Глава 6

Альриг проснулся от криков где-то наверху. Сначала он ещё долго лежал в неведенье, не понимая, что происходит. Война? Пожар? Катастрофа? Он махнул рукой на все тягости этого бренного мира и хотел уж было уснуть дальше, если бы голоса не были столь навязчивы.

— Да мы не гордые! — донёсся какой-то обрывок речи Стефана.

— Мне надоело, я ухожу. Сил больше терпеть всё это нет, — рычал Рейнальд в ответ.

— Да уходи.

— Уйду, и найду себе бабу, чтобы она сидела в углу и молчала.

— Тебе бы только покорность. Ты не ценишь личность и свободу.

— Я очень люблю собственную свободу.

Послышался какой-то грохот, словно кто-то разбил об стену очередную бутылку.

— Нет! Стой, не уходи! — голос Стефа взлетел до невероятных высот, так что задрожали стёкла.

— Мы же с тобой решили, что нам обоим насрать друг на друга. Разве не так?

— Так. Но мне страшно без тебя, пойми ты!

Голоса становились всё спокойнее и спокойнее.

— Но мы всё равно друг друга не любим. И даже не уважаем, — в Рее всё ещё клокотала скрытая злоба.

— Мужчины не могут любить друг друга, — ответил Стефан с ледяной сталью в голосе.

— Могут… Могут, только не в этой жизни.

Они стихли, перейдя на какие-то совсем невнятные звуки. Секс? Или, может быть, тихая истерика? Альриг вздохнул, убеждая себя, что его это мало интересует. Кто с кем трахается — это его личное дело, а не какого скрипача, который уже лет десять, наверное, не знает чужих прикосновений. Альриг наврал Стефану, про единственный раз: зачем распространяться о подробностях? Зачем вообще ворошить память? Но сейчас события прошлого возвращались снова.

Стояла невыносимая летняя жара и мухи вились роем над дорогой и смрадной падалью чумных районов. Альриг шёл, стараясь даже не дышать. Прошла неделя с тех пор, как он убежал из дома, оставив за спиной родную деревню, пятерых братьев, двух сестер и родителей-пьяниц. Судьба звала за собой, извиваясь змеёй тракта. Внутри всё горело и жгло огнём неосуществлённых желаний. Он так мечтал быть музыкантом, но отец в пьяном угаре разбил его скрипку. Теперь мечты стали таким же прахом, как её бренные щепки. Юному Алу больше нет места в этом сером мире, он не хотел умирать как они, прожив бесполезную жизнь бок о бок со свиньями и курами. Та жизнь, которой жило множество поколений его предков, всегда казалась ему чужими скучными сказками. Судьба звала его умереть или уйти вперёд по дороге без возврата. Ему едва исполнилось тринадцать, проклятое и злосчастное число, сулящее перемены и боль.

Дорога вела по выжженной солнцем равнине и только где-то вдалеке возвышались синие хребты гор. Уже целый день на пути не попался ни один путник или крестьянская телега. Он обернулся, когда услышал где-то позади тихую музыку в сопровождении стука копыт и скрипа повозки. Долгое время ему казалось, что это мираж, вырвавшийся из забытого сна, смешавшегося в один миг с реальностью. Пока на горизонте, поднимая дорожную пыль, не показалась одинокая повозка. Она подъезжала всё ближе, и вот Альриг уже сумел разглядеть двух вороных лошадей, управляемых скрюченной невысокой фигурой.

— Прочь с дороги! — закричал карлик, размахивая кнутом, чудом не задев Альрига.

Кони остановились как вкопанные, без всякого приказа, громко фыркая и вращая глазами.

— Я сказал, убирайся прочь! Давно бы переехал, только отскребать тухлое мясо с колёс неохота! — вспылил карлик, с его кривых жёлтых зубов капала слюна, а единственный глаз горел истинным гневом.

— Гуано! Ты чего остановился? — послышался из повозки чей-то мелодичный голос.

— Пошёл вон, сучий потрах! — закричал Гуано, не обращая внимания внимание.

Из повозки вылезли двое: один взъерошенный блондин в куртке, сшитой из разноцветных лоскутов, другой невероятно худой и высокой парень, похожий на сосну посреди поля.

— Подвезите меня, пожалуйста! — взмолился Альриг, снова обретая дар речи. Он понимал, что с этими двумя, наверное, ещё можно договориться, в отличие от кучера, они казались более адекватными.

— А тебе куда? — спросил высокой, в то время как блондин пристально разглядывал мальчика, словно он был какой-то неведомой зверюшкой.

— Да куда-нибудь,- Альриг почувствовал, что готов кинуться им в ноги, чтобы больше не брести по этой унылой дороге. Сейчас они казались ему единственным шансом к спасению.

— Мы едем в Вермину, надеюсь, нам будет по пути, — улыбнулся блондин, приглашая Ала войти внутрь.

Снаружи повозка была покрыта разноцветной тряпкой, с изображением улыбающегося солнца и дикого пламени. Чем-то похожим украшают свои телеги бродячие артисты. Внутри было темно, свет просачивался лишь сквозь крохотные дыры в плотной материи. На полу постелены несколько тюфяков, на одной из них в самом углу сидела худенькая темноволосая девушка чуть постарше Альрига. Она смотрела на него своими большими тёмными глазами.

— Меня зовут Эррин, — представил блондин. — Это Винсент, — он указал на высокого. — А это Гаэль.

Альриг коротко представился и уткнулся в пол. Эррин продолжал пристально на него смотреть.

— Ты счастье что ли искать отправился? — спросил он и все троя засмеялись.

— А что? — ответил Ал.

— Каждый второй наш попутчик ищет счастье, но никто так и не понял, что за ним не надо далеко ходить, — подхватила Гаэль.

— Да, только они себе находят всякие неприятности, — послышался хриплый бас Гуано.

— Не боись, мы не неприятности, мы просто очень хорошие проводники всевозможных бед, — улыбнулся Эррин скаля белые зубы.

Стало немного страшно, только внутри чувство страха махнуло рукой и ушло как можно дальше, оставив Альрига наедине с подозрительными типами.

— Я уже ничего не боюсь, — прошептал Альриг себе под нос.

Взгляд продолжал шарить по стенам повозки, по захламлённому полу, где из стороны в сторону перекатывались пустые бутылки. В углу он заметил аккуратно сложенные инструменты: гитару и ксилофон, на душе стало немного спокойнее.

— Вообще-то мы бродячие музыканты, — ответил Эррин, ловя взгляд Альрига. — Путешествуем из города в город, зарабатываем себе на жизнь песнями.

— Ещё воруем, убиваем и насилуем маленьких детей! — снова хрюкнул Гуано.

— Тебе нечем насиловать! — усмехнулся Эррин.

— Я тоже хочу быть музыкантом! — произнёс Альриг, не узнавая свой голос.

— Да? Правда? — Эррин скривил светлую бровь, — А на чём бы ты хотел научиться играть?

— Я играл на скрипке, пока её не разбил отец.

— Хм… А вроде бы не пустынник, — Эррин скептически оглядел Альрига.

(Примечание автора: пустынники — нелюбимый многими народ, пришедший из пустыни. Хитрые и наглые. Считаются лучшими скрипачами в мире)

— У нас как раз завалялась скрипка! Та, что мы стащили позавчера! — подал голос карлик. — Я думал продать. Денег много стоит наверное.

— Дайте сюда! — попросил Альриг, просьба его больше была похожа на мольбу. Пальцы истосковались по любимому инструменту.

— Посмотрим, что ты умеешь? — Эррин полез в сундук, извлекая из него старинный инструмент.

Эта скрипка казалась живой. Кто знает, скольких владельцев она сменила за столько лет, переходя из рук в руки. Наверное, она всё ещё хранит в себе отпечатки их сущности вместе со случайными царапинами.

Альриг заиграл что-то, навеянное стуком колёс и скрипом телеги. Он никогда не любил играть по нотам, предпочитая импровизацию. Он ещё тогда ненавидел рамки, подчиняясь только красоте, только музыке, что играет внутри. В эту мелодию он вкладывал себя самого, чувствуя собственную фальшь, боясь, что старинный инструмент может его не простить даже за малейшую провинность. Скоро он совладает с этой скрипкой, чего бы это ему ни стоило.

Всё это время музыканты слушали его молча, не меняя скептических выражений лица.

— Да, что-нибудь из этого выйдет, — скучающе ответил Эррин. — Не виртуоз, конечно, но для пьяной толпы прокатит.

Потом пошли долгие дни тренировок, когда они, не вылезая из повозки, или примостившись у костра, часами разучивали песни.

— У тебя вообще руки откуда растут?! — кричал разгневанный Эррин, в который раз отстукивая мелодию на ксилофоне. — Тебе что, медведь на ухо наступил? Или ты умалишённый?

Альриг продолжал насиловать инструмент, сдирая пальцы в кровь, валясь к концу дня с ног от усталости. Он знал и верил, что сумеет подчинить себе эту странную стихию музыки, овладеть самым сложным инструментом. Но не только музыку постигал Ал вместе с труппой бродячих артистов. Они показали ему, что такое вино и гашиш, две странные стихии, что заставляют проблеваться радугой в тёмно-серый мир.

— Теперь я точно знаю — истина в вине! — Альриг поднял большую железную кружку, доверху наполненную красной кровью винограда.

— Истина во мне! — гордо заявил Гуано.

— In copro veritas! — вторил ему Эррин на языке мёртвых земель.

Гашиш и вино — лишь первый шаг к опиуму и абсенту, но это будет позже.

Где-то на исходе лета в одном из трактиров Альриг впервые остались наедине с Эррином. Маленькая тесная комната и шум гуляющих постояльцев на нижних этажах. Эррин слегка выпил, к тому же сегодня они оба приняли немного странного порошка, который вызывает странные ощущения кружащихся стен, живых лестниц и щекотки в мозгах. Им было хорошо, как ангелам под крылышком Господа. Они растянулись на кровати, чувствуя приятное головокружение.

Эррин потянулся к Альригу, соприкасаясь губами. В этот миг всё казалось весёлой игрой и невинной забавой, словно целовать кого-то — это так просто, словно рукопожатие при встрече. В конце концов, они оба считали, что знают друг друга целую вечность, и в поцелуях нет ничего запретного, даже если вы оба мужчины. Чего только не встретишь в этот век в империи? Похоже, страсть к тринадцатилетним мальчикам можно считать самым невинным развлечением. Это же всё обоюдно, пусть и под действием наркотика. Стало жарко, покрытые потом тела выскальзывали из одежды. Поцелуи прицельно в разные части тела. Тихие стоны, нарастающее возбуждение. И тяжело сдержаться, когда твой член у него во рту. Простых поцелуев больше недостаточно. Недостаточно даже пары минетов, чтобы унять это чувство внутри. И так незаметно и мирно любовная игра перетекает в оторванный трах, смешивая сперму и кровь, запахи пота и случайных слёз.

И где-то там на грани сознания: «Что мы делаем?», но совесть затихает, заглушаемая новыми стонами.

Утро отозвалось головной болью и тёплым дыханием Эррина в затылок. Это словно пуля навылет. Альригу хотелось убежать, спрятаться куда угодно, провалится под землю, чтобы больше никогда не смотреть в его глаза. Это всё как издевательская насмешка или пьяный наркотический бред. То, чего недолжно быть в принципе. Но только руки Эррина всё крепче сжимали мальчика, словно боясь отпустить желанную добычу. Он зверь и хищник во всем.

— Куда это ты собрался, мой милый опарыш? — пропел он прямо на ухо Алу.

У Эррина пальцы пианиста, те, что с лёгкостью найдут все чувствительные точки на теле и заставят остаться, даже когда очень хочется уйти.

— Что ты наделал? Ему же только тринадцать! — возмущался потом Гуано.

— Ты просто не представляешь, как горячи тринадцатилетние мальчики, — улыбался Эррин, краем глаза следя за своей возлюбленной жертвой.

В голове Альрига рушились последние барьеры. Кто только не побывал в его постели: мужчины, женщины, совершенно разные и не похожие друг на друга люди, которые, казалось бы, никогда не могли бы понравиться скрипачу с его утончённым вкусом. «Какого говна только не валялось в койке у Альрига», — ревниво скалился Эррин. Он был готов убить любого, кого видел рядом со своим избранником, но тактично молчал, запивая боль крепким бренди. Пианист слишком сильно любил своего ненаглядного Ала, потому давал ему полную свободу. А тот всегда возвращался в его объятья. «На тебе проклятье первого, — шептал скрипач. — Это не забыть и не стереть».

Вспоминая дальнейшую историю «Меленького ансамбля праха», Альриг всё больше и больше наполнялся ненавистью к себе. Они объездили всю Империю, и даже ещё какие-то королевства континента, которые смешались в одном большом похмельном тумане. Просыпаясь в очередном трактире, дай боже, если в постели, а не под столом в луже блевотины, дай боже, если тебя не тошнит от вида твоего нынешнего соседа по койке, и если он не воняет, как сточная канава, и не болен сифилисом.

Жизнь в столице запомнилась Альригу чередой арестов. Поводы находились самые разные: как непристойное поведение, проблемы с наркотиками, оскорбление королевы. Альриг был одержим музыкой и собой. Двадцать четыре года, полный рассвет славы, неизлечимый алкоголизм, скоротекущая шизофрения — и это ещё не полный набор диагнозов.

— Эррин, твой ксилофон из костей — вчерашний день. Можно, я буду платить вам, чтобы вы все просто не играли? Я лицо коллектива, а вы просто мои тени, — кричал Альриг, метаясь в истерике. — Всё, с меня хватит. Я ухожу.

Именно тогда он впервые заметил слёзы в голубых глазах Эррина. Словно льдинки они скапливались в уголках.

— Уходи прочь. Стоило мне тогда, одиннадцать лет назад, знать, какую змею я пригрел на груди, — в его голосе было больше боли чем в тысячах острых игл. И Альриг ушёл. Лишь потом вольные ветры донесли слухи о смерти Эррина и его прощальную записку. «Я буду верен тебе после твоей смерти, раз не был верен при жизни. Я верю, ты ждёшь меня у последней черты. И когда-нибудь мы снова будет вместе», — Ал повторял это как мантру, каждый раз просыпаясь один в холодной постели.

Там, через пелену времени, боли и обид, он всё ещё помнил эти сильные прикосновения, горячее дыхание и ласковый шёпот. Альриг снова проклял свою плоть и утро. Слишком лень тянуться за скрипкой, чтобы снова сублимировать это влечение в музыку. Слишком лень сублимировать. Вспомнить бы ещё раз, что такое чужие прикосновения и чужая плоть. Собственное тело. Альриг уже давно не придавал должного значения своей телесной оболочке. Оно слишком худое. Он вообще не может есть чаще раза в сутки. Но вроде бы, это убежище души ещё неплохо сохранилось. Ал прикасался к себе, пробуждая забытые ощущения. Лучше бы это был кто-то другой. Кто-то нежный и красивый, но Альриг не хотел никого из тех, кого знал. Они просто безликие серые манекены.

— Ты слишком долго спал, — пропела в голове Химера. — Не пора бы тебе воскреснуть?

— Если мне не вернуть Эррина, я просто стану им.

Альриг проклинал свой чуткий слух, который доносил до него стоны Стефана. Он очень музыкально кричит, словно по нотам. И в этой страсти нет ни одного фальшивого аккорда.