Начало

Альриг снова наполнил стакан. Зелёный яд — его единственный бог.

— За мёртвых ангелов! — он чокнулся со своим отражением в зеркале.

Оставаться трезвым в этом аду казалось невыносимым. Скрипач не помнил, когда в последний раз он не был пьян. Это что-то давнее из прошлой жизни, когда пальцы не были столь тверды, а глаза сияли всеми оттенками серого. Теперь они тёмные, а на свету горят тёмно-багряным кровяным отблеском. Если бы мог, Альриг бы обменялся глазами со Стефаном, чтобы ещё больше слиться с абсентом.

— Потанцуй с нами! — шептали в голове голоса фей.

— Я не могу. Я подыграю, а вы пляшите.

— Иди к нам, наши губы слаще мёда.

— Я не люблю сладкое. Мне по душе горечь полыни.

— Иди к нам! Мы научим тебя истинной страсти.

— Я лучше буду просто смотреть.

Он снова заиграл на скрипке, стирая пальцы в кровь. На верхних этажах кто-то суетился. Прислуга приводила бордель в порядок после вчерашней оргии.

Альригу сейчас глубоко на всех наплевать.

В дверях возник Стефан, он облокотился о косяк и заворожено слушал. Выглядел он неважно: под глазами сияли тёмные синяки, сеть красных сосудов покрывала белок глаз. «Отходняк», — понял Альриг, откладывая скрипку.

Где-то с минуту они молчали, глядя друг на друга.

— Ну как? — спросил Альриг, сам не зная, что иметь в виду.

— Живой вроде. А вечер был явно ебанутый.

— Это точно, — музыкант еле сдержал смех. — Люблю оргии, мне кажется, что это красиво. Сплетение тел, сочетание звуков, запахов, образов. В этом есть что-то такое, чего не хватает балету или театру, а именно жизни и натурализма.

— Знал бы ты, каково испытывать это на себе. Я думал, что точно не соберу себя из частей после пробуждения, — Стефан демонстративно придержал голову рукой, словно боясь, что она отвалится.

— Я, честно говоря, спал с кем-то лишь однажды, да и то не понравилось. Пришлось искать другие пути эскапизма.

— То есть? — Стефан удивлённо повёл бровью. Ему почему-то казалось, что Ал не одинок.

— Мне определённо не нравится секс. Я люблю смотреть, но не участвовать. Я люблю лишь скрипку. Если бы я отвлекался на что-то иное, то вряд ли смог бы играть. — Он прикурил от свечки, уставившись в потолок с потрескавшейся лепниной.

— Бурная личная жизнь никогда не мешала мне писать стихи, — Стефан приложился к абсенту.

— Ты просто другой. Ты что-то вроде ходячего афродизиака. Живёшь, чувствуешь, переживаешь всё, о чём пишешь, на собственной шкуре. Секс — источник твоего вдохновения. А я живу абсентом. Ты ещё так юн, Стефан. В этом всё твоё очарование.

«Так юн?» — Стефана слегка покоробило от этой фразы. Сколько же тогда лет самому Альригу? Они же выглядели почти ровесниками. Однако, спрашивать музыканта о возрасте он не рискнул.

— Кажется, ты себя хоронишь, — Стефан посмотрел на него с лёгкой жалостью.

— Меня уже давно похоронили, мой мальчик, — Альриг отхлебнул абсент прямо из бутылки, не боясь спалить себе гортань.

Стефан разлёгся на кожаном диване, закинув ноги на высокий подлокотник. Альриг отметил про себя, что он жуткий позер, но, тем не менее, ему нравились повадки юноши.

— Мы такие странные, — начал Стеф. — Два гнилых тела в загнивающем мире, пытаемся сделать этот мир ещё гаже. Размазываем фекалии по страницам книги жизни. Просто убиваем себя во имя искусства. Морфий, кокаин, опиум, абсент — от нас скоро не останется даже пыли. Мы мёртвые бабочки в зелёном пламени.

Альриг понял, что в поэте снова заговорил абсент. Он всегда различал его интонации и напускную шизофрению зелёного яда. Стефан резко сменил тему.

— Слушай, Ал, а ты когда-нибудь любил?

— Сложный вопрос. Я влюбляюсь в таланты, а не в самих людей. Я люблю твои стихи, любил голос Анны.

— А если по-настоящему? — поведение Стефана стало напоминать любопытного ребёнка.

Альриг тяжело вздохнул, ныряя в пучину памяти.

— Я любил безумца, что играл на костях животных. Он был самым ярким и отвязным психом, которого я только встречал. По нему плакал эшафот или жёлтый дом. Я спал с ним всего один раз, чтобы понять то, от чего отказывался. Мы занимались любовью в липкой кровавой луже, путаясь в кишках коровы. Мы были словно два трупа, по нам ползали опарыши, в надежде урвать кусок нашего гнилого мяса. Над нами жужжали чёрные мухи. И солнце нещадно палило, наполняя наши лёгкие смрадом. Мой рот наполнялся его семенем с привкусом крови и смерти, то, от чего меня тошнило больше, чем от царящего рядом кровавого пира. Он был во мне, я был в нём. Невыносимое чувство настигающего оргазма, что накатывал новыми волнами. И я уже не помнил, кто я есть, я просто сроднился с кучей потрохов, сам становился частью грязного и зловонного мира. Может быть, я не могу ни с кем спать, чтобы не испортить это ощущение сладкой мерзости.

— Вы расстались? — Стефана уже коробило от собственной навязчивости, но интерес был велик.

— Он умер, — сказал Альриг, отпивая ещё абсента.

***

Кровь заляпала его с ног до головы. Гнилой венозный сок бродяги из доков уже начинал смердеть на жаре. Рей в очередной раз пожалел о том, что выпустил свою злость на мир именно таким образом. Очередное бессмысленное убийство. Химера смеялась, держась за свою вечную рану.

— Дурак! Ты весь в крови. Тебя быстро вычислят.

— Ну не одевать же мне сифозные тряпки этого голодранца.

— Иди в реку, отмойся.

Вода призывно забурлила внизу. От неё пахло морем и смертью. Какие же все реки одинаковые, она как Селена. И словно все города лишь продолжения одного. Рейнальд прыгнул с моста, уподобившись мёртвому грузу. Ещё в полёте он успел пожалеть о своём решении. Его чуть не стошнило, когда рот наполнила сладковато-гнилостная бурая вода. Пришлось долго отплёвываться и протирать горящие от нечистот глаза. Шляпа снова слетела, отплыв в сторону. Сейчас она напоминала голову скрывшегося под водой врага.

Рядом проплывали отбросы, мёртвые крысы и остатки чего-то органического. От реки разило, как от скотобойни, морга и свалки, вместе взятых.

— Идиот, — прошипела химера, барахтаясь лапками.

Рейнальд выплыл на берег и растянулся на горячем от солнца граните. Проходящие принимали его за труп или бродягу. Впрочем, было уже наплевать. Кровь отстиралась, но вот запах смерти, казалось, пристал навечно. На горизонте замелькали синие фуражки полицмейстеров.

— Эй, псих, ты чего тут разлёгся? — жирный усатый городовой ткнул Рея ботинком в бок.

— Чёрт, пора сваливать, — прошипела химера, комкая мир перед глазами.

И они снова носились над городом как неприкаянный ветер.

— Что, плохо тебе без покровительства магистра? — скрипела неведомая тварь.

Рейнальд ничего не ответил, плотно сжимая зубы.

— Как здорово играть в людей. Вы такие милые! — Рей желудком чувствовал улыбку химеры.

— Я тебя убью когда-нибудь! — закричал Рейнальд, чуть не врезавшись в стену.

— Бесполезно.

День прошёл в скитаниях. Хотелось вообще покинуть этот неизвестный город или даже страну, чтобы затеряться и раствориться в однородной массе людей. Но Рей знал точно, что в чужой стране его ничего не ждёт. На город опустился вечер, зажигая лиловые огни на улице со странным названием Редвайн-стрит. Тропы снова привели его в чужое царство. И только одна-единственная мысль: спрятаться в борделе, там, где уже искали, значит, вряд ли нагрянут. Миновав прокуренный зал, Рейнальд поднялся по лестнице наверх, комната без номера, скромная белая дверь. Он постучал. Стефан возник на пороге, он был уже порядком нетрезв или, может быть, уже успел пустить что-то по вене. Его глаза, как две ярко-зелёные стеклянные бусины, в них не было жизни и сознания.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Мозги Рея судорожно соображали, стараясь собрать в кучу недавние события, обратить их в словесную форму. Придать хоть какой-то смысл произошедшему.

— Кроме тебя у меня нет знакомых в этой дыре. Я не понимаю, как сюда попал и как отсюда выбраться, — Рейнальд впервые признал свою растерянность.

Взгляд Стефана прояснился, стал более осмысленным. Тёмная бровь скептически изогнулась.

— Можно я у тебя поживу? Ни денег, ни еды у меня нет. К тому же меня наверняка ищут, — продолжал Рей, чувствуя, как его гордость тает на глазах. В голове снова сработал переключатель цинизма. — Да, а вообще я хочу тебя трахнуть!

— Правда? — спросил он.

— Да, придурок. Да! — воскликнул Рей, заключая в объятья это хрупкое худое тело.

Химера целомудренно удалилась или просто почувствовала близкое присутствие своего любимого скрипача.

Трахать того, кто под кайфом — это сродни некрофилии. Но надо же было вылюбить его по полной программе, а то, мало ли ещё, не поверит.

— Ты можешь трахать моё мясо сколько влезет, но тебе уже не завладеть моей душой. Она мертва, так же скоро будет мертво это тело, — шептал Стефан, корчась под напором Рея. — Ну а пока можешь просто трахать. Я разрешаю.

— Как ты вообще тут жить можешь? — проснувшись утром, Рей озирался по сторонам.

Тесная, как гроб, комната была покрыта слоем пыли. Под столом жались пустые бутылки, они словно прятались от дождя под крышей. В воздухе витал запах горечи, гнили и едва уловимый опиумный аромат. Кровью на стенах красовались засохшие потёки слов. «Всё, как всегда», «Зачем?» и какие-то совсем неразборчивые рисунки покрывали пожелтевшие от времени обои. Широкий подоконник завален книгами и пластинками. Этот ненужный хлам действительно содержался в чистоте и выглядел так, словно с него каждый день сдувают пыль.

— Я не живу, я разлагаюсь, — ответил Стефан, затягиваясь первой утренней сигаретой.

— Спасибо, получается, этой ночью я был некрофилом!?

— Может быть и так, сладкий. Так что еби, пока тёпленький, — он залился истерическим смехом.

Рею казалось странным, что такой хрупкий юноша позволяет себе столь крепкие выражения. Это вмиг убивало весь ангельский облик. Рейнальд не думал, что способен был ещё чему-то удивиться. Нет, подобные выражения от тапеток и прочих шлюх стали уже чем-то привычным.

— Рот с мылом вымой и не матерись, — огрызнулся он.

— После вчерашнего нам обоим нужно вымыть рот, ты так не считаешь?

— Заткнись, придурок! — Рей прижал Стефана к кровати всем телом.

Они были почти одной комплекции, но Рейнальд был значительно сильнее.

— Мне нравится быть в чужой власти, — Стефан запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи и укусы.

— Ты просто пафосный ублюдок.

***

Альриг слышал их стоны через стену. Тут, в этом доме, где каждый камень дышал сексом, он чувствовал себя в своей тарелке. Чужие эмоции — источник его вдохновения. Посмотреть бы, как этот тип трахает Стефана. Они просто прекрасная пара. Эх, как они смотрелись вместе, стремясь задушить друг друга в объятиях, переплетаясь в танце. Это две странные силы, но, безусловно, прекрасные. Он снова играл, слушая голоса, скрип кровати, чьи-то шаги наверху. А вечером он выйдет на сцену, чтобы снова порвать зал.

Дверь гримёрки, в которой Альриг жил уже несколько лет, пронзительно скрипнула, впрочем, даже в этом звуке он слышал что-то завораживающе-мелодичное. На пороге стояла мадам Синая, хозяйка сего заведения. Её непокорные чёрные локоны выбивались из пышной причёски, спадая витыми спиралями на грудь. В свои сорок она ещё сохранила свежий вид.

— Сыграй сегодня лично для меня, — сказала бордель-маман, наматывая на палец прядь волос.

Скрипач прекрасно знал, что это означает. Не только ради концертов его всё ещё держали здесь.

— Но я хотел сегодня выйти на сцену, — он коснулся рукой скрипки, что мирно покоилась на столе.

— Ты получишь за это гораздо больше, чем за простое выступление, — она похотливо улыбнулась.

Синая опустилась на диван, губы её подрагивали в ожидании. Казалось, что от похоти она начинает исходить слюной, словно бешеная собака.

— Разденься, — велела она.

Альриг послушно принялся расстёгивать пуговицы на своём чёрном жакете, продолжая холодно улыбаться. Взгляд его оставался убийственно надменным. Но Синаю это ничуть не смущало. Скрипач раздевался, не глядя на неё. Он видел похотливый взгляд этой женщины, что хотела разъесть его, словно кислота, растворить в себе, измельчить и уничтожить. Альриг знал, что хозяйка борделя ненавидит его, но продолжает восторгаться этой божественной игрой.

— За сколько ты продал душу дьяволу? — спросила она.

— У вас всё равно нет таких денег, мадам.

Он плавно опустился на стул, дерево приятно холодило кожу. Альриг коснулся смычком струн скрипки. Синая нервно вздрогнула, словно от первого и робкого прикосновения любовника. Её руки задирали подол розового платья, обнажая всё ещё стройные ноги, облачённые в чулки с кружевными узорами. Бордель-маман не носила белья, предпочитая вольную прохладу под платьем. Её пальцы погружались в себя в такт мелодии. Она томно смотрела на музыканта, не отрывая глаз от его восставшего члена и слегка подрагивающего живота. Он играл, и тело его выгибалось, словно в объятьях любовника. «Ах, был ли на свете хоть кто-то, кому доводилось целовать Альрига ночью? Или он целиком и полностью отдан музыке?» — размышляла Синая, лаская себя. Ей так и хотелось представить скрипача в руках другого мужчины, который сыграл бы на этом теле, словно на скрипке, заставил бы стонать и плавиться.

Альриг играл, забыв про всё. Звуки скрипки походили на трели мёртвых птиц, что парят над могилами живых. На лбу музыканта выступил пот. Синая видела, что он закусывал губы почти до крови, изредка приоткрывая рот в полустоне-полувздохе. Страстный аккорд пронзил её тело. Женщине казалось, что на миг она стала скрипкой в руках Альрига. Оргазм настиг её, содрагая все струны тела. Альриг кончил, запрокинув голову, сперма растеклась по его бёдрам. «А ведь он даже прикасался к себе?» — подумала Синая, развалившись на диване. Альриг встал и подошёл к ней. От него пахло потом и семенем, что источало лёгкий аромат полыни и аниса.

— Мой мальчик, абсент ещё не заменил тебе кровь? — прошептала она.

Он ничего не ответил, лишь осторожно поцеловал в лоб. Синая провела рукой по волосам музыканта, они слиплись от пота и пахли пряностями.

— Я хочу тебя по-настоящему, — вздохнула бордель-маман.

— Увы, не положено, — холодно ответил он.

И лишь на миг под улыбкой этих тёмно-карих глаз мелькнул ледяной огонь.

«Вот ты какой, мой Альриг», — подумала она.

***

— Где я нахожусь? — спросил Рейнальд, разглядывая серую улицу за окном, она казалась до ужаса унылой без лиловых фонарей и гирлянд.

— В Астико, — ответил Стефан.

— Погоди-погоди! В этой клоаке, бывшей колонии пустынников?! — Рей заметно выходил из себя, понимая, что влип ещё больше.

— Да-да. Ты чего? Правда не понимаешь, как сюда попал? Сюда обычно просто так не попадают. Кто-то бежит от властей, кого-то сюда посылают от глаз подальше. В целом, Астико — город бордель и свободный порт. Здесь совсем недалеко до Чуома, так что опий дешевле и качественнее, чем в столице. Здесь царит почти полная анархия, потому что полиция боится нас, а не мы её.

— Это что, один большой Сурнус? — удивился Рей.

— Типа того, — кивнул Стефан.

— Стой, откуда ты знаешь?

— Большую часть жизни я провёл в Вермине, меня сюда отец отправил, чтобы я не путался под ногами и не позорил честь семьи. Дворяне, чёрт бы их побрал.

Ещё где-то с минуту они молча смотрели в пространство, стараясь не пересекаться взглядами.

— Ну попал, так попал! — разозлился Рейнальд, туша окурок в цветочном горшке.

— Я вижу, у тебя проблемы, так что нет смысла возвращаться назад, — вздохнул Стефан.

Весь день они вдвоём ходили по городу, давясь серой пылью и запахом гнилой рыбы из каждой подворотни. Днём все сияло напускной благопристойностью, словно всю грязь прикрыли опрятными драпировками, вместо того, чтобы убрать. Адская песня стука каблуков по мостовой, множества голосов, ржания коней, скрипа телег. Стефан пялился в небо, пару раз его чуть было не сбила повозка, о чём он даже немного пожалел. Рейнальд воспринимал дневной город более спокойно. Всё казалось родным и знакомым, словно собственные владения клана разрослись до размеров города. Он быстро привыкал ко всему, с лёгкостью адаптируясь к новым условиям. Главное просто найти знакомые черты в чём-то чужом.

Астико некогда был очень красив, ныне же город догнивал в своём чарующем великолепии потрескавшихся фасадов, выбитых окон, грязных надписей на стенах. Этот город был особенным, словно живым, наделённым душой, которая уже умерла в столице. Астико оставался жив в своём завораживающем тлении. Сточная канава империи процветала, как семья опарышей в гнилом мясе. И все здесь были по-своему счастливы: покрытый язвами нищий на паперти, тринадцатилетняя девочка, отдающаяся за миску похлёбки, вор, скупщик краденого, полицейский и даже мертвые крысы в мутном потоке реки. Всё потому что они сами избрали свой путь. Сам Рейнальд тоже ощущал в этом полунаркотическом морском воздухе привкус счастья, счастье было странным, как засохший кусок торта. Хотелось пристрелить Стефана, чтобы тот не отравлял своей грустной миной такой прекрасный день.