Купалинка

Обзорный экран погас. Смотреть было больше не на что. Где-то там, в сотнях миллионов километров, осталась Земля — гибнущая, содрогающаяся в отчаянных конвульсиях, истошно выкрикивающая последнюю боль слабеющими голосами всего живого и неживого в холодное, равнодушное пространство космоса.

Люди в кают-компании сидели и молчали, как будто были не в силах произнести ни слова. Элис, напрягаясь изо всех сил, старалась вжиться, проникнуть в эмоциональный фон группы, уловить каждый оттенок, каждый мельчайший нюанс групповой динамики. С индивидуальными реакциями она разберётся потом. Когда человек более или менее наедине с собой, когда он не находится в резонансе с другими, не опутан невидимыми нитями группового псевдо-«Я», помочь ему может любой грамотный психолог-эмпат — тем более специалист такого класса, как Элис. Но группа, да ещё столь крепко спаянная, как их команда… если этот могучий поток эмоциональной энергии повернёт не в ту сторону, сопротивляться ему, а тем более управлять им не хватит сил ни у одного человека. Кем бы он ни был.

Что ж, ничего неожиданного она не обнаружила. Притупление чувств, вызванное потрясением. Своего рода шоковая анестезия. Отрицание очевидного. Пока они ещё не признают то, что произошло. Понимают умом, но не принимают эту мысль в глубине души. «Этого не может быть. Невозможно.» Признание, — и вместе с ним страдание, — придёт позже. И тогда у неё будет очень, очень много работы. Но пока этого не случилось, есть несколько часов в запасе, чтобы подумать, чем и как она может им помочь. А сейчас помощь бесполезна — они ещё не знают, что будут нуждаться в ней.

— Весь штат лунной базы, за исключением дежурной смены, а также десять человек из нашей команды, в том числе доктор Нгуен Хыонг и весь младший медперсонал, сейчас в составе спасательных команд работают на Земле, используя транспортник базы и оба шаттла с нашего корабля. Возможно, им удастся кого-то спасти, но это очень маловероятно, — сказал Эверт ван Схамп, руководитель экспедиции. — Скорее всего, выживших в результате этой катастрофы нет. Таким образом, с очень высокой вероятностью можно утверждать, что команда «Колумба» и сотрудники лунной базы — единственные земляне, оставшиеся на данный момент в живых. Земной цивилизации больше не существует. По этой причине первоначальная цель нашей экспедиции — исследование потенциально жизнепригодной экзопланеты для будущей колонизации — утратила смысл. О принятом решении вам будет объявлено в ближайшее время. Пока же все свободны. Командному составу через пятнадцать минут собраться в главной рубке.

Сначала собравшиеся никак не реагировали на его слова. Потом кто-то поднялся со своего места и медленно двинулся к выходу, за ним другой, третий… И только когда последний человек покинул кают-компанию, Элис до конца осознала то, что до сих пор скрывала от себя, от чего защищалась как могла непробиваемым щитом профессионализма. Она — не заезжий гуру-консультант, а одна из этих людей. И кроме них, больше нет никого. Нигде. А может, и не будет никогда.

***

Их было пятьдесят. Двадцать пять женщин и двадцать пять мужчин. Когда околосветовой межзвёздный зонд обнаружил в шести с небольшим парсеках от Солнца пригодную для жизни человека планету, Элис было восемь лет. Когда была экспериментально обоснована возможность сверхсветовых прыжков, ей едва исполнилось четырнадцать. Потом были мечты, планы, напряжённая учёба в Международной Космической Академии, изнурительные тренировки, участие в конкурсном отборе за право войти в состав первой звёздной экспедиции — и снова тренировки и учёба, учёба и тренировки, теперь уже в качестве её у.частника. Были мгновения торжества, когда свой природный талант эмпата удавалось шаг за шагом, постепенно, подчинять волевому контролю и заставлять работать так, как и не мечталось прежде. И было ни с чем не сравнимое наслаждение от того, что рядом с тобой — удивительная, потрясающая, фантастическая команда. Команда корабля «Колумб».

Она всегда хорошо чувствовала людей — сколько себя помнила. Сначала — интуитивно, неосознанно — так птенец делает первые робкие взмахи крыльями, ещё не зная, что родился с умением летать. Потом, с совершенствованием пришло настоящее мастерство и уверенность в своих силах. И при всём при этом, в личной жизни способности эмпата скорее мешали Элис, чем помогали. Видеть других насквозь — дар ли это? Скорее тяжкое бремя. Да, ей легко было понимать людей, но платой за это стало полное отсутствие романтических иллюзий. Ей охотно открывали самое сокровенное даже малознакомые, а она не могла быть до конца откровенна ни с кем. А когда в её окружении появился человек, перед котором — впервые за всё время — захотелось раскрыться самой, она, заглянув к нему в душу, увидела там глубокое и давнее чувство к другой женщине. И отступилась, так и не сказав ему ничего. Лишь через много лет осознав, что это, похоже, был для неё не только первый, но и последний шанс. Ну что ж, однолюб — это неизлечимо, но не смертельно. А теперь, перед лицом случившегося, это и вовсе не имело значения.

***

Харви Минкс медленно плыл через пассажирский отсек к кабине пилота. Привычно-хозяйским взглядом осматривал на ходу, надёжно ли закреплены ремни безопасности сидений, по ходу дела перебрасываясь парой ободряющих фраз то с одним, то с другим пассажиром. Успокоил маленькую девочку, заходившуюся в немом плаче, дал таблетку от тошноты даме средних лет, страдающей от невесомости, сказал вихрастому рыжему подростку, что он теперь настоящий астронавт и может собой гордиться… Тридцать семь человек, которых он вытащил с гибнущей Земли, угнав туристический орбитальный корабль. Зачем? Он и сам не знал. Наверное, давняя привычка бороться до конца. А сейчас они из-за неисправной системы навигации не могли сделать вообще ничего, даже сесть обратно в тот ад, который ещё недавно был Землёй — не то что дотянуть до лунной базы, которая — по совести говоря — тоже вряд ли чем-то могла бы им помочь. И ничего другого не оставалось, кроме как делать вид, что всё идёт по плану, и вот-вот их спасут. Да полно, кто их может спасти? Летающая тарелка? Галактический патруль? Ангелы с небес?

Одноногий старик с седой лохматой бородой окликнул его у самой кабины. Харви схватился за подлокотник его кресла и висел теперь совсем рядом.

— Наклонись ко мне, сынок. Ближе. Вот так. — произнёс он надтреснутым глуховатым голосом. — Ты ведь собираешься нас убить? Шансов никаких, верно?

Харви постарался ничем не выдать своего удивления.

— Нет, не убить. Усыпить. Безвредным газом. Во сне мы протянем дольше. Может быть, за это время кто-нибудь...

— Да брось ты. Откуда он возьмётся, твой кто-нибудь? Не надо. Я всё понимаю. Ты служил в армии?

— Нет.

— Ничего. Я — сержант Марвин Джордж Шерман, 82-я десантная дивизия. Я был на Третьей мировой. Я видал такое, что и не снилось всем этим… — он кивнул в сторону остальных пассажиров. — Но перед тем, как все мы тут подохнем, я хочу, чтоб ты знал: я был бы счастлив служить под началом такого парня, как ты.

Харви, не говоря ничего, пожал протянутую ему руку. Потом мягко оттолкнулся, вплыл в пилотскую кабину и закрыл за собой полукруглый люк.

Всё было кончено. Ещё один сеанс работы радиомаяка, последняя безнадежная попытка прокричать в мертвую тишину пустынной бесконечности эфира свой исполненный отчаяния «мэйдэй». Через несколько минут он пустит в пассажирский отсек ксенон, и эти люди мирно уснут. Уснут, чтобы не проснуться никогда — через час с небольшим отключится система жизнеобеспечения, а спустя еще некоторое время космический вечный холод проберется внутрь, и их жизнь оборвется.

Все было кончено и все было решено. Оставался только один разговор — с тем, о котором он никогда и никому не заикался ни словом, даже самым близким людям. Не потому, что стеснялся или боялся чего-то, просто считал это излишним.

Из внутреннего кармана он достал небольшую книгу. Не на сверхстойком полигаменте, на котором в случае необходимости публиковались все важные документы, а иногда — специально для любителей старины — книги и журналы. На пожелтевшей от времени бумаге, которая окончательно вышла из употребления почти полстолетия назад. Книга открылась сама, сразу на нужной странице. Можно было и не открывать, он помнил текст наизусть. И на своем родном языке, и на том, древнем, давно канувшем в небытие.

Pater noster, qui es in caelis,

sanctificetur nomen tuum,

adveniat regnum tuum...

Слова звенели, обрываясь в воздухе, словно тяжеловесный гул старинного колокола. Он повторял их снова и снова, будто надеясь, что его незримый собеседник не просто услышит, но и ответит. Ответа не было. Он читал, а перед глазами стояли лица родных. Боженка, любимая… дети… Карл, Вацлав, малышка Либуша… Вы ждете меня, хорошие мои, я знаю. Осталось недолго. Скоро встретимся. Я уже иду к вам.

...fiat voluntas tua,

sicut in caelo, et in terra...

Terra… какая уж теперь может быть terra? Разве что Он смилостивится и сотворит людям новую Землю, взамен той, которую они только что уничтожили — жестоко, варварски и бездарно. Милость Его безгранична, но не до такой же степени...

Panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie...

Нет, не нужен нам теперь никакой panem, никакой хлеб насущный. Души наши спаси, Господи. Спаси и прими в лоно свое.

...et dimitte nobis debita nostra,

sicut et nos dimittimus debitoribus nostris…

Прости нам debita nostra, долги наши. Мы безмерно задолжали тебе, Господи. И если ты сейчас меня слышишь, яви свое милосердие этой горстке несчастных, отчаявшихся людей, потерявших все, что у них было. Пусть будет их смерть легкой, и пусть войдут они в царствие Твое с чистыми, как у младенцев, душами. Отпусти им все грехи — и не требуй последнего покаяния. Кем бы ни были они в той, прежней жизни, своими страданиями они искупили все.

...et ne inducas nos in tentationem,

sed libera nos a malo.

На приборной панели погас красный огонек индикатора — радиомаяк умолк. Харви Минкс откинулся в пилотском кресле и открыл газовый вентиль.

...Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto.

Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum.

Amen.

***

Сигнал вызова по внутренней связи сработал в тот момент, когда Элис вошла в свою комнату. На стационарном коммуникаторе высветилось лицо Ван Схампа — суровое и жёсткое, с нависшими на глаза бровями.

— Срочно жду вас в медицинском отсеке. Подробности по прибытии. Конец связи.

Стараясь не думать о том, что случилось, Элис бежала по узким подземным коридорам лунной базы. «Подземным» — странное слово для внеземного сооружения. Всё наше мышление, весь наш язык насквозь пропитаны Землёй. Её образом, её шаблонами и стандартами, её пейзажами, климатом и всем-всем-всем. Теперь, когда её нету — какой будет наша культура? Культура? Смешно. Кто сказал, что она будет? Кто сказал, что от человека вообще останется хоть что-то?

Эверт встретил её у входа в медотсек. Сразу, в своей обычной манере, без долгих предисловий перешёл к делу:

— Один из наших шаттлов принял SOS на стандартной частоте. Туристический прогулочный орбитальник, висели на стационарной. Несколько десятков человек, все без сознания, похоже на глубокий наркоз. Доктор Хыонг и медики базы сейчас с ними работают. Вероятно, многих удастся спасти. Он попросил позвать вас. Он сейчас подойдёт и разъяснит подробности.

Как раз в это мгновение в двери показался Нгуен Хыонг, низкорослый сухощавый мужчина средних лет, с вечной непроницаемо-загадочной улыбкой на лице.

— В шаттле было тридцать восемь человек. Удалось спасти тридцать шесть. У одного старика, ветерана Третьей, не выдержало сердце. Войну прошёл, в живых остался, а тут… — врач на мгновение замолчал, потом продолжил. — Кроме него, погибла женщина на последнем месяце беременности. Ребёнок, мальчик, в тяжёлом состоянии, но его удалось реанимировать. Возможно, будет жить. Я хочу, чтобы первым делом вы побеседовали с её мужем, Элис. Ну а потом уже с остальными, как получится. Я вас проведу.

Длинный коридор медотсека тянулся вглубь, озарённый мертвенным сиянием ламп. Палаты-боксы находились по обе его стороны, в самом конце была операционная. Пройдя четыре двери, доктор остановился и шепотом сказал:

— Нам пришлось его привязать и ввести успокоительное. Он чуть было не убил сестру, которая сообщила ему… И ещё, Элис...

— Что?

— Эверт пока не объявил всем, но решение уже принято. Мы летим. Туда, куда и планировали. Забираем всех и летим. На Земле жить в любом случае нельзя, так что… Я знаю, они будут спрашивать у вас: «Что с нами будет?» Расскажите им всё как есть. Они тоже имеют право знать.

Она вошла. Высокий кучерявый чернокожий мужчина оскалил зубы, когда она приблизилась, и рванулся в её сторону. Звериная ярость… и отчаяние. Безнадёжное отчаяние загнанного в угол зверя.

— Зачем вы его спасли? Зачем вы нас спасли? Почему не дали нам умереть?! Нам всё равно всем конец!

Элис выдерживала паузу, давая человеку выговориться, выплеснуть всё, подтверждая своё внимание к его словам едва заметными невербальными сигналами. Азы, классика жанра,. Сейчас он выдохнется, устанет, и с ним можно будет работать. Так-так, напряжение слабеет, хорошо… вот сейчас… начнём, пожалуй!..

Она задержалась с ним, по профессиональным меркам, долго — целых двадцать минут. Когда она уходила, мужчина снова спал. Безмятежным сном младенца. Точь в точь как его новорожденный сын.

— Кто там вас ещё особенно беспокоит, доктор Хыонг?

… Одна дверь, другая дверь, третья. Люди, лица, запутанный, пульсирующий клубок эмоций и чувств. Главным образом боли. Она зашла ко всем, не пропустила никого. К концу её пошатывало, тошнило, чуть не выворачивало наизнанку. Перед последней дверью она прислонилась к стене и вдруг начала сползать по ней вниз. Доктор Хыонг молча подхватил её под локоть и, прямо через комбинезон, вогнал в предплечье дозу реабилитина. Поддержал за талию, посмотрел в глаза. Убедился, что препарат подействовал, и отпустил.

— Кто здесь?

— Мужчина, который их всех вытащил. Физически он в порядке, ведёт себя тоже адекватно, но… на вашем месте я бы уделил ему больше внимания.

— Почему?

— В моей родной стране есть… была пословица: «Могучее дерево падает громче».

Она кивнула и вошла. У сидящего на кровати человека были пепельно-серые волосы, тонкие губы и тёмно-карие глаза. Он внимательно посмотрел на неё.

— Вы ведь не врач?

— Да, я психолог.

— Мне не нужна консультация психолога. Я в порядке.

— Я не собираюсь вас консультировать. Просто хочу сказать вам спасибо.

— За что? За то, что я навесил на вашу шею ещё четыре десятка необученных нахлебников?

— Нет. За то, что вы спасли треть человечества.

Она подошла к нему. Обняла. Поцеловала. И быстро вышла из палаты.

***

Сборы заняли почти неделю. Всё ценное оборудование, всё мало-мальски полезное имущество переносилось с базы на «Колумб», всё, без чего можно было обойтись — безжалостно выбрасывалось. До самого старта Элис занималась психологической адаптацией «найдёнышей», подбором для них подходящих обязанностей в составе команды, обучением минимальным навыкам астронавта под присмотром специалистов с «Колумба» и лунной базы. В предстартовой суете ни у кого не было ни времени, ни сил переживать то, что с ними всеми случилось. Тосковать было некогда — и слава Богу.

В день старта доктор Хыонг, осмотрев её, строго сказал:

— Отдых! Немедленно и обязательно! До старта никаких тренингов, консультаций, занятий! Включить голопрограмму 17 для релаксации в режиме полного погружения и до старта ничем иным не заниматься! Это приказ.

Элис послушно кивнула, совершенно не по уставу, и направилась в свою каюту. Она действительно собиралась честно «погружаться» в программу релаксации. Уже включила визор в режим полного погружения, но в последний момент передумала И вместо голопрограммы 17 запустила серию с видами своей родины. Под старинную этно-музыку в обработке музыкантов начала века.

Сосновый бор, напитанный солнцем. Рыжие шляпки лисичек, торчащие из мохового ковра. Озеро и восход. Аист с птенцами на гнезде. Толстенная кабаниха с полосатыми поросятами. Старинный замок, когда-то гордость её родного города. Девушки, спускающие на воду купальские венки. Заросли дикого шиповника на опушке леса...

Як вазьму я ружу кветку,

Ды пушчу на воду,

Плыві-плыві, ружа кветка,

Да самога броду.

Плыві-плыві, ружа кветка,

Да самога броду…

Элис больше не могла ни смотреть, ни слушать, ни обонять. Слёзы хлынули потоком, как будто прорвало плотину. Изображения, звуки, запахи скользили сквозь неё, растворяясь вдали, а она лежала, содрогаясь в рыданиях. Зачем? Почему? Что теперь? Какой смысл, когда ничего этого нет и уже не будет?!

Она не услышала, как открылась дверь. Как вошел в каюту высокий седой мужчина с тёмно-карими глазами. И только когда он сел рядом с ней и обнял за плечи, она поняла, что не одна.

— У меня тоже была родина… У всех у нас была.

— Не надо! К чему? К чему всё это, если человечества больше нет?

— Нет? А зачем же тогда я спас его третью часть?

Он улыбнулся ей. Широко, как не улыбался уже давно. И она, сквозь текущие по щекам солёные ручейки, сквозь туманную пелену на глазах, улыбнулась ему в ответ. И расстегнула молнию комбинезона. Без слов. И тогда он сделал то же самое. Откинул светло-рыжие волосы с её обнажённых плеч, провёл рукой по её щеке, вытирая слёзы.

— Как тебя зовут на языке твоей родины?

— Алеся...

Запаха шиповника из головизора больше не было. Был только запах Харви, пряный вкус его губ и его сильные руки...

Вращалась Галактика, беззвучно пронося сквозь килопарсеки чёрной пустоты гиганские звёздные щупальца-рукава. Разворачивался «Колумб», становясь на курс, чтобы после долгого разгона совершить первый прыжок своего космического маршрута — к тусклой багрово-красной звезде с каталожным именем Глизе 699, которую предки поэтично окрестили Летящей Барнарда. Мерно совершал обороты вокруг оси многометровый «бублик» жилого отсека корабля, создавая его обитателям подобие земной гравитации — последнюю память о родной планете. А в одной из кают этого отсека, на узкой койке, двое обнимали друг друга, тихо подпевая голосам давно умерших людей на почти исчезнувшем языке с навсегда потерянной Земли.

Купалінка, купалінка,

Цёмная ночка,

Цёмная ночка,

А дзе ж твая дочка?..