12

ГЛАВА ТРЕТЬЯ - Натюрморт

— Это что, мыло? — удивленно спросил таможенник.

— Ну, да. Оно. Мыло, — ответил Виталий.

— Не кажется ли вам странным то, молодые люди, что вы берете предметы гигиены в приморскую часть Мега-Сити, хотя мыло можно купить и там? Не только там, но и везде. — И таможенник, посмотрев на четверку молодых людей, достал из багажа кусок, чтобы лучше его рассмотреть.

Мыло оказалось яркого зеленого цвета, прозрачным и походило на огромную пилюлю. Пахло оно насыщенно и навязчиво, отчего проверяющий вернул мыло в чемодан и захлопнул его.

— Досмотр окончен. Но у вас там семь кусков. — Таможенник указал пальцем на закрытый багаж. — Что вы с ними будете делать?

— Поймите, — начал пояснять Виталий. — Ведь это простое мыло. Но оно и не совсем простое. Оно рубиновое.

— Рубиновое? Ах, рубиновое? То есть модное?

— Да. Кроме того, гипоаллергенное, как и все остальные моющие средства, но оно имеет уникальный запах и уникального производителя, оттого и рубиновое.

— Могу понять. Это я могу понять. — Таможенник задумался, будто что-то припоминая, видимо, мысленно прочитал служебную инструкцию, ибо задал вопрос: — Куда вы теперь направляетесь?

— Обычно мы отдыхаем на Седьмой линии.

— Приятного отдыха, молодые люди. И старайтесь меньше думать.

— Спасибо, — ответил Виталий, приняв из рук проверяющего чемодан.

Таможенник, одетый во все белое, навеял воспоминания о древних временах, когда бесстрашные капитаны вели сквозь непогоду корабли. Времена те стали легендарными, превратившись в сказку и вымысел, потому что никто не верил в то, что люди, рискуя собственными жизнями, были способны на подвиги. Неясны цели этих подвигов и дерзновений, когда пути миллиардов, живущих на планете, сходились в одной точке. Всё и вся пересекалось в Мега-Сити. Куда бы ты ни пошел, тебя ждало море спокойствия и дух умиротворения.

— Чё ты с ним чатился? — спросил Виктор, когда они вышли из здания таможенного пункта.

— Мне показалось, он что-то заподозрил.

— Что, Виталь? — спросила Наташа.

— Ну… Это…

Но Виталий не смог связать слова в единое предложение, не смог объяснить тихо шевелящегося предчувствия на дне души. Так легкий ветерок осенью шевелит опавшими листьями в парках, вызывая одновременно и успокоение и смутную тревогу за будущее.

Была ли тревога за будущее?

Будущее было ясным как солнечный день: они вновь займут целый дом на Седьмой линии, но на этот раз отправятся в далекое путешествие, когда все оставят их в покое.

— Мне кажется, он устал, — вымолвила Лена.

— Кто устал?

— Таможенник.

— День сегодня реально жарок. Даже для Приморья.

— Устал?

— Да.

— Если запарился, не стал бы так внимательно рассматривать содержание нашего чемодана.

— Да ладно вам, все же рубиново! — воскликнула Наташа.

Они направились к остановке экотакси.

Это была огромная площадь. По контуру она обнесена тротуаром под навесом, создающим плотную тень. Всё также слева чуть вдалеке возвышалась скульптура человека в странной позе. Виталий всегда обращал внимание на скульптуру, никак не мог привыкнуть к ее присутствию на остановке. Порой легкая мысль, как прочерк мела по аспидной доске, чиркала по темному сознанию, и Виталий задавался вопрос: «Зачем она здесь стоит? Кто додумался поставить ее в этом месте?»

— Может, горло промочить? — предложил он.

— Выпьем, когда прибудем, — ответил Виктор.

— Остыть бы.

— Еще бы, — почти одновременно сказали девушки.

— Я схожу, да? — Виталий заметил передвижную тележку, остановившуюся в тени скульптуры и, не дождавшись согласия, отправился к продавцу-частнику. Тот слез с мотоцикла, поправил широкополую шляпу и машинально бросил взор на памятник.

Никто — ни Наташа, ни Лена, ни Виктор — не возражали. Здание таможни располагалось ближе, но возвращаться туда не хотелось, хоть там и выбор прохладительных напитков и не только был больше: сливочное мороженное, фруктовый лед, охлажденный микролад и прочее.

Остановилось экотакси. Его молодые люди пропустили — не жалко, так как транспорт ходил каждые пятнадцать минут.

Виталий подошел к продавцу и спросил:

— Простите, у вас перерыв?

— Да, отдыхаю, но… — Мужчина улыбнулся. — Лишние деньги никогда не бывают лишними. Что интересует?

— Самоохлаждающийся микролад.

— Есть.

— Клубничный?

— Имеется.

— Четыре, пожалуйста.

— Есть более рубиновые. Со вкусом солнечного дня и асфальта, но я бы посоветовал, раз такая жара, «морские айсберги».

— Тогда один — «морские айсберги», остальные — «клубника».

— Традиционное хорошо.

— Скорей, retyle.

— О, да.

Мужчина-продавец был пожилым. Его выдавали небольшие морщины на загоревшем лице, но видно, что он следил за своим здоровьем. Тело мускулистое и поджарое. Оно пружинисто изогнулось, нырнув в крытую тележку.

— Держите! — сказал мужчина, повернувшись к Виталию и протянув напитки.

Это были два серебристых цилиндра объемом в пол-литра. Металлические банки оказались теплыми, но на донышке имелась кнопка. Нажми на нее и происходила реакция; напиток приятно холодел в руках и цилиндр запотевал.

Виталий обратил внимание на шляпу продавца из искусственной соломы. Выглядела она нелепо.

— Скажите, а вы знаете, что это за скульптура? — спросил Виталий.

— А вы разве не в курсе?

— Я думаю, что это победителю рулеточной игры.

— Почему?

— Тут недалеко игорная точка.

— Совершенно верно. Это логично. Раз игорная точка рядом, то и… Ну, или… — Продавец кивнул на здание таможни. — Таможеннику. Но на самом деле первым покорителям Марса.

— Так ведь много времени прошло, — удивился Виталий.

— Да. Но за что купил, за то и продал. Хотя я верю, что это покорителю красной планеты. Посмотрите, странная поза, не правда ли? Когда человек срывает банк в игорной точке, он радуется, но имеет иную позу.

— Он как будто готовиться взлететь, или…

— Умереть.

— Почему умереть?

— Говорят, первые экспедиции на Марс были опасны. Люди гибли часто.

— Не понимаю, зачем расставаться с жизнь ради какой-то дальней земли? Ради чего? Ведь сейчас изучение Марса заморожено.

— Мы никогда не поймем своих предков. — Продавец вытер лоб. — Он похож на древний самолет, который вертикально взлетает. Или ракету. Тоже древнюю.

— Там, на постаменте, две буквы «Р», — заметил Виталий.

— То ли латиница, то ли кириллица. Я не знаю. Имя и фамилия. Или аббревиатура.

— Спасибо.

— Вам спасибо, что купили.

Виталий вернулся на остановку экотакси.

— Что задержался? — спросил Виктор.

— Болтал с продавцом. Оказывается, это памятник первому покорителю Марса.

— Ну, и ладно, — рассеянно ответил Виктор и взял клубничный микролад.

«Морские айсберги» достались Виталию. Нажав на донышко и дождавшись охлаждения, он сделал первый глоток. Вкус был рубиновым. Словно без опаски глотаешь ледяной и свежий воздух, который превращается во рту в прохладную солоноватую влагу. Это напомнило искусственно минерализованные воды без газа.

«Раз такая жара, то “морские айсберги”» — вспомнил Виталий недавние слова, и мысленно увидел две одинокие буквы на постаменте. «Р» и «Р». Роман Романов. Или латиница. Пол Питерсон.

Каменный человек-самолет стоял застывший навсегда, и его голова, чуть приподнятая, говорила о том, что ему плевать на Мега-Сити. Его взор устремлен к горизонту поверх суеты, но вот куда точно смотрят глаза, неизвестно. Скульптур не потрудился обозначить зрачки. Скульптор, кажется, в спешке сочинил образ покорителя красной планеты, поэтому глаза, нос и рот крупными зарубками обозначены на голове. Да и весь первопроходец Марса будто вырублен гигантским топором сказочного лесоруба, отчего и казалось, что памятник желает взлететь.

Когда они сели в экотакси, Виталий глянул сквозь панорамное стекло. Он специально разместился сзади, чтобы еще раз всмотреться в этот странный пейзаж, а точнее натюрморт, ибо было что-то неестественное в окружающем мире. Композиция старалась выглядеть цельной. Она бесконечно рассыпалась, всякую секунду стараясь собраться вновь в единое целое, и, может, целое и имелось, но целостность отсутствовала. Огромный памятник покорителю Марса, не конкретному человеку, а символу первопроходства, возвышался каменной скалой над игрушечной машиной продавца-частника. Продавец, торгующий прохладительными напитками, никак не уживался в границах панорамного окна экотакси вместе с памятником. Один из этих элементов натюрморта, решил Виталий, является лишним.

И он понял кто, когда они вышли из транспорта в начале Седьмой линии и пошли пешком до нужного дома. Ответ на вопрос дала Наташа:

— Этот памятник… Я его тысячу раз видела, — сказала она задумчиво.

— И что? — спросил Виктор.

— Я только сейчас подумала: а зачем он здесь? Он лишний.

— Нужен как память, — предположила Лена.

— Память чего? И зачем она нужна? Здесь ведь не космозона? Это космонавтам важно, чтобы они помнили о первых покорителях Марса, а мы здесь причем?

— Вдруг кто-то захочет на Марс, — ответил Виталий.

— Странная мысль, друг, честное слово, странная. Зачем? Ну, скажи, зачем мне это нужно? Мне и на Земле хорошо, а куда-то лететь еще… Черт знает куда лететь!

— Мало ли.

— Фантазер! Кому этот Марс дался? Нет, я не спорю, кому-то интересно, но это скорей исключение из правил, чем само правило. Я хочу знать одно: зачем этот памятник покорителю Марса в прибрежной зоне отдыха? Кто-нибудь ответит?

— Вы разговариваете как два философа, и слова у вас не те, — произнесла Лена.

— Согласен. Но это Виталик виноват.

— Я здесь причем?

— Я вижу, ты до сих пор внапряге за мыло.

— Да я о нем забыл, но таможенник о чем-то догадался.

— В рот мне ноги! Догадался? Да он тут, как тот памятник. Вру. Он делает досмотр, как ритуал. Не потому, что ищет что-то, а потому, что так надо, так заведено. Он часть программы отдыхающих, приятная формальность.

— Ленка права, вы говорите книжно, — вставила фразу Наташа.

— Без оскорблений! — И Виктор улыбнулся, давая понять, что его слова не в серьез. — Хотя кто знает, как в жизни, а как надо в литературе.

— В древности был такой писатель, забыл, как звать, — быстро произнес Виталий. — Фамилия… Его фамилия… Неважно. Так про него говорили знакомые, что он не умеет писать романы, вообще не умеет. У него шлюхи говорят как графини, а графини болтают как шлюхи.

— Шлюхи-плюхи, плюхи-шлюхи, — пробубнил Виктор. — Я тебя понял… Кстати, дом, вон он, там… Видите? Нам туда. На самом деле, никто из них не знал, как надо писать романы. Ваабчевсёпох. Никто уже не знает, кто и как говорил на самом деле. Может, дворяне общались как падонки, а лузеры общались как дворяне.

— Зачем? — удивился Виталий, но в следующую секунду понял, что вопрос не имеет смысла.

— Ну… Не знаю. Ваабчевсёпох. Зачем лузеры общались как дворяне? — Виталий кивнул. — Чтобы поднять себя в собственных глазах.

— Завернул, — сказала Наташа.

— Рубиново, — откликнулась Лена.

— Ваабче… Да. — Виктор поднялся на порог дома и нажал звонок. — Здесь все так retyle. Звонок. Дом.

За дверью послышались шаги, дверь открылась, и они увидели женщину лет пятидесяти, претендующую на двадцатилетний возраст.

— Вы кто?

— Мы звонили.

— Ну да, здесь есть звонок.

— Что?

— Шутка.

— Я — Виктор. Это — Виталий. Наташа. Лена.

— Да, да, конечно, я вас жду, проходите, мальчики и девочки, — сказал женщина и, повернувшись к ним спиной, отправилась в комнаты.

— Мальчики и девочки? — удивилась Лена. — По-моему, перебор, не?

— Четкая милфа, — произнес Виктор.

— Ты куда смотрел? — спросила с упреком Лена.

— Не будь старомодной. Это нормально. Но я не знал, что она… Я даже видео не включал.

— Да?

— А зачем? Нам нужен дом, а не она. Она предложила по сходной цене сдать на время дом. Что еще?

— Пошли, а то сагритесь, — попросила Наташа.

— Фтопку, — промолвил Виталий и первым шагнул в зал, где ждала хозяйка дома.

— Ну, что, вентиляторы, вдуем? — сказал Виктор, но его никто не понял.

Они вошли в зал.

Хозяйка, подняв правую руку, проворковала:

— Значит, ваши комнаты наверху. Сначала сложите ваши вещи… — Она опустила взгляд на чемодан. — Туда… А потом делаете что хотите, но сильно не хулиганьте. К сожалению, моя дочь еще не вернулась. Она ушла в магазин. Скоро, думаю, вернется, мы уедем, и тогда вы… — Она опустила руку. — Можете отдыхать. Дом ваш. В вашем полном распоряжении.

— Спасибо, — поблагодарил Виктор и осмотрелся.

Он увидел на столике фотографию в рамке. Конечно, это не ретро-стиль. Снимок человека был живым, хоть мужчина и смотрел неподвижно в одну точку. На заднем фоне море катило волны к берегу, которые рассыпались жемчугом, и все начиналось сначала, все двигалось в бесконечном замкнутом цикле. Это было биокристаллическое фотовидео. Такой оживший снимок, на котором фиксировалось одно короткое мгновение, повторяющееся много раз, называлось гифкой. Раньше гифки существовали в сети, как отдельные файлы, но мода, которая не несет ничего нового, а лишь повторяет переваренное прошлое, переместила фотовидео в интерьеры домов и квартир.

— А это кто? — спросил Виктор, указывая на гифку.

— Мой хороший знакомый. Даже очень хороший знакомый. Ну, вы понимаете? — ответила хозяйка.

«Может, он отец ее дочки, — стал размышлять Виктор, — раз он ну очень хороший знакомый, следовательно, почему бы и нет, ведь все мы люди, и все мы…».

Виктор подошел ближе к столику. На мгновение ему показалось, что он недавно видел этого человека, но сразу понял: нет, не он. На гифке мужчина был в форме таможенника, но был старше того таможенника, который удивлялся количеству мыла в их багаже.

— Он очень хороший-хороший, он просто прелесть, он такой замечательный, когда мы познакомились, а мы не могли не познакомиться, обстоятельства… — продолжала говорить хозяйка.

Предложения слились в один журчащий ручеек, слова пытались догнать и обогнать друг друга, отчего речь путалась, и смысла было не уловить. Виктор всё пропустил мимо ушей. Он сосредоточился на фотовидео незнакомого мужчины, но ничего необыкновенного не прочел в его лице. Таких людей миллионы в Мега-Сити. Таких таможенников, наверно, сотни работают на границе приморской зоны. Каждый день они проверяют людей, что едут к морю на отдых, миллионы людей они также провожают ритуальным взглядом, когда те покидают отдых.

— Вас что-то смущает, Виктор? — спросила хозяйка.

Этот вопрос вырвал его из задумчивости.

— Мне кажется…

— Анна. Меня зовут Анна, если вы забыли, но прошу вас, не надо фамилий, это лживо, ой, как лживо. Просто Анна. Да, я старше вас, но… Но что вас, Виктор, заинтересовало?

— Кажется, я видел его раньше.

— Да. Конечно. Вы видели его раньше, — твердо проговорила хозяйка дома. — Он работает в таможне. Видно по форме. Я думаю, вы не в первый раз отдыхаете на море?

— Не в первый.

— И каждый раз, проходя таможню, вы могли видеть его. Здорово, правда?

— Да, — ответил Виктор и пожал плечами.

Виталий поймал себе на мысли, что здесь что-то не то и удивился сам себе. Ведь все было замечательно: они прошли таможню, отдых продолжался, вскоре они останутся одни. Неловкость — вот, что он почувствовал. Как шутили иногда: ты выпал из гнезда.

Лена и Наташа скучали. Их мысли были как забродивший кисель, то есть беспомощны. Они не могли обрести твердой и законченной формы, а на вкус оказались неприятными. Причем этот кисель приготовил безрукий повар. Он плохо размешал составные части рецепта, отчего в киселе плавали комочки, но выловить их невозможно. При любой попытке кусочек осклизло вырывался и разделялся надвое. Результат следующей попытки был таким же. Поэтому Лена и Наташа скучали, выключенные из беседы Виктора и Анны. Наташа и Лена не хотели говорить с хозяйкой, они ждали, когда это закончится. Их ожидание было вознаграждено: послышались шаги и шум открывающейся двери. Это дочь Анны вернулась из магазина.

— Здравствуй, ма. О! Гости!

— Это гости, да. Знакомься, Соня. Это Виктор. Виталий. Лена. Наташа.

Хозяйка не показывала на каждого гостя в отдельности, а только перечислила имена.

— Приветики всем.

Дочь была точной копией своей матери. Это и одинаковый наряд подчеркивал, и прическа и что-то еще. Словно два экземпляра серийного товара. Единственное отличие было в сумочке у дочери. Белая и глянцевая, она была прикреплена к поясу. В левой руке Соня держала обернутое в кондитерскую бумагу пирожное зеленого цвета с шоколадной посыпкой.

— Соня, ну, как ты можешь? Сколько раз говорила, что не ешь всухомятку. Перед гостями неудобно. Ладно, пошли. Всё. До свидания.

— Пока-пока, — попрощалась Соня и помахала пирожным.

Они ушли. Сразу настала тишина и всё застыло. Виталий, Виктор, Наташа и Лена не шевелились, и только гифка с таможенником продолжала свой бесконечный цикл.