Глава 19. Уроки Чар-вэй: Диш

— Да не отведут от вас взоров добрые боги, вэй’Каэрин! — донеслось из садика весёлое восклицание — судя по звонкому голосу, вполне здоровой крестьянки. Ни намёка на хриплый лающий кашель, с каким женщина пришла к её магистру, Диш не услышала. Это, впрочем, нимало девочку не удивило. Стоило бы удивиться, провозись её учитель с простудой чуть дольше.

Она рассеянно отряхнула о фартук руки, грязные после вселения в хлев «благодарности» — упитанного поросёнка, и пошла в дом. От калитки ей приветливо помахала девушка Тэна, раз в неделю приходящая из деревни навести порядок: вымыть полы, натереть восковой пастой мебель и постирать. С прочей работой по дому они с учителем и сами отлично управлялись: или вэй’Каэрин, давая ученице наглядные примеры бесспорной полезности Чар в повседневной жизни Танцующих, или — Диш, но, увы, при помощи лишь собственных рук, поскольку ей, едва шагнувшей в мир кружев, до подобной виртуозности было ещё далеко.

— Диш, — произнёс голос учителя. Окно лечебной комнаты было распахнуто настежь, и достойный Луч сидел на подоконнике, свесив одну ногу в сад, а колено другой обхватив пальцами, украшенными тремя серебряными перстнями: с лиловой жемчужиной, дымчато-чёрным агатом и изумрудом. Перстни всегда подбирались в соответствии с нарядом Луча: сегодня то были штаны из лилового эдаля, зелёная шёлковая рубашка и чёрный, отделанный серебром пояс из кожи тонкой выделки — ещё одна недавняя «благодарность».

Считалось, что суммы, отчисляемой магистрам из казны при ежемесячной уплате налогов, вполне хватает на удовлетворение их сумрачных нужд, — а уж занимаясь обучением, они и вовсе могут зваться богачами. На деле же экономисты Вершины, определявшие размеры этих отчислений, излишней щедростью отнюдь не страдали, и если магистр не имел охоты или возможности завести ученика, то без подобных «даров» (лечить — дело вейлинов, а не магистров, значит, и платы за леченье вроде как не положено) жить ему приходилось более чем скромно. А посему любой магистр быстро осознавал: хотя формально его обязанности — только погода и устойчивость Поля, но коли не хочешь тратить время ещё и на помощь не-вэй, предпочитая мир незримых кружев, — ну, тогда смиряй сумрачные желания.

Достойный вэй’Каэрин, как Диш легко убедилась, смирять какие бы то ни было желания не любил.

— Ну, вейлени? Спрашивай.

— Мы же, милорд, не будем делать ветчину из этого поросёнка?

— Ты не любишь ветчины, или упомянутый поросёнок задел некие струны твоего ранимого сердца?

Диш, крестьянское дитя, не раз наблюдала процесс изготовления ветчины, вкус сего продукта очень даже одобряла и считала своё сердце примерно столь же ранимым, как камень — пригодным плавать.

— Мы же вэй! — с искренним негодованием вскричала она. — Мы зверей не убиваем!

— Ага, предоставляем грязную работу другим, а после едим ветчину с удовольствием? — на серьёзном лице Каэрина зелёные глаза откровенно смеялись над нею. Ничего, Диш тоже знала толк в насмешках.

— Вы говорили, искусность вэй тем больше, чем сильнее единство со всем живым в мире, а Лучи ведь искуснейшие среди вэй. Что ж за удовольствие, если вы с поросёнком настолько едины, милорд?

— Не понимаешь? — милорд сочувственно кивнул. — Не отчаивайся, столь рано я и не ждал понимания.

Ученица засмеялась, взирая на почтенного учителя с полным одобрением. Он тяжело вздохнул:

— А ведь как я был счастлив благословенные пять лет без учительства. Что за приступ безумия ввёл в мой дом очередного дерзкого ребёнка?

— Вы лучше всех, — с чувством объяснила Диш. — В легендах тоже всегда лучшие жертвуют собою.

— Благодарю за приятное предсказание, вейлени. Рад услышать, что ты столь верно себя оцениваешь.

— Я верно оцениваю вас. Ещё знак в деревне, и я начала бы кусаться. Вас мне боги послали, милорд.

— О Мерцание, и это говорит вэй! Определённо, я в твоём воспитании слишком многое упустил.

— Почему? — удивилась она, ощутив за его шуткой серьёзность. — Я дома никого не обижала, просто не могла больше сидеть на месте, мне надо было уйти — хоть менестрелем. Но это же признак дара!

— Конечно, — он улыбнулся. — Боги. Мой учитель целый год бил меня по губам за это слово. Потом, правда, я и его ловил на фразах вроде «слава богам». Ты в самом деле веришь, что боги существуют?

— Герои, которые отдали всё за Тефриан и навек остались между Сумраком и Мерцанием? Странная награда, верно? Больше похоже на наказание. Висеть посерёдке, видеть всё и молчать… А вы верите?

— С точки зрения теории Чар, — задумчиво сказал Луч, — Сумрак сразу переходит в Мерцание, значит, между ними ничего быть не может. Но мы очень мало знаем о смерти. Скорее всего, люди просто их выдумали в тёмные дни, в поисках защиты от безразличия судьбы. И всё-таки я не уверен. Возможно.

— У нас в деревне вряд ли думают об этом. Так, присловье. Я слышала, Рыцари верят по-настоящему.

— О да. В отличие от большинства людей вне Тени, предпочитающих сперва всё осмотреть, спросить тех, кто уже проверял, потыкать пальцем и получить расписку, а уж после выносить суждения, Рыцари вообще склонны верить. В богов, Алфарина, влияние Сумрачной жизни на участь в Мерцании, путь к Свету… Боги для них реальны не менее самих героев, чьи истории записаны в их книгах. Кстати, имён там куда больше, чем названий храмов, а иные подвиги покажутся таковыми далеко не всякому… Они даже могут сказать, кто именно из богов и по какой причине с особенной заботой оберегает Орден.

— Вы всё о них знаете.

— Далеко не всё, к сожалению. Конечно, больше рождённых за Чертой, но уже в восемь мой учитель забрал меня, а много ли можно узнать за первые восемь лет детства?

— Много, если ты вэй, — авторитетно заявила Диш. — Я с двух всё-всё помню. И магистр не насильно же вас утащил, вы сами выбрали, чего вам хочется… для этого надо знать то, что вокруг тебя. А только я думала, детишек из Тени в обучение не берут. Вот вы, милорд, разве в Тень за учениками пойдёте?

— Разумеется, если позовут. Человеку нельзя отказывать в свободе души, где бы он ни родился.

— Вы иначе стали бы Рыцарем, — восхищённо заметила Диш. — Ваш отец, наверно, жутко расстроился. Как же он согласился за вас платить? Да у них вроде и денег-то нету, в Тенях, где ж он отыскал?

— По-твоему, все, кто рождён в Тени, дети Рыцарей? Там много обычных людей: работники в замке, плотники, гончары, ткачи, сапожники… А деньги им не особенно нужны — всё необходимое они делают сами, а потом делятся. Сосед шьёт тебе куртку, ты ему лепишь кувшин, другой нальёт туда пива, ну и так далее. Отец был замковым поваром. Не помню, чтобы сын с даром его огорчал. Денег на мою учёбу у него и правда не было, зато второй мой отец, Глава Обета, вот он-то был Рыцарь, он за меня и заплатил.

— Они же вэй терпеть не могут! — поразилась Диш. — И откуда у Рыцаря деньги?

— Во-первых, невзирая на отношение к вэй, Орден придерживается принципа — никого ни к чему не принуждать и судьбами не распоряжаться. Если не считать заповедей, их дети растут куда более свободными, чем вне Тени. Им очень немногое запрещают, и чаще всего делать это им самим не особенно хочется. Во-вторых, Рыцари отдают торговцам книги, косметику и прочее отнюдь не задаром.

— Лучшее оружие в Тефриане, — мечтательно промолвила Диш. Магистр со смехом покачал головой:

— Скорее от сьерины ждёшь похвал духам и румянам, но не оружию!

— Я не сьерина, а вэй, — пренебрежительно возразила она. — Вейлени не нуждаются в ухищрениях.

— И прелестно скромны, — подсказал наставник.

— Скромностью обычно зовут склонность себя недооценивать или лицемерие. Не вижу, зачем первое нужно вэй вообще, а второе — в беседе с учителем. Кружева делают вэй прекрасными, разве не так?

— Не совсем. Точнее сказать, мы сами, касаясь кружев, невольно делаем свои тела более здоровыми и совершенными, чем если бы души, живущие в этих телах, не обрели голоса мелодий Чар. Мерцание неизмеримо прекраснее величайшей из красот Сумрака, оно — сама суть гармонии, и заглядывая в мир Мерцания посредством кружев, мы как бы вдыхаем гармонию, словно воздух, а поскольку и наши тела в это время живут и осознают, она пронизывает нас и в Сумраке. Все мелкие несуразности внешности, происходящие от изъянов во внутреннем устройстве тела, пропадают, и мы становимся более красивы.

— Получается, кружева делают нас прекрасными, как я и сказала! — торжествующе заключила Диш.

— О да, — мягко признал Каэрин. От этой мягкости любой из его предыдущих учеников на месте Диш изо всех сил сражался бы с желанием умолять о пощаде или свалиться в обморок, а ещё лучше — и не вставать, а немедленно уйти в Мерцание. Диш безмятежно взирала на учителя и сияюще улыбалась.

— Я же всё правильно понимаю о кружевах, милорд, ведь правда?

— О кружевах, — тем же бархатным тоном отозвался он, — допускаю. Вот о Танцующих в кружевах...

— Но я не хотела задеть вас, милорд, — широко раскрыв глаза, заверила ученица. Он ласково кивнул:

— Это-то и печалит. Вести себя вызывающе, если хочешь задеть, — ещё куда ни шло. Возможно, тебе наскучила жизнь в Сумраке, или ты жаждешь постичь природу боли… о, причин много. Но если ты не хотела — согласись, напрашивается лишь глупость, что прискорбно. Для вэй — в особенности. Умереть в юности, бесцельно и даже не видя, что привело тебя к гибели, — вместо сотен лет в кружевах. Ужасно.

— Почему, милорд, — проворковала будущая вейлени. — Смерть — шаг из Сумрака в Мерцание, значит, в кружева навсегда. А когда умираешь, не видя отчего, можно и ругать не себя, а другого. По мне, куда приятнее. А как Рыцари вообще доживают до взрослого возраста, если им всё разрешают, милорд? Они же тогда должны годам к шести или поломать шеи на крышах, или друг дружку игрушками поубивать!

Фиалковые глаза распахнулись ещё шире и глядели на магистра преданно и недоумевающе. Он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Не убивать — первая заповедь.

— Но маленькие-то не нарочно! Из-за какой-нибудь обиды полезли кучей на одного — и готово. Ну, не убьют, так покалечат. А потом, ведь остаются и невидимые раны. Если ничего не запрещать, то из них вырастут жадные, бессердечные и жутко самовлюблённые лентяи, и никакие заповеди защитниками их не сделают. Им своих-то Рыцарей защищать не захочется, а нас, за Чертой, — тем более.

— А ты считаешь, в действительности им хочется?

Вот теперь её растерянность была непритворной. Она свела тонкие брови и требовательно спросила:

— Милорд, вы же шутите? Они ведь Рыцари!

— Ну да. И что из этого следует?

— Они защищать обязаны! Орден создан для защиты Тефриана! Я думала, в этом их честь… вот как у нас, у Звезды, заботиться о людях с помощью Чар. Разве можно не хотеть выполнять свой долг чести?

Каэрин тихо вздохнул — она, разволновавшись, едва не упустила этот вздох, почти незаметный.

— Поздравляю. Впервые за три дня детской болтовни — вопрос поистине достойный. Вот только ответ не прост. Рискуя своей репутацией учителя, признаюсь: желал бы я сам знать точно. Мне представляется: да. Не хотеть — можно. Притом по причинам вполне уважительным, которые чести не отнимают — если в то же время ты не хочешь НЕ выполнять пресловутый долг чести намного сильнее.

Диш сосредоточенно обдумала, по привычке прикусив указательный палец левой руки, и кивнула:

— Не выполнять — остаться без чести. Ясно, никто не захочет. Ну, всё верно. Я об этом и говорила.

— Возможно. Но я — нет.

Она помолчала, вновь поднеся согнутый палец к губам и с сомнением глядя на своего магистра.

— Но они же не врут нам кучу столетий? Совесть Тефриана… им всё позволяют, и у них есть совесть?

— Не путай, Диш. Позволять и не запрещать — не одно и то же. Позволяют, конечно, далеко не всё. У них тоже не принято спокойно любоваться, как сильный обижает слабого или несколько — одного. Я вообще такого не видел ни разу, и хотя тени кружев занимали меня куда больше дел Сумрака, я не мог бы не заметить. Они не были жестоки и себялюбивы, наоборот. Вполне приятные. Не задирали нос, не делали вид, будто весь мир чем-то им обязан, ничего не требовали, никого с удовольствием не травили. Ты, думаю, в деревне всё это наблюдала неоднократно. А я за восемь лет в Тени — никогда.

— Но почему? Как же тогда… не запретить, но не позволить… милорд, я не понимаю.

— А никто не понимает толком, — утешил Луч. — Говоря об отсутствии запретов, я имею в виду, что от детей не требуют повиновения, как отцы и матери за Чертой. Не ругают, не наказывают и не грозят наказанием. Они останавливают и объясняют, к каким неприятностям может привести твой поступок, а затем предоставляют выбор: поступить, как намеревался, невзирая на последствия, или же передумать.

— Ага, — хихикнула Диш. — Мол, к примеру, если полезешь на крышу, случится такая неприятность, что получишь ремнём по заднице, а вообще-то можешь лезть, пожалуйста. Ясно, все мы так выбирали.

— Не так.

Каэрин со смешком покачал головой:

— Ты невнимательна, вейлени. Желаешь посидеть без еды до завтрашнего ужина? Я сказал — они не обещают наказаний. Как я сейчас делаю, и заметь, подобные обещания я всегда выполняю, посему сделай нам обоим приятное, сосредоточься. У Рыцарей существует некая Книга Канонов, вот с её-то помощью они и занимаются воспитанием. Сперва читают оттуда ребятишкам истории; а едва те постигают искусство чтенья — годам к пяти обычно — тогда уж сами её изучают постоянно. Ардис, мой отец Обета, и меня пытался к этому приохотить. Безуспешно, правда, зато о методах их воспитания я осведомлён, вероятно, лучше всей Звезды, вместе взятой.

— Ух ты, — уважительно вставила Диш. Учитель с ухмылкой победившего в драке мальчишки кивнул:

— Именно. Я в юности иногда подумывал — не это ли и есть знаменитая Тайна Ордена.

У девочки загорелись глаза.

— Вы так думали? И никто в Звезде, кроме вас, не знает? Милорд, а что если вы правы?! И тогда...

— Тогда, — с сожалеющей улыбкой возразил он, — меня вряд ли выпустили бы из Тени вообще, а уж в Звезду — ни в коем случае. Основательный довод против, как ни обидно. Но всё-таки — интересно.

Диш горячо встряхнула отросшими кудряшками, всем своим видом выражая полнейшее согласие:

— Об Ордене столько всякого разного болтают — поневоле захочешь разобраться, в чём не соврали.

Наставник мягко улыбнулся, глядя на неё потеплевшим взором, и она, как всегда ловясь в плен этих глаз, впервые вместо изумрудов припомнила свежую, сияющую после дождя зелень весенней травы, тёплой и приятно щекочущей подошвы бегущих по ней босых ног.

— О, да. Ты — захочешь. Разобраться, найти ответы, постичь. Я никогда не знал радости превыше, но даже среди вэй со столь немногими мог разделить… Я научу тебя отыскивать крупицы истины в следах века назад сплетённых Кружев, в отголосках давно забытых мелодий; танцевать в глубинах времён, в хранилище поистине бесценных сокровищ — знаний. Вейлени чувствуют тоньше… не станешь ли ты ключом ко многим загадкам, Диш, и быть может, куда более важным для нас, чем сама Великая Тайна?

— А такие бывают? — зачарованно прошептала она, качаясь, как на волнах, в ласкающей зелени трав.

— Алфарин. «После-жизнь» в Мерцании. Трясины Тьмы. Камень-не-Чар. Поле, за двадцать три века и на треть не изученное. Весьма спорное существование богов. Зарождение мира, наконец. Ну и...

— Орден, — выдохнула она, с восторгом в мелодиях, с возбуждённым трепетом ресниц. — Да?

— Ты понимаешь лучше, чем почти все прошлые мои собеседники, а я уж было совсем разуверился в смысле своего учительства. Дай нам Мерцанье и впредь обманываться в ожиданьях столь радостно...

Он, с ненавистью думала Диш. Проклятый твой Луч. Всегда. Почти все собеседники! Один, я знаю, — ну и где он теперь? Да кем же надо мне стать, чтобы вырвать, наконец, из твоего сердца тень этого предателя?!

— Да, Орден и без Тайны полон загадок. Они сильнее нас и не-вэй, но не идут дальше своих Теней, никогда не пытались захватить власть — или хотя бы Единству Звезды, чьих действий решительно не одобряют, навязать свою волю. Их кормят, обслуживают, одевают, дают им всё для жизни, и отнюдь не бедной. Но они почему-то трудятся — и много, судя по тому, сколько плодов их труда мы используем. Они не берут задаром самое ценное — коней, украшения, специи, предметы роскоши; они это покупают, причём плату, как повсюду в Тефриане, назначают торговцы. Во всём, сталкиваясь с миром за Чертой, не Рыцари диктуют условия. Но они могут. Что же держит их? Будь их учителя суровы и беспощадны, будь у них принято жестоко карать за малейшее несоответствие правилам — тогда бы понятно. Но у них нет страха, боли и принуждения, только Каноны, а распущенными бездельниками они не становятся.

— А что это — Каноны? Вы сказали, истории, милорд? О чём истории?

— Да почти ни о чём. О вещах обычных, повседневных, даже в деревне может происходить подобное.

— В деревне не живут Рыцари.

— Ну, вот если этого не считать, то случаи абсолютно обыкновенные. Даже не случаи, так… мелкие камушки на пути. Кто-то с кем-то поспорил или обидно высказался о ком-то, злая шутка, нескромный вопрос, просьба, которую не захотели выполнять… ерунда, в общем. Неизбежные искры от столкновений характеров. А концов у истории несколько. Как кто мог себя повести, и чем всё могло закончиться.

Диш обескураженно молчала. Магистр улыбнулся.

— Если бы здесь всё было ясно, вейлени, я не говорил бы о загадках. Событие и последствия. Первая фраза в Книге Канонов: «Э ли’рэйра аэс, ти джиель саэнис».

— Делай что хочешь, но думай о последствиях? Ха… а мы так спокойненько живём рядом с Орденом?

— Звезде никогда возле них спокойно не было, и не только поэтому. Смотри, — он набросал несколько слов на листке бумаги. — Вот так это пишется. Как переведёшь теперь?

— Ну… если тут в оригинале не один, а два пропуска, и эта палочка… «хочешь сердцем», да, милорд?

— Точно. Молодец. «Поступай, следуя за желаниями сердца, но взором разума наблюдая исход».

— То же самое, — хмурясь, промолвила Диш. — Смысл тот же, просто сказано позатейливей.

— Во всём, что касается Ордена, нельзя упрощать. Иногда они говорят «желание сердца», а иногда — просто «желание». Смысл тут, очевидно, иной, но мы не понимаем. Может, стоило мне внимательнее читать в детстве каноны. Или больше глядеть на людей вокруг и меньше — на переливы кружев.

— Вы же вэй! — протестующе вскричала девочка. — Вы не могли заставить себя ослепнуть!

— Зато как мы слепы в другом, — со вздохом пробормотал Луч. — Ну, хорошо. Вот тебе история. Было два друга, Гэрет и Лин, двое мальчишек, и одному отец подарил коня, прекрасного арасинца. А второй попросил прокатиться. Гэрет, однако, знал, что друг не столь хороший наездник и с таким норовистым конём не сладит. Но ещё знал: Лин долгое время пытается сравняться с ним в этом мастерстве, и любая неудача печалит и задевает его. И рассудил так: если друг не видит, что просит опасного, то может и не поверить на слово, а решить, будто Гэрету вскружило голову его уменье, и он сверху вниз смотрит на друга, недооценивает его, ослеплённый самодовольством, — или, того хуже, попросту жалеет делиться подарком. С этими мыслями Гэрет дал ему коня, а затем поехал следом, следя за другом издалека...

— И что? — не выдержала Диш. Каэрин удовлетворённо улыбнулся: поймал. И помедлил ещё немного.

— И конь понёс и сбросил Лина на камни, и Гэрет привёз его домой и не отходил от его постели, пока тот болел, а потом открыл мысли — глупые и себялюбивые, сейчас ему казалось, — что едва не привели друга к смерти. Но вместо гнева и упрёков Лин обнял его и сказал, что увидев коня, позволил горечи и зависти завладеть его сердцем, и поступи Гэрет иначе, мог обвинить его во всём, чего он и боялся, и не простил бы отказа и отдалился от него. И поцеловал его, и до конца жизни они оставались друзьями.

Диш, на сей раз не намеренная попадаться, молча ждала главного: вывода и объяснений.

— Или было иначе: Гэрет протянул другу поводья, но попросил выслушать его и высказал те мысли, заключив так: я люблю тебя, хорош ты верхом или нет, и мне не жаль для тебя ничего, но спроси себя — ради чего ты рискуешь? И Лин отдал ему поводья со словами: я не так хотел твоего коня, как поверить, что если попрошу, ты не откажешь, и твоё уменье и всё, чего нет у меня, а у тебя есть, не разделяет нас. Теперь я знаю. И они поехали бок о бок, и были вместе всегда, и в один день ушли в Мерцание.

— А где ж объятия и поцелуи? — с невинным взором осведомилась Диш. Каэрин, ни на волосок не обманутый, усмехнулся. Фиалковые глаза весело заискрились в ответ; тем не менее, её Кружево слышалось ему задумчивым и серьёзным. — Окончилось вроде одинаково… а ведь на самом деле — нет?

— Ты думаешь?

— Если думать, никакой разницы, — призналась она. — Вы дословно рассказали, милорд?

— Крайне глупый вопрос, — увлечённо любуясь закатом, поведал наставник.

— Ой… конечно. Простите, милорд. А тот Рыцарь, ваш отец Обета, он знал о вашем даре?

— Трудно было не знать. Я с трёх лет ловил отзвуки кружев. А Рыцари, считается, распознают дар.

— И всё-таки не таил от вас каноны? Милорд, а не всё нужное сказать заповедь Истины позволяет?

Каэрин Трент скрестил руки на груди торжествующим жестом.

— Так! Хорошо. Прекрасно. Поздравляю, до остальных доходило куда позже, причём с подсказками и пинками под зад, от необходимости коих ты меня, слава Мерцанью, избавила. Что ещё ты спросишь?

— История о том, как не обидеть друга. И какой ценой. Но почему надо его не обижать? Он про тебя выдумал кучу глупостей, ты это понял, и вы быстренько расходитесь. Нет проблем. Людей много.

Его Кружево возбуждённо переливалось лиловыми и изумрудными всполохами на лазурном фоне.

— А ещё?

— Если не сказано, в каком случае вышло лучше, — медленно произнесла Диш, — как же они учат?

— Не знаю.

Он усмехнулся, глядя на её разочарованное лицо:

— Конец иллюзии о всеведении Лучей? По-моему, узнать — значит добраться до чего-то очень важного в мире, важного сейчас, постоянно, для всех нас… может, это Великая Тайна. Может, даже истинный путь Света. Путь Рыцарей.

— Или их неправильный путь? — уточнила она.

— И Тьма вырастет и накроет нас, — тихо промолвил Луч. — Как было прежде и будет всегда, ибо мир Сумрака создан из Света и Тьмы, и неизменно таятся в нём Тёмные тени, подобно пылинкам, заметным в лучах солнца. И Орден, чьих обычаев мы не умеем понять, но кому так привыкли верить, не защитит нас — не потому, что не пожелает рассеять Тьму, но попросту потому, что давно уже сам лишён Света...

— И сломанным мечом для них станет Великая Тайна, — тоже из легенды вспомнила Диш. — И Ордена не будет… и Звезда погаснет тоже. Из-за тонкой связи с миром Сумрака. Вы ждёте этого, милорд?

Луч тронул её щёку, поворачивая её лицо к себе.

Ты видишь вдаль и так красив. Ты мне подходишь.

— Милорд, вы хотите найти Пламенеющего?

Он знал, что значит обучать вейлени — сколько бы ни было ей лет. И знал, что и она сама знает это.

— Сперва Знаки Огня. И вместе с тем — никогда не найти. Творитель?.. не уверен. Я ошибался прежде.

Она улыбнулась. Мужчина, который был Лучом и её учителем, закрыл глаза.

— Я не ожидал встретить кого-то, кто сумеет настолько понимать меня. А не будь ты девушкой… Боги безмерно добры ко мне.

— Из-за Ступеней? Девушек не ведут по Ступеням — поэтому?

Вэй’Каэрин молчал. Кружева слепили ей зрение Чар, золотисто и пламенно соглашаясь.

— Я хочу быть магистром, милорд.

— Зачем?

Чтобы убить его раньше, чем это сделаешь ты — и никогда себе не простишь, — пытаясь сотворить из него Пламенеющего.

— Чтобы мой голос был слышен не только в кружевах. Мне не нравится эта идея о слишком тонкой связи с Сумраком. По-моему, пока не поздно, стоит сплести связь покрепче. А кому, если не магистру?

— Наши слова в Сумраке рокочут громом лишь в сказках, которыми пугают маленьких Рыцарей.

— Но во власти магистра заставить Поле завершить и громом, и молнией каждое его слово.

— Тебе нужна власть? В Сумраке? Диш, я менее всего расположен убивать тебя. Но вэй безумный...

— Не я, милорд. Ну при чём тут власть? Слуги разве властвуют? Их дело — замечать места, где много пыли… той, что застилает свет. И почаще вытирать. А что я сумею, оставаясь лишь вейлени? Ничего.

— Исцелять — это ничего? Ты делаешь меня глубоко несчастным, если всерьёз думаешь так.

— Не так.

Диш поморщилась, злясь на себя за глупый выбор слов.

— Исцелять — искусство сложное и достойное, но не все же созданы быть целителями. И потом… не только телам иногда нужно лечение.

— А ты видишь себя врачевателем всего Тефриана? Смело, вейлени. Или твоя цель — излечить Орден?

Она с облегчением рассмеялась — он, конечно, специально дал ей возможность свести хотя бы часть всего этого к шутке. И вовремя: фразы и мелодии их обоих становились уже чересчур напряжёнными.

— От кое-чего я наверняка сумею их излечить. Даже без кружев. Ещё лет пять, и можно попробовать.

Вот теперь он стал успокаивающе привычным — с иронией приподнятая бровь и ехидная усмешка.

— Возвращаясь к вопросу скромности, твёрдо могу обещать: сей недостаток никогда тебя не погубит.

— Вы сделаете меня магистром, милорд?

— Отчего ж не Лучом? — хмыкнул он. — В Сумраке именно Лучи наиболее близки к подобию власти.

Дай мне умения магистров, а чёрный с золотом плащ я возьму и сама. Я даже знаю — у кого.

— Магистр обязан работать с Полем. Не просто слушать и плыть, как вейлины, в сплетениях кружев. Держать Поле, Диш. Хранить его цельным. Нити всякой ткани ветшают и рвутся, а эта ткань — словно единственный плащ странника, долгие годы не видавшего людских жилищ. Ты знаешь о Войне Чар?

— И зачем нам Поле, — девочка глядела на Луча с упрёком, — и Чар невидима, а Сумрак не Мерцанье.

— Сарказм и оскорблённый вид здесь неуместны. В этом вопросе я сам весьма далёк от знания. Война Чар — самая странная и тёмная тайна в истории Тефриана. И запомни: того, что я расскажу, ученикам до седьмой, а часто и после, не говорят. В их интересах.

Диш сузила глаза, вся обращаясь во внимание.

— Война не только погасила Созвездие. Похоже, она задела и Поле. Слишком многие ушли, передав лишь часть знаний, а следы в кружевах неясны и допускают разные толкования, но вот два факта: нигде до войны нет ни намёка на ненадёжность Поля — а вскоре после неё появляются семь Ступеней Боли.

Диш тщательно пригладила волосы и расправила фартук. Раньше эти секунды спасали. Не повезло.

— Простите, милорд, я не понимаю. Мне казалось, Ступени нужны, ну… вроде как тренировка чести.

— В таком случае, чем объяснить отсутствие Ступеней при обучении женщин? Тебе чести не надо?

— У меня уже есть, — вспыхнула она. — Но кто будет проверять её на прочность? Женщин не обижают.

— Поверхностно и наивно. Не только те, кто обижает, могут столкнуть нас с угрозой лишиться чести.

— То есть, милорд, — она надеялась, что всё-таки ей удалось скрыть гнев и казаться спокойной, — нас не ведут по Ступеням из-за слабости, а потом считают нашу честь недостаточной для магистра?

— Тогда, — холодно сказал Луч, — тебя бы тут не было. Магистру надо чести не больше, чем вейлину. Вейлины не менее достойны, и не менее талантливы зачастую, и тех, кто желает видеть в них низших, я учить не буду. Ни-ко-го. Какого бы горя мне это ни стоило. Надеюсь, тебе всё ясно?

— Простите, милорд, — пробормотала она, глядя в пол и задыхаясь от стыда.

— После того, как проведёшь два дня в этой комнате, не двигаясь и размышляя о способах измерения чести.

Она порывисто кивнула, не поднимая глаз. Что угодно, только продолжай, не уходи сейчас!

— Смотри на меня.

Она сумела. В сравнении с тем, что он уйдёт, даже это было менее страшно.

— Ты понимаешь?

Изумруды вонзились в неё, обжигая, но она смотрела, молча говоря: да, да, не уходи.

— Ладно. Вернёмся к Полю. Итак, уцелевшая Звезда создаёт Ступени. Объяснение «тренировка чести» всем понятно — после войны, затеянной, очевидно, теми вэй, кому чести не хватило. Стремление выделиться, доказать свою отвагу и достойность, которое наши мужчины впитывают с детства, также чудесно сочетается с идеей Ступеней. В итоге семь веков Звезда кого-то убивает, Орден считает нас жестокими любителями пыток, а желающих стать вэй всё меньше, но безупречное понимание чести стоит того, а?

— Конечно, милорд...

Внезапное осознание, что она — снова не провинившийся ребёнок, а ученик, и Каэрину от неё нужно не робкое согласное блеяние, а обдумывание и серьёзные ответы, встряхнуло её: конечно? Всякие наказания он отложил на потом, отчего же тон такой ледяной и опасный? И Кружево, как дым, щиплет глаза… Сердится. И горечь. Не из-за неё, значит...

— Милорд, а по-вашему — нет?

— Ох, Диш, ты не хочешь думать, а ведь умеешь. Зачем я спрашивал тебя, нужна ли честь вейлени?

— Без Ступеней… — она потрясённо уставилась на магистра, едва не ляпнув вслух: и это вы говорите?

— Наставник Детей Боли подводит тебя к мысли о ненужности Ступеней? — Каэрин безрадостно усмехнулся. — Нет, к сожалению. Но ты почти угадала: если заботиться лишь о чести, без них вполне обошлись бы. Обходимся же, обучая вейлени. Вспомни: я сказал, когда они появились. А ещё?

— После войны, и у вас из этого как-то вышло, что Поле тогда повредили. Но тут я совсем не поняла.

— Магистры постоянно укрепляют Поле, иначе оно давно бы растаяло. Но делать это сами мы не способны, как нельзя шить нитью без иглы. Наша «игла», дополнительный источник силы — Камень-не-Чар. Вернее, особое кружево вокруг него. Вплетая его в своё, магистр создаёт нечто вроде вуали Чар и окутывает ею истончившиеся нити Поля, и она восстанавливает их. Но это больно, Диш. Очень больно.

— Как нырять?

Что нырки болезненны, ей всегда казалось; и лучше узнать сейчас, чем на практике.

— Нет, ничего похожего.

Однако порадоваться она не успела.

— Намного хуже. Ту боль ты вынесешь.

Диш молчала, сосредоточенно сопоставляя факты. Поле. Война. Ступени. О да — всё совпадает.

— До войны Камень так не использовали?

— Никак, судя по следам кружев. Разве что изучали. Я знал, у тебя хватит ума догадаться.

— Поле было прочным!

Её переполняла ярость в адрес передравшихся идиотов, которые не только лишили страну Созвездия, но отвечали за страдания всех последующих вэй в течение семи веков — и её, Диш, кажется, тоже.

— А Ступени нужны вовсе не из-за чести, а чтобы научить не умирать от боли. Милорд, да?

— Мне не придётся возвращаться к вопросу, отчего девушки не делаются магистрами?

— Не придётся.

Ей хватило смелости положить руку на его пальцы: камни колец были холодными под ладонью. А пальцы — тёплыми.

— Просто помочь мне сделаться им, и всё. Милорд мой магистр.

— Кем ты считаешь меня?

— Но я могла бы? По силам и таланту?

— У двери будет очередь из желающих бросить Вызов, а когда меня убьют, останешься без учителя.

— Ну, тогда меня кто-то другой возьмётся доучить. А вроде бы убить в поединке Луча невозможно?

— Ещё «вроде бы» у нас нет ни тайных магистров, ни открытых с полным исходом. Не стоит слишком полагаться на «вроде». А для ученика нет беды хуже, чем новый учитель, и не «вроде», а совершенно точно. Хватит шуток, Диш. Мы с тобой не одни в мире. Звезда не рискнёт доверием людей ради желания вэй. Пока лишь Орден считает Ступени пыткой, ещё ничего; но вести девушку тропой боли — этого никто не простит. Не только меня, всех магистров возненавидят; и где нам брать учеников? Нет.

— А зачем им говорить? Я просто ученик. Кому придёт в голову подозревать? А к Звезде я приду уже после испытания, и негодовать будет поздно и глупо. Не девочка, которой сделали больно, а магистр.

Он мягко высвободил руку и сжал её запястье, внимательно глядя в требующие фиалковые глаза.

— Ты не знаешь боли. А если я начну, то не смогу повернуть назад. Всё сложнее, чем ты думаешь.

— Если я начну, никто и ничто в мире не вынудит меня поворачивать. Я хочу быть магистром.

— Ты ребёнок, но получишь больше, чем я, а даже мне это непросто. И если сорвёшься, всё кончится.

— Сумрак всего-то.

Она усмехнулась: дерзость и удача пьянили её.

— Не сорвусь. Мы будем рядом в Зале Созвездия.

И рядом всегда, и все будут нам завидовать.

— А потом можно стать и Верховным.

На губах её магистра заплясала озорная улыбка. И взгляд был полон озорных отчаянных искорок.

— С твоим размахом ты должна невыносимо жалеть об отсутствии Созвездия. Тогда был такой статус — Джэйс, на хиан-эле значит «озаряющий». Верховный магистр Созвездия. Тебе бы как раз подошёл.