Глава 2. Чар-вейхан

— Пройти б Джалайн поскорее. — Вил глянул на друга: — Ты всё молчишь. С утра двух слов не сказал.

— Я думал, болтовня мешает тебе… в кружевах.

— Если я в кружевах, слова Сумрака не могут мне помешать. А знаешь, у тебя губы шевелились. Как у мамы, когда она стихи складывала. И молчаливой тоже делалась. И ты, может, стихи сочиняешь? Не их ли пел на нашей полянке? Красивые песни, и голос у тебя красивый. Ты пой почаще. — Он вздохнул. — Странно я себя чувствую в Поле Трента. Прямо тянет к нему… ты держи меня покрепче… Да нет!

Он рассмеялся: друг стиснул его руку.

— Не так, Рыцарь! Рукой вэй не удержишь, если решит уйти. Держи голосом, говори со мной, не молчи! Ну вот расскажи — о чём ты думаешь с таким мечтательным видом?

— Да тебе неинтересно, — смутился юноша. — Просто фантазии… глупости.

— Ох, Энт. Коли фантазии глупость, так я с рожденья дурак. Я в твоих фантазиях глупого не увижу.

Энтис покраснел и принялся вспоминать свои лесные грёзы. Вначале — запинаясь через слово; потом увлёкся и заговорил складно, как дома, когда малыши вечерами сбивались кучкой на его постели и по полночи упрашивали рассказывать ещё… А Вил свистел, и непонятно было, слушает ли вообще.

— Тебе смешно, наверное? Глупости, я предупреждал.

Вил на ходу резко обломил ветку с орешника.

— Смешно бывает, как говорят, одеваются, поют — делают Сумрачные вещи. Но мечты из Мерцания… пусть причудливые, странные, я никогда не стану смеяться! — веточка с треском сломалась в его руках. — Мама говорила, настоящие желания сердца всегда сбываются. А тебе нужны странствия, подвиги и прекрасная принцесса? — он улыбнулся: — Странствия уже были. И злодеи, и книги из легенд, и тайны…

— А принцессу? — жалобно протянул Энтис.

— О чём речь. Десять принцесс, Энт. Куда ни придём, все девчонки глаз с тебя не сводят.

— Не выдумывай, — пробормотал юноша, мгновенно заливаясь краской.

— А то нет! Помнишь сестрицу старосты в Ястребках? Глазки тебе строила — вся деревня любовалась! — и поспешно отскочил от друга подальше. — Правда, не раскрасавица, да и не девчушка, но кому что нравится, кто и носы вроде сливы любит, тебе видней… Энт, не сверкай так глазами! Перепугаешь меня до смерти — а Первая заповедь? — и, не выдержав, прислонился к дереву и расхохотался.

— А обещал, — с укором заметил Энтис, тщетно пытаясь не улыбаться. — Не будет он смеяться, как же!

— Не над твоей сказкой. — Вил сразу стал серьёзным. — И насчёт желаний я не шутил. Что необходимо тебе, без чего ты никогда не будешь счастлив — непременно придёт. Я хотел пробудить Дар, — и найти тебя, но этого я тебе не скажу. — И ведь получилось. Уж коли мои мечты сбываются, твои сбудутся и подавно! Геройские подвиги — не знаю, мы ж не в Тёмные дни живём, а принцессу точно найдёшь. — Он легонько потянул друга за золотистый локон. — Спасёшь её от чего-то ужасного… от бешеного бира, к примеру, или жука с платья стряхнёшь… и она будет самой красивой и чудесной девушкой в Тефриане.

— И нужен я ей буду, как пню сапожки. И её возлюбленный придёт меня благодарить. Что тогда?

— Скажешь богам спасибо, — усмехнулся Вил, — сразу всё и ясно, а то бы надеялся попусту. Знаешь, не верю, будто найдётся девчонка, которая сумеет в тебя не влюбиться. Особенно если ты её спас.

— Даже от жука?

— Даже от крохотной букашечки! — заверил Вил. Энтис улыбнулся. Конечно, всё ерунда, Вил это не всерьёз… но какая приятная ерунда! Он шёл меж цветущих яблонь, осыпающих его ароматным белым дождём, и представлял себя героем, храбрым спасителем Тефриана: все приветствуют его, а он идёт по устланным алым бархатом ступеням дворца, где ждёт награда драгоценней почестей и славы — подруга, любящая и ослепительно-прекрасная. И сегодня, в день его победы… нет, ночью, в сиянии звёзд…

Тем временем Вил ушёл с тропы в заросли и вдруг коротко вскрикнул, будто ему зажали рот. Энтис рванул меч из ножен и кинулся к другу — и замер, налетев на него с разбегу и едва не уронив… на неё.

Она лежала, закрыв глаза. Рваное платье едва прикрывало стройные босые ножки… вообще-то оно напоминало старый мешок, который давно стоит выбросить. А нежное личико вполне могло мелькнуть в окне кареты Вершины, и обнажённые руки — тонкие, изящные, и белая кожа, явно не привыкшая к солнцу… нищенское платье выглядело на ней более чем странно. Но удивительней всего были волосы — красное золото, пропитанное огнём. Они запылились, на концах слиплись в тонкие сальные хвостики, но это Вил заметил потом — сейчас видел лишь красоту огня, разлитого по плечам, груди и траве вокруг головы, багрового огня из самого сердца костра, умирающего на обгорелых ветвях… Они смотрели на неё, не в силах отвести взгляд, — Вил с рукой, прижатой ко рту, и Энтис, крепко стиснувший его плечо.

— Это было очень красиво, — тихо сказал Вил, — её волосы, но живые. На солнце, как в золотой пыли…

— Она умерла? — прошептал Энтис, встал на колени и робко потянулся к ней, словно боясь коснуться.

— Н-нет, но… Не трогай её!

Энтис вздрогнул и отдёрнул руку.

— Чар-вейхан… — Вил на миг закрыл глаза. — Возле неё оставаться опасно. Пойдём, Энт. Пожалуйста!

— Ты шутишь? Бросим её тут без сознания? — голос его друга похолодел. — Принеси воды поскорее.

— Трясины, — выдохнул Вил. Но если других слов на ум не приходит, и как быть дальше, понятия не имеешь, то лучше просто делать, что велят. А всё было так хорошо! И Книга его отпустила, и кружева поют ясно… и Энт не в замке, а с ним. А теперь?!

Надо его увести… Заставь-ка реку течь в гору! Он не уйдёт, и я тоже, и это конец, конец нам обоим. Я себя-то не могу защитить, как мне защитить его?

На коленях, с поникшими плечами и бледным лицом, Энт был вылитый Шер — король, погибший от рук предателя… Вил смутился и поспешно сунул ему котелок. Вода щедро плеснулась на девушку.

— Ой… Я не нарочно, честное слово.

— Даже от холодной воды не проснулась! — Энтис печально вздохнул. — Что же нам делать, Вил?

— Оставить её в покое и идти отсюда. Вейхан будить — себе дороже. Пошли, боги о ней позаботятся.

— А звери?!

Вил беспомощно терпел его взгляд, чувствуя себя в цепях и раздетым.

— Или она сама умрёт, она же больна, ты не видишь?! И ты сможешь уйти и потом жить спокойно? Тебе её не жаль?

— Тебя мне жаль. Не слыхал о чар-вейхан страшных сказок? Не знаешь, отчего у нас почти нет вэй?

— Почему нет? А Звезда?

— А в Звезде иной магистр того не умеет, что до войны Чар ученик вытворял. Они только слушают мелодии. Скользят в кружевах, поют их голосами. А прежде вэй создавали кружева… даже изменяли. Наши лечат да тучки гоняют — а те властвовали над всем Сумраком. Подлинное могущество, Энт. И оно потеряно, Багровые Годы его уничтожили, вместе с Созвездием. Наверно, его и не будет уже никогда…

Энт глядел так испуганно, будто он не просто о тех вэй рассказал, а в одного из них превратился.

— Ты вообще о Созвездии знаешь? В замке книг тьмища, сам же хвастался. Ты их иногда-то читал?

— Там не говорилось о тайнах вэй. Но я читал, в какие трясины может завести тоска о власти. И ещё, что вэй любят лишь Чар, а на людей их любви не остаётся… — Энтис помолчал. — Кто это — чар-вейхан?

Мерцанье, ну кто потянул меня за язык?! Думал, он поплачет с тобой об утерянных знаниях, Вил? Идиот. И о ней тоже нашёл что ляпнуть — и захочешь глупее придумать, да некуда! Чар-вейхан…

— Давным-давно, — начал он, — владели некие люди особенной силой, и не песнями были им кружева, а глиной в руках. И звались чар-вейхан, и были прекрасны, и кто их видел, лишался покоя, а взор их вонзался стрелой, рождая великую страсть, и не знал защиты от стрел никто в мире Сумрака. Но злым даром была та страсть: не нежности и единства искали они в любви, а лишь живого огня, горящего в любящем сердце; и как дитя пьёт молоко матери, пили огонь, и он питал их души и множил их власть. А души их были пусты и бездонны, а сердца их были из камня. И огонь обращался в пепел, и уходили чар-вейхан, и разжигали новый огонь, и вновь выпивали до дна. И в тоске умирали те, чьи души как вода, а воду иссушает солнце. И льдом и гранитом делались те, чьи души как земля, а землю выжигает пламя. И теряли рассудок те, чьи души как ветер, а ветер становится бурей, разбиваясь о скалы. И горька была участь тех, чьи души как пламя: пылал в их крови яд чар-вейхан, обращая в рабов навеки.

— В рабов навеки, — тихонько повторил Энтис, не спуская глаз с бледного личика девушки.

— Сказкам верят лишь глупые менестрели, а не дети Ордена? — с иронией протянул Вил.

Боги, пусть разозлится! Не могу спорить, когда он глядит так растерянно. Сейчас будет лепетать, запинаясь: не сердись, я не хотел обидеть, прости… Стоит нахмуриться, и он выдаёт эту чушь — на всякий случай, чтоб чего не вышло… как я когда-то. Здорово ты его приучил, Вил. Молодец. Так и надо с друзьями!

Как объяснить? Её не спасти, а меня ты погубишь… а мне лишь недавно понравилось жить. Какое синее небо в эти дни!.. и росинки на листьях дышат радугой, и рождается столько песен, и мелодии Чар, звенящие тёплые волны, кружат, ласкают… Мерцанье, мне никогда не было так страшно!

— Не сердись. Я не хотел обидеть. Чему я верю, неважно, просто уйти… слишком больно. Как если б тогда упала минела. — Энтис с несчастным видом отвёл взгляд. — А ты поступай, как считаешь нужным.

Если посмею. Ох, мой Шер, я-то не Рыцарь! Ни заповедей, ни дома — только голос, дар и минела. Да ещё — чудом попавшая в руки Книга Семи Дорог… и Энт Крис-Тален. Энт, пока ещё рядом…

— Согреть бы её надо, — пробормотал он, становясь на колени рядом с девушкой и касаясь её руки. — Она такая холодная. Ну чего ты сидишь как камень, давно бы уж огонь развёл…

Они делали всё: растёрли ледяные руки и ноги, смочили губы водой, подожгли олений мох — вонь пошла жуткая, оба кашляли и обливались слезами, но она не проснулась. Вил капнул ей в рот соком неситы. Энтис хмурился, но не мешал: кто ж не очнётся от подобной мерзости на языке! Но нет, не помогло…

— Ещё мы не запихивали её в костёр. — Вил с отвращением покосился на тлеющий мох. — Попробуем?

Энтис медленно сосчитал про себя до десяти и разжал кулаки. Не хватало поссориться из-за шутки.

— Энт, а ты не мог бы помечтать попозже? Или она тебе уже надоела? Правильно, чего зря возиться.

— Тебя и не заставляют, — процедил Энтис. — Отойди и сядь в сторонке. На минеле поиграй.

Вил бархатно рассмеялся. Энтис явственно услышал утробное рычание бира, терзающего жертву.

— В сторонке-то ты уселся, Рыцарь. Понятно, жалеть и вздыхать — оно приятнее, чем ручки пачкать.

— Заткнись, а? — вспыхнул Энтис, окончательно потерявший терпение. — Думай, что несёшь!

— Да, милорд, — промурлыкал Вил. — Ты у нас главный спаситель, а моё дело помалкивать, верно… Ну и как мне оживить её для вас, милорд? Что же вы молчите, милорд? Неужели вы не знаете, милорд?

— Если ты… — Энтис перевёл дыхание. — Да, я не знаю. А ты?

Бир притих и легко отпрыгнул назад на мягких лапах, мирный и ничуть не жаждущий крови.

— Возможно, но долго. Ну, или так… — и ладонью ударил её по щеке, а дальше была тьма с цветными узорами, голова болела, и очень болела челюсть, и лениво текли мысли: я до вечера не смогу жевать, ну почему он всегда бьёт так сильно, а если я потребую платы?.. а если я отвечу силой Чар, что тогда?

— Ты… как ты посмел?!

— Дурак, — вздохнул Вил. — Так в сознание приводят. Ну ясно, где уж тебе догадаться! Я просто люблю бить девушек по лицу. Можешь продолжать, но потом сам потащишь и мешок, и свою девчонку.

Энтис встал и прижался лбом к вязу. Если в ярости теряешь и самообладание, и разум, оскорбляешь друга и прекрасно знаешь: ты на его месте не простил бы… Вил запретил упоминать о плате, чего же он ждёт — слов, виноватых и умоляющих? Обещаний? Да, поверит он теперь твоим обещаниям!

— Куда её тащить? — пробормотал он, с усилием отрывая лицо от вяза.

— Да хоть в наш дом у озера… не тут же нам поселиться!

Вил затаил дыхание, с ледком в животе ожидая споров, — но, слава богам, Энт сказал только, что её-то донесёт, а мешок… и Вил с облегчённым вздохом забросил мешок на плечо. Шли долго (он знал: Энт не рисуется, а наказывает себя за тот удар, и не остановится, пока вовсе не выбьется из сил), и едва в небе блеснули звёзды, лёг и закрыл глаза. На Энта сейчас смотреть не стоит: сделает вид, что ничуть не устал, а не выйдет — расстроится…

Наконец-то чёртов Джалайн позади! Но близко, идти бы и ночью, летом ночи светлы от звёзд… Что думает Энт о нём и чар-вейхан? Мог и принять всерьёз, сам-то верит в Алфарина… Но нет, не Рыцарем надо быть, а полным идиотом, а Энт далеко не дурак. Чар-вейхан — и девочка в лохмотьях! Смех один.

И, значит, попытка прикинуться ребёнком, верящим в сказки, провалилась с треском. И неприятной беседы не миновать. А потом? Гнев, новые пощёчины? Осыпающиеся в траву осколки доверия…

— Энт, ты спишь?

— Нет, — тихо сказал голос из темноты.

— Забудь. Я ведь сам напросился. Любого можно довести, если постараться. Ты ещё долго терпел.

Энтис прислонился щекой к его плечу, и несколько секунд Вил не думал ни о чём — просто грелся в тёплом дыхании друга.

— Я так всегда… если путь в тумане, пугаюсь и начинаю кусаться. Ядовитыми зубами, как мрики. И не хочу, а само с языка лезет… тебе не понять, ты не привык бояться.

— Да, уж если я боюсь — с моего языка ничего не лезет. Он тогда вообще отнимается. И всё остальное заодно. Вил, ну что ты говоришь? Привык бояться — ты? А игры с кружевами? А степь… и наш эллин?

— У меня выбора не было. Это ж разве смелость? Отчаяние разум мутит, а безумцы-то все смельчаки.

— Не только они, Вил. Я никогда не видел тебя в отчаянии. И напуганным по-настоящему — тоже.

— А ты присмотрись, — усмехнулся Вил. — Может, и разглядишь.

Энтис привстал, опершись на локоть, и с серьёзным видом отвёл с его лица растрепавшиеся волосы.

— Не вижу.

— Это тебе темно. Меня-то видишь?

— Тебя — да. И темнота ни при чём. Нельзя увидеть то, чего нет. Любишь ты на себя наговаривать!

Вил закрыл глаза. Мягкая прядь возле губ… Давиат разгневалась на меня, а я лишь коснулся платья. А что сделаешь ты, мой Шер, увидев наконец правду: мою трусость и молчаливую ложь о том, в какой мы опасности, а ты так рядом и веришь мне без сомнений, и отчего же вкус твоих волос горчит, как несита, на моих губах…

А Энт уже глядел не на него, а на девочку. И думал, ясно, только о ней! Говорил с ним, а в это время гадал, как её будить… Вил глотнул. Нет, всё нормально, всё в порядке, у него абсолютно всё в порядке!

— Пойдём, Энт. Прямо сейчас.

Ради Мерцания и Света, просто послушайся и не расспрашивай!

— Ночью?! Чтобы в болоте утонуть?

— Не плачь, не утонешь. — Он встал и потянулся, закинув руки за голову. — Я знаю дорогу.

— Всегда ты её знаешь, — восхищённо и с долей зависти заметил Энтис.

— Я же вэй. Идём… только искупайся вначале, а то несёт от тебя горелым мхом, как от помойки. От меня, небось, не лучше. Может, она уже и очнулась, а от нашего аромата снова сознание потеряла?

Нести её было ужасно неудобно: длинные волосы так и норовили хорошенько запутаться в ветвях и собрать побольше паутины и репейников. Энтис прилагал неимоверные усилия, чтоб уберечь девушку от таких «украшений», но безуспешно. Единственное, чего он добился своими манёврами, — измучился так, что всё болело и дрожало, и он решительно не понимал, почему и сам не падает, и её не выпускает из рук. Хорошо ещё, можно не тратить сил, пытаясь сберечь её платье! Если б она уснула в красивом наряде, а проснувшись, нашла его изорванным в клочья, вряд ли это обстоятельство расположило бы её к спасителям… нет, конечно, он хочет помочь, а не получить благодарность! Но если бы она вообще не пожелала благодарить, не ощутила к нему никаких тёплых чувств, одну досаду из-за его неловкости… но, к счастью, ничего, достойного сожаления, он не испортил. Когда он взялся тащить сей шедевр портновского искусства по негостеприимным зарослям Лойрена, портить было уже нечего. Вот только её чудесные волосы… но колючки можно осторожненько отцепить, пока сознание к ней не вернулось, а паутину, мушек и прочее снять с волос такого цвета легко, да и распутать и расчесать — дело нехитрое…

Вил не останавливался, пока он не просил, и на вопросы сил не было: он засыпал, едва опускался на землю. И почти сразу, ему казалось, Вил будил его, и он со вздохом вновь поднимал девочку на руки…

И идти, идти — без намёка на тропы, по краю грозно чавкающих под ногами трясин, сквозь заросли крапивы, терновника и прочих хищных растений. Слава богам, Вил свернул узлом и закрепил веточкой её волосы, и они больше не цеплялись за всё подряд, невероятно затрудняя и без того нелёгкую задачу — продираться через непролазную чащу со скоростью вспугнутого оленя, пытаясь не поранить нежную девичью кожу. На свою кожу, не говоря уж об одежде, он давным-давно махнул рукой: штаны и рубаха превратились в клочья, и только чудом некоторые из них с него не падали, а всё тело украшали порезы и ссадины — столько, что даже Вил, когда лечил его силой Чар, казался озадаченным.

От «дома» до загадочной находки шли они неделю — и ничуть не медленнее, чем обычно; обратно же вернулись всего за три дня. А потом Вил сказал: то был путь сквозь Сердце Лойрена, которое считается непроходимым и для людей смертельно опасным…

Он лежал у озера, глядя на сочную зелень листьев на фоне вечернего неба. От одежды почти ничего не осталось, а где взять новую? Даже и белый плащ (единственная вещь, не похожая на рваную тряпку) никого не убедит, что он Рыцарь. И выйдет хуже, чем с тем торговцем: ударить он не позволит, и ему дадут, что попросит, но… из страха: примут за разбойника-бродягу. А в Эверн не сунешься: Рыцаря, который явился на порог в таком виде, непременно захотят отвезти в замок. А он откажется, и тогда не избежать расспросов. А отвечать нельзя — сплошь чужие секреты, а таиться, когда просишь о помощи, оскорбительно… А Вилу не до него, Вил с утра пропадает в лесу, ищет травы для целебного снадобья. Остаётся лежать и загорать на солнышке. А что ещё он может? Ну, силки кроличьи проверить, рыбку половить, ягод насобирать. Да вот ещё посуду грязную почистить. На всё более серьёзное он не годен…

Он лёг на живот и уткнулся лицом в скрещенные руки. Давиат, я так устал! Дома, по крайней мере, я знал правила игры, я не чувствовал себя то совсем беспомощным, то дураком… а кто я, как не дурак, если пытаюсь войти в сердце вэй! Я навсегда изменил свою жизнь… ради друга? Да он ко мне привык, только и всего! Просто согласился терпеть. Я навязал ему дружбу, которой ему не надо… как год назад навязался сам. Что за счастье я принёс ему — проклятое пробуждение?! Что я сделал со своей судьбой?

— Энт… — ладонь Вила приятным холодком легла на его спину. — Не сейчас. Пожалуйста.

— О чём ты? — Энтис удивлённо повернулся к нему.

— Сейчас не уходи.

У него перехватило дыхание.

— Ты хочешь уйти, — медленно сказал Вил, — если Рыцари ощущают… — он опустил голову. — Но хоть три дня… всё-таки ты мой друг. Это нечестно, я знаю. Мне это вовсе не нравится. Ты можешь обещать?

— Что? — выдавил Энтис, оглушённый потоком бессвязных слов и уже всерьёз перепуганный.

— Что ещё три дня не уйдёшь. Обещаешь?

— Да. — Он поднял лицо друга за подбородок, чтобы увидеть глаза; тот не сопротивлялся. — Конечно.

— Спасибо. — Вил сильно прикусил губу. — Я объясню… попозже. Поможешь с травами разобраться?

С травами разобраться было куда легче, чем со странными речами Вила: в них-то не было загадок!

— У меня на них память, как решето. — Вил вздохнул. — Мама часами заставляла повторять. Стихи, легенды — это мне запросто, а тут… Зачем травкам такие чудные имена? Есть же обычные. Вот, — он ткнул в лиловый цветок с пурпурными тычинками, — огнёвка. А она звала — айт’сельн. И не выговоришь, пока язык в узелок не завяжешь!

— Аэт’сейльн, — поправил Энтис, — «глаз ночи» на хиан-эле, на нём все старые книги написаны. — Он сложил пушистые листики в кружку и прижал камушком. — Как же ты собирал, если названия позабыл?

— На вид-то я хорошо помню. Тот рыжий корешок час держат в соке… алис, кажется. Я покажу…

— В соке листьев алайэс, смешанном с двумя частями горячей воды. Листья вон, в кружке с камнем.

— Так ты рецепт этот знаешь? — протянул Вил, убирая из голоса все оттенки чувств. Энтис кивнул.

— А вот откуда твоя мама узнала? Он же из Ордена. Из тех, что никогда не покидали стен замков.

— Травники не только в Ордене есть.

— У них свои секреты. — Энтис растёр в ладонях бутон. — В замки люди шли не только за Светом, не без причины ведь менестрелей… — он осёкся, виновато глядя на друга. Тот хмыкнул и поднял брови:

— И за эллин мне надо благодарить пра-пра-какого-то дедушку, который спёр этот рецепт из замка? — он холодно усмехнулся: — Надеюсь, то был не мой папаша собственной персоной, мама воров крепко не любила. Ты давай растирай, на меня после налюбоваться успеешь! И вообще, готовь сам это пойло, раз такой умный, а я спать хочу. Ты тут загорал, а я с рассвета по лесу лазил! — лёг к другу спиной и тихо, но вполне разборчиво пробормотал: — Как болтать, он первый, а как до дела дойдёт… Рыцарь!

Энтис стиснул зубы и яростно набросился на бутоны. К счастью, растирать требовалось тщательно, чтоб не осталось ни комочка, — за такой работой, как в тебе всё ни кипит, поневоле успокоишься! А Вил очень устал, глупо принимать его выходки всерьёз. И, в конце концов, то был ответ на ранящие слова, сам и виноват… Он глядел на девочку и думал, что её, как Вила когда-то, нёс по лесу на руках… и какие загадочные нити связали с ними Энтиса Крис-Талена, и куда заведёт его эта странная связь?

Они вливали несколько капель в приоткрытые губы, ждали, вливали снова. Иногда им казалось… но нет, это по её лицу скользили тени от листьев. Вил незаметно для друга лизнул снадобье — солоноватое, как кровь во рту в дикой степи, — но зачем, сам не знал. Может, пытался хоть чуточку сблизиться с нею, закрытой от мира, соединить их невесомой ниточкой-паутинкой из вкуса солёной влаги на языке?

Сумерки окутали лес синим покрывалом. Энтис сидел под вязом, обхватив колени руками и глаз не сводя с девушки, и выглядел несчастным, как ребёнок, впервые в жизни кем-то обманутый. Не выжить тебе в этом мире, печально думал Вил, если невозможность спасти причиняет тебе такую боль. Всего лишь девочка, которая не проснётся, ты даже её не знал, ну разве не мелочь, мой Рыцарь! Ты мог тогда просто пройти мимо… и прошёл бы, если б я умел сперва думать, а потом издавать звуки! Ты смотришь так, словно вот-вот заплачешь. Как жестоко тебя обманули — мудрость Ордена, судьба, всё против тебя. Бедный Энт, а я-то как тебя обманул. Обещал принцессу — а мы нашли её спящей сном смерти!

Её волосы… их хотелось коснуться — всякий раз, как взгляд падал на красно-коричневое с золотым отливом великолепие. Он выбирал из них всякий лесной мусор, а Энт улыбался благодарно — решил, что это его от хлопот избавляют… а ему просто было приятно. А когда Энт заснул, долго искал в траве белый тальник, соком которого споласкивала волосы мама. Со своими-то и дешёвым мылом обходился, с ними и без того хватало хлопот… давно обрезал бы, если б не мама: ей нравились они длинными, вьющимися по спине, она говорила, таким впервые увидела отца… А у девушки волосы от сока стали мягкими, густо потекли по рукам — дорогим шёлком, свежим мёдом, расплавленным золотом. Знакомый с рожденья аромат едва не заставил его зарыдать, он растирал тальник в пальцах и навивал на них пряди, вдыхая мамин запах… вдруг смущённо подумал, что играет с ней, как дитя с куклой, поспешно провёл по каштановым волнам Энтисовым гребнем и заплёл в две толстые косы, доходящие до тоненькой талии.

…Сейчас, в ночи, она казалась мертвенно-белой, нездешней окончательно, а вот косы были живыми. Вил почти не сомневался в исходе — но так хотелось верить! Во всемогущество обыкновенных травок, в обман чувств Сумрака и Мерцания, в чудо… Но чуда не вышло. Можно ждать всю жизнь и глядеть на неё, пока не ослепнешь, — и ничего не изменится: она останется застывшей в шатком равновесии меж Сумрачным миром и тёмной неясностью смерти… или умрёт. Мягкие волосы смешаются с землёй и обратятся во прах, его пальцы не окунутся в шёлковый медовый поток больше никогда…

И никогда не забуду его глаз обманутого ребёнка. Пусть он не узнает, не поймёт, но я-то знаю! Это не уйдёт: мог рискнуть, мог попытаться спасти…

Трясины, я не Рыцарь! И не герой. И если б не дар — сумел бы я вытолкнуть себя на дорогу? Или так и лил бы слёзы в кустах, глядя, как те уроды мучают моего друга? А она даже и не друг… и мой дар ей наверняка не поможет… Отлично! Лежи в кустах, малыш, на большее ты не годен. Уж тебя-то никто не упрекнёт в безрассудной отваге!

Золотистые локоны Энтиса стали пепельными во тьме. Вил на ощупь обрывал лепестки ромашки и по-детски гадал: радость — несчастье… рискнуть — оставить всё как есть — вывалить на Энта всю правду и поступить, как он скажет… Проклятие, нет! Решать тебе самому — и платить будешь ты один. В какой трясине тебе ни вздумается утопиться, но сделай это так, чтобы себя он ни в чём потом не винил!

— Рыцарь, ты всю ночь собираешься тут сидеть?

— А как же? Она откроет глаза во тьме, среди леса… нельзя, чтобы ей показалось, будто она тут одна.

Если бы Энт сейчас на него взглянул, он бы рассказал. Он бы просто не сумел удержаться!

— Энт… а если ей эта штука не поможет?

— Попробуем другие. Сейчас, слава Мерцанию, хорошее время для трав.

— И для смерти… — Вил прикусил губу. — В замке много книг о врачевании, которых ты не читал?

— Да, — с напряжённой ноткой отозвался юноша. — Порядочно.

— Почему бы тебе не отнести её в замок, Энт?

Его друг упорно не желал смотреть на что-либо, кроме девушки.

— В ближайшие два дня потому, что я обещал тебе не уходить.

— А когда два дня пройдут?

— Когда они пройдут, — сказал Энтис, — можешь спросить ещё раз.

И ушёл в темноту, оставив ему ясное ощущение, что его пинком скинули в ту самую грязь, откуда год назад зачем-то извлекли, помыли и позволили вообразить, будто она навсегда в прошлом и забыта. Чем он себя возомнил, что обзавёлся привычкой так высоко держать голову? Да, Энт ему друг… но и Рыцарь тоже. А кто он — после пробуждения? Минелу, по крайней мере, он носил открыто! А дар надо таить, прятаться от Звезды, до последнего вздоха жить в страхе и с оглядкой. И притворяться, притворяться. Да наступит ли день, когда он крикнет во весь голос этому миру, как он ненавидит лгать?!

Он взял конец длинной тяжёлой косы и прижал к щеке. Она всё ещё пахла белым тальником.

* * *

Чар-вейхан — одно из слов, заимствованных из хиан-эле (язык Тефриана до Войны Теней и слияния с Тадниром), а именно сокращённое Чаар вэй’хт аэльнн — «танцующие в кружевах для изменения» или «для управления волей». Принятый перевод — «вэй, властвующие». Неясность рождает слово эльн, коим на хиан-эле звалась и душа — тень Чар, и душа в смысле воля — результат слияния чувств и разума, отвечающий за поступки; а также «душа», обозначающая в речи то же, что «сердце», — способность к любви. Люди прежнего Тефриана, чьи слова имели столь много значений, различали их, по-разному произнося; до нас же дошли лишь книги, а в написании отличия незаметны, и остаётся только гадать, который из множества смыслов был вложен в то или иное слово изначально.

Однако, по моему убеждению, перевод «изменяющие кружева» более верен, и вейхан означает не склонность отдельных вэй к властвованию и подчинению (как навязывают нам сказки), а особый дар, или же особую искусность в сочетании с немалой силой, — некий талант, позволяющий создавать новые узоры и менять уже существующие. Очевидно, подобное уменье делает его обладателя грозным врагом, и будь даже его намерения вполне мирными, опасаться его станут непременно. Эти опасения, разумеется, могли привести к сочинению упомянутых сказок, где вейхан всегда безжалостны и крайне опасны. И поскольку Война Чар шла именно со Звездою Вейхан — причём прекратили её не раньше, чем последняя была полностью уничтожена, — похоже, для страхов и впрямь имелись веские основания.

Более странным кажется мне на редкость малое число сведений о Звезде Вейхан — существовавшей, как-никак, более пятнадцати столетий. Но, помимо сего факта, мы ничего о ней достоверно не знаем. И в сказках (кстати, их не так много) упоминаются лишь сами чар-вейхан — нередко в ряду с Болотником, Ивовой Девой и прочими волшебными, выдуманными существами, — но не Звезда. Побеждённый враг — всегда мишень для насмешек и сплетен, и коль Звезду Вейхан считали вредной или бесполезной, после войны о ней возникла бы масса историй, и хоть некоторые до нас дошли бы. Отчего же их не было?

Возможны два объяснения. Первое. В действительности чар-вейхан существуют по сей день, о чём люди знают (а вэй — нет, а ведь речь идёт о владеющих Чар!) или почему-то считают, будто это так (уже семь веков, и без всяких оснований), и всерьёз их боятся; причём ни мы, вэй, живущие среди них, не видим их страха, ни они на помощь нас не зовут (хоть при любой опасности, реальной или мнимой, именно так и поступают). Второе. О Звезде Вейхан никому из не-вэй известно не было. Допустим, не пользуясь у людей доверием и любовью, вейхан скрывали свою роль в управлении страной. Но тогда непонятно следующее: ни об одной из Звёзд Созвездия (трёх или четырёх, до сих пор неясно — ещё одна загадка!) нигде не упоминалось как об опасной, вредной для Тефриана или творящей какое-то зло. В таком случае, существовало ли это зло вообще? Если да — куда делись любые о нём сведения? А если нет (лично я вполне готов в это поверить) — каковы же были подлинные причины Войны Чар?

Как видим, оба «объяснения» тотчас рождают множество новых вопросов, и ответы скрыты густым туманом. Первое — страх пред вейхан — представляется, как легко заметить, маловероятным. Второе же приводит к ещё одной интересной неясности: где же во время войны был Орден? Вправду ли одна из Звёзд стала опасна Тефриану, или распри в Созвездии к благу страны отношения не имели, всё равно — некие вэй, забыв долг и честь, не оберегали, а губили свой народ, притом рискуя целостью Поля, что, бесспорно, предательство. Те, чья обязанность — защита страны от враждебных вэй, не могли остаться в стороне; однако нет ни единого упоминания о том, что Орден в войну вмешался; а так как длилась она почти три года — вплоть до истребления одной стороны ценою почти полного истощения сил другой — можно с уверенностью сказать: к сей «победе» грозная Тайна Ордена нисколько не причастна.

Интерес к загадкам Войны Теней, пресловутой Тайны и Алфарина неразрывно связан с печалью — разрешить их, по прошествии двадцати трёх столетий, вряд ли возможно без участия Ордена, а на него рассчитывать не приходится. Но непроницаемая завеса, окутавшая Войну Чар, давностью всего семь веков, вызывает уже не печаль, а тревогу. Как известно, в той войне утеряно множество знаний. В то же время — утеряны сведения о Звезде Вейхан (похоже, с историей войны весьма тесно связанной). А Орден, гордящийся точностью своих записей, не предлагает никакого объяснения войны, кроме лепета о злых завистливых вэй, — равно как и объяснения, отчего Орден не прекратил войну немедля, а вместо того обзавёлся Чертой. Всё это слишком явно наводит на мысли о существовании какой-то странной взаимосвязи меж Орденом и Звездой Вейхан, чтобы не встревожиться.

Более всего о вейхан мы узнаём из сказок. Кстати, фраза из легенды «не песнями были им кружева, а глиной в руках» прямо указывает на дар изменения кружев; выходит, автор легенды и правда знал о них немало. Описывают их как властолюбивых, могущественных и необычайно прекрасных людей с особым медно-каштановым цветом волос (полная ерунда; у меня они схожего оттенка, и что отсюда следует? Странный способ сделать вейхан более «сказочными») и глазами, взор коих отнимает волю, подчиняет, вызывая непреодолимую страсть. Чар-вейхан бессердечны и не способны на верность; симпатию же питают (во всяком случае, с виду) лишь к своим спутникам — огромным (разумеется, также волшебным) собакам…

Год 2360 от Озарения.

Из записей Каэрина Рэйла Трента, Луча Звезды Тефриана.