Стеклянные глаза

Я не успел затормозить, и мы с Тимом слетели с дороги вниз по заросшему склону и разбились о дерево. Мне было больно. Я чувствовал все многочисленные ушибы и рваные раны. Удар оглушил и гул заслонил окружающие звуки. Запах бензина одурманивал. Тим не шевелился. Вокруг были одни деревья и никого, кто бы мог прийти на помощь. Как же я обрадовался, когда Тим очнулся. Он осторожно вылез из кабинки и начал карабкаться вверх. Я уже почти не видел его сквозь густую июльскую листву, но надеялся, что он пошёл за подмогой. Меня беспокоил запах бензина, я опасался возгорания, но начался ливень и смыл вытекший бензин ниже по склону.

Наступила ночь. Я пережил её в страшных волнениях, однако ни на следующее утро, ни через неделю за мной никто не пришёл.

Мне было по-прежнему больно и одиноко. Будь жив дедушка Тима, он бы этого не допустил. Он всегда заботился обо мне, следил за моим здоровьем. Мы любили путешествовать вместе. Дед брал меня на озеро на рыбалку, а однажды мы ездили на море, я до сих пор не могу забыть шелест песка, дружелюбно обнимающего и забивающегося во все щели. А запах моря был настолько необычным, что чем больше дышал, тем меньше становилось тревог, лишь умиротворение, подпеваемое тихими волнами. Но потом дед стал ограничиваться только дневными поездками, а вскоре и вовсе перестал ездить. Его очки до сих пор лежат здесь в бардачке. Эти воспоминания одолевали меня пока я терпеливо ждал, когда меня найдут. Я вздрагивал на каждое движение. Каждый звук приближающегося транспорта мне казался прибывшим спасением. Но машины проезжали мимо. Да и с дороги меня не было видно.

Так неделя сменилась месяцем. Я тосковал, окружённый лесом. Надо мной громко пели птицы, стрекотали цикады. Однажды сюда забрались подростки. Они больно пинались. Шарили в бардачке и в багажнике, курили, пили алкоголь, чуть не подрались и, наконец, оставили меня в покое.

Единственным постоянным посетителем был бельчонок, который жил в дупле дерева, в которое я врезался. Он не переставал суетиться и всё время что-то тащил в свой дом. Иногда громко щёлкал орехи наверху, и скорлупа слетала с веток прямо на меня.

Ощутимо холодало. А я продолжал зарастать плющом и мхом, и когда в лес пришли грибники они почти не заметили меня. Жёлтые листья медленно кружась в безмолвном танце укрывали меня лоскутным одеялом. Природа готовилась к зиме.

И вот я услышал, как остановились машины, хлопнули дверцы, послышались шаги и голоса. Они нашли меня! Обо мне вспомнили! Если бы эти стеклянные, покрытые трещинами, глаза могли плакать, я бы зарыдал. На следующий день эвакуатор вытащил моё искорёженное тело на дорогу и повёз на стоянку.

Во мне всё ещё теплилась надежда, что Тим заберёт меня. Но страховщики не поверили в версию угона и отказались ему платить. И тогда меня повезли на свалку. Двое рабочих долго изучали меня и спорили. Тот, что постарше сказал, что меня невозможно починить и приказал утилизировать. Младший пропавший бензином и маслом присоединил меня к мини-фургону и потащил в… мастерскую. Сэм, так его звали, решил дать мне шанс.

День за днём он разбирал и заменял мои органы. Я получил детали из разных машин, и стал автоматом. Сэм постоянно разговаривал со мной. Называл Глассайз(glass eyes)

. Делился планами. Его голос и забота убаюкивали и мне больше не было больно. Я расслабился настолько, что погрузился в сон. Сквозь дрёму я чувствовал смену сезонов, запахи, звуки и знал, что нахожусь в безопасности.

И вот одним летним утром меня разбудил запуск движка. Я больше не был разбитым антиквариатом, не подлежащим ремонту. Во мне были сила табуна и грация леопарда. Внешне я очень изменился, но продолжал оставаться самим собой. Мы сделали почётный круг по свалке. Сэм издал победный клич, а я восторженно сигналил. На следующий день Сэм взял отпуск, и мы поехали на море.