Глава 21

Белое полуденное солнце вскарабкалось на небосвод. Одинокая чайка рассекала крыльями небесное пространство. Облака жались к самому горизонту. Волны скользили по песку, словно лаская выпуклый берег. Рейнальд вытянулся на расстеленном плаще, уныло созерцая небо.

— Ну и где тут твои змеи, туземцы или пираты? — спросил он у Хуна.

Чуомец чертил на песке палочкой загадочные письмена и не сразу отозвался на голос Рея.

— Не знаю.

— Я скоро умру от скуки. Ром вышел весь.

Вскоре была предпринята очередная попытка направиться вглубь острова. Оставаться на одном месте стало невыносимо. Они уже два дня ждут у моря погоды, наблюдая за гипнотическим танцем волн. Дело лишь в том, что вся эта приключенческая романтика совсем не привлекала Рея. Охота, рыбалка и выживание вдали от цивилизации не входили в его планы.

— Доеду до Корленда, отправлюсь грабить банки и пускать под откос поезда, — сказал он сам себе, шагая через джунгли.

Вокруг было слишком спокойно: никаких диких зверей, только изредка с ветки на ветку перепрыгивали маленькие зверьки или высоко в кронах деревьев кричали птицы. От скуки Рей размахивал саблей, разрубая ни в чём неповинные лианы.

— Они мне не нравятся. Слишком противные и похожи на змей, — объяснял он.

Они шли вглубь острова целый день, пока солнце совсем не исчезло за ветвями гигантских деревьев. Сначала красноватый свет ещё пробивался сквозь листву, потом и вовсе погас. Решили остановиться на привал прямо посреди джунглей. Развели костёр и решили спать по очереди, мало ли что. Ночь прошла спокойно и гладко, если не считать огромного кабана, что пришёл на свет костра. Его пятак просунулся сквозь заросли. Огромные глаза отражали угли костра. Рейнальд не растерялся и завалил зверя двумя выстрелами в голову. Череп у него крепкий, так что с первого раза не удалось угомонить эту огромную скотину. Хун проснулся и выматерился громко и сразу на нескольких языках.

— Спи, я тут нам завтрак подстрелил, — зашипел на него Рейнальд.

Вытащив нож, он принялся разделывать огромную тушу животного, пачкаясь в свежей крови. Его завораживало это первобытное чувство убийства ради пропитания. В детстве он убивал животных только из собственной прихоти, пока не переключился на людей. А теперь он снова чувствовал себя древним человеком, одержавшим свою первую победу над природой. Он слизывал с пальцев скользкую свиную кровь, глядя на блуждающую в ветвях луну. В душе кипели первобытные инстинкты. Именно сейчас он был счастлив. Потом всё снова сменилось унынием. Рей вдруг подумал, что если они останутся на этом проклятом острове навсегда, и придётся вот так всю жизнь питаться дикими кабанами? Он вспомнил свою жизнь в Вермине и Астико: рестораны с изысканными блюдами, море выпивки, дорогие бордели. Со злости он вонзил нож по самую рукоятку в бок кабаньей туши. "Чёрт бы побрал, это сраное стечение обстоятельств!".

Рей почувствовал первую волну усталости и решил разбудить Хуна, чтобы поручить тому готовку завтрака, а сам завалился спать, укутавшись плащом.

Ему снилась мягкая постель и чьи-то теплые объятья. Когда Рей проснулся на головой снова была густая зелень джунглей.

Утро вступало в свои права. Пахло жаренным мясом. Хорошо, что Чуомцы умеют готовить, в отличие от всяких баб. Рей оглянулся в поисках Фелиции; она сидела на камне и приводила себя в порядок, глядя в маленькое тусклое зеркало. Хун стоял и смотрел невидящим взором, куда в гущу лесной зелени. После завтрака все снова собрались и пошли вперёд. Прогулка по острову плавно обретала свою бессмысленность. Ветви снова и снова стегали по лицу, оставляя едва заметные царапины, даже шляпа не спасала, но Рейнальду было на всё наплевать. Он шёл вперёд, чтобы не думать.

Лес начал редеть, деревья словно разбегались в стороны от большой поляны. Солнце светило так же ярко, как и на пляже, освещая небольшую долину. Там в низине посреди зелёной травы возвышалось странное сооружение из белого камня. Оно было небольшим, размером примерно с трёхэтажный дом и имело форму пирамиды со срезанной вершиной.

— Мы ошибались, — сказал Рей. — Значит, остров-то не очень необитаем.

Хун сделал шаг, чтобы спуститься в низину, но Рейнальд вовремя остановил его.

— Подожди.

Они засели в засаде, наблюдая за странным храмом. Где-то минут через двадцать словно из под земли появились солдаты в черной вполне современной форме. С такого расстояния трудно было разглядеть какие-либо знаки различия.

— Мне кажется, их слишком много. Мы всех не положим, — сказал Хун, прижимаясь к прикладу ружья.

— Я думаю, лучше пойти и заговорить с ними, — предложила Фелиция. — Какая разница. Сгнить на острове или получить пулю в лоб.

Рей бы послал её с такими предложениями, если бы не знакомый зуд в голове, напоминающий о Химере. "Иди за ней", — шептал голос.

И они спустились с холма, спокойным прогулочным шагом, направляясь к храму, стараясь держать оружие вне поле зрения подозрительных солдат неизвестной армии. Послышались крики и выстрелы в небо. Хороший знак. Подумал Рейнальд и поднял руки, показывая, что не собирается нападать. Военные что-то кричали, но никто не мог разобрать на каком языке они говорят. Только Рея вдруг осенило, что кричали они на ранийском: "Стой! Кто идёт?!".

— Мы случайно попали на этот остров! Мы ищем выход! — закричал он, мгновенно переключаясь на родной язык. Ему вдруг показалось, что в собственном голосе зудит лёгкий имперский акцент.

Солдаты окружали их как стайка шакалов.

— Случайностей не бывает, — ответил один из них, судя по всему, старший по званию.

Он затянулся самокруткой, внимательно оглядывая пришельцев, затем крикнул двум, стоявшим рядом:

— Сопроводите их к командиру, пусть разберётся.

Фелиция и Хун с подозрением покосились на Рейнальда. У них наверняка в голове не укладывалось, что может связывать наёмника с ранийцами и откуда он знает их язык. Дальше троица пошла уже под конвоем, прямо вглубь храма. Здесь внизу он казался ещё больше и внушительнее. Страх и надежда трепетали в груди Рейнальда.

***

— Мне тут странный сон приснился, — зевнул Стефан, протирая глаза.

— Какой же? — спросил Альриг, прижимаясь к нему.

День был уже в разгаре, а они всё ещё валялись в постели.

— Словно я выхожу за тебя замуж. В церкви пусто и темно. Никаких дурацких гостей и родственников. Священник спрашивает, согласна ли я, я отвечаю, что согласна. И вдруг ты впиваешься волчьими зубами мне в горло. А я молчу, мне не больно, ведь я же на всё согласна.

Альриг в очередной раз промолчал, понимая, что перед ним снова Мария. Временами само её появление доводило его до бешенства. Она достала из ящика плеть, искусно сделанное оружие пытки, которое так нелепо смотрелось в её нежных руках.

— Ты не собираешь меня бить? — спросил Альриг, недовольно косясь на неё.

— Ты не понял, — сказала Мария, подплывая к нему. — Я хочу чтобы ты сделал мне больно. Я скучаю по этим ощущениям. Недавно я поняла, что только боль способна меня вдохновить. Я пыталась вызвать чахотку снова, но зараза, что сидит во мне, слишком глубоко затаилась.

Альриг не мог поверить своим ушам. Само желание причинять живому боль было для него кощунственным. Это совершенно не свойственно его природе. Он даже в детстве ни разу не дрался, у него был один рефлекс — быстро убегать, или если нет иной возможности — сжаться в комок и беречь руки. Это самое главное. Альриг не переносил боль. Порой для него порезать палец казалось целой катастрофой. Он был специалистом в причинении другого рода боли — душевной. Дьявольская скрипка с этим отлично справлялась.

— Я не могу, — ответил он, отстраняясь от Марии как от прокажённой.

— Я же хочу принадлежать тебе полностью, — сказала она, опуская глаза словно девственница.

Разговор закончился на неясной ноте. По вечерам Мария пропадала в "Доме плети", где сильный мужчина в одежде палача связывал её, нежно щепча на ухо проклятия. И хлыст танцевал на белой спине, оставляя тонкие алые узоры. Благодаря мастерству палача, они затягивались через два-три дня. И спина Марии снова становилась чистым холстом для кровавой живописи. Она была счастлива в те моменты. Но где-то глубоко в душе жалела, что не любимый издевается над её телом. Сердце несчастной сжималось от осознания собственной измены.

***

У Альрига был фетиш на церковных прихожанок. Чем скоромнее эти женщины выглядели в храме, тем развратнее вели себя в постели. Они велись на трели органа и блядское смирение в глазах. Некоторые говорили, что органист напоминает им Спасителя. Такое сравнение забавляло Альрига. Он часто улыбался, проходя мимо картин и икон с его изображением, пытаясь поймать это неуловимое сходство. Затем приходил к мнению, что Спаситель, как ни крути, красивее и харизматичнее задрипанного музыкантишки. Но его любовницы вовсе так не считали.

Жизель оказалась весьма известной оперной певицей, всё ещё красивой и вечно одинокой по собственному желанию. Альрига она зацепила сразу. Его всегда тянуло к талантливым людям. Они встречались последнюю неделю в её особняке сразу после церковной службы.

Устав от святости они совокуплялись средь роскоши и развратных картин. Альриг подозревал Жизель в лёгкой нимфомании, она была просто ненасытна, как суккуб. Потом она курила длинную ароматную сигарету через мундштук, выпуская правильные кольца в воздух.

— Знаешь, ты мог бы жить у меня, — сказала она, проводя длинными ногтями по его плечу.

— Я не могу. У меня есть мужчина, — ответил Альриг, сам поражаясь собственной честности. Для прочих знакомых он врал, что женат или по крайней мере живёт с любовницей, что было отчасти правдой, учитывая переменчивую личность Стефана-Марии.

Жизель ухмыльнулась, сей факт её ничуть не смутил.

— Какой-нибудь старый содомит, который тебя содержит? — спросила она с явной иронией.

— Нет. Прекрасный юноша, поэт, аристократ.

— Любишь его? — задала она вопрос в лоб.

— От части, как любят мраморные статуи или другие произведения искусства.

Жизель больше не поднимала эта тему, тактично промолчав. Она поняла, что и так может урвать кусочек своего счастья, оставаясь просто любовницей Альрига.

В другой раз, он увидел у неё в гостиной коллекционную скрипку, и не смог удержаться, чтобы не сыграть на ней. Жизель была тронута до глубины души. Ещё никто не заставлял её, так близко знакомую с музыкой, плакать заслыша чарующие ноты. Ей казалось, что она уже повидала всё на своём веку, но это было неповторимо.

— Почему ты до сих пор прозябаешь органистом в церкви? — спросила Жизель.

— Я прячусь, — ответил Альриг.

— От кого?

— От собственного таланта. До этого я вообще играл в борделе для шлюх и содомитов, получая чаевые меньше, чем самая страшная проститутка.

— Зачем тебе всё это?

— Я боюсь себя. Я становлюсь неистов, когда окружён славой. Помнишь ли ты "Маленький ансамбль праха"?

— Мне доводилось их слышать. Говорят, они все погибли при странных обстоятельствах лет десять назад.

— Не все… — хрипло произнёс Альриг.

Во взгляде Жизель что-то изменилось. Она словно впервые увидела его.

— Не может быть, — прошептала она. — Тот юноша — это ты! Как же я могла не узнать эту игру! Только теперь, ты стали куда луче. Я обязана вывести тебя на сцену. Ты не можешь так хоронить свой талант играя для шлюх и святош, — она бормотала как безумная.

— Почему бы и нет, — равнодушно ответил Альриг, но внутри уже закипал адский котёл вдохновения.

Выйти на большую сцену столько лет спустя — это всё, чего ему хотелось в этот миг.

***

Стефан искал чистую бумагу. Хотелось написать что-нибудь просто так для разминки. В собственных ящиках ничего нужного не обнаружилось. Он решил покопаться на полках Альрига. Его внимание привлекла картонная коробка. Он случайно задел её рукой, рассыпав всё содержимое по полу. Стефи заметил, что это целая стопка фотографий. Любопытство зашевелилось в нём подобно червю в райском яблоке. На некоторых из них были запечатлены совсем незнакомые люди. Альрига он узнал не сразу. Он выглядел весьма мрачно на чёрно-белых снимках. Красивый, совсем юный, но какой-то холодный и чужой. Надменный взгляд, вычурная поза, в руках скрипка и кольца на каждом пальце. Далее фото, где весь состав ансамбля позирует с инструментами. Альриг снов выделяется на их фоне тёмным пятном. Стефан вдруг задумался: смог бы он полюбить этого юношу? Наверное нет. В этом лице не было жизни и привычного тепла.

Он так увлёкся разглядыванием фотографий, что не заметил, как Альриг вернулся. Стало немного неловко, каждый раз, когда без спроса лезешь в чужие тайны.

— Фото смотришь? — спросил Альриг с улыбкой.

Стефан ответил что-то нечленораздельное. Альриг сгрёб все снимки в одну стопку и принялся перебирать их.

— Да, давно это было. Вот, кстати, зацени, — он протянул одну Стефану.

Там полубнажённый Альриг распростерся на простынях вместе с каким-то мужчиной. Тот словно коршун нависал над ним, стремясь слиться в поцелуе. От этой фотографии веяло какой-то застывшей восковой эротикой. Почти как postmortem, только с живыми людьми. Красивые и пугающие тела.

— Это Эррин? — спросил Стефи с толикой ревности.

— Да. До сих пор не могу забыть его руки, — его голос слегка дрогнул.

Стефану показалось, что на миг в глазах Ала блеснуло что-то похожее на слёзы. Но он быстро перелистнул этот снимок.

— А тут есть и совсем обнажёнка, — сказал он чуть более весёлым голосом.

На этой фотографии Альриг сидел на стуле голым, играя на скрипке. Здесь ему было лет шестнадцать на вид.

— А на эту фотографию я буду рукоблудить, пока тебя нет дома, — усмехнулся Стефан.

— На здоровье. Дарю. Кстати, одна дама сейчас договаривается по поводу моего концерта с оркестром верминской консерватории.

Стефан стиснул его в объятьях и громко закричал: "Поздравляю".