Ивановы Портки

Настя пересыпала оставшуюся чернику из ведра в две пластиковые банки из-под майонеза, а последнюю пригоршню ловко отправила в рот. Хорошо сегодня ягода разошлась, проезжающие городские разобрали за пару часов — видать, ещё и потому, что смышлёная девчонка загодя запаслась тарой и теперь отдавала чернику вместе с посудой, не стоившей ей ровным счётом ничего. У проезжающих по трассе вечно так — и рады бы себя ягодкой побаловать, а насыпать не во что, вот и отваливают несолоно хлебавши. А тут им сервис, почти как в ихних гипермаркетах — получите в придачу за бесплатно фирменную упаковочку, чтоб не помялось. Оттого и бойко идёт у Насти торговля, не то, что у деда Ивана, который от скуки уже битый час задуривал девчонке голову своей болтовнёй.

— Постой, Настёна, вот щас я тебя научу, как разбираться в энтом деле. Вы ж за своим гламуром да миникюром самого важного не прозреваете, бестолковицы. Станешь себе выбирать — на размер особо не гляди, длина тут, можно сказать, вопрос самый распоследний. Энтот х-хрукт, главно дело, должон быть пряменький, розовенький, крепенький, да с кожицей тонюсенькой, чтоб аж просвечивала, от корня до самого кончика. Ну и толстенький тож, толстячки-то — энто самый смак. Толстуна что просто так в рот взять приятственно, мытым да чистеньким, что куда ещё употребить, по иному пользительному назначению. А за длинняками не гонись, особенно теми, что книзу сужаются, потому как в них ни сладости, ни радости, а только видимость одна...

— Тьфу на тебя, старый охальник, гляди, вон как девку в краску вогнал своими россказнями. Тебя послушать, так ровно не про морковку ей байки баешь, а что другое предлагаешь, прости Господи… — толкнула деда в бок локтем загорелая тётка, стоящая рядом с ним за прилавком придорожного базарчика.

Настя не выдержала и засмеялась, смущённо прикрыв ладошкой курносый носик.

— А тебе что за дело, Марья? Торгуешь своей зеленюхой — и торгуй, а в мои морковные дела не лезь. Ишь, с самой скоро песок посыпется, а всё одно на уме. Видать, сама недо… это самое, как молодухой была, а теперя завидки берут, на Настьку глядючи. У ей-то всё ещё впереди, а ты, как выгнала своего пьянюгу, так, верно, с тех пор и ходишь десять годов недотыкомкою. Небось уже и позаросло всё где надо, хе-хе...

— Я те дам позаросло! Сам мхом да плесенью порос, как колода лесная, а всё на девок глаза пялит, что твой кот на сметану. А там уже, видать, давно висит на полшестого, хоть домкратом подымай.

— Я те дам, говоришь? А вот возьми да и дай. Я, может, вовсе даже не против. Вот и посмотришь, какое там полшестого и какой с тебя домкрат. — Нахально ухмыльнувшись, предложил дед. Не обращая никакого внимания на ответное ворчание тётки Марьи, он продолжал вдохновенно вещать, поучающе воздев указательный палец. — Да и, прямо скажем, нет никакой особливой разницы, морковка там али что другое. Сила природная — она одна-единственная. Она за всё в ответе: и морковке смак придаёт, и яблочки да груши соком наливает, и травы на Купалу целебной силой полнит… ну и энтому агрегату велит, когда положено, стоймя стоять и своё дело делать, а как же иначе. Вон, Митяй молодой да разумный, соврать не даст. Правду ж я говорю, студент?

Светловолосый парень, только что вышедший из притормозившего на обочине серого «хюндая», улыбнулся деду и кивнул.

— Правду, правду. Философ ты, дед Иван, покруче городских, палец в рот не клади. Только я больше не студент.

— Вот те на! Выперли, что ль?

— Ага, выперли. С дипломом в зубах.

— Отучился? Эх, как годы-то летят! Ну, молодца, молодца-а… — дед, перегнувшись через узенький прилавок, обхватил парня за плечи шершавыми лапищами и расцеловал в обе щеки. — Порадуется маманя! Здорово! И хто ж ты теперь будешь?

— Инженер-программист. А мама уже давно в курсе, я ж ей звонил, как защитился.

— А к нам каким случаем — на побывку, к мамке на блины? Ты ж теперь птица важная, городская...

— Нет, не на побывку. У меня работа такая — где хочешь работать можно, лишь бы компьютер под рукой был. Делай себе заказы да отсылай клиентам через интернет. Ну я и подумал — а чего б не махнуть домой? Насовсем. Электричество у нас в порядке, в интернет я без проблем через мобильный выйду; дорога тоже есть — хоть не Бог весть какая, но проехать можно. Мне для работы больше ничего и не надо. А город у меня за пять лет уже во где сидит. — Он красноречиво провёл ребром ладони по шее.

— А не заскучаешь? Летом-то ладно, а зимой? Ни кин, ни тиятров, ни девок городских...

— Захочется — съезжу, при машине это не проблема. А девчонки… да ну их. Наши лучше. — При этих словах парень широко улыбнулся Насте.

— Чернички купить не желаете? — дерзко посмотрев прямо ему в глаза, не осталась в долгу та.

— А что, очень даже желаю. Забираю всё. — Дмитрий достал из барсетки бумажник, собираясь рассчитаться.

— Дак и девку забирай в придачу, вон какая справная, всё на местах, где надо, — не унимался дед. — Иль на такую у тебя денег не хватит? А, инжанер-программист? — И он издевательски подмигнул.

— Вот же брехотун языкастый, трепло кукурузное, — снова встряла в разговор тётка с зеленью. — Девчонке, небось, ещё и семнадцати нет, а тебе б только голову людям морочить да в грех вводить. Всё её мамке расскажу, будешь тогда знать, как болтать что ни попадя.

— Ну и што мне ейная мамка? Я плохого не посоветую, опять же и Митька — хлопец хороший, нашенский. Спасибо сама мне потом скажет.

— Успеется, дед. Я ещё и приехать толком не приехал, а ты меня уже сватаешь, да ещё к пигалице малолетней. Ладно, бывайте. Хорошей торговли. — И Дмитрий, помахав рукой всей компании, направился к машине.

— Да погоди ты, чудило городское! Я ж не про то. Подвези Настьку заодно, чтоб не била ноги зазря. Она всю ягоду распродала, чего ей тут до вечера стоять, с нами лясы точить?

***

Дорога от трассы до деревни была недлинная, километров шесть, но ехать по изрядно разбитому просёлку пришлось не спеша. Настя устроилась на переднем сиденье, закинув стройные, покрытые летним загаром ножки одна за другую. Ехали сначала молча. Дмитрий не мог понять, чего вдруг притихла эта бойкая девчонка — обиделась за «пигалицу», что ли? Чтобы снять напряжение, заговорил первым сам.

— Слушай, а чего я тебя не помню? Вроде односельчане, а не видал до этого ни разу.

— Ну вот и здрасте, ни разу. А кто к нам в сад лазил, как малый был? Кого моя мамка крапивой драла как сидорову козу? А я стояла, смотрела и говорила: «Так его, так его». — И Настя хихикнула.

При этом воспоминании Дима невольно покраснел, но взял себя в руки — ещё не хватало смущаться перед этой малявкой.

— Так ты Архиповых дочка?

— Ну да.

— Школу заканчиваешь? И куда потом?

— Да никуда. Буду жить, где жила. У мамы хозяйство большое, куда она без меня? А вместе как-нибудь управимся. Я свою деревню люблю.

— Я тоже. Хорошо у нас. Вот только...

— Что только?

— Название у нас уж очень дурацкое. Ну какому балбесу оно в голову пришло? Это ж надо додуматься — назвать деревню Ивановы Портки! Меня вон в универе на первом курсе из-за этого чуть не прозвали Ман… — Дмитрий осёкся, не решаясь при девушке повторить похабную кличку. — Ну, сама понимаешь, какие животные у некоторых в портках живут.

Настя покраснела и залилась смехом.

— Да, тебе вот смешно, а мне вначале из-за этого вообще жизни не было. Да и потом тоже. Ну представь: знакомишься с девушкой, а она: ты откуда будешь? А я ей: так, мол, и так, из Ивановых Портков. Или Порток, хрен редьки не слаще. Хорошо, если просто подумает, что это я так прикалываюсь. А с большинством на этом знакомство и кончалось.

— Правда? Ну и дуры они в таком случае, эти городские.

— Дуры или не дуры, а… ай, ладно, не в этом дело. — Дима помрачнел, вспомнив историю с Алевтиной. Его подругой с третьего по четвёртый курс. Его первой женщиной, с которой дело шло уже к свадьбе. И с которой они рассорились вдрызг после того, как он предложил ей познакомиться с его родителями и по простоте душевной рассказал, откуда родом. Хотя… кто его знает, в чём там было дело — в названии деревни или в Артурчике, скользком «мажоре», подбивавшем к его подруге клинья к тому времени уже полгода и как раз получившем на двадцатилетие в подарок от отца трёхкомнатную квартиру, о чём он не преминул тут же сообщить Але. В любом случае, этой малолетке про его дела знать не обязательно. — А вот правда же, интересно, откуда название такое. Не знаешь?

— Нет. Только помню, как жив был папка, он маме что-то рассказывал, вроде легенды. Как будто жил в этих местах в старину какой-то Иван, и никак у него с женщинами не клеилось. В самый нужный момент… ну ты понимаешь… — Настя снова зарделась. — И вот пошёл этот Иван к колдунье, а та ему и говорит: нужно, мол, в купальскую ночь побегать по росе, по высокой траве.

— Голому, что ли?

— Да ясное дело, не голому. Трава ж у нас острая, так и порезать себе кое-что недолго. А потом те портки, что росой промокли, весь год надо носить не снимая. Послушал он бабку, побегал по росе, и точно — все беды как рукой сняло. Женился после того, детей нарожал полную хату. А портки эти, купальской росой мочёные, потом старшему сыну передал по наследству. Вот от его детей вроде как наша деревня и пошла. А может, и враки всё это.

Тыдыдыщь! На очередной колдобине машину так тряхнуло, что Настя завалилась прямо водителю на колени, походя хлестнув его по лицу тугой, толстой, медно-рыжей косой, пахнущей солнцем и лесными травами. На миг потерявший управление «хюндай» едва не ткнулся бампером в придорожную сосну.

— Ты что, сдурела, что ли, малая? — набросился на неё Дима. — Чего не пристегнулась?

— А чего ты сам за дорогой не следишь? — тут же перешла в контратаку Настя. — Тоже мне, водила-крокодила, ухаба не заметил. Мамка моя и то в сто раз лучше водит.

Она проворно водворила на место соскочившую бретельку сарафана, почти не дав шанса полюбоваться упругим содержимым его лифа слегка опешившему парню. Тот гордо отвернулся и снова завёл заглохший двигатель. Хотелось сказать этой нахальной девчонке, чтоб выметалась из машины, если не нравится, но это был бы уже чистый детский сад. Остаток пути оба снова молчали. Лишь когда показался неказистый деревянный мостик через местную речку-переплюйку, Настя вновь подала голос.

— Здесь останови.

— Тебе что, не домой?

— Я в дальнюю теплицу. Мама с утра там одна, помочь надо. Ой, стой… — Она вдруг стала оглядываться по сторонам, потом полезла зачем-то под сиденье. — Телефон! Завалился куда-то, наверное, когда ты на ухаб наехал.

— Давай я тебе позвоню, по звуку быстрее найдёшь. Говори номер. — Дима разблокировал свой смартфон и быстро набрал нужную комбинацию. Потом проводил взглядом ладную Настину фигурку, улыбнулся чему-то своему и нажал на газ...

***

Не спалось. Сквозь рваные тучи в комнату то и дело заглядывала луна: круглая, дебелая, глупая и самодовольная, как продавщица из сельпо. Дима подошел к окну, посмотрел на пустую, залитую молочным светом улицу, на поросший малинником холм у околицы, на ближний лес. Чувство неясной тревоги, липкое и привязчивое, не дававщее ему спать, всё равно не отступало. Подумаешь, невидаль какая — не спится в полнолуние. Он решительно отвернулся от окна с твёрдым намерением вновь улечься и спокойно заснуть. Но тревога не уходила, перерождаясь в безотчётный ужас, тёмный, глубинный, доисторический кошмар без имени, без образов, без звуков — просто ужас в чистом виде.

И в этот момент потолок, освещённый лишь бледным сиянием луны, озарился из-за его спины яркими ритмичными вспышками: раз, два, три...

Дима оглянулся. Несмотря на то, что сердце колотилось как бешеное, он был готов встретить «это» лицом к лицу, чем бы «это» ни оказалось: летающей тарелкой, архангелом Гавриилом или пьяным соседом Николашей с фонариком в руке. И тут же беззвучно рассмеялся. Экран мобильника на столе вспыхнул в последний раз и угас, какое-то время ещё распространяя вокруг себя слабое остаточное свечение. Смс-ка. Ф-фух, так и двинуться умом недолго. Но кому и что понадобилось от него в двенадцатом часу ночи?

Номер был незнакомым. Оператор тот же, что и у него, но в начале и в конце по три шестёрки. Чертовщина какая-то, булгаковщина, с усмешкой подумал Дима. Но ещё более странным был текст.

В Омут купальскою ночью войдёшь —

Счастье своё непременно найдёшь.

Бредни девчачьи, да и только. Интересно, чьи это дурацкие шутки? В любом случае, это кто-то из городских, в деревне его номер разве что родители знают. И тут всё вдруг стало понятно. Ну конечно, бывшие однокурсники ерундой страдают, рассылая всякую ересь по знакомым номерам. Отрываются, наверное, сейчас в клубе «Омут» по случаю Ивана Купалы, отмечая древний праздник на свой манер. Знали бы односельчане, в какую похабь превратили городские это самое Купалье. Стриптиз-шоу в венках и кокошниках, танцы топлесс вокруг имитации костра под Елену Ваенгу с Надеждой Кадышевой… бр-р...

Но спать всё равно не хотелось. Оставалось старое проверенное средство — прогуляться по свежему воздуху. К тому же у нас, подумал Дима, в отличие от города, Омут настоящий, а не бутафорский. Сразу за околицей безымянная речушка разливалась в небольшое озерцо, подходившее краем к самой опушке соснового бора. Буквально в нескольких метрах от берега дно этого озерца круто проваливалось вниз. Кто не знал об этом, запросто мог, сделав лишь шаг, уйти в воду с головой, хотя только что глубина была по пояс. Сколько там метров до дна, не знал в точности никто, но тонули здесь по пьяной лавочке не раз и не два. А для местных молодых парочек был Омут ещё и местом свиданий. Раньше был, когда Дима пешком под стол ходил. Сейчас, считай, и некому на песчаный бережок на свиданки бегать: почти не осталось молодых, разъехались все. Вон даже на Купалье ни песен не слышно, ни костров не видать — праздник есть, а праздновать некому. Ну и ладно, ему компания не нужна.

Лес встретил его безветрием, блеском росы на траве и симфонией ночных запахов. Пахли душистые травы: полынь, чабрец, вереск. Пахла смолистая, нагретая за день жарким июльским солнцем сосновая кора. Казалось, что какой-то свой особый запах источала даже наконец-то прорвавшаяся сквозь облака полная луна. Несмотря на негромкие ночные звуки, доносившиеся со всех сторон, возникало ощущение тишины. Спокойной, уверенной, мягкой, как глубокий зелёный мох под вековыми соснами, лесной Тишины. Той, которой ему так не хватало в городе.

И тут, словно взрыв, тишину эту прорезал громкий всплеск. Как раз со стороны Омута. Рыба? Нет, такого размера рыбины в озерце давно уже не водились. Может, из зверья кто? Для ондатры тоже крупноват, больше уж на бобра похоже. И здоровенного притом. Дима на мгновение пожалел, что не взял с собой фотик — кадры могли выйти интереснейшие, но кто ж знал… да и потом, всё равно ночью без штатива нормально не снимешь, а животные неподвижно позировать не будут, это ж не девчонки, готовые устроить «фотосисьсию» по случаю любой обновки, а особенно новой одежды. Хотя то, что они носили, по большей части правильнее было бы «раздеждой» называть.

Обо всём этом Дима думал уже на бегу. Самое трудное было — бежать как можно быстрее и в то же время создавать как можно меньше шума. Зверя спугнуть — плёвое дело, но если не поспешить, он просто сделает свои дела да и уйдёт. Хорошо, что до Омута было очень близко. Чтобы срезать путь, Дима рванул не по тропинке, а через полянку с овражком, заросшую высокой травой. Нездешнему кому, да ещё и в темноте, запросто можно было в том овражке ноги переломать, но парень знал тут с детства каждую кочку. Про одно только позабыл — и вспомнил лишь, когда густая ночная роса основательно подмочила джинсы аж по самое… это самое. Ну ничего, высохнут. Дальше, дальше.

Ещё один всплеск, чуть потише первого. Значит, зверь не ушёл, это хорошо. Вот и песчаный бережок, крутой спуск к воде. Осторожно, стараясь не издать ни звука, хоронясь за прибрежными кустами, Дима подкрался почти к самому обрыву. Вода в Омуте ещё слегка колыхалась. Потом на поверхность начали подниматься пузыри воздуха: один, другой, третий… А после из тёмных глубин Омута, пугающе и неспешно, стало всплывать нечто большое. Пожалуй, побольше любого бобра. Русалка!

Да, настоящая русалка. Стройное, но крепко сбитое тело — сильные руки, широка в бёдрах. Гладкая, бледная кожа переливается в лунном свете. Длинные мокрые волосы свисают на высокие, упругие груди. Смотрит на луну, будто ждёт чего-то. И вдруг оглянулась резко: «Кто здесь? Выходи сам, а то догоню и в Омут утяну». На чистейшем русском языке, без всякого подводного акцента и прибулькивания.

— Настя?!!! — От удивления Дима потерял дар речи.

— А ты думал, кто? Русалка Нептуновна? — рассмеялась бесстыжая девчонка. Дима было хотел возмутиться такому смешению отечественной и греческой мифологии, но промолчал. Настя между тем продолжала, похоже, ничуть его не стесняясь.

— Ну что, так и будешь стоять с подмоченной хм… репутацией? — При этих словах она показала на его джинсы, ещё мокрые между ног от росы. — Может, хватит уже подглядывать из-за кустов? Купаться будешь? Не бойся, не утоплю — Русальная неделя уже прошла.

— Да я… — чуть было не пробормотал Дима что-то про забытые дома плавки, но вовремя спохватился. — Да я сейчас, мигом!

Через несколько секунд скомканные джинсы, вместе со всем прочим, остались лежать на траве, а он сбежал к воде по крутому песчаному спуску и с размаху вошёл в тёплую лунную дорожку. Не доходя пары шагов до Омута, присел, окунулся по плечи. Потом опрокинулся на спину и некоторое время просто лежал на воде, блаженно раскинув руки. Ух, здорово!

— А классно ты ныряешь, — обратился он к Насте, вновь встав на ноги и изо всех сил стараясь сделать вид, что округлые формы её тела притягивают его внимание ровно в той же мере, как и прочие элементы окрестного пейзажа. Судя по насмешливому взгляду девушки, устремлённому куда-то вниз, удавалось ему это плоховато. Дима поспешно сделал шаг вперёд, чтобы оказаться в воде по пояс. — Может, и до дна Омута доплывала?

— Может, и доплывала, — загадочно прищурив глаза и вновь глядя на луну, ответила Настя. — Нам, русалкам, такая глубина нипочём. А тебе?

— Сколько там метров? — пытаясь казаться как можно более непринуждённо— небрежным, спросил Дима.

— Да кто ж его знает? Только гляди, чтоб ногу не свело. Там снизу ключи бьют, холоднющие. Станешь на дно — смотри, где луна, и сразу отталкивайся и на неё плыви. Не сиди там долго, дыхания не хватит.

— Не учи учёного, — высокомерно произнёс Дима. — Ну, я пошёл...

Вдохнул-выдохнул глубоко несколько раз, улёгся животом на воду, задрал ноги в воздух и сразу же рванул вниз. Открыл под водой глаза — темнота. Только сверху пробивается лунный свет. Дна вовсе не видно. Сделал ещё несколько сильных гребков в сторону дна — как будто и нету там его. Без-дна. Чёрная, устрашающая бездна. И тут прямо в грудь ударила, обожгла ледяная струя...

Как легко и спокойно стало вдруг на душе! Какой яркий, могучий, прекрасный свет! Дима тянется к нему обеими руками, но свет перекрывает чья-то гибкая тень. Настя опускается рядом с ним, протягивает руку, он устремляется ей навстречу. Их руки соединяются, а вслед за этим сливаются и губы — в длинном, самозабвенном, торжествующем поцелуе. Не отрываясь друг от друга, они медленно, медленно опускаются вниз, ложатся на мелкий золотистый песок. Она обвивает его ногами, прижимается к нему всем телом, он чувствует прикосновение её гладкой кожи, упругость её груди и твёрдость напряжённых сосков, её чувствительные, гибкие пальцы поглаживают его по бокам, по животу, ниже, ниже… Он переворачивается на спину, а она забирается сверху, плотно охватывает его бёдрами, скользит вперёд-назад, страстно и ритмично. Он в экстазе сжимает изо всех сил её пружинистые, спортивные ягодицы и буквально насаживает на себя, словно пронзает одним могучим ударом, так что она вскрикивает. Они начинают двигаться вместе, в одном ритме, в полном резонансе, не видя, не слыша, не чувствуя больше ничего, кроме этого вселенского слияния, Я-Ты, Я-Ты, Я-Ты. Она прижимается ещё плотнее, он снова чувствует упругое касание её губ, пухлых и горячих… И тут всё взрывается, разлетается на осколки, и не остаётся больше ничего, кроме темноты и боли, пронизывающей всё его существо...

***

— Ну наконец-то! Слава Богу! Задышал! — Настя прекратила искусственное дыхание и присела на корточки рядом. — Не вставай! Просто дыши глубже. Не так часто, помедленнее. Полежи немного. Хорошо, что ты воды не вдохнул.

Болело всё тело. Раскалывалась голова, ныла грудь, боль отдавалась в кончиках пальцев, воздух, входящий в лёгкие, обжигал как огнём. Жив! Он попробовал заговорить, но это оказалось ещё больнее, и он просто застонал. Девушка приложила палец к его губам.

— Тихо! Молчи пока! Лежи и дыши. Это я виновата, дурочка. — Она накрыла его принесённым откуда-то покрывалом, улеглась рядом на песок, как была, нагишом. Взяла его ладонь в свою. Наклонилась и поцеловала, теперь уже по-настоящему — Только не спи. Ни в коем случае не спи!

Звёзды кружились над головой, уплывали за горизонт, на их место вставали новые. Ночь звенела тонким хрусталём, медленно вытекала из прозрачной небесной клепсидры, капля за каплей: секунды, минуты, часы… Только шум леса да тихий плеск воды. Только Настина рука в его руке. Лишь когда стихли ночные птицы и небо на востоке окрасилось в абрикосовые тона, ощущение времени вернулось вновь.

— Как ты? Идти можешь? Тебя сейчас так оставлять нельзя, к врачу надо. К нам пойдём, мама фельдшерские курсы закончила, знает, что делать. Ну и задаст она мне за тебя...

— Не бойся. Заступлюсь.

— Одевайся уже… заступничек. Или ты так и собрался по деревне… с голым писюном наперевес?

***

Остановились у самой околицы, возле сеновала. Дима настаивал, что прекрасно себя чувствует, но неугомонная Настёна потребовала, чтобы он непременно отдохнул, «а то мало ли что».

— За просто так не соглашусь. Только за сто поцелуев принцессы.

— Ишь ты. Сто ему, коту помойному… Хватит с тебя и одного. — Привстала на цыпочки, обняла, прижалась всем телом и обмякла на мгновение в Диминых руках. Не давая ему опомниться, оторвалась от его губ, улыбнулась хитро, покраснела почему-то, отвела глаза. — Тоже мне, принцессу нашёл...

Хорошо было сидеть на траве, прислонившись спиной к старым брёвнам, сквозь полузакрытые ресницы смотреть на рассветное солнце, держать её руку в своей. И тут, неизвестно откуда, в сознании всплыла потрясающая догадка. Такая, что Дима чуть было не подскочил на месте.

— Так это ты мне… ту смс-ку… ночью?!

— Какую смс-ку? — Настя то ли и вправду не поняла, в чём дело, то ли очень искусно притворилась.

— Да вот эту самую. — Дима достал смартфон и открыл «Входящие».

— Нет, с чего ты взял? Это дурочки ваши городские начитаются всякой ерунды вконтактике, статусиков себе идиотских понаставят, а потом ещё шлют друг дружке, ну или парням своим. Одна заведёт моду, а все прочие повторяют, какаду недоделанные. Чужими словами прикрываются, как будто своих нету, а за словами — пустота одна. Мамка моя знаешь как таких называет? Лучше даже и повторять не буду.

У Димы невольно вырвался вздох облегчения. И тут откуда-то сверху, из-за спины, раздался женский голос.

— Экий ты ненасытный! Даром что старый пень. Спасу от тебя нету, аспид, измочалил всю, никакой управы на тебя не найти.

— А ты чего думала, Марья? Ежели мне скоро восьмой десяток, так у меня уже и силов мужских не осталось? Хе-хе, зря я, што ль, в прошлое лето по купальской росе вот в этих самых штанцах бегал?

Настя и Дима, не сговариваясь, тихо рассмеялись. В этот момент налетевший сильный порыв ветра сбросил сверху какую-то тёмную тряпку. Пролетев несколько метров, она повисла прямо на дорожном указателе с названием деревни, и оба с удивлением узнали в этой тряпке полосатые брюки деда Ивана.

— Ну что, пойдём? Не будем старшим мешать? — отсмеявшись, предложил Дима.

— Не, не будем, — согласилась Настя, привставая с земли и одёргивая сарафан. — Кстати, ты свои джинсы-то береги, тебе их теперь целый год носить.

— Это ещё зачем? — не понял сначала Дима.

— Ну мало ли, — подмигнула Настя. — Вдруг да пригодится.