём-то имя Игорь Латунин? — смягчается Денис.

— Ха, разумеется. Это мой редактор. А что не так?

— Так ты с ними двумя обсуждал какие-то надписи из твоих романов, да? — резко перескакивает он на другую тему. — Боюсь тебя огорчать. Я нашёл ещё одну.

— И где она? — Феликс зажигается опасливым любопытством. — Опять на стене?

— На трупе. Как раз на трупе твоего редактора. Так что, дружище, нам придётся очень серьёзно поговорить, и привози-ка своих друзей с собой.

[Тина. Некоторое время назад]

Не забывай, кто ты, Тина. Ты полутень, ты паранормальное чудовище. Ни о чём не забывай.

Крайне часто я прокручиваю заново плёнку моей памяти, на которой всё больше и чаще появляются обидные потёртости. Проклятая болезнь. Разрывает душу, забирает воспоминания, пока я не слежу за ней. И мой личный замок, топазный маятник, не всегда спасает. Я смирилась с моим проклятьем. В конце концов, я его заслужила.

Но даже чудовище жаждет доброго света.

Дозвонившись до Уриэля, я слёзно просила его встретиться со мной и привести Феликса. Я так опозорилась перед ним. Но тогда и рассказать придётся, кто я есть, зачем я всё это делаю.

Как же так вышло с самого начала?

После аварии я проснулась в больнице святой Елены. Именно «проснулась» — противной тягости от того, что я едва не погибла, не было вовсе. Палата на двоих, но, судя по заправленной соседней койке, я делила её с самой собой. На тумбочке лежал мой телефон, кем-то заботливо оставленный. Я приподнялась и со стоном снова упала на подушку. Нет-нет, мне не было больно, совсем не больно. Всё было… как обычно.

Голова забинтована — лишь тогда я ощутила, что что-то давило мне на виски и лоб. Найдя место скрепления, я размотала бинты и пощупала затылок. Всё на месте, ничего не болит.

После я нащупала телефон и сбросила себе на кровать. Сколько же мне понадобилось на регенерацию?.. На часах полдень шестнадцатое октября. Не прошло и суток...

Меня передёрнуло от шумно открывшейся в палату двери, и я инстинктивно спряталась под одеялом.

— Привет, — отчеканил Денис в ритм приближавшихся шагов. — Э-эй, чего ты спряталась, я тебя не съем.

Я вынырнула из-под одеяла и отодвинулась ближе к стене, навалившись на локоть. Явился он, значит, в мешковатой толстовке с капюшоном, запыхавшийся, словно бежал ко мне прямо с улицы. Фетиш у него такой на капюшоны. Он, как обычно, шутил, закрываясь маской юмора, да только ему не до смеха. Ровно, как и мне.

Денис не стал церемониться и перешёл сразу к делу:

— Что ты помнишь с прошлого вечера?

— Да почти всё, — выпалила я. — Мне стало плохо, едва не врезалась в прохожих, свернула — и в здание. Боль в затылке просто адская. Открываю глаза, а там...

— А там писатель, — закончил Денис.

Я-то умолчать о нём хотела. А ему и так всё известно.

— Да. Писатель, — я тоскливо опустилась на койку. — Он так испугался меня.

— Конечно, не каждый день встретишь настоящую полутень, особенно, если в них не веришь, — он откинул край матраса и присел на моей койке. — Он спрашивал тебя, кстати. Я сказал, что ты жива, чего врать-то. А он просил тебя приехать к нему при первой же возможности.

— О Боже!

Он хочет видеть меня? Меня?! Это он испереживался так? Но, блин, это что-то неимоверное. Зачем я ему? Ах да, попросит объяснений, как я выжила.

Но это же Феликс Темников!

— Постой, ты его знаешь? — вдруг осенило меня.

— Да, знаю. Не особо хорошо, но знаю. Заявился он однажды в полицию, чтобы подыскать себе вдохновение. Так и сошлись. Иногда выпрашивает разные подробности, как работает моя телепатия, и прочую фигню. Ещё и с женой познакомил. Алина Лайне, она наполовину финка. Вот совпадение! Был однажды один беглый псих, которого мы почти всем миром ловили. Ну, то есть, мы с Питера да товарищи с Лаппеенранты. Так вот, один из тех финских копов оказался её отцом. Забавно, правда? А Темников, он тип подозрительный. Сознание мутное. Сначала говорит, говорит с тобой, а потом настолько тонет у себя в мыслях, что даже мне его оттуда не вытащить, даже прочесть его не получается. Тот ещё чудик.

— Зачем ты рассказываешь мне это? — смутилась я. Сколько всего он тут мне информации выдал, аж неловко стало.

— А чтобы ты знала, как я не хочу больше портить им жизнь. И тебе не советую.

— Значит, мне не идти к нему и не говорить, кто я?

— Ни в коем случае не говорить, кто ты! Это ж какой стыд мне, когда он поймёт, кто же моя условная родственница!

— Денис, — я взяла его за руку, — за что ты меня так не любишь? За то, что жертвовала всем, чтобы уберечь тех, кого люблю? За то, что убила тех, кого уже было не спасти? Потому что я убийца? — мои пальцы судорожно сдавили его ладонь. — Как ты не поймёшь, для чего я так поступаю? Я же хочу, как лучше. Скажи хоть, что я вчера не зря прибежала. Ритуал сработал? Ей легче?

Денис выдернул ладонь и помассировал следы моих ногтей. Молчал, стыдился меня. Стыдился того, что я поступила правильно.

— Знаешь, — он пожал плечами, — Илона утверждает, что, не будь тебя, Агата бы не выжила.

«Слава Богу! Я всё-таки забрала её смерть, — вздохнула я с облегчением и отвернула голову к стене. — А ему тошно одно лишь «спасибо» сказать».

Едва сверкнула эта хрупкая мысль, как на мою грудь поверх одеяла плюхнулось что-то очень небольшое, но тяжёлое.

— Постарайся больше не доводить себя до грани. Пожертвовать собой ты всегда успеешь.

Чокер с моим маятником… Я зажала его в руке, выждала, что Денис ещё скажет. А он встал и на выход. В дверях посмотрел на меня расстроено, выбирая фразу на временное прощание:

— Я отвезу тебя домой, как только захочешь уехать, — дёрнулся, чтобы уйти, опять остановился. — И осторожнее с писателем. Выжди время, раз рвёшься навести его, я же вижу.

И только теперь он вышел и больше не возвращался.

«Всё-таки за Агату он мне благодарен, — подумала я, застёгивая на шее спасительный чокер. — Просто вслух он никогда не признается. Эх, Денис, такой Денис...»

И пусть он услышал мои мысли. В конце концов, с тех пор, как Даня женился на Агате, и сама Агата, и Денис для меня как собственная семья, ради которых я готова на многое.

Когда же Феликс Темников впервые встретил меня, он и не догадывался, что видит мой призрак. В это время моё тело находилось дома, лёжа на полу, бездушное. А я сама, будучи душой, нашла его дом, изучала местность.

Я не хотела быть замеченной. Но он увидел меня.

Мне следовало быть более разумной. И обычные люди — не обязательно неопытные медиумы — часто путают души полутеней с простыми живыми, слишком они яркие. Вот и Темников спутал меня с обыкновенной живой девушкой. Но, раз уж состоялась наша незапланированная встреча, то имело смысл продолжать притворяться.

Однажды он чуть не коснулся меня. Я успела отдалиться, но едва не выдала себя сиянием сердца, так оно застучало.

Что сказать… Я видела его фото, да, некоторые мне присылал сам Уриэль, когда мы с ним сблизились. У Темникова у самого образ почти как у вылитого протагониста — высокий, стройный, с щетиной и густыми чёрными волосами, зачёсанными назад. Глядя на фотографии Феликса, я часто воображала его этаким байроническим героем, вечно задумчивым, пропускающим через себя все чувства мира, все его книги кричали эмоциями.

А тут он, воочию. И почти такой же, как в моём представлении. Да и Денис был прав насчёт него. Иногда и впрямь казалось, что он вроде говорит с тобой, а сам уж где-то по другую сторону — может, даже обдумывает новый роман? Уриэль говорил, что Феликс готовится к финальной части. Как там её, «Убивая мёртвое»? Прекрасное название, не добавить, ни убавить.

Как представлю его, так по мне проходит волна адреналина. Я — и Феликс Темников. Надо же было этому произойти. И именно в этот момент жизни, когда я увлеклась его книгами! Так вовремя, так к месту, что… Господи! Меня так и тянет заскулить от этого ненормального счастья. Чувствую себя глупой двадцатилетней девчонкой.

Ах да. Я же и есть та девчонка.

Чёрт возьми, Тина, какого хрена? Он старше тебя на десять лет и даже больше!

А ещё женат. И с женой он — идеальная пара! Писатель и поэтесса. Два влюблённых творца. Разве это не прекрасно?

Такими я их видела, по крайней мере. Чтобы убедиться в этом, я… Именно. Решила проследить за ними на следующий день после встречи. Прячась в утреннем тумане, я наблюдала за Феликсом, который разговаривал вслух сам с собой. Жаль, не слышала, о чём именно.

А потом я выдала себя. Он заметил меня на улице и накричал, что я слежу за ним, что я угрожаю ему какими-то надписями… Какие надписи? Та, что под аркой — я думала, это некий чокнутый фанат, побывавший до меня.

Я очень испугалась. Ещё немного, и я засверкаю, выдам свою призрачную ауру. Ещё немного, и я совсем перестану себя контролировать.

Как только Темников отвлёкся, я растворилась и волевым усилием заставила себя вернуться в тело с тяжёлым грузом вины, что бросила его в смятении от моей приоткрывшейся правды.

Долго не могла подняться с постели, заново привыкая к телу, по которому от ног до головы разбежались маленькие шарики. Затылок противно запульсировал. Рана раскрылась, и я вдохнула тонкий аромат металла. Приподнявшись, обнаружила растёкшуюся по подушке лужицу крови. К горлу подступила тошнота, и, схватив с тумбочки чокер, быстро скрепила его на шее и ухнула обратно на грязную подушку.

Теперь могла забыться. Теперь можно.

Что же я наделала…

Остальное вспомнить не могу. День прошёл в полузабытьи. Я прожила его в ожидании завтрашнего дня. Который уже превратился в сегодня.

Бегу к месту встречи. Разбухшие от грязи листья путаются под ногами. Пальто топорщится за моей спиной, пока я мчусь по парку недалеко от дома Темниковых.

Высматриваю знакомого блондина в серой лёгкой мантии. Он точно где-то здесь, пришёл раньше меня, раньше Феликса. Он всегда вовремя.

Вижу его. Стоит маяком среди вездесущей серо-рыжей слякоти, убрав руки в карманы. Я почти здесь...

— Привет, Ури, — говорю виновато, сквозь одышку.

— Привет, — он встревожен, но ничуть не обижен и, уж тем более, не зол. — Ты не бойся, твоей вины здесь нет. Уверен, он поймёт и простит тебя.

— Я непонятно объясняю, когда волнуюсь. С языком у меня плохо.

— Предоставь это мне, я всё улажу, — и он подмигнул мне. — У нас общий язык — один на двоих.

[Феликс]

— Предоставь это мне, я всё улажу. А если что, язык мне вырви, — сказал Денис какой-то женщине у входа в парадную.

Она выглядела как актриса, сбежавшая минутой ранее с фотосессии. Я не разглядел её лица, но это точно кто-то из друзей-экстрасенсов Дениса, судя по полупрозрачной чёрной шали, покрывавшей светлую голову, и готическому платью ниже колена, слепленному из тонких лоскутов ткани и цепочек. Ветер раздувал строптивую шаль, в которую упорно заворачивалась её владелица, сутулясь и поправляя спутанные пряди.

Я бежал к ним двоим от джипа, на котором приехал с моими утренними спутниками. Припарковывать её пришлось за целым рядом полицейских машин и «скорых».

«Не нравится мне всё это, Создатель, ох как не нравится».

Я чуял подвох. Писательская привычка. Меня могли бы и не звать, и так пришли бы ко мне с допросом, но я нужен Денису именно сейчас, а значит, там есть нечто, что не подлежит записи в протокол, что должен видеть только я, что пойму только я...

— Я здесь. Как это случилось, что там?

На лбу Дениса блестят стимпанковские гогглы с тёмными стёклами, я чуть не проглядел их. «Спиритические очки», так он зовёт их, если память не врёт.

— Ох ты ж блин, так ты их всех привёл? Ну ты даёшь! — усмехнулся он. — Впрочем, Тина бы, конечно, и так пригнала бы… а вот ты, — он подошёл вплотную к моему другу, — ты кто такой, чего здесь надо?

— Спокойно, Уриэль, он так шутит, — поспешила сказать Тина, когда тот замялся от неожиданного выпада этого чудного мужчины в мантии.

— А не нужно со мной так говорить, — надулся Уриэль. — Я приехал, чтобы быть рядом, если будет что-то не так.

— Как трогательно, — с сарказмом отметил Денис. — Я ещё поговорю с вами, товарищ Евгений, а пока ты, Феликс — пойдём со мной. И ты, эй! — позвал он заплутавшую внутри парадной женщину в чёрном. — Проследишь за Тиной и этим парнем, а я пошёл показывать.

— Почему ему можно, а мне нельзя? — воскликнула Тина.

— Потому что, — он подозрительно улыбнулся, — это место преступления принадлежит ему.

Что он несёт. Как будто это я убийца. Или он так и думает? Да быть этого не может!

Денис услышал меня и похлопал по спине. Я успокоился — он имел ввиду другое. Убийца принёс жертву в честь моих книг.

Выходя, знакомая Дениса прошла мимо с опущенной головой и задела меня плечом так, что меня встряхнуло изнутри. Не остановилась и не взглянула на меня, её лицо так и осталось загадкой. Какой поток энергии прошил моё тело, когда она столкнулась со мной! Ещё долго не проходили мурашки.

«Ты тоже почувствовал! Магичка, ты был прав. Что-то в ней знакомое… Показалось».

Потом проверим, не до этого. Но мне тоже показалось…

Прежде, чем Денис увёл меня к лифтам, я услышал позади:

— Тина? Как он узнал моё настоящее имя?

— Так он же телепат. Он всё прочитает, если захочет. Но только не всегда он читает. И не всех, когда надо...

Сцена сменяется по щелчку выключателя, который вернул мне ясность мысли. Денис сдерживал меня на пороге комнаты, где обычно работал Игорь. Работал, да. Его больше нет в этой миниатюрной библиотеке, где разбросаны по полу бумаги и папки. Ни в коем случае я не беру в счёт этот худой труп, босой, в спортивных штанах и запятнанной кровью футболке с напечатанной на ней фразой «Я уеду жить в книгу».

Из сердца торчала рукоять ножа, вокруг которой обвились затёкшие пальцы. Глаза залиты чернилами… Спокойно, не нервничай. Никаких чернил тут нет, тебе показалось.

— Я надеюсь, ты не эту фразу имел ввиду по телефону, — не удержался я, махнув на футболку.

— Не эту, — ответил Денис. — Дружище, прошу, покажи ему.

Следователь, проверявший бумаги на рабочем столе, отвлёкся и, нагнувшись над телом, снял с груди руку.

Буквы. Вырезанные на коже буквы, дерзкие как руны.

«Следи за словами, они умеют сбываться».

Ещё один «Двенадцатый час». Первое убийство Тальквиста. Не во сне, а наяву. Как и в книге, всё выглядело как самоубийство после приступа безумия, когда жертва разворошила собственный дом, уничтожая всё, что попадётся под руку.

Невольно глянул на часы в углу комнаты. Действительно двенадцать часов. Не ночи, но дня.

Позади нас всхлипывала жена Игоря. Полагаю, она и нашла его, а затем позвонила в полицию. А до этого они поссорились, и она ушла от него, чтобы ссора утихла в их сердцах. Сегодня решила вернуться. Но уже напрасно.

Бедняга Игорь. Мы не были так уж близки, временами ссорились, но продолжали работать вместе. Потому что, как он сам признавал, «такое великолепное безумие не каждый сумеет даже представить, не то, что написать». Что для него безумие, для меня средство к существованию.

«Как ни крути, Создатель, он «уехал жить в книгу»… Тебе не страшно?»

Я был готов к тому, что увижу. Надписи подготовили меня.

«Не обманывайся, ты не был готов. Это подстава. Как в книгах! Уверена, меня хотят убить. Изнутри. Нас с тобой хотят убить».

— А теперь поговорим, — Денис силой потащил меня на кухню, пока сам я не отрывал взгляда от израненной кисти Игоря.

— Сафонов! — выкрикнул из комнаты следователь.

— «Под мою ответственность», понял! — отозвавшись, Денис подвёл меня к кухонному столу, и я опустился на стул.

На стол полетела пустая переплётная папка. «Феликс Темников. Злоключения Эстер Естедей». Все наши труды по редакции, документы на первое издание «Чёрной зимы», всё пропало.

— Всё разбросано, запачкано и порвано, — словно вновь он услышал меня. — Прочие материалы в целости и сохранности, но только не связанные с тобой. Нет, стой, папку не трожь пока!

Я мигом выпрямился. Папка пахла чернилами и, как ни странно, гарью. По обложке ниже надписи проходили восковые линии. По крайней мере, это похоже на воск. Или мыло?

— А что с книгами? Там в шкафу пустое место, где…

— Твоих книг там нет, они были выпотрошены и выброшены в окно. Мы уже подобрали их.

— Вот чёрт… — я облокотился на столешницу.

— Спросить бы тебя, кому ты так насолил, Феликс, — Денис по-хозяйски прильнул к холодильнику, отчего он накренился, а пара магнитов из Финляндии скользнули на пол. — Ну, рассказывай, как у тебя отношения с Латуниным, как вы вообще сошлись.

— По знакомству сошлись, как ещё. Был у нас небольшой дружеский кружок среди разных авторов, так и сблизились. А потом я нашёл его в «Воображаемых мирах». Десять лет общались. Он меня сильно выручил с публикациями в издательстве.

— Погодь, это, «Воображаемые миры»?

— Сайт для самиздатов. Там я начал выкладывать мои первые романы.

— А-а, ясно, затупил я. Продолжай.

— Что ж, я был вхож в его дом, мы могли днями и ночами напролёт обсуждать романы, разбирать их. Евгений, мой друг снизу, тоже с нами бывал. В этом месяце мы готовили к печати «Чёрную зиму». Видимо, теперь уже из этого ничего не выйдет, эх.

— То есть, вы дружили, не тужили, и всё было хорошо?

— Я бы сказал, да, — простодушно ответил я.

«А не рассказать ли тебе, как вы, пуская слюни, ругались из-за того, как ты категорически не желал редактировать «Зиму»? — напомнила Эстер. — Как ты никому не показывал ни её наброски, ни готовые главы, не хвастался сюжетом до самого финиша. Ни для Игоря, ни для Уриэля. Ни для Алины».

Тот роман был как война с самим собою. Я был против любого вмешательства. Это личная битва.

«Игорь сказал, это твой самый чокнутый роман. А ещё он сказал, что ты эскапист и сумасшедший».

Это он ещё о тебе не подозревал. Знай он, что большинство описанных там видений — вся суть моей души, он бы так не ополчился на меня.

Я замотал головой, дабы взбодриться. Мысли не шумели сломанным приёмником — Денис не слышал нас. Превосходно, ему и не стоит.

— Допустим. А дальше что?

— А что дальше? — отклонился я на стуле. — Если тебе интересно, мог ли я в эту ночь убить Латунина, то нет. В полночь я был дома, Алина подтвердит, можешь прочесть её, если не веришь…

— Тихо, тихо, не тараторь! — запротестовал Денис.

— И мотива убийства у меня нет. Надо оно мне!

— Погодь, подожди!.. Подожди-и-и-и, — недоверчиво протянул он. — С чего вдруг полночь?

— Его убили в полночь, я прав? — пошёл я в наступление.

— Ну… Соседи утверждают, что книги полетели из окна именно в полночь, — Денис задумчиво почесал подбородок. — Но причём тут полночь, Феликс? Ты не спросил меня главного.

— О чём это ты?

— Ну, как о чём? Ты упустил самый логичный вопрос, который должен был задать друг погибшего на месте преступления.

Он нагнулся надо мной, вперив в меня злой чёрный взгляд.

— Разве тебе не интересно, как это произошло?

Я поднялся, резким движением уронив стул на пол. Я сам навис над Денисом, прогнав его злость, переменившуюся скрытым страхом. Невидимый приёмник зашипел, пустив волну телепатии ко мне в разум. Просишь объяснений? Будут тебе объяснения.

Итак, я эскапист и сумасшедший. Зато сумасшествие работает по моим правилам. Я докажу это.

— Я знаю, как его убили.

«В тот вечер Лунд пребывал в сквернейшем настроении. На работе не ладилось. Жена, поругавшись, ушла из дома. Квартира встречала его холодной тишиной третий день подряд. А в комнате, устроенной как маленькая библиотека со шкафами в полторы стены, ожидали горы бумаг на рабочем столе.

Лунд не спешил начинать. Сев за стол, он машинально перебрал листы, нужные и лишние, пока его сознание постепенно уплывало вдаль, выстраивая неисчислимые варианты одного важного разговора.

Позвонить, что ли, Естедей? Вдруг подскажет, как же ей всё-таки объяснить, что работа отнимает у него всё...

«Вспоминаешь Эстер?» — чужой голос ворвался в его мысли, чёрствый, жгучий.

Лунд подскочил на стуле. Его ли мозг заговорил иным тоном? Упрёк вполне уместный — Естедей не из тех персонажей жизни, пороки которых можно легко простить и забыть. Но Естедей — его подруга. Он ей немалым обязан. Но между тем...

«О, она может многое, но крайне редко это идёт на благо».

Это отнюдь не воображение. Это реальность.

Кто-то забрался к нему в голову!

— Кто ты? — запаниковал Лунд. — Чего ты хочешь!

Молчание. Помехи скреблись в ушах, мешая думать. Паразит и не хотел, чтобы он думал. Лунда слегка качнуло. Сегодня он не пил, поэтому резко нахлынувшая на него слабость вызвала в нём беспокойство. Силы уходили в никуда, словно их высасывали из тела. Лунд чувствовал, что вот-вот он навалится на стол, что он либо заснёт, либо потеряет сознание… либо что-то ещё.

Паразит не ускользал. Его ядовитое дыхание паром на стекле оседало в затылке. Паника росла.

— Ответь мне! Ответь! Отпусти меня!

Помехи перешли в многоголосый шёпот, одолевавший слух со всех сторон, сверху, снизу, извне и изнутри. Лунд рухнул на пол. Мышцы свело, и он закорчился от боли, постепенно, почти методично разрезающей его мозг и сердце. Ни подняться, ни подтянуться, ни подумать, как следует. Рука стукнулась о паркет, едва потянувшись к ящичкам стола. Пальцы занемели. Язык высох, как и горло, не вскрикнуть, не пошевелиться...

«Прости, дружище. Тебе нет смысла знать, кто я».

Лунда на время отпустило, что, наконец, позволило ему прохрипеть:

— Что тебе нужно от меня...

И ответ последовал чёткий и однозначный:

«Мне нужна твоя жизнь».

Его плоть очнулась, но не душа. Чудовище, захватившее разум Лунда, подняло тело, восставшее против хозяина.

«Я заберу тебя раньше, чем она сможет тебе навредить. Но сначала я наврежу ей».

Оно спешно сгребло со стола все бумаги и книги, опустилось на колени, стало ворошить их, раскидывать по комнате, рыча, выпуская слюни. Чудовище искало одно-единственное имя, впечатанное чёрным по белому, найти любое упоминание, уничтожить, разорвать, как разрывается по швам чужой ему организм. Найти, уничтожить, разорвать! Имя Эстер безумным шёпотом наседало на Лунда, пока он сражался за утерянное право владением собственным телом.

Сгребая в единую кучу папки, блокноты, мятые листы — всё, что угодно, где упоминалась ясновидящая канадка, сущность временами оглядывалась на окно.

— Попробуй только спрыгнуть, тварь! Я не позволю тебе сгубить меня!

Новые усилия над телом не принесли Лунду успеха. Сущность затолкнула его душу глубже внутрь, ближе к сердцу. Тело понеслось к окну, распахнуло его настежь. Ветер поздней осени окатил его свежей энергией, напитавшей Лунда для решающей атаки, с которой он, наконец, вытолкнет из себя едкого незнакомца.

Его руками неизвестный обхватил бумажный холмик и выкинул его на улицу. Страницы запорхали на ветру как птицы оригами, разлетаясь над влажным после дождя асфальтом.

Сердце заныло, стесняемое чужим влиянием. Больно, больно, ещё больнее, силы утекали, нельзя этого допустить, уже пора!..

Теперь пора.

Лунд закричал. По-настоящему закричал. Вибрация в гортани сбила паразита, выбив его растёкшиеся ядом щупальца из рук и ног. Контроль вернулся хозяину. Но ненадолго. Тяжесть в конечностях вновь утекла к груди, напитав приевшуюся сущность. Уже она кричала, визгливо, противно, до мурашек по всей коже. Лунда вновь откинуло к груди ненужным сгустком…

А тело само по себе бросилось к ящику стола…

Он узнал про нож. Боже, только бы он не взял нож!

Шуршание выдвижного ящика. Грохот ножа о его дно. Холод рукояти в руке, которая была уже не его.

— Не смей, не смей!

Лезвие прошло по левому запястью. Душа сморщилась, одурманилась запахом крови. А кончик ножа пошёл дальше по выгнутой кисти, выскабливая ядовитые буквы, которые Лунд и понимать не желал. Мышцы дрожали, дрожал и нож, оставляя случайные раны, не предназначенные для дьявольского послания от проклятого паразита.

— Оставь… оставь меня… тварь!

Кое-как Лунду удалось выпрямить руки против чужой воли. Глаза заслезились — нет, это не слёзы. Что-то тёмное и вязкое покатилось по щекам из-под век. Это враг сражался с ним. Последняя надежда. Кончик повис над грудью…

Из глаз и ноздрей потекли чернила.

Пробил двенадцатый час.

И мир погас. Его финальным аккордом стала боль лопающегося сердца…»

— Да ты гонишь, — скептично объявил Денис. — Ты серьёзно?

— А разве не похоже? Это либо кто-то, кто умеет вселяться в чужие тела, либо кто-то, кто мог бы на расстоянии манипулировать им.

— Твою мать… — он скривился на моё упорство.

Со мной бесполезно спорить, верно? Это не просто убийца. Воплощённый кошмар, балансирующий на грани двух миров, питающийся чужими страхами, чтобы выжить среди людей. Таким был мой злодей Тальквист, чёрный колдун с прокажённой душой. Видимо, такой же была и его копия. Просто поверь мне, я ведь прав. Так всё и есть.

В этот момент я не удержался от улыбки. То была улыбка победителя над побеждённым. Но злое телепатическое шипение заставило скривиться и меня. Денису опротивело читать мои пляшущие мысли. Он сорвал нашу связь, и я остался один на один с собственным разумом… как и с разумом Эстер.

Наконец, Денис постучал пальцем по столу.

— Ну что ж, бери, смотри тогда. А я ещё думал, что это убийца — псих.

Он указывал на картонную папку.

Я жадно схватил её, вдохнул её разносторонние запахи, взявшиеся откуда ни возьмись. Я провёл ладонью по её обложке. Запахи усилились, обдав меня невольными, яркими образами, которые я не успевал запоминать. Понимал лишь, что они как прекрасны, так и страшны. Такие похожие на мои ночные видения, и тем они и страшны.

Под пальцами зачернели символы. Обычные буквы, но я узнал этот почерк. На подушечках осела угольная пыль, как и тогда, когда я касался к проклинающим меня стенам.

Надпись проявилась лишь при моём касании.

Денис кивнул — он видел эту надпись через спиритические очки. Это он и хотел мне показать. Но надпись адресована мне, никому иному.

Я содрогнулся. Пальцы охолодели, как если б их перетянуло жгутом.

Кто-то знает. О моей тайной мечте, которую кто-то решил использовать против меня. Кто-то знает…

«Прекрати писать, иначе смерти продолжатся. Или же закончи роман на свой страх и риск. Тебе решать. Я — это следствие, но причина — это ты».

Это уже не просто игра Тальквиста. Это мой личный враг, настоящий, не книжная копия, имя которого мне ещё предстоит узнать, как и причину, чего ради он задумал воплотить мой вымысел в жизнь.

Как ты и сказал, решение и будет за мной. Но ты мне не указ.

Я найду тебя.