10

Пассажирские поезда редко ходили за пределы Мега-Сити, а самолеты еще реже отправлялись в ту неведомую для городского обывателя зону. Возможно, догадался Борис, его виртуальный собеседник Рис и предложил ехать, а не лететь. Всего лишь рациональный расчет машинного сознания. Пару раз в день пассажирские поезда на магнитной подушке ныряли в неизвестность, а самолеты поднимались два-три раза в неделю.

«Неизвестность?» — спросил сам себя журналист, сев в вагоне у окна.

Дело было не в неизвестности. Дело было, как сказал один острослов, что городской житель ни за какие посулы не выберет полноценную жизнь за пределами городской черты. Мегаполис и есть вся его жизнь. Есть, конечно, и исключения, есть люди, уезжающие из каменных джунглей навсегда, но они являются для обывателей безрассудными героями, добровольно идущими на верную гибель. Нет, горожанин лучше умрет среди городской постройки, чем среди агорафобных пейзажей.

Борис мог посчитать такую мысль забавной, если бы сам не увидел. Он впервые оказался за пределами Мега-Сити. Открытые пространства не вызвали страха, значит, агорафобии у него нет.

Во-первых, пустынный ландшафт вызвал недоумение и неверие в происходящие: не может существовать такое, по крайней мере, не может существовать такое долго. Пространство не терпит пустоты, и воображение само нарисовало высотные дома. Они выросли и загородили горизонт.

Вот в чем оказывается дело. В горизонте.

В Мега-Сити нет горизонта, его не видно. Заберись на самое высотное здание и осмотрись — этот город щетинится серыми зданиями везде, и будто смазывает своей щетиной естественный горизонт. Но почему естественный горизонт, как, по сути, несуществующая линия, настораживала, а урбанистический горизонт Мега-Сити успокаивал? Наверно, от того, что покрытая щетиной строений линия давала надежу на продолжение города за ней.

Во-вторых, не верилось, что там кто-то живет. Никого же нет. Если бы стояло много-много домов, то можно говорить о полноценной жизни.

Ни страха, ни ужаса загород не вызвал, только удивление.

Игнатов сверился с маршрутом. Этот поезд шел всех дальше, но ему нужно было еще дальше. Последняя станция так и назвалась: «Конечная №7».

Борис сошел на платформу, еще раз удивился безлюдности и, заметив небольшое строение вдалеке, решил дойти до него.

Тускло горящая надпись «Кафе “Бесконечность”» не внушила доверия. Не было похоже это на кафе. Скорей уж общественный туалет или складское помещение.

Игнатов прошел внутрь заведения через стеклянные двери и убедился, что на самом деле перед ним интерьер кафе. Людей не оказалось. Все столики пусты. Он сел за ближайший к раздаточной стойке стол.

Сразу подошел заспанный официант и произнес:

— Пока только напитки. Алкогольные тоже есть.

— Зеленый чай?

— Большую или малую порцию.

— Большую, — не думая попросил Борис.

Чай подали минуту спустя.

Игнатов сидел, не спеша пил чуть остывший чай, не понимая вкуса, размышляя над тем как добраться до точки назначения. Куда идти, то есть, в каком направлении он знал, но не пешком же переться несколько десятков километров? Мысли шагали осторожно, но все время спотыкались об агорафобный пейзаж, который он полтора часа видел из окна поезда. Спросить у персонала? Мысль проста. Но сонный официант не вызвал доверия. На лице его была маска отстраненности и безразличия, хотя не маска, он не играл, на самом деле он таков и есть. Безразличие на лице официанта выглядело естественно.

Борис оторвал взгляд от стола и посмотрел на раздаточную стойку. За ней стоял тот самый официант и перебирал стаканы на подносе: брал, протирал белоснежным полотенцем и возвращал на поднос, ставя вверх дном.

В дверном проеме появились молодые люди в непонятной форме. Принадлежали ли они к военным, к каким-нибудь родам войск, не ясно. Может, к общественной волонтерской организации, или к правоохранительным органам? Казалось, нерадивый модельер повыдергивал куски из разных журналов по выкройке и замешал их в ядреную эклектику. Молодежь осторожно прокралась, будто протекла между столиками, напоминая бесформенных черных амеб, увлекаемых течением. Официант отчего-то напрягся. Игнатов посмотрел на странную группу людей. Она заняла места справа от него. Молодежь не шумела, только тихо переговаривалась, бросая короткие взгляды по сторонам.

Борис поднялся и направился к выходу. Игнатов ясно различил за собой шум, но, не обращая внимания, взялся за дверную ручку. Это последнее, что он запомнил. В следующее мгновение темнота накрыла его. Кто-то ударил по затылку. Искры посыпались из глаз, но даже они не смогли осветить ситуацию.

Очнулся журналист в кафе на прежнем месте, где и сидел. Официанта и молодых людей в странной форме не оказалось поблизости. К нему подсел незнакомец. Был он худ и аномально высок. Два с лишним метра, машинально отметил Борис.

— Приветствую вас, господин Игнатов, в нашем скромном пространстве.

— Что? — удивился Борис и потер затылок.

Затылок немного ныл.

— Болит?

— Да.

— Скоро пройдет. Скоро вообще всё пройдет.

— Вы кто?

— Неважно.

— Тогда…

— Я — марсианин.

— Чего. Марс необитаем.

— Чисто технически вы правы.

— Технически? Это как?

— Номинально.

— Не пудрите мозг.

— Обычно пудрят кожу, а чтобы мозг… Простите. Я отвлекся. Где-то во времена Египетской цивилизации, то есть, шесть тысяч лет назад Марс был обитаем. Но опять же технически. Дело в том, что жизнь, разумная жизнь, понимаете, на четвертой планете зародиться не смогла, но разум там присутствовал. Это очень важно. Присутствовал, а не зародился.

— Какая жизнь? На Марсе жизни нет!

— Верно. Разве это жизнь?

И сухопарый незнакомец осмотрелся вокруг, разведя руками.

— Вы вообще, что от меня хотите?

— Лично от вас ничего, поэтому и разговариваю с вами. Если бы желал, то вышел вон. Вначале, как только подсел к вам, хотел предложить вернуться в Мега-Сити, но у вас командировка, а она в глобальном смысле для человечества ничего не изменит. Возможно, не стоило оставлять философский камень, но что сделано, то сделано.

— Что вы несете? Какой философский камень? Что вы от меня хотите?

Борис начал раздражаться.

— Ничего.

— Я это уже, черт побери, слышал.

— Причем здесь черт? — Незнакомец задумался на секунду. — Короче, еще увидимся. И поговорим. Номинально я всегда буду с вами. Вот здесь.

Собеседник нажал себе на переносицу, будто поправил невидимые очки.

— Забыл, на себе не показывают. Плохая примета. Вот здесь.

И незнакомец нажал на переносицу журналиста. Внутри ударил колокол, Игнатова повело в сторону, затем он завалился, но не упал на жесткий пол, а очутился в кресле.

Борис помотал головой и осмотрелся. Кабинетная обстановка, но неряшливая и скудная: старый обшарпанный стол, за ним висела карта, утыканная флажками, телевизор… Игнатов чуть не раскрыл от удивления рот. Это был старый телевизор. Электронно-лучевая трубка. Пузатый экран матово отсвечивал. Или это retyle. А еще карта. Она сделана из бумаги, в крайнем случае, имела тканевую подложку, а сверху наклеена…

Изумление прервал коренастый незнакомец, возникший словно из воздуха. Он подобострастно обнажил в улыбке зубы и протянул руку:

— Петр Иванович Дорн. Вы уж извините, что мои ребята так с вами поступили — оглушили по голове. Они заметили вашу специфическую внешность. Городскую, скажем так. Кто ж знал, что вы из города, хоть и с русской фамилией.

— Причем здесь фамилия и географическое положение?

— Простите.

— Забудем.

— Вот и славно.

— А где я?

— У меня в кабинете. — Дорн убрал руку. — Вы не волнуйтесь, все будет в лучшем виде.

— Не понял?

— Я командир военного подразделения. Координирую действия юго-восточного фронта, а тут нахожусь по долгу службы.

— Незвездные воины?

— Что?

— Так воины называются.

— Номинальные. Они называются номинальными, но официально безымянными.

— Почему?

— Не придумали названия.

— Простите, не представился. Борис Игнатов. Журналист. Служебная командировка в…

— Не говорите, всё знаю. Ваши документы видел. Мы сможем частично помочь вам с поездкой. Безвозмездно. Сопроводить до границ и передать сепаратистам.

— Какие границы? Какие сепаратисты? Границы стран давно отменены.

— Да вы не волнуйтесь так. Переживаете за сепаратистов? Не стоит. Они нормальные ребята. С ними можно договориться.

— Так почему вы с ними воюете? Ведь я правильно понял? Заключили бы мир.

— Поняли правильно, только мир с ними невозможен. Принципы. Они, юго-восточные, не хотят быть демократичными.

— Ну… Как бы… — Борис потер лоб. Голова еще гудела и плохо соображала.

— Может, вам что-нибудь нужно?

— Нет.

— Тогда я потолкую с ребятами, чтоб те организовали вам сопровождение. В общем-то, они хороши парни, добрые, только на идеологиях повернутые.

— Ну, конечно, я так и понял. Заранее спасибо за помощь.

Дорн ушел. Игнатов осмотрелся. Изучил стол. Под оргстеклом лежали только визитные карточки: «П. И. Дорн». На столе тот самый допотопный телевизор. Рядом с ним лежал черный пульт.

Сколько будет отсутствовать командир подразделения, неизвестно, а тут хоть есть чем развлечься. Борис взял пульт и включил экран.

Важно было провести время, поэтому он не сосредотачивал внимания на одном канале, а перескакивал с одного на другой, как лягушка на болоте с кочки на кочку. Ассортимент передач оказался стандартным, вполне городским. По сути неотличимым от медиапотока Мега-Сити, но со своей спецификой. Поверхностный взгляд выяснил следующее…

Криминальная хроника…

Эротический фильм…

Теннис…

Боевик…

Рок-концерт…

Бокс…

Бои без правил…

Сериал…

Эротический фильм…

Порнографический фильм…

Танцевальный конкурс…

Певческий конкурс…

Биатлон…

Гонки…

Скачки…

Тряска всеми частями тела…

Лотерея…

Телемагазин…

Показ мод…

Порнографический фильм…

Биатлон…

Гонки…

Скачки…

Над Мега-Сити распылили сыворотку правды, население города…

Борис выключил телевизор.

Сыворотка правды? Как ее могли распылить? Так! Стоп! Это ложь. Врать можно, но не так нагло и прямолинейно. Журналистский материал даже не стоило смотреть. Ясно, что его автор работал топором и грубо вытесывал реальность, которую транслировали на экраны в этих местах.

Что здесь вообще происходит?

Что это за места такие за пределами Мега-Сити?

От нахлынувшего волнения усталость разлилась по телу и Борис уснул.

Ему вновь приснился незнакомец из кафе. И они опять сидели в том самом кафе «Бесконечность». Сухопарый марсианин, расположившись напротив, улыбнулся и произнес:

— Привет, землянин!

— Здравствуйте.

— Не стоит так официально, ведь мы почти друзья.

— Разве?

— А почему бы и нет?

— Одно сомнительное знакомство.

— Ну, если говорить вообще, а не в частности, то мы вас давно знаем. Мы — марсиане, вас — землян.

— Вы наблюдаете за нами? — Собеседник кивнул. — И цель наблюдения…

— Наблюдать. Мы боимся вступать с вами в прямой контакт. Через видения-сновидения, через измененное, скажем так, человеческое сознание безопаснее.

Борис понял, что спит, следовательно, перед ним осознанное сновидение. Обычно, когда такое происходило, Игнатова накрывала волна разочарования, ибо некуда было бежать от фальшивости ощущений, и его выбрасывало в реальность. Сейчас же журналист всё ясно видел вокруг, точно как в яви: каждая деталь, каждая черточка больше не пытались ускользнуть от внимания. Цвета сбросили с себя серую паутину, они словно очистились, и стало легче дышать. Так легче дышится после дождя. Воды смывают пыль с города, и четче проступает бетонно-металлопластиковая архитектура.

Однако возникло чувство обмана, и чувство сие сказало Борису, что перед ним, да, сон и, да, есть реальный мир, но теперь это не имеет значения, потому как явь и сновидение стали равнозначны друг другу. Теперь не нужно стремиться к подлинности и полноте ощущений, поскольку стремление не имеет смысла.

— Вы нас боитесь? — уточнил Борис. — Почему? Потому что мы… агрессивны?

— Дело не в этом. — Гость откуда-то достал сигарету и взглядом поджег ее конец. — Мы тоже не сахар. Если смотреть глобально, то наше правительство думает над одним важным вопросом. — Марсианин затянулся и выпустил в потолок сизый дым. — Стоит ли пускать вас дальше солнечной системы?

— Насколько я знаю, программа по освоению Марса заморожена. Что уж говорить о всей системе. Но… Вы можете нам помешать?

— Отчасти. Есть иное мнение: присоединиться к вам в завоевании планет солнечной системы. Мы объединим денежные потоки и…

— Ясно. Но я так и не понял, как вы к нам относитесь?

— А в вас говорит профессионализм. — Собеседник улыбнулся. — Даже во сне вы остаетесь журналистом.

— Считайте, вас пригласили на интервью.

— Как относимся… Иногда боимся, иногда боготворим, порой не замечаем. Всякий раз по-разному. Ладно, что-то я заболтался. Всё. Конец. Регламент. Поговорим в следующий раз.

Марсианин встал из-за стола и направился к выходу. Пока он шел к двери, напевая странную песенку про яблони, которые будут цвести на его родной планете, Борис провожал гостя взглядом и думал бросить ему вдогонку последний вопрос. Самый важный вопрос. Но что это за вопрос? Игнатову показалось, что он сформулирован, что звучит просто: чем всё это закончится? Но марсианин скрылся за дверью. Журналист вскочил с места, пробежал к выходу и распахнул дверь. Яркий и болезненный свет ослепил, Игнатов проснулся, но за мгновение до пробуждения он услышал ответ: сами увидите!

Дорн наконец-то вернулся.

— Надеюсь, вы не скучали? — спросил он.

— Нет, что вы.

— Ага, у меня тут дела, понимаете, вы уж…

— Меня только интересует сохранность моих документов: электронный паспорт, карточка командировки.

— Все в полном порядке. Позвольте задать вопрос?

— Слушаю.

— На карточке не указан адрес командировки, как это понимать?

— Адрес неизвестен. Кстати, вы что-нибудь слышали о сыворотке правды? Литерный поезд с ней где-то разбился, а место катастрофы — и есть конечная цель моей командировки.

— Слышал. Но сами должны понимать, слухи. Это на юго-востоке от нас, но та территория нам неподконтрольна. Она оккупирована нашими врагами, но с ними можно договориться, как я уже упоминал. Вы журналист. Они вас не тронут.

— Было бы неплохо.

— Мы все организуем. Следуйте за мной.

Они вышли в узкий безликий коридор. В коридоре им навстречу попался незнакомец. Он сунул черную папку Дорну. Тот взял ее, на ходу открыл, пролистал и передал Игнатову со словами:

— Здесь, кажется, всё. Проверьте еще раз.

— Да, спасибо. На месте, — ответил Борис, быстро просмотрев документы. — У меня только один вопрос. Как я понимаю, юго-восточный фронт далеко?

— Верно.

— А здесь командный пункт?

— И да, и нет.

— То есть?

— Война войной, но науку двигать тоже нужно. Хоть я и командующий, но в нагрузку дали работу. Здесь проводится научно-исследовательские мероприятия по дневникам Гитлера.

— Гитлер?

— Да. Давно жил такой правитель одного государства, как его… Германия? Немания? Короче, наши ребята дошли до интересного места. Там описывается чтец мыслей. Внешне он выглядит как перстень с большим камнем из полированного базальта. По легенде, я подчеркиваю, по легенде, но, возможно, это и правда, Гитлер совершал рукопожатия с надетым перстнем. Перстень соприкасался с кожей оппонента и Гитлер как бы видел общий рисунок мыслей.

— Но каким образом перстень передавал рисунок.

— Чисто технически чтец мыслей, мы так думаем, производил электромагнитную наводку на мозг Гитлера. Но информация требует уточнения. Пока мы застряли над зашифрованной схемой чтеца.

Борис знал, что никаких дневников Гитлера не существовало, а если и были, то давно истлели. Игнатов считал странной привычку оживлять прах прошлого, ведь тогда жили другие люди, у них имелись иные потребности, это как люди с другой планеты. Поэтому прошлое никак не спрягалось с будущем. Это только субъективное человеческое восприятие. Так что связь времен не распалась, нечему было распадаться.

Журналиста не удивил абсурд происходящий здесь. Возможно, сработал инстинкт самосохранения, решил он. Не удивляйся, а адаптируйся. Если бы миллионы лет назад жившие гоминиды постоянно удивлялись, то никакой бы сердечнососудистой системы не хватило. Так бы и вымерли они, не дожив до сегодняшнего дня и не став цивилизованными людьми, которые ничему не удивляются, ибо здоровое тело важнее ахов и вздохов. Поэтому гоминиды, встречая абсурд объективной реальности, продолжали заниматься своими обычными делами: охотой, рыбалкой и собирательством.