Глава 14

— Они приехали из-за гор в расписной повозке, — начал свою речь синий и бледный опиюшник. Рейнальд встретил его с утра в салоне с многозначительным названием "В объятиях Морфея". Обычно он брезговал общением с подобными типами, но сейчас мучаясь от скуки даже угостил незнакомца вином. Оно помогло хоть как-то скрасить его абстиненцию.

— Никто не знал, кто они и как долго они живут, — продолжал он. — Все звали их Пророками. Куда бы они не пришли, в каждой деревне, в каждом городе их встречали с опаской и недоверием, а провожали бурными овациями. Один из них играл на скрипке. Другой на гитаре. Деве же были подвластны космические трелли флейты. Четвёртый же играл на ксилофоне и пел. Четверо странников возвещали всех и каждого о рождении Нового Мира. Но был и пятый пророк. Он отличался от своих спутников и внешне и внутренне. Значительно ниже ростом, уродливее лицом, он был горбат, а кожа его была желтая, испещренная многочисленными шрамами. Он не играл и не пел. Не декламировал стихов и ничего не пророчил. Но остальные трое боялись его и поклонялись, как божеству.

Однажды они пришли и в мой город. К тому времени слава о них уже разнеслась по всему земному шару, и мои сограждане с нетерпением ожидали их. Я же относился к этим лицам с опаской и недоверием — так уж повелось, что все новое, чужое и иное я встречал в штыки. К тому же свежа была память о пророке из древней книги одного безумца, что я намедни читал.

Они не говорили речей и ничего не пророчили, о нет. У Пророков была иная тактика: они играли. Самый верный путь к сердцам людей — путь искусства. Если вы хотите, чтобы вас услышали — красиво подайте себя. Или же найдите того, кто смог бы вас подать на стол зрительских услад.

Люди пошли на их концерт. Пошел на него и я.

Не стану описывать то, чему я был свидетелем: слишком богоподобно, до безумия красиво и невозможно ярко было то выступление, что показали они нам. Их музыка — это музыка космических глубин, далеких и неведомых нам миров. Их песни — эхо времен и отголоски миров, о которых никто из нынче живущих и слыхом не слыхивал. Их представление — нечто, которое неподвластно словам простых смертных. Лишь одно скажу наверняка: все выступление Карлик не проронил ни слова. Он следил за залом, не мигая. И улыбался.

Когда концерт кончился, вокруг Пророков собрался весь честной люд, а я, не желая мешать великим этим людям, побрел домой.

Я шел в глубокой задумчивости, ничего не замечая вокруг себя — настолько сильно меня поразило увиденное. Естественно, что я не услышал того, как меня окликнули. Лишь в тот момент, когда кто-то хлопнул меня по плечу, я обернулся — и обомлел. Передо мной стоял тот самый Карлик.

Он был взволнован.

— Разве тебе не понравилась музыка?

— Да нет… Вы… Ваши друзья были неподражаемы. Ничего более удивительного я в своей жизни не видел.

— Тогда почему ты не пошел благодарить нас, как то сделали остальные?

— Я не хотел отвлекать вас.

— Богов невозможно отвлечь, ибо вы — наше дело. А отвлекают именно от дел.

Я покачал головой: то ли передо мной безумец, то ли человек, знающий себе цену: его коллектив действительно играли, как боги. Но он-то молчал. И все же. Он мне казался странным. А в ночной тьме — еще и пугающим. Хриплый вкрадчивый голос в купе с его внешностью создавал незабываемый, ужасный образ.

— Хочешь пойти с нами?

Не дожидаясь ответа, он схватил меня за руку и потащил в неизвестном направлении. Мы летели сквозь ночь, сквозь мглу и мрак, вокруг дул сильнейший холодный ветер. Не знаю, сколько продолжался этот бег — я не чувствовал совершенно ничего. Был безвольной тряпкой в руках этого могучего карлика. И, наверное, потерял сознание.

Очнулся же я в шатре в окружении всех четырех Пророков. Карлик сидел в самом дальнем углу, скрываясь в тени, и хмурился. Скрипач жаловался флейтистке, что его смычок сломался. Флейтистка — что её флейта больше не играет. Гитарист говорил, что порвал струны. А певец сетовал на то, что его горло пересохло, и ему нужно воды. И все они косились на меня. Затем посмотрели на карлика. Тот кивнул.

— И? — не выдержав, спросил Рейнальд.

— Молва о Пророках-из-за-Гор такова, что струны гитары подозрительно напоминают человечьи внутренности. Смычок суть длинная кость, ровно как и флейта — со специальными отверстиями до игры. Певец всегда носит флягу с чем-то красным внутри, а его ксилофон сделан из отполированных костяных пластинок. Многие бы отдали все, чтобы испить то волшебное вино, которое вдохновляет этих пророков на такую волшебную игру. И лишь их Карлик всегда улыбается.

— Они же пустили тебя в расход на инструменты, насколько я понял? Тогда почему ты до сих пор здесь? — Рейнальд чувствовал, что эта история обернулась полным бредом. А ему ведь показалось, что от этой истории попахивает правдой, и как минимум, двоих персонажей он узнал.

— Да я и сейчас мёртв. Мёртв как твоя бабушка, ведь мертвее неё не найти, — последние слова он произнёс как бы на распев.

Рей стоял и молчал. Безумие стекало потом по вискам. Приходить с утра в притоны ещё более опасная затея, чем ошиваться там вечером.

***

Альриг всегда знал, когда пора уходить, чтобы роман не превратился в рутину. Он чувствовал холод в глазах своего любовника, видел его отрешённость и пустоту. За этот краткий промежуток времени они с Хуном выпили друг друга до капли, взяли всё, что могли. Эта ночь была последней и они оба это знали. Их секс был жарким как прежде, лишь на утро объятья стали кандалами. Альриг молча курил и не отрываясь следил за движениями Хуна по комнате. Чуомец выжидал момент. Он словно не мог решиться на этот последний шаг.

Солнце проходя сквозь шторы, окрашивало комнату приглушённым узором безумия, бросая отсветы на зеркала и лица. Рассвет горел мучительно красиво, но так же скорбно, как погребальный костёр. В воздухе висел запах увядших цветов, как на осеннем погосте. Тишина звенела оборванной струной.

— Знаешь, — начал, наконец, Хун. — Мне нужно уехать.

— Я понимаю, — Альриг кивнул.

— Вчера Империя объявила войну Чуому. Они винят нас в смерти принца, хотя, мы-то знаем, что им просто хочется вернуть свои колонии на островах. Народ настроен к нам не очень-то и дружелюбно. В это тяжёлое время, чтобы выжить нужно ощущать почву под ногами — быть ближе к родной земле. Многие хотят вернуться, другие же предпочитают остаться здесь. Я отдаю власть в руки Ли Сан. Ей это нужнее, чем мне.

— Ты просто устал.

— Я оказался неприспособлен к управлению кланом. Они бы убрали меня в два счёта. Порой лучше добровольно сдаться, удалиться на второй план, чтобы сохранить себе жизнь.

— Ты думаешь, что вернувшись в Чуом, ты будешь в безопасности?

— Я так для себя решил.

Уговаривать Хуна было бессмысленно. Что там, что здесь, ему уготована верная гибель, но он вправе решать где ему умереть. Маленький змеёныш, который так отчаянно пытался стать драконом, но быстро понял, что ему это не по зубам. Альригу показалось, что лишь созерцая чью-то беду, мы можем понять любили ли его или нет. Слабость она отталкивает. Тут даже не было намёка на любовь, но Ал был благодарен Хуну за то, что тот случился в его жизни. Настало время уходить.

— Прощай, — Хун улыбнулся немного грустно и фатально.

— Может быть, до встречи! Хотя нет, лучше, на всякий случай, прощай!

Альриг шёл по улице, глядя в снег. Жидкая коричневая каша растекалась под ногами.

— Я по уши в дерьме, — сказал он сам себе, повторяя эту фразу через каждый шаг, как заклинание. — Я по уши в дерме,

На полпути к тюрьме.

Это его немного рассмешило, писать стихи он никогда не умел и не стремился. Снова привычный маршрут: винная лавка — кладбище. Мертвецы лучшая публика и самые внимательные слушатели. Альриг давно заметил, что если не играет по два-три часа в день, то становится нервным. Он вспомнил, как нее находил себе места, когда пришлось отдать скрипку в ремонт. Рояль или гитара не приносили такого душевного удовлетворения. Ему казалось, что он умрёт, если потеряет возможность играть. Для него, это как дышать. Снова выпить ликёра и коснуться холодных струн и тёплого дерева. И дальше играть, пока холод не сведёт замёрзшие пальцы.

Серые призраки скользили по аллеям, останавливаясь на миг, чтобы послушать или бросить незримых монет в футляр от скрипки. Это старые привычки, что ещё напоминают им о жизни. Среди теней ещё мелькал силуэт принца. Скоро и он исчезнет. Почему королева решила похоронить его здесь, а не а фамильном склепе в Вермине? И снова тени-тени и немые вопросы в их глазах. Альриг не знал ни единого ответа.

Вместе с судорогой в пальцах накрывала пустота и отчаянье ночи — тёмной, пустой и одинокой. Как же далеко ещё до весны? А скоро война и в море прибавится соли. Прибоем принесёт гробы из Чуома. Дно станет братской могилой кораблей и людей. Альриг видел картины надвигающейся войны, словно это было наяву. Мёртвые видят не только прошлое, но и будущее и охотно показывают ему со всей метафорической мрачностью.

Пора возвращаться домой, а там выпить и уснуть, как это бывало раньше, словно ничего не случилось, словно он не был счастлив этой зимой.

В комнате свечи и печка. Единственное спасение от тьмы и холода внутри и снаружи. Собственная тень пугала словно незваный гость. В дверь кто-то постучал, или скорее поскрёбся. "Наверное, это Фани принесла ужин", — подумал Альриг и потянулся к замку. На пороге стоял Стефан с бутылкой чего-то крепкого.

— Ты чего такой грустный? Я тут выиграл кучу денег вчера и пришёл поделиться радостью! — воскликнул Стефи.

— Ладно, заходи, — Альриг понял, что нуждается в общении.

Сейчас хотелось просто отвлечься от тяжкого груза мозгов. Стефан присел на край дивана из зелёного сукна.

— У тебя есть стаканы? — он поставил бутылку на стол. Это оказался сладкий травяной ликёр. Альриг помнил, что его вкус напоминал лепестки розы. Штука явно не дешёвая.

— Нет. К сожалению.

— Тогда получится словно мы целуемся через горлышко бутылки.

— Стефи, не шути со мной, — рассмеялся Альриг.

Он потянулся за бутылкой. В памяти всплыли те ночи, когда он видел Стефана в объятьях Рея. Красиво и пугающе. Он помнил каждый изгиб его тела, лаская его взглядом. Но сама мысль о нём всё равно оставалась греховной. Что-то пойдёт не так, если он даст волю чувствам. Альриг помнил, как впервые увидел Стефана прошлой весной. Тот был феерически пьян и спотыкался на каждой ступеньке, пока Анна тащила его к себе на второй этаж (её комнату сейчас и занимает Стефи). Он выделялся своей молодостью и красотой на фоне остальных любовников певицы, которая обычно считала, что ничто так не красит мужчину, как кошелёк. Альриг видел их и в другие дни, когда Стефи впервые пришёл на их совестное с Анной выступление. Он молча курил за столиком в углу, прикладывался к горлышку бутылки и что-то писал в своём блокноте. В перерыве между песнями Фани принесла Альригу записку из зала: "Сыграй на мне, я буду твоей скрипкой". Уже потом за кулисами, смеясь и краснея под прицелом взгляда Анны, Стефан объяснил, что всё это было лишь шуткой и его способом знакомства. Больше Ал и не думал о нём, в том числе о его чувствах, до недавней поры.

Стефи схватил его за руку. Он всегда любовался этими длинными музыкальными пальцами. Альриг, судя по всему, не возражал против подобны прикосновений. От его рук веяло теплом, руки Стефана же всегда оставались холодными. В душе блуждало множество эмоций. Будь сейчас другой век, Стефан кричал бы о любви, но в эту циничную эпоху ему оставалось просто сгорать от желания. Он мог посвящать стихи кому угодно, раньше, когда ещё мог что-то писать, теперь же он чувствовал себя омерзительно пустым. У него не было слов, потому что все они казались ложью перед лицом внутреннего урагана. Стефан смотрел в глаза Альрига. Они такие тёмные: зрачок почти сливался с радужкой. Он не любил этот оттенок за непроницательность и пугающую черноту. Он обнял Альрига, уткнувшись его в плечо, только бы больше не видеть взгляда этих чёрных глаз.

— Помоги мне сдохнуть, — прошептал Стефан.

— Зачем?

Он почувствовал как рука Альрига гладит его по волосам.

— Я хочу умереть от счастья. С тобой я близок к смерти. В тебе слишком много вечности.

— Почему именно я? Потому что тебе нравится моя музыка? Я слишком часто это слышал. Без моей скрипки я никому не нужен.

— А я никому не нужен без моей внешности. Все делали вид, что любили мои стихи. Но потом я пришёл к выводу: какая разница за что тебя любят, главное что бы любили. Разве что-то ещё имеет значение?

— Пока я был моложе и циничнее, я этим пользовался, — вдохнул Альриг. — Но потом всё надоедает. Мне осточертело, что меня любят. Сам-то я знаю, какой я на самом деле.

— Знать бы, за что ты себя так ненавидишь?

Хотелось рассказать многое: про их ансамбль, про Эррина, про проблемы с наркотиками и собственное безумие, но Альриг решил промолчать, оставив эту нить непонимания.

— Это прошлое. Я не хочу в нём копаться, но не могу скинуть с себя и начать жить чем-то новым.

— Ты зарылся в своей норе.

Стефан выкрутился из объятий и поцеловал Альрига в губы. Этот поцелуй походил на мелкую кражу. По-детски робкий и волнующий. Альриг улыбнулся хватая Стефи под подбородок, впиваясь в его губы. Страсть и сладость ликёра захлестнула их. Ал стягивал со Стефана рубашку, припадая губами к бледной, но горячей коже. "Чёрт, если я зайду дальше, то уже не смогу остановиться. Глупо так расставшись утром с одним, вечером уже развлекаться с другим. Это пахнет местью, — думал Альриг и голова шла кругом. — Боже, это же Стефан! Что я вообще делаю?!". Но Стефи уже целовал его в шею. Думать дальше не был сил.

— Я хочу тебя, — прошептал Сетфан на ухо.

От его голоса по спине пробежали мурашки. "Трахать его всё равно что Богоматерь — кощунственно и чертовски возбуждающе", — подумал Альриг и чуть было не произнёс вслух.

— Я тоже. И как бы это не было против моих правил, я уже не в силах ничего поделать.

— Ты боишься меня… Я чувствую дрожь, — прошептал Стефан, когда Альриг целовал его выпирающие ключицы.

— Я боюсь, что ты исчезнешь, а это просто окажется сном.

— Хватит нести бред. Просто будь со мной сейчас.