Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ

Милицейский "УАЗ" стремительно мчался по асфальтированной дороге. Тот, кто вел машину, явно не заботился ни о своей безопасности, ни о состояние автомобиля, так обычно ездят люди, у которых, что-то произошло и они доведены до такой степени отчаяния, что не обращают никакого внимания ни на себя, ни тем более на других.

Что же случилось, если в такую темную ночь (а ночь действительно отличалась непроницаемой пеленой, такой, что на расстоянии вытянутой руки, сложно что-либо было рассмотреть), два человека сорвались с места и решили ехать неизвестно куда. Впрочем, на самом деле они знали, куда ведет их дорога; туда, далеко-далеко, в черную неизвестность, там, где ждет их беда.

За рулевым колесом сидел мужчина лет тридцати — тридцати пяти, с уже начинающей седеть головой, его взгляд внимательно вглядывался в ночной сумрак, стараясь во время увести машину от столкновения с каким-нибудь препятствием, если бы последнее неожиданно выплыло из темноты. Нет, сейчас его не волновала собственная судьба, даже приход смерти не испугал бы его, просто он боялся, что при столкновении "УАЗ" сломается — и что тогда делать?

Мужчина поспешно смахнул с широкого выступающего лба прядь упавших, слипшихся волос и тяжело вздохнул. Следующим своим движением он расстегнул ворот рубахи — видимо, вздох заставил человека испытать некоторое неудобство — оторванная пуговица упала к его ногам. Обычная мелочь, но взгляд водителя проследил, как пластмассовый кружок, словно в замедленной съемке, летел вниз, он же проследил, как пуговица, закатилась под акселератор газа.

"Нечто подобное происходит и с нашей жизнью", — подумал он и, будто испугавшись, крепче ухватился за руль.

Рядом с водителем сидел другой мужчина. Именно в таком состоянии, грустном и опечаленном, он лучше всего вписывался в окружающую обстановку. С первого взгляда он казался совершенно спокойным и сдержанным, но по тому, как нервно подергивалось веко, не трудно было понять, что творилось у него на душе. А душа сжималась от невыносимой боли, ей хотелось кричать, выть, рвать на себе волосы, однако сознание намерено усмиряло ее лишь для того, чтобы через мгновение вновь залить разгорающийся пожар. Мужчина откинулся на спинку сиденья и посмотрел в окно.

"Даже природа соболезнует мне", — пришла в его голову мысль. Несмотря на положение, в котором находился он, сила любимой привычки поборола на некоторое время ту боль, что жила в душе и сердце. Стало легче. А привычка его состояла в том, что в моменты дальних путешествий, будь то на автомобиле или на поезде, мужчине нравилось наслаждаться красотой окружающей природы.

"Жаль ничего не видно", — мысленно сказал он сам себе. Привычка продолжала жить в мужчине, и он прикоснулся лбом к холодному стеклу.

Только по смутным расплывчатым очертаниям человек угадывал проносившиеся мимо деревья, когда их не было его воображение сразу рисовало бескрайнее русское поле. Обычно он останавливался, и целый час, если никто ему не мешал, проводил наедине с природой.

"Может, остановиться", — мужчина, не успев подумать, тут же отверг такое предположение. Тогда мужчина оторвал лицо от стекла и увидел свое отражение. Господи, как он изменился за последние пять часов, он даже сам себя не узнал. Глаза красные и восполнены, словно он долго и безутешно плакал, каштановые волосы растрепаны и непричесанны, от чего сразу обозначалась необходимость прибегнуть к помощи парикмахера, нижняя губа безвольно повисла, сделав из мужественного очерченного подбородка какую-то округлую выпуклость, она же являлась причиной многочисленных морщин, выступивших по всему лицу, — пришлось встряхнуть головой, подобрать губу, и теперь уже на хозяина смотрело вполне симпатичное отражение, в котором мужчина узнавал сам себя. Морщины большей частью разгладились, скулы и подбородок стали более характерными, что говорило о его физической силе, правда продолжала мешать прическа, тогда человек поспешил пригладить волосы рукой, — вроде нормально. Впрочем, не так уж нормально было с одеждой. Времени на то, чтобы привести себя в порядок перед отъездом не было никакого, поэтому приходилось собираться в большой спешке; все, что удалось сделать за две — три минуты, это надеть на домашнюю футболку, свитер, а сверху набросить демисезонное пальто.

Мужчина вновь откинулся на спинку сиденья, в душе опять горел огонь, который всеми силами старалось погасить сознание, но чем ближе машина подъезжала к цели своего путешествия, тем все тяжелее становилось ему справиться с пожаром. Человек посмотрел на водителя.

По одежде тот абсолютно ничем не отличался от него самого, вернее сказать, у него времени было еще меньше и поэтому вместо теплого свитера он ограничился синим пиджаком, наброшенным поверх рубахи. Пальто, мешавшее управлять, водитель сбросил на заднее сиденье, и теперь он находился только в нем. Погоны майора милиции красовались на его плечах, точнее, они не красовались, так как сумбур в одежде не позволял это им сделать, а как бы подчеркивали служебную принадлежность того, кто управлял машиной, опять же милицейской.

Мужчина был искренне благодарен своему товарищу. Необходимо было сказать ему спасибо за то, что он согласился сопровождать его, но либо природная сдержанность, либо мужское самолюбие заставляли его пока повременить с проявлением обычных норм вежливости.

Его рука потянулась в карман пальто, и нащупала какую-то бумагу.

"Телеграмма", — подумал человек. А ведь именно с нее все и началось.