Глава 13. Прозрение/Презрение

[Феликс]

Поздний вечер. День прошёл в безумии, но он ещё не завершён.

Проведав меня снова и убедившись, что мне лучше, Алина отвела меня вниз на веранду, после чего сказала, что сварит на кухне кофе и придёт с ним сюда.

И ушла, одарив меня такой чистой улыбкой, как будто ничего и не было.

Поджимая под себя ноги, я сидел в кресле в самом углу веранды. Вдоль стены стоял трёхместный диван, перед которым пестрел журнальный столик с тонкими книжками и исписанными клейкими листочками. Тело не переставало занудно ныть, и я с радостью бы растянулся на том диване, но предпочёл тесноту затемнённого угла.

Я был чужим в собственном доме.

А на каминной полке блестел фальшивый снег в стеклянном совином шарике. Музыкальная шкатулка Алины. Она поставила её на самое видное место! Возможно, и заводила её. Алина по-прежнему склеивает осколки прошлого, не в силах принять настоящее.

Чёрт. Как же ей непросто будет принять меня настоящего. Известно ли ей об убийстве Илоны?

Впрочем, что ещё может быть хуже.

Бинты сжимали пальцы и запястья, содрать бы их к чёрту, но закровоточат раны, стоит мне их коснуться.

Я, наконец-то, увидел свои шрамы целиком и полностью. Бесчисленные, разрозненные, мелкие и длинные. Я не мог так ранить сам себя, даже в самом мрачном приступе.

«Призрачный мир коснулся тебя, Феликс, и бумажные цветы ожили, оставив на тебе следы».

К Эстер вернулся голос, как только я слился с полумраком. И я вспомнил одну из наших с Алиной бесед из тех минувших времён, когда ничто не мешало нашему счастью:

— Выключи свет, пожалуйста, — сказал я тогда, когда Алина щёлкнула выключателем в моём кабинете.

— Тебе же темно будет, — запротестовала она.

— Я говорю, выключи. Так надо.

— Так надо? Зачем?

— А затем, что только так я усыплю для себя внешний мир и разбужу внутренний.

Я разрушил нашу семейную идиллию. Её и не было никогда, была лишь имитация, иллюзия, которую мы оба строили, надеясь на лучшее. Надежд я не оправдал. И вина во всех грехах лежит на мне.

— Ну как ты, Феликс?.. Что, так и будешь молчать?

Алина вернулась с двумя чашками ароматного кофе, которые она поставила на столик перед диваном. Придётся пересаживаться, с кресла до них не дотянуться.

— Садись ближе. Ну что ты прячешься? Мы всё ещё друзья, верно?

Друзья? В том смысле, что мы ещё довольно близки — или в том, что мы уже не можем быть вместе?

— Извини. Я рассчитывал, что не побеспокою тебя более. Что вышло, то вышло, — я дёрнулся вперёд и уселся на другом конце дивана.

Алина промолчала, пригубив кофе. Всё верно, это я должен говорить, а не она. Я также глотнул кофе из второй чашки, чьё тепло приятно впитывалось в ладони. Горячий напиток запылал в горле, в нёбе и на языке, и по спине прошли навязчивые мурашки.

Заработал двигатель от нового топлива. Я осмелел и отставил чашку.

— Алина, ни в коем случае не думай, что я променял тебя на Эстер. Но я обязан был с ней разобраться. Потому и попросил тебя уехать. Это могло быть опасно.

Алина по-птичьи склонила голову, испытывая меня взглядом, в котором сверкала не одна немая обида — но и тревога.

— Для тебя или для меня? — легонько спросила она.

Для всех нас, подумал я и сделал ещё глоток кофе.

— Эстер — не просто персонаж, — продолжил я вслух. — Она реально существующая личность, живущая собственной жизнью. Но если тебе нужны более точные и человеческие определения, то я скажу так — у меня самая настоящая шизофрения. Эстер — моя вторая личность.

Да, Алина, тебе не хотелось бы это услышать. Беззащитный птенчик, лишившийся опоры. Стало ужасно стыдно, что я это начал. Сворачивать поздно.

— Она проявилась у меня почти сразу после смерти моей старшей сестры, когда мне было десять. У неё тогда не было имени, но никто и не замечал её, кроме меня. Каким-то образом, ближе к старшей школе, но я заглушил её в себе аж на несколько лет, однако она проявилась вновь в первый год нашего с тобой знакомства — именно тогда я выдумал Эстер Естедей и историю её тёмных приключений. Моей второй личности так приглянулась эта героиня, что она фактически стала ею на самом деле.

И вырыл я, наконец, собственную могилу, ту самую, что привиделась мне во сне.

— Я всё прекрасно осознавал, что то, что я вижу и слышу её голос, когда другие не видят и не слышат её — это ненормально. Никто и не догадывался до последних дней, даже Женя! — я усмехнулся, мне неожиданно стало гордо и приятно за себя, что я так долго обводил всех вокруг пальца. — Всему приходит конец. Разве что я сам хочу дописать этот конец.

Эта ночь напоминала визит к психотерапевту, когда тебе навязывают разговор, в котором как на исповеди ты вынужден поведать обо всех грехах. Обычно это пациент неспокоен. Не здесь. И не сейчас. Напряжение висело над нами обоими.

Алина поставила чашку себе на колени, допив кофе до дна.

— И ты поэтому столько времени уделял романам про Эстер? Она тебя просила?

— Нет, она не просила. Я сам хотел. Потому что вместе с ней ко мне из прошлого вернулись странного рода припадки. Это похоже на микс эпилепсии и мигрени, но совсем иначе. В них я видел образы моих сюжетов, мрачные, жестокие, кошмарные. Я долго не понимал, что это и как бороться с этим, но затем я нашёл против них совершенное и действенное средство — это написание книг. Поэтому я годы напролёт трачу на романы и рассказы, лишь они утоляют мою боль и отгоняют тьму. Вот поэтому я нашёл в себе силы уволиться с радио, чтобы посвятить этому всего себя. Теперь ты понимаешь?

Я придвинулся к ней вплотную.

— Если я не буду писать, я умру.

Алина поникла кучерявой головкой — и ей будто полегчало от того, что перестала на меня смотреть.

— Как тогда в январе? Ты умирал от этого?

Я печально кивнул.

— Эстер каким-то образом связана с моим проклятием, но я так и не разузнал, каким. Она разговаривает со мной, когда ей вздумается, пытается говорить за меня и управлять моим телом.

— И зачастую я делаю это очень даже вовремя! — моё тело резко онемело, в животе скрутило, а я сам заговорил твёрдым голосом Эстер.

Алина испуганно отсела от меня, вжавшись в противоположный конец дивана, и до меня донёсся её прервавшийся вдох.

— Что ты творишь, Эстер… — вымолвил я, заталкивая её обратно в мозг.

— А то! Хвала твоему воображению, я тоже научилась творить. Создавать! Я научилась менять!

Она выходит из-под контроля, она сильнее, чем прежде. Я скривился, борясь со второй половиной. Неуклюже поставив чашку на стол, пока ненароком не выронил её на пол, я схватился за волосы, сжал их в путаный клубок.

— Меня винишь во всех бедах? Я могла бы всё исправить. Я никогда не хотела быть монстром, Феликс… это ты меня сделал таким...

Она заставила меня опустить напряжённые руки, еле гнущееся, как металлические балки. Страшно думать — нет, страшно осознать — каким я предстал в глазах Алины.

— Алина, — заговорила за меня Эстер, — будь на то наша воля, мы бы ничего из этого не допустили… Боюсь лишь, эта воля проявилась слишком поздно.

Меня отпустило, и Эстер уползла обратно в убежище нашего разума.

Я обессилено навалился на спинку дивана, пока Алина зажималась в углу, не сводя с меня испуганного взора. По условной стене, что я возвёл между нами, пошли крупные трещины.

— Вот и всё. Ты её слышала. Я рассказал тебе, в чём должен был сознаться давным-давно.

Я виновато положил ладонь ей на колено.

— Ты меня простишь?

Она молчала. Этого я и боялся.

— Простишь меня?

Того самого ужасного момента… когда отсутствие слов ранило сильнее их наличия.

— Мне надо подумать. Дай мне время.

Алина собрала чашки и, не произнеся более ни слова, удалилась на кухню.

[Тина]

Ненавижу тебя, Денис. Тебе так нравится прилюдно позорить людей? Не будь ты крёстным Агаты, так бы и дала по…

Кхм, спокойно. Он далеко, и мы далеко. А нам не помешала бы передышка. Точнее, даже не мне.

Снег падает и тут. Чтоб его. Как Уриэль оставил мопед в парке, мы в снежной ночи прокрались к стенам больницы. Я помню её наизусть, все её коридоры, двери, недоступные простым обывателям помещения. Я находилась здесь по многим причинам, когда сама приходила, а когда меня привозили. Мы найдём, куда приткнуться. Правда, не думаю, что стоит показываться кому-либо на входе, потому предлагаю:

— Слушай, Ури. Нам нужно привести себя в порядок. А ему — нормальный отдых.

Показываю на Эдгара, скулящего в рюкзаке. Его и не разглядеть там, одни большие круглые глаза, что молят о пощаде — ну хватит меня уже везде таскать!

— Если же мама Феликса в коме, то мы хотя бы переждём здесь какое-то время, пока мы не поймём, что делать дальше. Сейчас мы бессильны что-то менять.

Уриэль уныло кивает. Не только мне противно бездействие. Но мы делаем хоть что-то.

— Смотри. Это может показаться опасным. Если что, я тебя подстрахую. Я нарисую рунический портал.

— Портал? Правда? — ахает он.

— Угу. Я представлю себе место, куда мы должны попасть, — стираю со стены налипший слой снега и добавляю. — Правда, я не знаю, где она может быть, но я всё улажу.

На деле порталы — это лучшее, что я умею делать из магии Воздушных Рун. Лазурные символы полились с моих сверкавших пальцев. Вздыхаю от наслаждения лёгким паром, как они покорны в моей власти. Магическая пыль лепит их воедино, запуская межпространственный проход…

И мы приехали… Падаем на белый кафель. И затем…

О Боже, нет! За что! За что ему всё это!

Еле держусь от криков. По-другому бы у нас не вышло проникнуть! Я не думала, что для простого человека переход на такое короткое расстояние, пусть и в первый раз, переносится настолько тяжело! Бедный Ури. Шепчет что-то. Кровь носом! Весь дрожит, встать не в силах, мне не отвечает.

Это снег виноват. Он всегда падает тогда, когда грядут ненастья.

Вот и застряли. Спрятались в туалете для инвалидов. Заперла дверь, затаскиваю Уриэля в угол, пока он приходит в себя от портала. Сдираю с себя одолженную куртку и укутываю его плечи.

Эдгара выпустила на волю, ему тоже нужно успокоиться от стресса. Потрястись в рюкзаке ему пришлось знатно. Эдгар походил немного, размялся, однако вернулся к нам, свернувшись пуфиком на коленях Ури.

Не заходите к нам никто, не заходите, прошу…

Не знаю, сколько прошло времени, но оно явно пошло на пользу. Уриэль, похоже, оправился, вот дышит ровно. Открывает глаза… такие же яркие, такие же цветные.

— Тина… Это жесть, — выдавливает он.

— Прости меня, Уриэль! Я, правда, не хотела этого, я не…

— Да забей, всё нормально, — он вдруг улыбается с прищуром. — Но больше я туда ни ногой.

— Договорились. «Ох, как же отлегло!» — и я улыбаюсь в ответ.

Отлично. Можно и подниматься. Предлагаю ему помощь, но он встаёт самостоятельно. Всё и впрямь нормально.

Смотрюсь в зеркало. Синяк под глазом успешно прошёл. Особо не пригодился. А жаль, было весело. Цепляю обратно на нос серьгу и сдёргиваю шапку, выпустив наружу мою зелень. Прятаться нет более смысла.

Я — это я.

В больнице святой Елены живёт несколько призраков, которые либо сами выбрали себе этот путь, либо их сверху наказали наблюдать за этим местом и его обитателями. Я нахожу одного из таких призраков — приятного вида девушка, с которой я как-то уже общалась тут, — которая легко соглашается найти для нас палату Юлии Темниковой. Коридоры этажа, где мы очутились, почти пусты. А если замечаем, что идёт кто из персонала, мы прячемся в ближайших палатах.

О, чёрт, на сей раз не повезло. Какая-то бабуля сразу скалится на нас и орёт ругательства. Мы оба еле дожидаемся момента, как бы улизнуть, чтобы никто нас не засёк.

Стыд и позор.

Так и доходим до нужной палаты. Призрачная девушка нас оставляет, и Уриэль медленно открывает дверь.

Светловолосая женщина с осунувшимся лицом недвижно лежит на койке. Разглядев её ближе, я узнаю определённые черты, которые явно передались от неё Феликсу. Мягко касаюсь её плеча. Не шевелится. Я жмурюсь и отвожу руку.

— Она ещё без сознания.

— Блин, — никнет Уриэль, навалившись на стену. — Такой путь проделали.

— Ну и ничего, — говорю я. — Идти нам всё равно некуда, а делать что-то надо было.

Уриэль слегка медлит, но кивает головой. Сам согласился на это мероприятие.

И мы решаем подождать. Сами не знаем, чего. Просто. Какого-нибудь знака.

Мы находим стулья и ставим их по обе стороны койки Юлии. Эдгар, которого я вновь выпустила из рюкзака, успевает устроиться на её груди, свернувшись пушистым калачиком.

— Ты смотри. Один По-младший знает, что ему делать, — тихо смеётся Уриэль.

А что? Говорят, кошки умеют лечить. Я не проверяла, но вдруг получится? Потренируемся на нашем коте.

Сначала мы молчим, не придумав темы для коротания времени. Замотались мы, не то слово. Даю Уриэлю возможность подремать на стуле, пока сама поглаживаю точно так же дремавшего Эдгара. Мне не до сна, я фактически разучилась нормально спать.

Я бы пока попробовала некоторые сочетания Воздушных Рун, чтобы побыстрее излечить Юлию. Рисковать не хочу. Я всё ещё путаю их, вдруг напишу что неверное, и это ранит её?

Нафиг оно надо.

Уриэль просыпается. Проверяет часы на смартфоне — он спал меньше получаса. Говорит, что ему хватило.

После этого он открывает свой чемоданчик...

Я поняла. Он хочет зарисовать Юлию. Чтобы так «ожила», так сказать.

Он устраивается поудобнее, скрестив ноги и положив скетчбук на колено. Линией за линией всплывает грифельный портрет сияющей радостью женщины, которая едва ли походила на ту измученную пациентку, у койки которой мы сидели.

Мы побаиваемся нарушать тишину. Он рисует, а я наблюдаю. Но, как ни крути, мы заговариваем. И наш разговор неизбежно выходит на Феликса и на то, почему мы стали пленниками этой ситуации.

— Я думала, «Эстер» — от слова «Пасха». Второй роман называется же «На память о Пасхе»?

— Тогда она звалась бы Истер. А вообще он изначально и вовсе хотел назвать её Астрой в честь своей погибшей сестры, а место действия перенести в Россию.

Опа. Опять это загадочное имя!

— А почему передумал?

— Всё просто. Не хотел, чтобы его фантазии как-то отразились на её душе.

— Но она же давно мертва, как он может «навредить» ей? — с помощью пальцев показываю кавычки.

— Говорит, что может. И говорит, что… он иногда чувствует, что она где-то рядом.

— В самом деле?

Уриэль кивает, поглядывая на карман пальто, в котором утонул его смартфон.

— Надо бы ещё попытаться позвонить Алине.

— А Феликсу?

— Феликсу, пожалуй, пока не стоит, — кривит он лицом в сомнении. — Он ещё узнает, в какую авантюру мы ввязались, когда…

Вдруг Эдгар резко мяучет, смешно и тихо. Подминает лапы, вновь мяукает, озирается. Я сгибаюсь над ним, чтобы погладить — и замираю.

Веки Юлии задрожали. Она слабо охает, медленно пробуждаясь. Душа неспешно возвращается из внутреннего мира. Эдгар трётся об её подбородок, как будто помогая ей выбраться из комы.

— Смотри, смотри! — возбуждённо шепчет Уриэль.

Ей это удалось. Я ахаю с радости и тереблю Эдгара за щёчки. Вот, кто у нас настоящий целитель!

Вначале Юлия немощно нас разглядывает. А затем улыбается. Слава Богу, Уриэля она узнала, как и котика, который развалился у неё сбоку.

— Женя!.. Эдгар, и ты тут!

И очередь доходит до меня.

— А это Тина, она моя подруга. Феликс не знает, что мы здесь, но нам нужна ваша помощь, чтобы мы смогли спасти его от того, кто ранил вас.

Юлия мгновенно мрачнеет. Теребя лапки Эдгара ослабленными пальцами, она с потерянным видом уставляется в потолок.

— Я всё поняла… Как же поздно я всё поняла…

— Что именно? — Уриэль тревожится от её шёпота.

— Это всё Эрнест. Он не пропал. Он не пропал двадцать лет назад, он умер! — Юлия всхлипывает и жмурит глаза. — Я должна была признаться Феликсу. А я струсила! Я пыталась простить ему то, что прощать нельзя. А сейчас он мстит прямо с того света… Обещайте мне, ребята, что вы… что вы остановите Эрнеста, пока он не погубил всех нас.

Уриэль откладывает скетчбук и мягко берёт её за руку.

Сразу, как мы выслушаем, что Юлия имеет на сердце, мы свалим отсюда к хренам и отправимся в бой.

— И что же такое произошло с Эрнестом, что он ополчился на вашу семью? — спрашиваю я.

Юлия сглатывает и уверенно кивает, решаясь на долгий и важный разговор.

— А я расскажу вам.

***

Алину не покидало вязкое беспокойство, как будто её пытаются обдурить, выдать за правду то, что является вымыслом от начала до конца. Хоть кто-нибудь перестанет ей врать?

Как долго она намерена прощать человеку все его пороки только ради его таланта?

Позвонить бы Жене, и как можно скорее. Телефон достаточно зарядился, чтобы выполнить звонок. Ей жизненно необходим дельный совет. И помочь ей смог бы лишь тот человек, что знал Феликса лучше её самой.

Алина поставила чашки у раковины и выдернула провод из розетки. Отцепив телефон от шнура, она вывела его из ждущего режима и села за пустой кухонный стол.

Столько пропущенных звонков, какой ужас. Так резко она понадобилась белому свету.

Денис Сафонов названивал ей. Шёл бы он куда подальше, глаза б его не видели — она сказала ему всё, что нужно, а если и нет, то пусть же попробует проникнуть в мысли. Плюс несколько других неизвестных номеров. Каждый рвался по два-три раза. Давно она не встречала такого внимания к своей персоне.

Женя! Звонил семь раз. Семь! Раз так часто звонил, значит, хотел передать что-то очень важное. Извиниться бы перед ним. Не в его это стиле так прорываться.

Ответил он быстро.

— Женя, привет, это я!

— Фух! Алина! Господи, спасибо, ты цела! — Женя звучал подозрительно взволнованно.

— Цела? — проронила она от растущего страха. — Да, меня ещё не убили, к твоему сведению.

— Блин, не надо так! Ты разве не в курсе? Феликса задержали за убийство, а теперь он сбежал, и где его искать вообще? Сама-то ты где, мы тебя тоже обыскались?

Она обернулась на заигравшую в гостиной музыку шкатулки и на последовавший за ним скрип ступеней — хмурый Феликс уходил на второй этаж. Отлично, он их не услышит. Тогда она и про чёртов форт поведает, и про маньячину, и про тот необъяснимый порыв Феликса, когда он с бумажными листами бросился в шторм и располосовал себе руки.

— Мы в нашем загородном доме. Оба.

— Оба?! Феликс у тебя?!

— Угу. А кого ещё убили?

— Это Илона Сельстрём, она помощница Дениса, — раздался в трубке голос Тины. — И я свидетель, я всё видела, и как он пытался убить того маньяка, и как Илона помогала ему, но я не могла подойти к ним близко, я боялась спалиться, а потом...

Несносная девчонка, так тараторит, что не понятно ни черта.

— Ой-ой-ой, сбавь темп, помедленнее! Что же ты, «свидетель», тогда в полиции не призналась, что Феликс не убивал?

Казалось, сердце Алины ухнуло вниз от перемены в тоне Тины.

— В этом-то и вся фигня. Это был не совсем он, вот честно! Но это Феликс убил Илону...

[Феликс]

Что мне остаётся. Конечно, я дам ей время на решение. Деваться мне некуда.

Я завёл шкатулку на камине и ушёл на второй этаж. Нужно разобрать вещи, чтобы оставил в спальне. Я так и бросил там сумку, когда Алина заставила меня сбросить верхнюю одежду и обработать раны.

Займусь, пожалуй, пока тем, что подзаряжу планшет и распечатаю на принтере всё готовые главы «Убивая мёртвое». Цифры не дадут того мощного эффекта, какого я хочу добиться. Чернила, настоящие и осязаемые, лишь они спасут меня. Концовка романа обязана не просто положить конец истории — она должна убить её, отправить на тот свет всех тех, кому давным-давно прописана дорога в призрачный мир.

— Знаешь, Феликс, — заговорила Эстер, пока я оглядывал нашу уютную спальню. — Я благодарна тебе за каждое приключение, которое ты мне придумал.

— Благодарна? — усмехнулся я. — Что я с тобой не делал. Я стрелял в тебя, бросал в огонь, под машины, топил, ругал за каждые необдуманные действия. И после этого ты… Ты любишь меня?

— Конечно, люблю. Без тебя моя жизнь была бы ужасно скучна.

К собственному стыду… я тоже её люблю.

Эстер обняла меня со спины, и в этот момент она будто бы выросла, став выше меня. Её белые волосы слились с моими, когда она положила подбородок мне на темя. Знакомое тепло пронеслось между нами. Такое знакомое, родное, проникновенное, что хотелось закрыть глаза и снова стать маленьким мальчиком, мечтающим о сказочных странствиях и далёких загадках, которые где-то ждут меня, чтобы я раскрыл их. Но мне пока рано. Пройдут года, и тогда найду их. Потому что буду знать, где искать и как разгадывать.

Живущий во мне мальчик, отказавшийся принять жестокость и несправедливость мира, скучал по сказкам отца и захватывающим историям Сказочницы из деревушки Хопеаярви. Со смертью сестры и они ушли из моей жизни. А музыка отца до сих пор звучит в сердце, когда мне особенно плохо.

Отец бы гордился мною, я уверен. Я, как и он, пошёл по пути искусства, по пути магии воображения.

— Дорогого тебе стоила эта магия, — прозвенела Эстер.

Я начал писать лишь после их ухода. До этого я пытался. Безуспешно.

А в голове десятилетнего мечтателя тучами роились идеи и фантазии, жаждущие формы воплощения. Или же заточения. Но точно освобождения из моего разума. Безуспешно.

Если что-то и мешало мне, то Астра забрала это с собой на дно Серебряного озера.

— И вот ты вспоминаешь. Пришло это время.

Вспоминаю? Я ничего не забывал… Нет, я вру, я лжец и эскапист.

Я столько всего запрятал в глухих углах памяти.

Включив компьютер, с которым затарахтел и подключённый принтер, я прошёлся взглядом по рабочему столу… и замер.

Слишком занятый раздирающими меня сомнениями, я не приметил эти исписанные тетрадные листы, лежащие с краю.

Что это? Почерк Алины. Это похоже на… стихи? И их много. И они свежие!

Подожди… 21 октября. Сегодня! «Ты ещё вернёшься, устав от тайны своей».

Не может быть...

Боже, скажи, что это неправда. Что это мне мерещится, что лгу сам себе! Если же не лгу, во что мне теперь верить?

Когда она стала такой же, как я?

[Уриэль]

Немыслимо. То, что мы узнали от Юлии в купе с произошедшим, что мы успели пережить… И всё это время Феликс был слеп и бессилен! А вместе с ним и Алина.

И почему я именно это и подозревал втайне ото всех… Теперь же жалею, что мои опасения сбылись.

Пазл почти собран. Надежда на Алину. Правда принадлежит и ей! Она же тоже часть семьи Темниковых!

И пусть для Феликса я не более чем друг — для меня он не меньше, чем семья.

Если бы что со мной и Тиной случилось до того, как мы признались, то я лично бы жалел об этом всю загробную жизнь. С тех пор, как эта жизнь более чем реальна.

Наверное, Алина решила также, рассказав про форт.

— Женя, честно скажи мне, — осторожно говорит Алина. — Ты знал про Эстер?

Про Эстер он признался. Молодец. Осмелился и сделал. Наконец-то.

— Я подозревал об этом. Ну, это, не в смысле, что это какая-то форма шизофрении, просто, ну...

Промокашка. Что я несу вообще!

— Он не шизик, я просто считал, что он прикалывается! Сама знаешь, как он обожает отыгрывать героев вслух, что своих, что чужих!

— Знаю. Понимаю, — тускло говорит Алина. — Типичный Феликс.

Не убедил. Точно думает, что он шизик. Ещё и убийца. Но Илону убила Эстер, не Феликс, он не считается!

— А про то, по какой причине сбываются его книги, он рассказывал?

— Тому есть причина? — она бросает скептично. — Разве это не какой-то маньячина, желающий нам всем смерти?

Почему он это не признал? Это же самое главное! Всё дело в нём, сам же говорил.

Точно! Всё столь очевидно!

— Маньячина сейчас не важен. Феликс — центральное звено событий. Послушай…

Больно говорить. Феликс слишком долго берёг Алину. Если он так и не решился, то тогда это скажу я.

Простите меня. Так нужно поступить.

— Послушай, Алина. Не смотри на то, что у него вторая личность или что там у него в голове. Феликс — не сумасшедший! Он и впрямь умеет воплощать свои творения в реальность — потому что я такой же! Я сам умею превращать рисунки в магию, а Феликс — свои рассказы. Мы повязаны общим проклятьем как писатель и его иллюстратор! Так что, как только он заговорит об этом, верь каждому его слову. Ты же слышала, что Тина сказала про его магию, как он боролся с убийцей?

Алина молчит. Едва не роняю телефон, так обдало меня внутренним током. Ёрзаю на стуле, стараясь не смотреть ни на Тину, ни на слушавшую нас Юлию.

Мне страшно, и не на шутку.

— Так я и думала. Теперь я следующая.

Чего?!

— Давно я это подозревала, — отчеканила Алина тихо, но твёрдо. — Всё пошло от него. Он и правда колдун, а проклятие у нас семейное. В конце концов, я тоже хоть никакой, но творец.

Снова передёргивает внутренним током.

— Это как ещё?

— Я же жена писателя. И я же соавтор некоторых его книг.

Господи! А ведь да. Зато я помогал Феликсу писать про Эстер, и...

— Это не тема, сбываются лишь книги про Эстер, всё дело в ней!

— Не только про Эстер. Любые, стоит лишь пожелать!.. Тсс. Он идёт, — опять шепчет Алина. — Я поговорю, ладно? Я всё узнаю до конца! — и смело повышает голос.

Я открываю рот, чтобы предупредить — грядёт нечто, на сей раз их с Феликсом точно не обойдут стороной — но...

— Алина! — Тина вдруг вырывает телефон и кричит в отчаянии. — Маньяка зовут Эрнест! Эрнест и Астра, спроси про них! Пусть скажет!

И звонок прерывается.

***

«Я не гнала тебя прочь, сама хотела уйти.

Судьбу нам не пророчь — с ума нам не сойти.

Быть может, ты ещё вернёшься, устав от тайны своей,

Быть может, ты всё же вернёшься и расскажешь о ней.

Я жду тебя, милый, несмотря ни на что.

И придёшь ты бессильный, смирившись с судьбой.

И будешь ты другой, но будешь со мной.

Приму тебя любым… только тайну раскрой.

(я жду тебя, Феликс)

(21.10.2017)»

***

[Феликс]

— Я нашёл это у тебя на столе, — сказал я на ходу, показывая Алине листок со стихотворением.

Я ворвался на кухню, когда она говорила с кем-то по смартфону. Мне не имело тогда значения, кто был на том конце провода, хоть я и сразу понял, что она не хочет, чтобы я знал, что они обсуждали. Она швырнула смартфон на край стола и вскочила со стула.

— Ты снова начала писать? — я громко вдавил страницы в столешницу. — Почему мне не сказала?

— Феликс, это всего лишь стихи, что здесь не так?

— Что не так? А вот что! — я разобрал листки и показал то самое стихотворение, вызвавшее во мне бурю сомнений.

Она хотела, чтобы я вернулся. И я пришёл к ней, сам того не ведая.

— Ты сама просила меня не писать мой роман. А тем временем сама пишешь у меня за спиной. Как будто мы чужие?

— Мы и есть чужие, Феликс, с этого самого дня! — Алина ударила по столу. — У тебя есть Эстер, для неё и старайся. Но чтобы ты мне запрещал писать!..

Упрямая как всегда. И абсолютно глухая в своём упрямстве.

— Так, Алина. Давай разберёмся в том, что каждый из нас думает, раз и навсегда, — подошёл я ближе.

— Не смей… — она отпрянула взъерошенной птахой. — Не хочу больше знать…

— Нет, послушай меня! Послушай...

Но далеко она не ушла. Я заставил её обхватить руками мою голову, и неважно, что она не услышит тот хаос, который годами правит в моём мозгу.

— Я скажу тебе, что не так. Во мне живёт настоящий монстр. Это другой вопрос, что я люблю этого монстра с тех самых пор, как он поселился во мне. Но! Если я перестану писать, он сожрёт меня. Если я брошу, кошмары выберутся. Они оживут, они ранят тебя, Алина. Они могут ранить!..

— Ты уже меня ранил! — её голос разбился в крик.

— Чем? Я берегу тебя, я и пишу ради тебя!..

— Ты всё врёшь! Я для тебя безразлична! Ты всё пишешь и пишешь. Ради меня? А когда мы с тобой по-настоящему были вместе? Ты всё время где-то там, в мрачных фантазиях, тебя никогда здесь по-настоящему не было!.. — она перевела дыхание, сглотнула комок в горле, и прошептала. — Ты живёшь в воображении. Всё остальное… только вдохновение.

Но всего минутами ранее я сказал обратное!

— Ты меня не слышишь.

— Это ты меня не слышишь! — закричала Алина.

Я выхватил черновики и грубо сжал в кулаке.

— Спроси, зачем. Зачем я же пишу, Алина? Мой разум разрывается от видений, страшных, жестоких. Когда-то они убьют меня и вырвутся на свободу. Я же запираю их в словах. Твои же стихи… — я запнулся. — Рядом со мной они и в твоих руках оружие. А вдруг мои кошмары решат использовать и тебя, не только мои творения? Вдруг ты их случайно привлечёшь и выпустишь? Тогда нам всем станет плохо.

Алина отвела скомканные бумаги от лица и хитро улыбнулась, явно копируя меня.

— А если я хочу их выпустить? Чтобы не сидели внутри тебя, чтобы не разрывали тебя на части?

Янтари сверкнули. Нет, ты не будешь, как я… Прекрати эту грязную пародию.

— Кто такой Эрнест?

Как лезвием полоснуло. Это имя. Как долго я не слышал его ни от кого.

Но по какой причине ей в первую очередь задавать этот вопрос? Точно, так и есть. Ей нашептали на том конце провода.

— Кто такой Эрнест? — настойчивее повторила Алина, загораясь от злости. — Это кто-то близкий тебе? А? Кто-то, кого ты знал ещё до меня?.. Вот почему, когда надо, я клещами должна вытаскивать из тебя ответы!..

И вдруг обмерла в осознании. Мы не знали никаких других Эрнестов в нашем окружении, в наших жизнях. Кроме одного.

И взорвался электрический свет на стеклянные осколки. Кухня погрузилась во тьму, а под ногами захрустел прах разбившихся лампочек. Я ослеп на мгновение — или больше, не знаю, — выронив измятые листы, но вскоре зрение восстановилось. Единственное, что слабо очерчивало наши силуэты, бумагу и формы фурнитуры, это мерцание за окном, опрокинутое на землю уходящей луной.

— Чёрт, ещё и это… Я поищу новые.

И я зашагал к двери, когда…

— Ни с места!

…меня невидимой силой остановил выкрик Алины. Я обернулся, и тысячи холодных игл впились в меня изнутри.

Она направляла на меня кончик ручки.