Глава 23

Этот голос, что окликнул Стефана в одном из кафе, казался приветом из другой, почти забытой жизни. В том мире всё было проще, легче и даже немного чище. Стефан поднял глаза и увидел Питера. Когда-то они неплохо общались с гимназии, но пути их разминулись. Пит отправился в Верминский университет, а Стефи в ссылку за аморальное поведение.

— Дружище, ты что на меня как на призрака уставился? Жив я ещё, жив! — Пит потрепал Стефана по плечу.

— Да ничего… — ответил Стеф, теряясь.

Он был явно не готов к встрече с «призраками», в воздухе повисло неловкое молчание. Ему не хотелось возвращаться в свой прежний мир гулянок и беспробудного блядства. Даже вспоминать о прошлом было тошно, но Пит оказался настойчив и уселся с ним за один столик, продолжая болтовню.

— Ты слышал новость? Мы проиграли войну в Чуоме! — сообщил Пит, в голосе его мелькнули радостные нотки.

— Не может быть, — ответил Стефан, откидываясь в кресло. Он понял, что остаётся за гранью всех мировых новостей, пребывая в своём информационном вакууме.

— Но у нас же были лучшие корабли. Я всегда считал дредноуты Империи непобедимыми, — Развёл руками Стеф.

— Даже лучшие корабли бессильны, когда война переходит на сушу. А там джунгли, смрадная жара и словно сама природа воюет против тебя.

— Ты слишком радостно об этом говоришь. Ты не понимаешь, что проигранная война значит для Империи сейчас.

— Да. Авторитет королевы стремительно падает под напором поражений. Это много значит для граждан Империи в такое смутное время. Монархия исчерпала себя. Новый лидер должен прийти из народа.

Стефан спорить не стал, он вообще не очень любил говорить о политике. Умом он понимал всю фатальность происходящего, но его сердце ещё немного хранило верность короне. В нём искра монархизма тлела значительно слабее, чем во многих аристократах крови, ему хватало личной привязанности к принцу и симпатий к королеве.

— Революции не избежать. Это ясно, как день, — сказал Пит, закуривая самокрутку.

Стефан заметил, что раньше он курил куда более изысканные сигареты.

— Я тоже это вижу, но меня это не очень радует. Это что-то жуткое, на что я не способен повлиять.

— Ты ошибаешься, как раз МЫ и можем повлиять на создание нового мира. Мы может сделать его, таким, каким захотим, — Пит даже приподнялся в кресле, произнося свою пламенную речь. — В этом мире больше не будет гнёта буржуазии. Не будет никаких денег и все будут равны. Сотрутся все границы и различия. От каждого по способностям — каждому по потребностям.

— Это выгодно только тем, у кого ничего нет. Когда сам живёшь плохо, то хочется, чтобы всем было так же, это логично. А слабые всегда жмутся в стаю. Вы все только не можете понять одного — люди от природы не равны. Клошар с улицы не стоит и кончика ногтя гениального врача, спасающего сотни жизней. А вы хотите, чтобы все были одинаковы? Это высшая форма несправедливости, — Стефан понял, что разошёлся не на шутку. Подобные бредовые теории новых людей начинали приводить его в бешенство.

— Успокойся. Приходи лучше вечером на наши собрания, — сказал Пит, наклоняясь ближе к Стефану, от чего их лица застыли почти на расстоянии поцелуя. — У нас там все люди прогрессивные, поэты и писатели. Можно будет отлично подискуссировать на разные темы.

— Обязательно, — ответил Стефи с явным сарказмом, который, увы, оказался не понят Питом.

— А где ты сейчас живёшь? Оставь мне свой адрес, я вышлю тебе приглашение на встречу.

Стефан не понял, какой чёрт его дёрнул назвать свой правильный адрес.

— Что прям напротив кладбища? — спросил Пит.

— Возле самого кладбища. Оно меня умиротворяет среди унылой суеты живых. Мёртвые всегда спокойны, как и их вековые надгробия. Вдохновляет, знаешь ли.

Они распрощались, и Стефан понадеялся, что больше его никогда не увидит. Несмотря на то, что в гимназии они были закадычными друзьями, сейчас между ними висела огромная пропасть.

***

Гифтиг долго вглядывался в бескрайнюю облачную гладь. Облака были как море, белое и безмолвное. Новый рассвет нового чудесного дня, который ему предстояло провести в дороге. Он попивал утренний кофе без всяких странных добавок и наслаждался музыкой из патефона. Чёрная точка выплыла из-за облаков, когда уже не было сил смотреть на этот белый мрак.

— Эй, Ганс, что это там? — спросил он у одного из солдат.

Тот полез за биноклем.

— Грузовой дирижабль из Шада, майн герр, — ответил он после небольшой паузы.

— Давайте шмальнём по нему пару раз?! — предложил Гифтиг, направляясь к бортовому пулемёту.

— Эй, Шмит, смени пластинку. Поставь что-нить весёленькое, — обратился он к Рейнальду, тот в музыке разбирался слабо, но включил первый попавшийся марш. Гифтиг ответил положительным кивком. Рейнальд понял, что попал.

— Понимаешь ли, Шмит, у меня всегда просыпается ревность, когда я вижу чей-то другой дирижабль. Меня прям разрывает, — оскалился штурмбанфюрер, выпуская пулемётную очередь.

Небо окрасилось огненными вспышками.

— Чёрт, не попал! Надо подлететь поближе! — скомандовал Рихард фон Гифтиг.

Пилот послушно кивнул, расстояние начало сокращаться. Торговый дирижабль был значительно больше, чем ранийский, но гораздо менее манёвренный.

— Давай посмотрим, кто из нас попадёт? — сказал Гифтиг. — Я с пулемёта или ты с винтовки?

Рейнальд обрадовался возможности поразмять кости, и, схватив винтовку, высунулся в окно. Было по-прежнему далековато, он не был уверен, что его выстрелы достигнут цели, однако имитация бурной деятельности могла оказаться полезной. Стреляй сколько хочешь — патроны всё равно казённые.

— Есть! Попал! Попал! — воскликнул Гифтиг, радуясь как ребёнок.

Левый край кабины дирижабля загорелся ярко-жёлтым пламенем.

— Смотрите все! Сейчас огонь доберётся до капсулы и всё взорвётся нахрен! — закричал он, показывая пальцем на обречённое воздушное судно. — Сдайте назад. Не хочу, чтобы меня зацепило.

Вскоре небо ярко-рыжая вспышка на миг затмила солнце. Взрывной волной ранийский дирижабль слегка качнуло, затем всё же оставило в покое.

— Круто же было. Согласись? — сказал Гифтиг, хлопая Рейнальда по плечу.

— Да шика-а-а-арно, — ответил Рей, ему начинала нравиться эта весёлая бессмысленная жестокость Гифтига.

Был в штурмбанфюрере свой особый шарм. Рей начинал проникаться к нему симпатией.

***

Стефан смотрел из окна за нарастающим кошмаром города. С самого утра, как только Империя официально объявила о своём поражении и сдаче двух островов Чуому, на улицах начались погромы. Хорошо, что здесь не так много узкоглазых, как в Астико. На них просто отыграются за поражение страны. Их просто убьют, даже почти не мучая. Это всё, что может ответить раненный зверь погибающей державы. Именно сегодня ему как никогда стало ясно, что всё обречено.

Весна расцветала. Стефи знал, что сегодня его день рожденья. Круглая дата. Сейчас даже отмечать или думать об этом дне не хотелось. Всё казалось безнадёжно испорченным. Он вернулся в свою спальню с видом на кладбище, чтобы больше не слушать крики с улицы. В баре ещё оставалось бренди, но табак кончился, а идти за ним слишком опасно. Оставалось ждать прихода Альрига. Стефи знал, что с ним будет всё в порядке, несмотря ни на что. Ал из тех, кому не страшно.

Он вернулся ближе к вечеру с букетом алых роз. Стефи коснулся шипов, раня пальцы. Он зажёг свечи и развешивал розы по комнате, чтобы они умерли как можно скорее, сохранив застывшую красоту смерти. Стефан с Альригом так и лежали, обнявшись посреди этого цветочного склепа. Они стали слишком скупы на слова и прикосновения, словно в этом мире не осталось ничего кроме свечей, огня и редких выстрелов снаружи. Стефи знал, что самый странный день рожденья в его жизни грозит стать последним. Война и вскрывшаяся недавно болезнь не упустят своего шанса. Что-то одно обязательно его прикончит. Это как всадники апокалипсиса. Всё здесь снова становится символичным. А он так и не придумал, что делать в случае войны. Скорее всего, он просто останется здесь, без бегства и сопротивления. Главное, умереть быстро. В такие моменты остаётся слишком мало сил, чтобы проявлять лишнее геройство в этом поражённом чумой мире. Ему уже плевать, что думает Альриг на этот счёт. Стефан, разумеется, хотел, чтобы он остался жив, несмотря не на что и не раз советовал ему уехать при первых же признаках опасности, но скрипач отмалчивался, не желая выдавать свою позицию.

К утру всё стихло. На улицах снова появились люди. Трупы убрали, и уже ничто кроме разбитых витрин и следов пуль на стенах не напоминало о случившемся. Весна цветёт и ей наплевать на то, что вокруг война и смерть. У природы нет чувства сострадания к людским бедам. Вишни цветут, наплевав на пули. В этом и заключается жизнь.

С наступлением темноты кто-то позвонил в дверь. Стефан долго не хотел открывать, но наконец, сдался, поняв, что свет в окне и так выдаёт его присутствие. На пороге стоял Пит собственной персоной.

— Знаешь, я подумал, что лучше будет за тобой зайти, вместо того, чтобы присылать эти бездушные открытки, — сказал он, расплываясь в улыбке. Конечно же, всё это было по причине того, что у Пита уже не осталось денег на услуги почты, да и на бумагу вообще.

Стефи вздохнул и, надев плащ, вывалился на улицу. Кто знает, что преподнесет это общество поэтов, но вдруг захотелось напиться и развеяться. Это лучше делать где-то вне дома. Стены любимой мансарды стали нагонять тоску и безысходность. Трущобы ничуть не смущали Стефана, за год в Астико он привык ко всякому и уже привычно воспринимал многие не очень обычные вещи. Если для этих великовозрастных детей бродить по трущобам это приключение, то для него простая банальность. Он ничего не ждал от этих людей, заранее зная, что они ему не понравятся. Несмотря на юный возраст Стефи с трудом воспринимал все новые и кардинальные течения как в искусства, так и в жизни. Для него эти люди были детьми, заигравшимися в протест.

Наверное, пару лет назад, он действительно был, как они в своём стремлении ломать шаблоны. Содержание его стихов было вызывающим, но форма оставалась классической и ровной. Он прочитал им что-то из своего известного, пару стихотворений входящих в сборник «Древо червей». Они сказали, что он безнадёжно устарел со своей отвлечённой лирикой, что современный поэт должен управлять умами людей, а не размазывать по бумаге красоту мрачного романтического вымысла, что искусство не должно быть субъективным, отражающим только авторский взгляд на вещи, оно должно быть доступно народу. Они сказали, что стихи Стефана это прошлый век и в них нет дыхания времени, того, что неумолимо движется вперёд. Один из поэтов навал Стефи прижизненным дохлым классиком, того не могло не улыбнуть это сравнение.

Он никогда не был из тех, кого могло сильно задеть чужое мнение. Он выслушал всё со снисходительной улыбкой. Количество публикаций и относительная известность помогали ему не пасть духом. Становилось лишь обидно за судьбу искусства в целом.

Ближе к полуночи все разошлись по домам. Только Стеф и Пит ещё остались беседовать за бутылкой виски посреди этих живых развалин. Свечи почти догорели, становясь зыбкими точками тления. Свет покидал комнату, словно крысы корабль.

— Ну и как тебе? — спросил Питер, наливая себе новый бокал.

— Честно говоря, они меня насмешили. Очень забавно слушать советы от новичков, — Стефан развалился на прогнившем диване, отбросив всю брезгливость перед вшами и клопами, населяющими это место.

— Понимаешь. Мир не стоит на месте, за год твоего отсутствия многое изменилось. Сейчас всё меняется с бешеной скоростью. Символизму не устоять под напором футуризма, мой друг.

— Мне кажется это просто глупо сравнивать, — ответил Стефан, закрывая тему.

В воздухе повисла приятная тишина. Никакого пустого трёпа Питера, только ночь и сгущающийся туман за заколоченным окном. Пит встал с кресла и опустился на диван рядом со Стефаном.

— Хочешь всё, как раньше? — спросил он, зависая над Стефи.

«… как раньше», — эхом отозвалось в голове у Стефана. Они же были любовниками с восьмого по десятый класс, совестная комната невольно склоняет к соитию. Это были неплохие времена. Почти влюблённость и ночи стыдливых ласк, когда они любили друг друга, опасаясь каждого шороха, что вот-вот войдёт надзиратель, потому что ученикам запрещалось закрывать двери на ночь.

— Нет, — ответил Стеф после затянувшейся паузы.

— Почему? — руки Пита стиснули его крепче.

— Потому что у меня теперь есть мужчина, которого я люблю. Я теперь не могу себе позволить всё то, что делал раньше, мечась в пустоте. С репутацией первой шлюхи не так уж легко порвать.

— Да ладно тебе, — Пит навалился сильнее, так что Стефан бедром почувствовал его стояк.

— Хватит, — он оттолкнул его и, вскочив на ноги, вышел из дома.