Больше, чем любовь

Выбираться из палатки не хотелось, хотя Светлана проснулась давно. Сквозь щель под пологом ощутимо тянуло утренней прохладой, и, казалось, та ждёт только момента, чтобы забраться в спальник. Девушка повернулась спиной к выходу и сквозь полуприкрытые веки посмотрела на лежавшую рядом подругу. А Наташке хоть бы что! Лежит, раскинув руки, и, хоть старенькое одеяло сбилось куда-то к ногам, спит как младенец. Светлана прислушалась к глубокому, ровному дыханию и перевела взгляд с рыжего локона, мягко обнимавшего плечо подруги, чуть ниже. Наверно, Наташке даже жарко — вон, и рубашка расстёгнута.

Словно в подтверждение мыслям девушки, байковый отворот медленно скользнул вниз, обнажив чуть расплывшийся холмик груди. Ворсинки ткани в такт дыханию легонько гладили тёмное пятнышко соска, и он твердел с каждой секундой. Светлане неожиданно захотелось прикоснуться к нему, почувствовать пальцами упругую стойкость этого маленького бугорка. Казалось, стоит только дотронуться, и обязательно произойдёт что-то волшебное. Желание было настолько сильным, что она нетерпеливо дёрнула молнию на спальнике…

— Мммм, — протяжно простонала Наташка и, словно кошка, потянулась всем телом. — Уииих! Пора вставать? Жаль… Такой сон приятный, хотелось бы продолжения.

— У тебя таких продолжений и в жизни хватает! — усмехнулась Светлана. — А нам действительно пора — до озера надо засветло добраться.

— Не скажи, подруга. В жизни всё как-то скучно выглядит — встретились, переспали, разбежались. А тут… — шумно вздохнула Наташка, — романтично. Наверно, только во сне и бывает так красиво. Чтобы и «принц», и ухаживал правильно, и любил потом до смерти. Нет, что ни говори, а нынешние мужики козлы!

— Ой-ой, знаток нашлась! Вот встретишь когда-нибудь своего единственного, тогда и посмотрим, что запоёшь.

Наташка резко перевернулась на живот, откинув на спину рыжие кудри.

— Брось, уж мне ли не знать! Это ты у нас монашкой держишься. В сказки веришь, чуда ждёшь каждый день. Мужика тебе надо!

— Зато у тебя каждый день новый! И что, счастлива?

— А я многого не жду. От жизни надо получать удовольствие здесь и сейчас, иначе на пенсии вспомнить нечего будет.

Опираясь на локти, Наташка переползла к выходу и выглянула наружу. Волна прохладного воздуха ворвалась в палатку вместе с радостным криком:

— Вот это да! Айда по росе побегаем!

— Рехнулась что ли? Холодно же! — отозвалась Светлана, плотнее завернувшись в спальник.

— Неженка! — расхохоталась подруга и решительно бросилась в туманное марево раннего утра.

Светлана нехотя выбралась из палатки и замерла. А ведь, действительно, красиво! Небольшая полянка возле речки, где они вчера остановились на ночлег, блистала мириадами капелек росы. Если бы не стелящаяся пелена редкого тумана, они сейчас сверкали бы алмазами, а так лишь молочно светились крохотными жемчужными искорками.

Девушка опустилась на корточки, и поляна волшебно преобразилась. Капельки слились в сплошной ковёр, ветер гнал по поверхности мелкие волны, и оттого казалось, будто Наташка бежит по колено в воде, высоко поднимая ноги и подбрасывая к солнцу сверкающие брызги. И венок из крупных ромашек на голове, как корона. Наверно, подобрала возле палатки — вчера целый вечер плели.

— Русалка, — вздохнула Светлана…

Она завидовала Наташке с первого дня знакомства. С того самого момента, когда судьба на пять лет назначила им делить метры в комнате общежития. Завидовала её красоте, дичинке в больших зелёных глазах, завидовала лёгкости, с которой подруга беззаботно летела по жизни. И порой ненавидела, потому что с такой же беззаботной лёгкостью та могла обидеть любого язвительным словом. Не только Светлане пришлось испытать это на себе. Как-то раз она даже сказала, что не считает Наташку подругой, а в ответ услышала:

— Не заморачивайся. У мужиков это называется солидарностью, а у нас дружбой.

Наташка умела убеждать. Вот и неделю назад, когда студенты после сессии дружно разъезжались на каникулы по домам, она за несколько минут уговорила Светлану встретить ночь на Ивана Купалу на Ведьмином озере.

— Только представь! Звёзды вокруг — даже в воде, искры до неба, песни до утра. Может, именно там ты и найдёшь свой аленький цветочек. А в городе что? Тоска, пыль и скука.

— Но я маме обещала… И потом, ты же всегда прекрасно встречала праздник здесь!

— Прекрасно? Опять всю ночь смотреть на пьяных малолеток, которые толкают друг друга в костёр? Пижоны! Гонором могли бы полмира оплодотворить! А в прошлом году два придурка умудрились прямо над костром столкнуться. Один сильно обжёгся и в больницу попал, — Наташка зло усмехнулась и тут же серьёзно продолжила. — Там будут классные ребята из театрального, я с ними на дискотеке познакомилась. Каждый год ездят, и у каждого своя роль. Весело.

— Далеко, — неуверенно возразила Светлана.

Подруга фыркнула:

— Скажешь тоже! Каких-то сто километров. Ну, ещё два дня пешком вдоль речки, но это же ерунда. Кстати, есть там парень, — она картинно закатила глаза, — мистикой увлекается, как и ты — обещал кое-что интересное показать…

Светлана согласилась. Но, скорее, не благодаря заверениям Наташки о незабываемой ночи. Почему-то при каждом упоминании о Ведьмином озере сердце тревожно замирало. Тревожно и радостно. А ещё повторяющийся последнюю неделю сон: гладь чёрной воды, мелкие волны масляно лижут камешки возле ног, вдалеке матово отсвечивают луной кувшинки, шёпот из глубины… Тихий и невнятный, похожий на музыку, когда чарующие звуки сплетаются в волнующую мелодию и способны нести тебя на край света. Или свести с ума…

— Вылезла из берлоги?

Наташка, мокрая с головы до ног, стояла рядом и улыбалась. Потемневшие от влаги волосы казались сейчас бурыми, а в её глазах вместо обычного озорства светилось насмешливое превосходство. Ох, как Светлана ненавидела этот надменный взгляд!

— Ветер поднялся — как бы дождя не натянуло, — буркнула она в ответ и потянулась к охапке хвороста. — Я приготовлю завтрак, а ты пока вещи собери.

— Как скажешь, босс! — бодро прокричала подруга, приложив ладонь к виску.

«Чумовая» — подумала Светлана и покачала головой:

— Шевелись, а то совсем замёрзнешь.

Наташка опустилась на четвереньки и бодро заползла в палатку, выставив наружу едва прикрытый полупрозрачными трусиками зад. Светлана с завистью вздохнула — за такой попкой любая армия побежит куда угодно, а уж грудью зеленоглазая бестия и танк остановит. И, словно устыдившись собственных мыслей, девушка принялась нервно ломать сухие ветки.

Ветер действительно посвежел. Порывы становились продолжительнее и мощнее. Полянка давно очистилась от остатков тумана, и лишь роса на траве ещё напоминала о недавней утренней сказке. Но скоро и она, к сожалению, исчезнет. Зато костёр разгорелся быстро — гудел громко и радостно, вылизывая пламенем закопчённый бок армейского котелка.

Не прошло и пяти минут, как вода забурлила белым ключом. Светлана осторожно переставила котелок подальше от огня. Забросила заварку, разложила на газете бутерброды и окликнула подругу:

— Ты скоро? Чай остынет.

Наташка, пыхтя как бульдозер, вытолкала из палатки разом оба рюкзака.

— Ура, чай! — радостно взвизгнула она. — Горяченький! А то задубела совсем, даже кофта не помогает.

И тут же потянулась к кружке, но взять не успела. Мощный порыв ветра подхватил пустую палатку как пёрышко — перекатил через головы не успевших испугаться девушек и швырнул на костёр. Пламя отпрянуло, спряталось среди углей, но через мгновение вновь рванулось вверх через огромную прореху в тенте. Щёлкнули, выпрямившись, фибергласовые дуги, хлопьями рассыпались остатки ткани…

— Твою ж… — выдохнула Наташка.

Светлана запоздало бросилась к костру, выхватила оплавленный лоскут и с недоумением долго его рассматривала. Мысли блуждали, метались как искры чёртового костра, пока их всех не поглотила одна. Катастрофа. Всё, о чём девушка мечтала последние дни, в одну секунду рассеялось подобно миражу: не будет ни озера, ни сладкого шёпота из глубины, ни надежды понять, чем её так притягивало это место. Впору было реветь или вешаться. Светлана резко развернулась и набросилась на подругу:

— Ты что натворила, дура?!

— Я?!

— Ты! Зачем все вещи из палатки вытащила? Видела же какой ветер!

— Не ори на меня! Сама сказала.

— А ты головой работать умеешь? — не унималась Светлана. — Или только ноги… Курица!

Наташка едва не задохнулась от возмущения — услышать такое! Она широко раскрывала рот, пытаясь протолкнуть воздух в лёгкие, чтобы ответить подруге парой непечатных выражений.

— Ты… ты… — сипела Наташка.

— Эй, у вас всё в порядке? Помощь не нужна?

Неожиданный окрик заставил девушек замолчать. С противоположной стороны поляны неторопливо приближался мужчина в камуфляжной форме с длинным посохом в руках. Когда он подошёл ближе, Светлана смогла рассмотреть незнакомца лучше. Не молод, но и не старик — в густой тёмно-русой щетине поблёскивала редкая пока седина. Подтянутый, загорелый. Немного странным показалось, что за плечами у него висел не рюкзак, а линялый вещмешок. Примерно такие показывают в фильмах о Великой Отечественной.

— Помощь-то нужна? — повторил мужчина.

Наташка закашлялась — воздух, наконец-то, нашёл лазейку в сдавленном спазмом горле. Светлана молча разглядывала незнакомца. Было в нём что-то непонятное. Вещмешок древний, а кроссовки на ногах современные, стильные. И посох оказался обыкновенной палкой. Но такой, что в руках держали явно не один год. Отполированной частыми прикосновениями, потемневшей от пота и времени. Но больше всего поражали его серые глаза. Казалось, они светились. И стоило мужчина пристально посмотреть на девушку, она почувствовала то же волнение, какое испытывала при рассказе подруги об озере.

Светлана протянула незнакомцу кусок ткани:

— Палатка вот… сгорела.

— Да, это не брезент, тот бы выдержал. Куда собрались-то?

— На Ведьмино озеро, — вступила в разговор Наташка. — Далеко ещё?

Она уже окончательно успокоилась и говорила привычно игриво, будто не зрелого мужчину расспрашивала, а знакомилась с парнем на вечеринке.

— На озеро? Путь-то не близкий. А чего не со стороны Волчьего? Оттуда идти часов шесть всего, да и тропа набитая, не заблудишься.

— У нас карта есть, — похвасталась Наташка.

Мужчина рассмеялся:

— Карта? В лесу карта не поможет. Тут и местные-то ходить опасаются, а уж приезжему совсем беда. Сами-то откуда?

— Из Барнаула. Студентки мы, в «педе» учимся.

— Угу, — кивнул незнакомец. — На озеро-то зачем подались?

— Так ведь праздник! Завтра друзья наши подъедут.

— Завтра. А как же вы без палатки ночевать-то будете? Уж лучше возвращайтесь назад — аккурат к вечеру к Семёновскому выйдете. Народ там хороший, до утра приютят.

Наташка перестала улыбаться. До неё только сейчас дошло, что праздник они могут встретить в лучшем случае на автостанции. Она посмотрела на Светлану, ожидая, что рассудительная подруга подскажет выход, но та хмуро вертела в руках оплавленный лоскут и молчала.

— Может, шалаш, — неуверенно и как-то жалобно предложила Наташка. — Всего же одну ночь…

Мужчина внимательно оглядел девушек и едва заметно улыбнулся.

— Молодёжь… Ладно, помогу вам. Возле озера, на взгорке, есть старый охотничий домик. Ещё крепкий, хоть после смерти Михалыча, лесничего-то нашего бывшего, за ним никто не следит. Считай, годков семь уже. Покажу. Согласны?

— Согласны! — радостно завопила Наташка и повисла на шее у незнакомца. Казалось, он смутился столь бурного проявления чувств и торопливо спросил:

— Друзья-то ваши точно завтра будут? А то мне с вами загорать-то не с руки — дел много.

— Будут-будут, не сомневайтесь!

Наташка подпрыгивала на месте маленьким рыжим цыплёнком, и Светлане на короткое мгновение стало досадно, что она не сдержалась и накричала на подругу. Злость ведь была настоящей — сильной как никогда. Ещё бы чуть-чуть, могла бы ударить или вообще убить. Но самое странное, что даже сейчас ей не было стыдно: Наташка давно нарывалась на грубость.

— Ну, тогда собирайтесь живее, — голос мужчины оторвал Светлану от неприятных мыслей. — Дорога-то не простая…

Незнакомец не обманул. Девушки очень скоро убедились в этом на собственной шкуре. В прямом смысле слова. Пробираться местами пришлось через завалы — не обойти, не перепрыгнуть. Наташка, как ни старалась, раз за разом цеплялась за острые сучки и шипела не столько от боли, сколько от досады. А когда на голой лодыжке заалела глубокая царапина, от её недавней весёлости не осталось и следа:

— В чащу завёл, пигмей, — зло прошептала она. — Надо было вдоль речки идти.

— По речке вы бы два дня добирались, — неожиданно отозвался проводник.

Светлана посмотрела на него с изумлением — она, хоть находилась рядом, и то едва расслышала подругу, а до мужчины шагов десять, не меньше!

— Удивлена?

Он вдруг оказался настолько близко, что девушка заметила, как ритмично пульсирует жилка на его виске. Глаза незнакомца опять светились, но теперь в сиянии чувствовалась глубина. Как будто источник находился очень-очень далеко. Казалось, вокруг всё замерло: исчезли звуки, стволы деревьев почему-то стали плоскими и тусклыми, как на старой картине, и куст боярышника выглядел сейчас досадной кляксой на том же холсте. Живыми оставались только зрачки перед глазами. Они приближались, слепили, окружали со всех сторон, пока и сами не растворились где-то за спиной — остался только свет, которым можно было дышать…

Светлана стояла на берегу озера. Поверхность воды курилась лёгким туманом, мелкие волны настойчиво пытались дотянуться до цепочки трёхпалых следов на влажном песке. А сама пичуга споро семенила вдоль кромки — то приближаясь, то отпрыгивая подальше — словно играла с водой в «салочки». Зашелестел, распугивая комаров, рогоз сухими листьями, дрогнула лепестками кувшинка от удара рыбьего хвоста…

…металлически звякнуло за спиной. Девушка обернулась: на пригорок, припадая на правую ногу, медленно поднималась старуха с ведром в руке. А на самом верху поглядывала на озеро тёмными окошками древняя изба.

— Я дома, — счастливо улыбнулась Светлана.

И тут же грохотом отозвалось со всех сторон…

— Уснула?!

Наташка трясла подругу за плечи.

— Что…

— Очнулась, слава Богу! Я уж подумала…

Светлана не слушала, о чём торопливо говорила Наташка — она не могла оторвать взгляд от незнакомца. Казалось, он не обращает на девушек внимания, однако Светлана была уверена, что он слышит каждое слово. Не только слышит — видит каждый жест, знает каждую невысказанную мысль. Странно, но сейчас ей это даже нравилось.

— Эй, я тут! — Наташка щёлкнула пальцами перед лицом подруги. — Ты куда уставилась?

Она проследила за взглядом Светланы и усмехнулась:

— Понятно… Слушай, ты часом мухоморов по дороге не объелась? Уже на стариков бросаешься!

— Ты не понимаешь, он особенный.

— Куда уж мне с одним лёгким, да и тем простреленным!

Наташка внимательно посмотрела на подругу:

— Да ты, похоже, втюрилась. Вот же дура!

— Это больше чем любовь, — покачала головой Светлана, — это мой мир.

— Точно свежим воздухом отравилась! — зло фыркнула Наташка. — Мир, вселенная, гармония. Бред! Да он такой же, как все мужики. Только попроще, потому как деревенский. Хочешь, докажу?

— Не сможешь.

— Ну-ну…

— Пора, девчата! — призывно махнул рукой мужчина. — Кедрач скоро, передохнём. Лес-то там чистый, быстро доберёмся.

— Идём! — бодро прокричала Наташка и сквозь зубы добавила. — Быстро разберёмся.

Светлана промолчала — не хотелось обидным словом нарушить настроение, которое только что подарил незнакомец. А подруга перебесится…

Проводник опять не соврал. Не прошло и получаса, как впереди показался просвет в бесконечной череде строгих стволов и взлохмаченных колючками веток кустарника. Наташка почти бегом выскочила на крохотную полянку и с наслаждением бросилась лицом в пахучее разнотравье. Что может сравниться с ароматом, настоянным на солнце? Девушка перевернулась на спину, откинула с лица волосы и жадно втянула воздух и неожиданно спросила:

— Послушайте, мы уже полдня вместе, а имени вашего так и не знаем. Кто вы?

Мужчина ответил не сразу. Аккуратно положил посох, опустился на одно колено, перевязал ослабший шнурок. Потом сел и лишь тогда заговорил:

— Я-то? Считай, почти полвека Арсением кличут. И стар, и млад.

— Редкое имя, — Наташка с интересом посмотрела на него и озорно улыбнулась. — А вот скажите, Арсений, почему озеро Ведьминым называют? Там что, настоящие ведьмы водятся? Шабаши проводят и всё такое…

— Да откуда ж им взяться-то? Вы ж грамотные, чтобы во всякую чепуху верить. Шабаши-то бывают, конечно, но людских рук это дело.

— Почему же тогда Ведьмино?

Судя по тому, как мужчина нахмурился, отвечать он не хотел. Наташка же настаивала, словно капризный ребёнок, и даже подползла к ногам Арсения, жалобно поглядывая на него снизу вверх с выражением «шрековского» кота. В другое время Светлану повеселили бы артистические ужимки подруги, но сейчас они только раздражали.

— Почему? — заговорил, наконец, мужчина. — Старики рассказывали, жила когда-то в этих краях девушка. Нездешняя, но откуда и как появилась, никто уже не помнил. Приютила её бабка-знахарка, да и обучила своему искусству. Где и когда травы собирать, как отвары готовить и раны заживлять. Места-то у нас охотничьи — и летом, и зимой зверя промышляли. Бывало, рысь кого цапнет или волк порвёт. Хватало работы-то. И когда старуха преставилась, врачевать ученице пришлось. Говорят, хорошо справлялась. А года через два вдруг мор страшный на скотину напал, а следом и люди помирать стали. Девушка пыталась что-то делать, да только хуже становилось. Вот народ-то и решил, что она всему виной. В общем, прогнали её подальше, и поселилась знахарка возле того самого озера. Да только смерть пуще прежнего косила и людей, и скотину. Нелегко видеть, как у тебя на глазах родные умирают, а в горе не каждый трезво думать-то может. Собрались мужики, нашли знахарку — верёвку на шею с камушком привязали да в воду… С тех пор озеро Ведьминым и называют.

— Звери! — скривилась Наташка. — Самих бы утопить!

Арсений колюче посмотрел на девушку:

— Здешние туда ни ногой. Хоть и не верят в месть покойницы-то, а всё одно опасаются. Так что не бойся, нет там ведьм, — он неожиданно улыбнулся. — А русалки водятся.

— Правда? — Наташка рывком села рядом, прижавшись бедром к ноге мужчины. — Вы их видели? Расскажите! Знаете, я в детстве хотела стать русалочкой. Смешно, да?

— Совсем не смешно. Старики рассказывали, чтобы русалкой стать, нужно сделать что-то очень плохое, — он опять нахмурился. — За мечту чужой бедой платить приходится.

Девушка прижалась ещё теснее, как бы невзначай коснувшись грудью руки Арсения. Да ещё и ногу в сторону отвела так, что короткие шорты расправились на лобке. «Переигрывает, — недовольно подумала Светлана, — даже идиот сразу фальшь почувствует». Её неприятно поразило, что мужчина даже не пытался отстраниться — сидел истуканом и молча смотрел куда-то вдаль. Только желваки на скулах щетинисто бугрились.

Наташка легонько ткнула Арсения в плечо:

— Хотя бы увидеть.

— Может, у тебя получится, — тряхнул головой мужчина. — О цене только не забывай.

Он потянулся — так, что щёлкнули позвонки — помассировал шею и решительно, рывком, поднялся:

— Осталось немного — вон, уже и кедрач начинается.

Идти, действительно, стало легче. Знаменитые алтайские кедры кряжисто захватили территорию уверенной мощью — даже трава, робко пробиваясь между опавшими иглами, жалась поближе к морщинистым стволам. Раскидистые ветви выстроили коридоры и галереи, которым позавидовал бы лучший архитектор. С анфиладами и зелёными портиками, с лабиринтами, ведущими к хвойным беседкам и гротам. Правда, Светлана не замечала волшебного буйства природы — её внимание целиком захватило лицемерное поведение подруги: Наташка всю дорогу вилась вокруг Арсения. Бегала, как преданная собачка, сыпала глупыми вопросами и смеялась без причины. А он улыбался в ответ! Светлана чувствовала, как наружу смолой сочится злость. Как у раненого дерева боль всегда льётся тягучей слезой…

— Пришли.

Арсений указал на тёмный сруб, едва заметный в зарослях иван-чая и крапивы. Наташка скептически хмыкнула, а он невозмутимо посохом расчистил проход и удовлетворённо заметил:

— Хорошо строили раньше, на совесть — не гниёт лиственница-то. Заходите.

Дверь протяжно скрипнула. Комнатка оказалась крохотной — почти всё место занимали деревянный топчан, протянувшийся от стены до стены, да чугунная печка-буржуйка с ржавой трубой. Рядом с ней аккуратной стопкой лежали трухлявые поленья, а из угла в угол тянулась верёвка, увешанная пучками сухих трав. Втроём тут даже стоять было тесно.

— Ух, ты! — вскрикнула Наташка и достала с узкой полочки возле входа пыльную керосиновую лампу. — Интересно, работает?

Арсений забрал лампу, смахнул пыль и с усилием покрутил фитиль.

— Должна. Надо только керосин найти. Михалыч-то хозяйственный мужик был, наверняка запас держал. А ну-ка, подвиньтесь немного, девчата.

Подвинуться получилось только наружу. Подруги, вытянув шеи, с порога наблюдали, как Арсений шарит под топчаном. Звякнуло и покатилось по полу помятое ведро, глухо ударился о доски топор, и, наконец, он вытянул наружу банку, из которой торчал замотанный в тряпку деревянный чоп. Мужчина потряс жестянку и удовлетворённо кивнул:

— Есть. Вы пока прогуляйтесь к озеру. Заодно и водички наберёте, — Арсений протянул ведро. — Недалеко тут — распадком спуститесь, и уже на берегу. А я пока приберусь малость.

— Я помогу! Не мужское дело веником махать, — Наташка повернулась к подруге и прошептала. — Иди. Только назад не очень спеши.

Светлана сразу поняла, что та задумала. Хотелось ответить чем-то обидном, но, взглянув на спокойное лицо Арсения, она только прошипела сквозь зубы:

— Обломаешься.

И, подхватив ведро, почти бегом бросилась прочь…

Берег оказался совсем не таким, как в видении. Не было ни песчаной полоски, ни заросшей камышом заводи. Только кувшинки знакомо покачивались на поверхности да надоедливо пищали комары. Светлана зачерпнула воду и долго всматривалась в собственное ломкое отражение. Чувства колыхались в унисон — вскинутые брови отбивались в душе недоумением, а кривая усмешка ударяла в голову чёрной злобой.

Девушка с силой хлопнула ладонью по воде, разбивая картинку на множество осколков:

— Хватит!

Нет, она должна это видеть! Обязательно. Наташкин позор обязательно принесёт успокоение.

К домику Светлана дошла быстро. И сразу почувствовала, что уверенность тает, как мартовский снег. Прикрытая дверь и тихий стон, отчётливо слышимый в вечернем затишье, ударили вязкой преградой. Девушка с трудом добралась к похожему на амбразуру маленькому отверстию возле двери. Наверно, хозяин домика оставил его для каких-то особых целей, но для Светланы сейчас оно оставалось единственной возможностью, способной рассеять сомнения. Как замочная скважина, которая возбуждает и манит запретностью…

Наташка ритмично наступала. Давила ягодицами на бёдра Арсения, словно хотела проткнуть себя насквозь. Светлана чувствовала это физически — как скользит чужая плоть, как стирает отчуждение и добирается до того мгновения, когда отступать уже поздно. А ямочки-глаза внизу позвоночника смеются беззаботной уверенностью.

Подруга прогнулась дугой — как плёткой, плеснула волосами по спине и тут же расслабленно упала вниз. Рыжие локоны закрыли лицо мужчины, окутали грудь — схоронили лица плотной завесой, но Светлана видела, как Наташкины губы пьют чужую страсть, как кончик языка слизывает готовый сорваться с губ рык вожделения.

Это было прекрасно. Естеством, горячим чувством, сакральным смыслом существования. И выглядело мерзко. Лицемерно. Потому что Светлана вдруг увидела горящие победным огнём глаза подруги. Она доказывала, а не наслаждалась…

Светлана сползла по стенке дома. Брошенное ведро, смачно булькая, покатилось вниз. И следом, теряя веру, как ведро выплёскивало воду, побежала девушка. Перед глазами, затмевая дорогу, стоял победный Наташкин взгляд…

Сколько она просидела на берегу, Светлана не знала. Душа исходила обрывками несбывшихся ожиданий, а вода давила спокойной уверенностью. И вдруг она услышала зов. Тот самый, из сна. Глубокий, как сама ночь. Он звал переливчатым шёпотом, манил обещанием и рушил миры.

Светлана сделал шаг, потом второй — почувствовала, как прохлада обволакивает ноги. Осмотрелась — кувшинки призывно покачивали бутонами, и комары гудели слаженно, указывая дорогу. Ещё несколько шагов, и вода пролилась в лёгкие избавлением…

Арсений поставил лампу на порог. Дождался, пока рыжеволосая девушка с криками побежала к озеру, и устало выдохнул:

— Я привёл ученицу, люба моя. Теперь я снова с тобой…

Он прислонился к косяку и улыбнулся. Той улыбкой, которой не стесняются дети — спокойной и уверенной. Кожа на его руках смялась шагренью, голова упала на грудь. Арсений конвульсивно дёрнулся, задев иссушенной рукой лампу. Керосин вспыхнул, как факел победы…