Глава 4

Запах гашиша не столь изыскан, как аромат опиума, но есть в нём особый травяной задор, который не присущ загадочному маку. Лёгкий голубоватый дымок поднимался к потолку, растворяясь в пёстрых драпировках. Пламя свечей отражалось на поверхности бокалов из фальшивого серебра. Стол украшен мёртвыми цветами, что ещё источают свой тот самый сладковато-гнилостный аромат, сливаясь с запахом испорченных яблок, которыми доверху набиты вазы. Кувшины с вином, но, увы, это не ароматная кровь винограда, а подкрашенная вода. Изысканные блюда куплены на рынке в трущобах. «Это когда-то был рябчик», — уверяла больная сифилисом торговка. Маркелу было всё равно, он сам даже не притронется к этому пиру. В воздухе витал ещё один аромат, какой-то неразборчиво химический, который изо всех сил пытались заглушить благовония и свечи.

Сегодня он король на своём маленьком пиру в свою честь. Королю наплевать, что дворец его — просто старый дом на болотах. Но когда-то, около века назад, это был прекрасный княжеский особняк. За какие-то пару часов Маркелу удалось сделать эти развалины похожими на самый настоящий дворец, изнутри конечно. Запах сырости почти не различался в этом скоплении ароматов. Многие из которых обычные люди назвали бы вонью, но Маркелу одинаково ласкали ноздри запахи цветов и лёгкий душок гниения. Это выглядело воистину прекрасно. Сегодня в его доме впервые за все эти годы столько гостей. И все они выглядят как лорды и леди. Гости за столом были погружены в ледяное молчание, не притрагиваясь к еде. Всё застыло до прибытия главной гостьи. Казалось, что время остановилось.

Она вошла, тихо ступая по изъеденным молью коврам. Господи, и с чего этот чудак решил закатить в честь уличной девки ужин? Может быть, ему до такой степени скучно и одиноко? Или он воспылал к несчастной голубоглазой Дженнет любовью? Непохоже. Она была молода, но уже слишком цинична, как все девушки её профессии. В голове возникало неясное беспокойство, некоторые зовут это интуицией.

Маркел коснулся её руки, облачённой в белую перчатку. Весь этот наряд он сегодня подарил ей. Платье было столь старомодно, что казалось чем-то новым и изысканным, если бы не запах нафталина, который Дженни так упорно пыталась перебить яблочными духами.

Двери отворились с лёгким взмахом руки. В нос ударила волна запахов. Они приятные, но что-то в них не то, словно испорченные персики долго пролежали на одной миске с рыбой. Дженни глубоко вздохнула, стараясь не подавать виду. За длинным столом в два ряда сидели люди. Лишь два места пустовали — для него и её.

— Хочу представить вам свою королеву, Дженнет! — сказал он громко, так что эхо отозвалось где-то под сводами зала, но никто не ответил. Ни аплодисментов, ни звука. Девушке показалось это странным, но она снова промолчала.

— Присаживайтесь, моя леди, — Маркел отодвинул обитый красным бархатом стул.

Она села во главе стола, он оказался рядом с ней. Как новобрачные.

Дженни взглянула на одну даму, сидящую поблизости. Витые локоны цвета тёмной меди спадали на её лицо, полностью скрывая глаза. Руки, затянутые в шёлк перчаток, смирно лежали на столе. Дженни ещё долго разглядывала её, подсознание уже успело прийти к окончательному выводу, но разум отказывался в это верить. Она перевела взгляд, сталкиваясь с остекленевшими глазами женщины по другую сторону стола. В её волосах ещё зияла запёкшаяся кровь.

— Нет! — закричала Дженни, но крик завяз в горле раскалённой смолой.

Она закашлялась. Маркел дотронулся до плеча девушки.

— На лучше, выпей вина и всё пройдёт, — спокойно ответил он.

Дженни глухо заскулила, хотелось бежать из этого места, но страх прочно сковал её. Мертвецы смотрели на неё, и чем дальше находились они, тем сильнее разложение тронуло их лица. Казалось, что они живые и жаждут её плоти, но трупы чинно сидели на своих местах.

— Нет. Я хочу уйти отсюда,- закричала она, растирая косметику по лицу.

Маркел насильно влил в неё эту отвратительную солоноватую жидкость. Это же кровь! Не может быть! Дженни стошнило прямо на белую скатерть. Она забилась в истерике, не в силах сделать что-нибудь. Тело её отдалось страху с немой покорностью, с которой она ложилась в постель с мужчинами.

— Я умру! Я умру! — шептала она, содрогаясь в конвульсиях истерики.

А он просто смотрел на неё, наслаждаясь страхом. Уличная девка — королева его бала и главное блюдо его стола. Конечно же, он не собирался её есть, он во всём был эстетом, но для убийства предпочитал свой проверенный инструмент. Как музыкант верен своей скрипке, Маркел оставался предан своему молотку. Он занёс орудие над головой жертвы, позволив себе напоследок полюбоваться блеском звериного ужаса в этих глазах. Потом молоток обрушился на голову Дженнет, прервав её мучения. Она развалилась на стуле, запрокинув голову, заливая кровью ковёр.

— Добро пожаловать в мир мёртвых, моя королева! Живым не место на этом пиру.

Он рассмеялся, глядя в потолок, затем взял на руки безжизненное тело и принялся вальсировать с ним по залу. Пустые глаза мертвецов наблюдали за танцем прекрасной пары. Стояла замогильная тишина, и только в голове Маркела звучал самый прекрасный и неповторимый вальс.

***

Альриг проснулся зажатым между двух тёплых тел. Это дарило ощущение нелепого контраста по сравнению с холодным воздухом комнаты. Стефан спал на его плече, плотно сомкнув длинные ресницы. Во сне он выглядел совсем ребёнком. Будь проклят Бог, если он забрасывает своих ангелов в бордели. Альриг осторожно выпутался из его лёгких объятий. Рейнальд спал, отвернувшись от всех, утопив лицо в подушке. В воздухе витал лёгкий запах пота, прокисшего вина и дыма. Скрипач встал с постели, стараясь никого не разбудить. Комната оказалась маленькой, тёмной и холодной. Пыль неприятно ощущалась под босыми ступнями. Вокруг лепестки мёртвых роз, сухие листья, обрывки бумаг, словно здесь давно никто не живёт. Альриг посмотрел на два тела, что раскинулись на большой кровати с пыльным балдахином. Они жались друг к другу, может быть, от холода, может быть, из подсознательного страха одиночества. Ночь давно прошла, и тусклый свет незваным гостем проникал сквозь немытое окно. И мир был похож на ожившую фотокарточку своей непередаваемой черно-белостью.

Альриг вспоминал события этой ночи. Эти двое так хотели его, но даже таким неистовым созданиям не заполучить скрипача в свой плен. Кто-то выражает свои чувства безумным сексом, ну а он только своей музыкой. Только так он может подчинить себе тело другого, заставить биться в оргазме или предсмертных конвульсиях. Только так он может получить удовольствие сам. Он всё помнил, каждый миг этой безумной ночи. Каждый взгляд и поцелуй его платонических любовников, так откровенно ласкающих друг друга: их стоны и телодвижения, алые дорожки, оставляемые длинными ногтями Стефана, на спине Рейнальда. Они были прекрасны в своём содомском танце. Сам же Альриг в этот миг просто перестал существовать, став продолжением своей скрипки, рассыпавшись на живые ноты. Он снова достиг пика наслаждения, даже не прикасаясь к себе, стонал в унисон с ними. Потом забылся сном в общей постели. Музыкант сладко вздохнул, вспоминая прошлую ночь, от которой приятно щемило в груди.

Сзади послышались тихие шаги Стефана. Он подошёл сзади, обняв Альрига за плечи, зарылся лицом его спутанные за ночь волосы. Ал чувствовал прикосновение полувставшего члена к своему бедру. Момент был до омерзения романтическим.

— Прекрати, — прошептал Альриг.

— Почему?

— Ты меня перевозбуждаешь.

— А это плохо? — Стефан заглянул Альригу в глаза взглядом то ли подбитой собаки, то ли обиженной тапетки.

— Ты знаешь, что это бесполезно, — категорически заявил скрипач.

Стефан потянулся к графину с вином, опустошив почти треть, со звоном поставил его на стол. Альриг взглянул на юношу: кроваво-красные винные капли стекали по его гладкой груди. Хотелось слизать их языком. Хотелось затащить его в постель, чтобы делать то всё что угодно, навёрстывая упущенное за годы воздержания, но он сказал себе твёрдое «нет» и успокоился. «Альриг, отбрось же свою гордость, иди на поводу у тела», — шептала химера, притаившись где-то в закоулках мозга. Но он молча послал её, заставив чудовище разочарованно скрестись на душе. Он был одним из немногих, кто не был подвластен ей до конца.

— Тебе было хорошо с этой ночью? — спросил Стефан, припадая губами к его шее.

— Да, но прекрати, не делай так больше, — ласково прошипел скрпипач.

Стефан снова отпрянул, чувствуя жгучий стыд. Альриг видел, как загорелись его щёки. «Бедный мальчик, вряд ли кто-то до меня отказывал ему. Но хоть в чём-то я первый», — разыгралась в голове циничная мысль.

Сегодня всё повторилось, только уже с большей трезвостью ума и ясностью сознания. Закончилось уколом морфия по вене и созерцанием мутного потолка.

— Зачем моя жизнь превратилась с пустую сказочку о мести? — спросил Альриг у пустоты.

Никто не ответил, лишь наркотик тёк в его крови, даруя мнимое забытье. Музыкант посмотрел на синие точки на руках Стефана, пообещав себе, что сам никогда не дойдёт до такого, что вовремя сумеет остановиться или умереть, прежде чем морфий станет одной из составляющих тебя. Только не стоит впадать в уныние.

***

Море плескалось за бортом, напоминая танцы неведомых чудовищ под кромкой воды, которые составляли единый организм, растворяясь в этой ядовито-солёной субстанции. Но всё же у моря и крови разный вкус. Солнце падало вниз перезревшим плодом, разбиваясь об воду, окрашивая её в цвет насыщенного вишнёвого вина. Веяло холодом с далёких северных земель, которые грозили стать так близко. Хун Шан кутался в халат ханьфу, замерзая на морском ветру, он продолжал всматриваться в даль, в бесконечные морские просторы, где должен показаться чужой берег. В наступающих сумерках почти ничего не разобрать, но так хочется ступить на берег, ощутить под ногой твёрдую почву. Хотелось взглянуть на загадочных жителей континента, о которых он столько слышал, но ни разу не видел воочию.

— Господин Хун, вас хотел видеть великий Яозу! — обратился к нему один из матросов, низко кланяясь племяннику главы клана.

Хун кивнул и отправился в каюты. Изнутри корабль клана Шан напоминал самый обыкновенный дворец: мягкие ковры, стены, отделанные шёлком, дорогая мебель. Тяжелые двери распахнулись, пропуская Хуна в покои Яозу. Здесь в ореоле света красных лампад глава клана полулежал на разобранной постели. Рядом с ним сидела его вечная спутница Ли Сан — любимая наложница, обладательница пронзительных синих глаз, которые свели с ума не одного влиятельного господина. Сам Яозу был уже стар и сед, к тому же болезнь совсем выбила его из колеи. Хун не мог понять, зачем умирающему старику всё ещё нужна эта женщина, он, скорее всего, мало на что способен.

— Вы вызывали меня? — спросил Хун с притворной вежливостью, отрепетированной за три года служения дяде.

— Да, присядь, — Яозу махнул рукой, указывая на кресло в углу.

Хун опустился в кресло. Наверное, оно специально такое большое, чтобы каждый, кто сидел в нём, ощущал собственное ничтожество перед лицом великого Яозу. Но Хуна это не пугало, он уже и так ощущал себя наследником этой небольшой империи.

— Завтра мы должны прибыть в Астико, — начал Яозу.

— Наконец-то, а то это плавание меня порядком утомило, — вздохнул Хун с непритворным облегчением. — Что мы будем делать по прибытии?

— Империя большая, есть где разгуляться, — ответил глава клана, слабеющим голосом.

Племянник знал, что дяде осталось жить не так долго. Старость, опиум и нервы скоро сведут его в могилу. Поскольку Яозу так и не смог обзавестись потомством, Хун остаётся единственным наследником дома Шан.

— Я и так знаю, что скоро умру, — ответил он, словно читая мысли племянника. — Но перед смертью я хочу последний раз послушать игру Лисьего Короля.

— Я так и не успел его увидеть, но много наслышан о нём из ваших уст, мой дорогой дядя.

— Он великолепен. Надеюсь, что он всё ещё жив. До меня доходили сведения, что его видели именно в Империи после побега. Если же он мёртв, то найду в себе сил станцевать на его могиле.

— Только и всего? — Хун повёл бровью.

— Он нужен мне. Я влюблён в его игру, ибо это и есть самое настоящее волшебство на свете. Я одержим им словно демоном. В нём слишком много от лис. И особенно эти демонические глаза.

Хуну начало казаться, что дядя одержим скрипачом скорее как мужчиной, а не как музыкантом, просто не решается себе в этом признаться. Слишком уж нездорово блестели его глаза в этот миг, слишком много в этом взгляде нездоровой старческой похоти.

— Приведи его ко мне живым и невредимым. Пусть он сыграет мне напоследок, и даст моей душе спокойно покинуть тело.

— Конечно, дядя. Ради вас я пойду на всё, — Хун вежливо поклонился, покидая покои.

Неужели именно за этим они тащились через полмира, чтобы послушать одного несчастного музыканта. Неужели в Чуоме нет других таких? Хун был равнодушен к музыке, ему совершенно безразлично на всякие посторонние звуки, когда ты глух на одно ухо, они лишь мешают тебе сосредоточиться на окружающем мире.

Солнце уже село. В такие моменты в душу заползала скука и топталась там грязными лапами. Скука — губительна и отвратна. Хун спустился в погреб за бутылкой вина, затем подмигнул одному из бойцов клана, тот неслышной тенью проследовал в его каюту. Вообще-то наследник больше предпочитал женщин, но если на корабле никого нет, то сгодится и какой-нибудь смазливый юноша. Хун был красив своей вызывающей молодостью и андрогинностью, свойственной лишь мужчинам чуома. Он слишком высок для своего народа, почти на голову выше любого, это добавляло ему плюсов в глазах соотечественников. Волосы, всегда распущенные, гладким шёлком струились до пояса, идеально чёрные как ночь.

Даже этот любовник не развеял нагрянувшую скуку. Хун ещё долго лежал в постели и созерцал потолок. Завтра они будут там, на этой далёкой северной земле. Ему до безумия хотелось соблазнить кого-то из этих белокожих и светлоглазых людей. Отправив делившего с ним ложу юношу восвояси, Хун предался мастурбации на фотографии северных женщин, которые кто-то привозил из-за моря. Они были прекрасны, как, впрочем, и их мужчины. Жаль, что фотографии не передают цвет глаз. Их глаза такие же яркие, как у Ли Сан.

***

Альриг шагал в сторону набережной, закутавшись почти с головой в алый шёлковый шарф, но это ничуть не грело. Слишком холодно для конца лета. Над пристанью клубился густой белый туман вперемешку с рыбной вонью.

Вода забурлила сильнее, словно кастрюля с кипятком на огне. Смрад мёртвых рыб и нечистот усилился вдвое. Скоро здесь стало совсем невыносимо. Альриг прикрыл рот и нос шарфом.

— Подожди, не уходи, смотри вперёд, — шептала химера.

Альриг остался, с трудом сдерживая слёзы, вызванные едким дымом.

— Чёрт побери, что же может так вонять?! — спросил он.

Где-то на горизонте, среди типовых корабельных мачт показалось нечто. В тумане это можно было принять за огромного монстра. В сознании Альрига уже начинали всплывать обрывочные воспоминания.

— Неужели не узнаешь? — спросила химера.

Нечто приближалось, приобретая монстрообразный облик чуомского корабля с парусами, похожими на плавники хищной рыбы. Ветер гудел с неистовой силой, насвистывая что-то похожее на траурный марш. Паруса цвета крови врезались в облака тумана. Люди в порту настороженно показывали пальцем в сторону корабля. Такого здесь не было давно.

— Война грядёт! — кричала нищая с безумными глазами.

— Успокойся ты, здесь всего один корабль! — замахнулся на неё матрос.

— Что вы стоите, откройте огонь на поражение, он вторгся в наш порт! — послышалось где-то в тумане.

— Не положено! У нас была договорённость! — сказал тип в адмиральском мундире, наматывая усы на палец.

Казалось, что на пристань собрался целый город, чтобы своими глазами узреть этот демонический корабль.

— Это торговое судно, — завил молодой матрос, убирая от глаза подзорную трубу.

Альриг поспешил скрыться в людской толпе. Он узнал этот корабль, тот самый, который когда-то на пять лет увёз его в чужую страну. Хотелось кричать: «Да, это вовсе не торговое судно, это бандиты!», но никто сейчас не стал бы его слушать.

Скрипач убегал, петляя в лабиринтах города. Всё в этот миг становилось чужим, даже спасительная чернота подворотен отвечала жестоким отказом.

— Куда угодно, только не в «Виселицу», — шептала химера, окутывая Альрига собой.