На уроках, среди студентов старше её, но задания понимавших, как правило, хуже, она чувствовала себя уверенно. Здесь она была на месте, и стиралось всё: возраст, тайны в прошлом и её собственные тайные намерения, никто не трясётся за итог её экзамена и некуда полететь в праздник… всё это было неважно в другой реальности — в мире энергий, направляемых её талантом сенса. Она становилась сильнее и защищённее любого из них. Никто не смотрел с сожалением. Никто не звал её «малышкой».
В Ятрине проживание студентов в одном здании, поделенном на много комнат, с самого начала «не задалось»: проводка горела, предметы взрывались, стены рушились, обваливались на головы потолки — не было никакой возможности уберечь юных сенсов от издержек освоения будущего ремесла. Хочешь не хочешь, первому пси-университету пришлось чуть не со слезами уламывать власти на постройку отдельных жилищ — скорее примитивных хижин, чем настоящих домов, но в Допереходные тяжёлые дни никто и не ждал иного. Выбор предлагался простой: или жить без намёка на комфорт (и, кстати, жильё строить самостоятельно — в рабочих руках, по мнению Конгресса, куда сильнее нуждались поля и заводы), или закрывать «взрывоопасный» университет.
А закрыть и без того пытались: неистовствующие адепты всех без исключения земных религий; напуганные перспективой «пси-террора» обыватели; и конечно — все, чья жизнь так или иначе была связана с Космосом, и кто лишился и работы, и части памяти во время Разграничения Люта — великого, спасительного и трагичного деяния сенсов.
Даже когда страсти первых после Разграничения лет поутихли и сенсов начали принимать вполне благосклонно, всё равно злобы и неприятия «колдунам и ведьмам» с избытком хватало. И если бы не мужество и несгибаемая сила воли (или крайняя беспринципность, как кое-кто утверждал) главной «ведьмы», коллеги и соратника Люта Тайгера (и любовницы, по слухам) Кинджейл Келлер, основавшей Ятринский университет, — ему бы не устоять. Кинджейл не только переломила общественное мнение, убедив, что пси-энергия безопасна, выгодна и попросту необходима, не только разработала программу, написала большинство учебников и преподавала сама, но и почти столетие, до самой смерти, носилась по планете, читая лекции, отвечая на вопросы и с блеском отбиваясь от «борцов с магией» — так что к концу её жизни последних почти уже не осталось. «Пламенная Кин», как любила звать её пресса, умирала оплакиваемая, искренне почитаемая планетой, век назад проклинавшей её, — умирала, неразрывно соединив судьбу этой планеты с психосенсорикой. Поговаривали, не обошлось без неё и в загадке состоявшегося через год Перехода...
Теперь, две тысячи лет спустя, когда университетов было целых пять, а Кинджейл и Лют превратились даже для многих сенсов в полузабытую легенду — всего лишь вопрос на зачёте по истории, — крохотные коттеджи студентов были уютны, красивы и отвечали всем требованиям современных технологий. В частности, надёжно защищали от любого способа вторжения посторонних — это Джис особенно ценила.
— Я заходил с утра… хотел поздравить королеву зачётов. Думал, ты встала… ты всегда запираешься?
— Очень мило с твоей стороны. Да, встала. Да, всегда.
Она прислонилась к двери коттеджа, рассматривая симпатичного сокурсника без всякой приязни.
— Ты учишься всё время, а ведь это вредно… тем более, ну, ещё не взрослым. Если хочешь, я могу...
— Не хочу, — отрезала она. — Спасибо за заботу. Напомни потом, когда у тебя будут проблемы с СБР.
— Надеюсь, их не будет.
Юноша помедлил с неуверенным видом, собираясь сказать что-то ещё, но Джис решительно отвернулась и ушла в дом, а поскольку дверь за нею немедленно захлопнулась, ему ничего не осталось, как тоже удалиться. Незамеченный наблюдатель вздохнул и двинулся к коттеджу.
Его — единственного — она впускала. Рейн присел на краешек стола, заслонив собою экран с явно не учебным текстом. Джиссиана вопросительно глядела снизу вверх из кресла, обхватив руками колени.
— Ты всегда так реагируешь на попытки поговорить?
Его подопечная молча изогнула краешек губ в холодную кривую усмешку.
— Сложновато подобным образом расположить к себе кого-то.
— Я собираюсь быть равновесником, а не психотерапевтом.
— Равновесникам не запрещают иметь друзей.
К усмешке добавились иронически вздёрнутые брови над глазами, в упор изучающими его лицо.
— Знаешь по опыту? А твои друзья где же?
Рейн остался невозмутим, напоминая себе: во-первых, ребёнок перенёс тяжёлую душевную травму, во-вторых, эмпаты всегда не подарок, и вообще — предпочтя СБР студентам, он знал, на что идёт.
— Они были и есть. Речь не обо мне. Ты боишься, не хочешь или сознательно решила не общаться?
— А это имеет значение для подготовки в СБР?
— В высшей степени. Работе в СБР уязвимость противопоказана. В отношениях с людьми — особенно.
— Уязвимость? Разве умение ни от кого не зависеть — не сильная сторона?
— Конечно. Как чтение намерений, мгновенная регенерация и желудок, способный всё переварить.
— И независимость — в том же списке невозможностей? Мне непременно надо за кого-то цепляться?
Он ждал, не говоря ни слова, пока маску королевской неприступности не разбил сердитый смешок.
— Рейн, они делятся на тех, кто усиленно жалеет бедного ребёночка, с гордостью собою любуясь, кто из-за тебя мне завидует, и кому абсолютно плевать. Третьи лучше, им хоть веришь. Ты — совсем другое.
— То есть, зависимость от меня ты вынужденно допустила, не доверяя? — уточнил он.
Джис звала этот тон «пантерьим»: мягкий, мурлычущий, зовущий убрать все щиты и пуститься в откровения; и ему не поддаться было куда сложнее, чем держаться подальше от надутых студентов. Пока у неё получалось.
— То есть, мы не связаны, а просто рядом. Ты мой опекун. Я тебя не просила. Я учусь, а не цепляюсь.
— Скажи мне, что ты думаешь о вирах, Джис?
— Сенсы, чья псинэргоматрица нестабильно активна. Предполагается, что они не совсем нормальны. Асоциальны. Не способны считаться с другими людьми, сами себе устанавливают законы. Это теорема Лекса — зависимость того, что называют нравственностью или совестью, от стабильности псина. Псин бывает правильный, а бывает ВР-активный. «Власть-и-разрушение». По первым буквам выходит ВиР.
— Гениально, — похвалил Рейн. — Блестящий ответ умненького и начитанного первоклассника. Джис, моя радость, я просил сказать, что ты о них думаешь, а не процитировать учебник.
— Тогда скажи, что думаешь ты. А я потом повторю.
— Интересное высказывание. Именно так ты намерена ответить комиссии на экзаменах в СБР?
— Комиссии я отвечу так, как ты научишь, — невинно объяснила она. — Ты же знаешь, что им надо.
— Прелестный цинизм истого равновесника. Кажется, ты и без моих подсказок отлично справишься.
— ВР — ерунда, — рассеянно заметила Джис. — Всё началось с Дарта Вейдера. Помнишь Дозвёздную сказку про джедаев? Вейдер, вир — похоже. Зовут же виров Тёмными. А расшифровку после придумали.
Райнел рассмеялся.
— Предложи эту версию СБР, они будут в восторге. Они обожают выискивать в тех годах признаки интуитивного знания о реальности псинов. В комплекте с непременными идеями о Тьме, разумеется.
— На то они и СБР. Почему ты спросил о вирах, Рейн?
— Почему ты не хочешь отвечать?
— Не хочу? С чего ты взял? Пожалуйста. На самом деле, доказательство Лекса очень даже спорное. Сплошь «очевидно, что», а дальше вовсе неочевидное. Никто из серьёзных теоретиков его выводов не подтверждает. В общем, вроде астрологии: учёные от неё плевались, а куча людей верила гороскопам. Вир — просто слово для сенсов-преступников. А что они такие из-за особого псина… ну, не знаю.
— Точно не знает никто. Возможно, наоборот — псин делается ВР-активным из-за особых желаний.
Вид у девочки был умеренно-заинтересованный — примерная ученица старается угодить наставнику.
— Властно-разрушительных? Править миром, делать что хочешь, а всех несогласных поубивать?
— Примерно. СБР появился раньше, чем сложные теории, и у них всё предельно просто: устремления человека напрямую определяют особенности его развития. Ты же читала, как Шерлок Холмс угадывал профессии по форме рук, походке и так далее? Логично допустить, что и «внешность» псина характерным образом меняется, но на неё влияет не род занятий, а чувства и мотивы. И по виду псина можно их установить. Ненависть, например, или жажда мести. Естественно, сенсы с подобным настроем опасны.
— И действительно чувства оставляют такие же явные следы, как в историях про Шерлока Холмса?
— Те следы, вспомни, были столь ясны и заметны далеко не всякому.
— Ну, равновесники ведь сплошь крутые ребята. Шерлок Холмс им в подмётки не годится.
Всё это звучало весело и обыкновенно: нечто среднее между уроком и лёгкой дружеской болтовней.
— По секрету говоря, крутость тут не спасает. Как мэтр и бывший равновесник, могу заверить: если взять наугад сенса и проанализировать собственно псин, с большой вероятностью ни черта не узнаешь.
Джиссиана хихикнула. Рейн на миг поймал её взгляд — внимательный и напряжённый.
— Это не смешно. Сенс, определённый СБР как вир, перестаёт быть сенсом. Вся его жизнь летит под откос. Здесь нельзя ошибаться. Но, к сожалению, только в двух случаях можно наверняка сказать о ВР-нестабильности: когда сенс теряет контроль над пси, за свои действия не отвечает и вообще мало что осознаёт; и когда преступление уже совершено, и всё и так понятно. А заранее найти вира — проблема.
Со стола взлетел пёстрый камешек и лёг девочке в руку. Она задумчиво подкинула его на ладошке.
— А ведь нельзя лишь по недоказанному подозрению цапнуть сенса и провести пси-сканирование?
— Нельзя. Хотя грань между «недоказанным» и «обоснованным» довольно размыта. Моё подозрение, например, проверят немедленно.
— Потому что ты работал в СБР?
— В основном, потому что я тигр-десятка. Ну, и опыт общения с вирами, разумеется.
Он знал, что взрывает бомбу: даже самые невероятные сплетни студентов десятку не упоминали.
— Десять специй? Предел? Но таких всего ничего, и ты сидишь в Ятрине… И они тебя отпустили?!
— Насильно в СБР никого не держат. Тем более, я был агентом, а не просто анализировал и составлял предписания. Я расследовал сам — шёл в разные места, говорил с людьми. Участвовал в арестах. У всех сенсов с нервами проблемы из-за обострённого восприятия, даже при самом мирном образе жизни, а там то и дело окунаешься по уши в ненависть, страх, отчаяние… всегда враждебность, равновесников ведь никакие сенсы не любят, ни плохие, ни хорошие. Вообще с этой работой грязи видишь довольно, чтоб истрепать нервы и не сенсу. Нечестность всех сортов, предательство, право силы, всё продаётся и покупается… и тебя пытаются купить постоянно, а ещё чаще — разрушить псин или убить. Если ощутил, что больше не выдержишь, тебя отпускают. Ещё спасибо скажут, что ушёл прежде, чем натворил дел.
— Пугаешь, да?
— Нет. Пытаюсь внести ясность.
— Пока есть выбор? Но я не передумаю. И ничего нового ты не сообщил. А ты просто устал или...
— Или, — спокойно ответил он. — Я потерял кое-кого… и часть себя. В играх с вирами такое случается.
— Вот и правильно я не лезу во всякие дружбы. Потом не придётся терять.
Зеленовато-синие глаза взволнованно искали в его лице чего-то большего, разгадки туманной фразы, и он видел: это волнение озадачивает её и смущает.
— Сам же сказал, никто не любит равновесников. Ну и я их тоже. Взаимно.
— Ты не равновесник ещё.
— Но буду. А зачем мне надо, чтобы друг меня бросил или мне пришлось его арестовывать?
— Ты не сохранишь сердце холодным, Джис. Нет симпатий — появится другое. Хуже любых потерь.
Она сощурилась. Наконец-то Рейн добился гнева — он вспыхнул с неистовой силой, ярко и ощутимо.
— Хуже не для меня! Что ты знаешь о потерях?
— Более чем достаточно. Не обманывай себя, Джис. Тебя держит страх. Недопустимо для равновесника. Одно дело — не доверять слепо, выучиться оценивать, быть осторожной. И совсем не то — отшатываться от всех без разбора. И во всех в итоге подозревать возможных врагов. Как же ты отличишь настоящих?
— Спасибо, я справлюсь. Буду смотреть повнимательнее.
Во всяком случае, на него она глядела с вызовом и без страха.
— Я как раз и оцениваю. Пока я никому особенно не нужна. Это они меня боятся.
— Немудрено, если учесть твою манеру беседовать, — усмехнулся он. — Тебе это нравится?
— А должно? Но знаешь, я не рыдаю из-за них ночами. Есть проблемы поважнее.
— Да, действительно. — Он помолчал. — Пси-сканирование проводят при вступлении в СБР. А вместе с ним — множество психологических тестов. Чтобы случайно не запустить в ряды маленького вира.
Никакой тревоги он в ней не видел и не ощущал, но с её специями это ровно ничего не значило.
— Того, кто идёт за силой и властью, не имея и не желая привязанностей, зато предвкушая убийство.
— И они вычислят? А если… — она бросила камешек на кровать. — Очень интересно. И что?
— Если судить по самообладанию, ты просто создана для СБР.
— А по остальному? — обиженным детским тоном протянула она. Ну, Рейн тоже умел играть в прятки.
— Сенс-схема твоя агенту подходит, бесспорно. И настойчивость также. Расследуя, нельзя сдаваться.
Они незаметно следили друг за другом, словно воины перед боем: он — с интересом, она — выжидая.
— Джис, ты давно поняла, что становишься виром?
Её лицо ничего не выражало. И дальше, вглубь, ничего: ни чувств, ни эмоций, один ледяной туман.
— А ты? Ладно. Неважно. Не будет сенс-специй, не будет СБР. И зачем же я зубрю и сдаю зачёты?
— Затем, что вывод Лекса не сомнителен, а просто высосан из пальца. Подогнан под желаемый результат. Особые сенс-схемы — да. Часть специй можно использовать как оружие — верно. Но приплести сюда абсолютное зло, Тьму старых сказок — это я принимать отказываюсь. Теория виров покорила умы, поскольку после Люта наш девиз — Осторожность. А тут берутся самые древние страхи и описываются языком формул. Так убедительно! Виры опасны — и вот вам логичное, понятное каждому обоснование, что сенсами им быть не следует. Чудесно. Но если они зло — кто станет с ними сражаться? Профессора?
— Ты тоже профессор.
— Я исключение из правила. И меня никогда не осмеливались назвать виром по одной причине — я прямой потомок Кинджейл Келлер, а при всей нашей демократии такое происхождение кое-что значит.
— Пламенная Кин — твоя пра-пра-какая-то бабушка? Вот почему ты так увлёкся историей Люта!
— Отчасти, но в основном из-за его дневника и трёх загадок: его болезнь, исчезновение и, разумеется, знаменитое Пророчество. О нём поговорим потом, сейчас речь о тебе. Звать ли словом «вир» тип сенс-схемы или набор устремлений, тебе оно годится. Но я не верю в реальность «зла» вроде болота: едва шагнул — и увяз безвозвратно. Желания меняются. Цели — тем более. Ты хочешь, чтобы тебя боялись?
— Нет.
Их взгляды встретились.
— Только некоторые. А разве можно обмануть СБР? И… зачем тебе?
— Можно обмануть тесты. И работать в полную силу, не продаваться, не принуждать, не подставлять невиновных. Тогда по сути ты не обманешь… во всяком случае, не предашь. Я вёл тёмные игры иногда, но не предавал ни разу. И наша игра не станет исключением. Если я прав насчёт тебя, СБР не пожалеет.
— А если нет?
— Тренировка специй для боя — занятие опасное. — Он пристально глядел в глаза, ставшие совершенно зелёными. — Ошибка может дорого обойтись. В таком случае, конечно, им будет о чём сожалеть.
— Ясно, — невозмутимо кивнула она, и Рейн не сомневался: ей в самом деле ясно. — Ну и зачем же?
— Чтобы побеждать, надо понимать врага. А наши мирные и кристально чистые обитатели кабинетов способны лишь фиксировать рост преступности и произносить речи на похоронах коллег, поизучавших виров на практике. Агентов, как я, почти нет, спасибо тестам. Полагаю, наркомафия тоже от них в восторге.
Он невесело усмехнулся.
— И потом, видишь ли, я твой друг. Может, хоть теперь ты поверишь?
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.