Глава 6. Новые лица

Небо. Ярко-ярко-голубое. Не бывает такого неба, вот что я вам скажу… потом скажу: отчего-то мне кажется, что с разговорами спешить не стоит. Сочно-зелёные листья качаются на ветру… или это у меня голова кружится? Вряд ли, я ведь лежу. Да, лежу на спине, точно. И таращусь в небо, которого не бывает.

Кстати, не помешало бы встать. Надо ж полюбоваться чем-то ещё, кроме неба и зелени? Хотя если прикинуть, сколько потребуется сложных телодвижений… Нет, так дело не пойдёт. Ненавижу слабость.

Одно из сложных телодвижений успешно проделано: удалось чуточку поднять голову. Ну да, одно. Считать я умею, просто в положение «затылок, приклеенный к земле» голова моя вернулась сама, я тут вовсе ни при чём. Я-то делаю всё, что могу...

Похоже, могу я только лежать. Ладно. Может, мне сейчас именно это занятие до безумия нравится.

Мокрое и шершавое проехалось по лицу. Потрясающая удача: глаза были закрыты. И рот тоже.

— Да отгони ты от неё эту псину!

Голос мальчишеский и незнакомый. В общем, вполне приятный, бывает и хуже. Где я?

Хороший вопрос. Я знаю ещё один, получше: а кто это — я?

Мокрое, на сей раз гладкое, тычется мне в шею. Небо заслоняет чёрное, лохматое… глазастое. Глаза цвета мёда. Он распахивает очень зубастую пасть и разражается очень звонким лаем. Смотрит на меня — и на кого-то ещё. Как у него выходит, не знаю, но — выходит. А «кого-то», с кем я делю пристальное внимание чёрной лохматой морды, — двое. Откуда мне это взбрело в голову, тоже вопрос-без-ответа.

— Что с ним? — спрашивает тот голос неизвестно кого неизвестно о чём. — Он её не укусит?

Смеётся, беззвучно и очень весело, весь воздух пропитался смехом… и лает одновременно. Медовый взгляд: на меня — на «кого-то, кто говорил» — на «кого-то, кто молчит».

— Почему ты смеёшься? — спросил другой голос… теперь знакомый — мой. Ага, так мне пёс и ответит.

Смех не утих, но лай прекратился. У меня всё-таки получилось сесть, опираясь о землю руками; пёс лёг за спиной, вроде спинки дивана. Можно выдохнуть и осмотреться. Этим и займёмся.

«Диван» сопел в ухо и легонько лизал шею. А я сижу на белой (когда-то давно) ткани.

— У тебя красивый пёс, — сказала я ему. Ах да, мы же ещё не поздоровались. — Привет.

— Доброе утро, сьерина. А пёс не мой, он ночью в гости пришёл. Как вы себя чувствуете, сьерина?

Чувствую я себя паршиво, спасибо. Каким он словом меня назвал? Может, это моё имя?

Если я в лесу, то он, должно быть, из породы местных лесных дикарей. Невообразимо лохматый, и вместо одежды — подобие штанов до колен, какого я в жизни не видела. Мне сразу захотелось спросить, где он их взял и нет ли там ещё. Примерить. Вдруг здесь все так ходят, одна я буду чучелом.

Ну не представляю я образ жизни, при коем одежда так рвётся сама, без ухищрений владельца. По-моему, для достижения подобного эффекта надо взять нож (а лучше ветку с острыми сучками) и долго-долго возить инструментом по подопытным штанам; потом обрезать штанины (каждую в отдельности, дабы длина случайно не совпала) и кое-как приляпать к результату несколько тряпок (разных цветов, только не исходного изделия), чтобы при надевании и ношении оно не рассыпалось и не падало с тела. Другого способа сотворить то, что на нём надето, я не вижу. Воображение подводит.

Кроме… гм, штанов, на нём есть впечатляющий золотисто-коричневый загар. Он же виднеется из прорех в шедевре портновской мысли. Интересно, и везде такой? Может, шедевр надет исключительно в мою честь, а обычно он так обходится? А я сижу и молчу, нет чтоб комплимент сказать. Вот обидится и изнасилует. Ему запросто — вон какие мышцы, куда ни глянь. Даром что на первый взгляд кажется худышкой, а стоит присмотреться повнимательнее, и сразу видно: мальчик весь из сплошных мускулов в хорошей форме. С ним лучше дружить. Особенно мне. Особенно сейчас.

Похоже, «дикарь» — обычный бродяга. Из тех, кто ловит пожилых тётушек на слезливую жалость к хорошенькому мальчику в убогом виде. Или дамочек помоложе. Богатых и скучающих. Ясно, на что.

— Вам что-нибудь нужно, сьерина? Принести вам воды?

Похоже, «сьерина» — не имя (кстати, своего имени я так и не вспомнила), а вежливое обращение. Может, он так суетится, считая меня важной особой? А может, я она и есть?

Я решила о нём пока не думать: моё внимание заняла вторая персона человеческого рода. Персона тихонько возникла откуда-то сзади и встала на колени у моих ног. Белая кожа и иссиня-чёрные волосы — эффектное сочетание. Брюнетки кажутся или мрачными, или измождёнными, или — правда, редко — по-настоящему красивыми. Эту стоит отнести к последним. Годика через два, сейчас-то она ещё птенчик желторотый… очень миленький птенчик. И непростая штучка, тихий омут, в отличие от мальчишки. Девочка в мешковатых тёмных штанах, тоже далеко не новых, и вылинявшей жёлтой рубашке с закатанными рукавами медленно подняла на меня глаза. Таких глаз я точно прежде не встречала! Огромные, чёрные, с совершенно немыслимыми, невероятно длинными ресницами. Интересно, они доходят до половины щёк, когда она их опускает? На вид ей лет пятнадцать, как и мальчику, но она может быть и старше на год-два, и помладше: лица подобного типа скрывают возраст. Кажется, я ошиблась, решив, что через пару лет она сделается прекрасной. Она уже прекрасна.

А я, чёрт бы всё побрал, даже не помню, какая я!

— Привет, — пробормотала я, на редкость бестолково на неё таращась, — дай мне зеркало, пожалуйста.

Изумительные чёрные брови над изумительными глазами поднялись, и она опять опустила взгляд. Что это с ней? Настолько красивые девчонки не бывают застенчивыми, это неестественно.

— У меня его нет, извини.

И как она обходится без… Не девчонка. Парень. С такой внешностью. Ни фига ж себе… Вот был бы номер, если бы я поддалась первоначальному порыву и ляпнула: «Ты очень красивая»!

Голос его выдал. Теперь я, конечно, видела и другие отличия. Наверно, ещё и потому ошиблась, что контраст уж слишком резкий: белобрысый растрёпанный мальчишка в лохмотьях — и хрупкое существо с волшебными очами и пышными вьющимися волосами вокруг бледного, с тонкими чертами лица.

Очи взирали на меня вопросительно. Второй куда-то уходил, протягивал мне чашку… мне было не до него. Мне ужасно хотелось открыть рот и сказать нереальному явлению с красотой девушки и мальчишеским голосом, за кого я его приняла. И посмотреть, что будет. Эх, вот бы посмотреть!

— Сьерина, — почтительно вмешался в наше взаимное созерцание светловолосый мальчик, — выпейте это, пожалуйста. Вы были больны, а это полезно. Возвращает силы.

Я послушалась. Что-что, а силы мне сейчас необходимы. Необычный вкус, но мне понравилось.

— Почему я была больна? — довольно-таки глупо спросила я. Он растерянно пожал плечами:

— Я не знаю, сьерина. Мы нашли вас в лесу. Без сознания.

— В лесу, — повторила я. Тёмный лес… да, прямо как в моей голове. Ничего, ничего абсолютно!

— Мы долго не могли вас разбудить. Непонятно, почему… — он нахмурился, явно обрывая себя. — Не рассказывайте ничего, если не хотите, но если вам нужна защита от Звезды — она у вас будет. Обещаю.

— Звезда? — я ощущала себя полной идиоткой, и ею, видимо, и казалась: он выглядел встревоженным.

— Что с вами случилось, сьерина?

Я молча пожала плечами.

— Откуда вы? — он присел рядом. Несколько секунд мы смотрели только друг другу в глаза. У него — серые, с лёгкой весенней голубизной… волосы кажутся золотыми на солнце, и пряный аромат трав...

— А что вообще ты помнишь?

Смотри-ка, черноокое чудо природы соизволило заговорить. Красивый голос. Бархат… и, наверное, бурный поток иногда… Помню? Лижущий меня собачий язык. Ярко-голубое небо перед глазами. Чёрт!

— Ничего.

Он прищурился, глядя на меня в упор. Мне показалось, он ждал именно такого ответа.

— А имя?

На моём месте любой мог бы потерять самообладание. И даже без таких вот пристальных взглядов!

— Твоего я тоже пока не слышала. И твоего, — я обернулась к второму, — тоже.

— Энтис, — с готовностью сообщил тот.

— Вил, — обронил его приятель небрежно, словно сказал то, чему не стоит придавать ровно никакого значения. — А он — лорд Энтис Крис-Тален. Рыцарь из Замка Эврил.

— Лорд? — привычка тупо переспрашивать, похоже, основательно во мне укоренилась.

Светловолосый мальчик поморщился.

— Энтис, без лордов. — Он озабоченно свёл брови: — Вы не помните даже своё имя? Может, вам надо отдохнуть, поспать ещё немножко? Или вы голодны? У нас есть рыба… А хотите, я поиграю на флейте? Музыка открывает память… или он, да, лучше он, на минеле, он чудесно играет на минеле, сьерина!

Я положила голову на собачью спину. Память — ерунда. Сейчас мне было хорошо, спокойно, весело.

— Если ты рыцарь, — я медленно провела пальцем по его загорелой руке, — у тебя должен быть меч. И конь. И замок… ах да, замок Эврил. И прекрасная дама. А у тебя что есть, рыцарь Энтис Крис-Тален?

— Конь, но не здесь, — ответил мальчик, который выглядел нищим и, однако, был лордом. — Кобылка, зовут Кусака, это мой друг назвал, она ему чуть палец не откусила. Вы любите лошадей, сьерина?

— Да, — сказала я. Так и было, но разве у меня когда-либо… да, я же помню: я верхом, скачка, погоня… А вдруг в этом-то и дело? Я скакала, упала, ударилась головой, потеряла сознание и память заодно...

— Если хочешь, конь у тебя будет. Ты, наверно… ой! — он густо залился краской. — Простите, сьерина.

— Ерунда. Ты ведь сказал — без лордов. Тогда и без сьерин.

А второй звал меня на «ты» с самого начала. Имеет ли это значение? И если да, то какое?

Белокурый рыцарь Энтис улыбнулся:

— Могу говорить — леди. Или придумай себе имя — на время, пока своего не вспомнишь.

— Лучше ты, — предложила я, забавляясь резкой сменой чувств, отражающейся на его лице: миг назад он был весёлым, сейчас — уже растерян, и улыбка у него сразу делается смущённой.

— Я не умею, я даже лошади имя не сам придумал… — он с виноватым видом рассмеялся: — Видишь, я и говорить не умею толком! А меч, да, у меня есть меч. Конечно.

— И как же ты станешь меня называть? — осведомилась я. — Леди мне нравится не больше сьерины.

Он беспомощно глянул на черноглазого Вила. Пёс за моей спиной коротко фыркнул.

— Альвин, — сказал Вил. — Дева-Пламя из Войны Теней. Воительница, героиня и Чар-Вейхан.

Они обменялись быстрыми взглядами, смысла которых я не поняла.

— Ты на неё похожа… ну, на картины в храмах. — Он намотал на палец прядь волос. — Если не хочешь, можно другое. Имён много.

— Мне всё равно. — Он был таким отстранённым, что и мне пришлось держаться холодно. — Пусть так.

Энтис (по-моему, ужасно довольный разрешением проблемы) улыбнулся. Серые глаза встретились с моими. Его ресницы, конечно, не такие восхитительные… но тоже вполне ничего.

— Да, тебе подходит. А говорят, боги следят за теми, кого зовут их именами. Ты не против?

Я не против. Вообще я не против даже чуточку пожить без памяти. Вот только… этот самый Вил...

Он смотрит на меня и вновь принимается созерцать пространство между моей и собачьей головами.

— Зеркало я достану. А у него, — он с лёгкой усмешкой кивает на белокурого рыцаря, — есть гребешок.

— И ты ничего, совсем ничего не помнишь?

Волнуется он очень мило. Одни изогнутые брови над блестящими серыми глазами чего стоят!

— Ты спрашиваешь в седьмой раз за полдня нашего приятного общения.

— Седьмой? — брови смешно взлетают чуть не к самым корням светлых волос. — Да ладно, ты шутишь.

— Я считала.

— А я думал, ты со мной разговаривала!

— Что не мешает мне считать. И трепетное беспокойство по сему поводу мне не очень понятно. Тебе что, нельзя вот так запросто болтать с неизвестно кем-откуда-какого роду? Рыцарям за это влетает?

Он жарко краснеет. Я касаюсь пальца кончиком языка и дотрагиваюсь до его пылающей щеки:

— Пш-ш! — я смеюсь; он улыбается смущённо. — Ты прямо печка.

— О, я… это часто бывает. От жары и… просто так...

Он роняет слова, как пушистые крохотные мячики; я молчу. Он — я — застывающее меж нами время...

— Наплевать мне с Огненной Башни, кто ты. Я просто хочу, чтобы у тебя было всё в порядке.

— У меня всё в порядке, Энтис. Абсолютно.

— Хотя ты не помнишь ничего, абсолютно? Хорошенькое «всё в порядке»!

— А мне на это, как ты изящно выражаешься, наплевать с Огненной Башни. Вот только жарко. Ты не прогуляешься за холодненькой водичкой, Прекрасный Рыцарь?

Наши взгляды растаяли и склеились на жаре. Они текли от меня к нему, от него ко мне, золотистой, медовой, сладкой лентой. Почему-то было очень тихо. Очень тихо. Полдень. И солнце.

— Почему прекрасный?

— А почему нет?

— Разве это… для меня? У меня руки… ногти обломались. И запах… дым от костра...

— Приятный запах. Мне нравится. Раньше я… нет. Не помню.

— Из всей жизни ты помнишь только, что у Рыцарей бывают мечи, кони и Замки?

— И прекрасные дамы… у прекрасных рыцарей. Я не смотрела на твои руки. Ну, давай посмотрю?

Я взяла его руку; он стиснул её в кулак. Между прочим, я отлично умею разжимать кулаки.

— Ничего, у меня от лесной жизни ногти скоро будут не лучше. Зато у тебя пальцы красивые.

— У мамы… — он хрипло кашлянул. — У меня руки, как у мамы. Были. И глаза. А ты здорово умеешь пальцы разгибать. И у тебя таких не будет! Ты думаешь, я дам тебе с костром и посудой возиться?!

— А Вилу ты тоже не даёшь с посудой возиться, чтобы он рук не запачкал? Он кто, принц?

Он звонко хохочет.

— Он… менестрель, — едва выговаривает сквозь смех. — Странствующий певец.

— Ну, а вдруг? — вид у меня ужасно серьёзный. — Всякое бывает. Откуда тебе знать?

Прекрасный Рыцарь мгновенно берёт с меня пример — напускает на себя серьёзную мину.

— Понимаешь, я его о том же самом спрашивал. Похож он на принца, правда? Но он сказал — нет.

Мне ужасно хочется засмеяться. Я сдерживаюсь — просто улыбаюсь. Прекрасный Рыцарь хмурится.

— Он мой друг. Друзей не обманывают.

Чудесный постулат! Где-то я уже его слышала. От кого-то, кому сразу по произнесении оной фразы засадил нож в спину лучший друг. Как это он умудрился, пока рос, не растерять такие милые иллюзии?

— Его рукам и без посуды достаётся. От струн, видишь ли, он же очень много играет.

— Не вижу, извини, поскольку в пределах моего зрения его не наблюдается. С утра. Он всегда играет от чужих ушей подальше, или мы своим трёпом ему мешаем? Прямо неловко.

— Он вовсе не из-за нас, просто он любит уходить. А ты умеешь играть на минеле?

— Возможно… что-то похожее, но не минела. Слушай, мне кажется, или за этим солнцем ещё одно?

— Ну неужели ты совсем ничего не помнишь?!

— Восемь, Рыцарь...

* * *

Он машинально взял с полки одну из фарфоровых статуэток, покрутил в пальцах, всё ещё во власти раздумий о происшедшем, а затем, словно проснувшись, поглядел на вещицу и с размаху запустил ею в стену. Как ни странно, это помогло: во всяком случае, он осознал всю силу своей ярости и сбросил её с себя, будто одежду, высвободился из всех чувств вообще, оставил только ледяной, трезвый рассудок.

В конце концов, ничего страшного не случилось, никаких катастроф. Странное и неожиданное — да; но не более.

Ненавижу неожиданности.

И зря, возразил он себе, иногда они приходятся весьма кстати.

Итак, самое главное свершилось: мальчишка её нашёл. Именно там, где и требовалось, в Джалайне, прямо под носом у дерзкого дурака, мнящего себя Вэй.

Дерзкие дураки опасны. Чуть позже, но теперь я сумею от тебя избавиться, гордый Луч, самоуверенный слепой идиот!

Трент не заметил. Никто ничего не заметил, а тот едва слышащий Кружева вейлин не в счёт: он уже никому о замеченном не расскажет.

Правда, нашёл он её позже, чем полагалось по плану. Кой чёрт носил его по лесам всю весну?!

Это важно, я чувствую, но не могу узнать, проклятье, его мысли скрыты, столько усилий — и впустую, он всё-таки недоступен мне!

Впрочем, он же Рыцарь. Мог вообразить, что отправиться к Эверлену вместе с пленёнными разбойниками — значит принять участие в казни (которой, увы, за неудачную попытку грабежа и насилия не положено, так что разобраться с ними пришлось, естественно, самому: быстро, без шума и не на глазах всего сейра), нарушить Первую Заповедь. С Рыцаря вполне станется так рассуждать! Что они знают о законах, сидящие в своих Тенях, в плену древних нелепых правил… Или ещё проще: сьер увидел его не воином-победителем, а изрядно перепуганным мальчишкой — ещё бы, неудивительно! — и ему было неприятно общество того, кто наблюдал его унижение. И в лес спрятался от стыда, как раненый бир в нору. Весьма похоже на правду. Гордые люди болезненно переносят поражение, а он, разумеется, чертовски горд. Он ведь тоже Крис-Тален.

Ладно, одна весна не имеет особого значения для того, кому пришлось выжидать десятилетия. Но...

Она проснулась.

И не я разбудил её.