Глава 1

ГЛАВА 1

Капитан милиции Алексей Васильев ранним сентябрьским вечером, устав после тяжелого рабочего дня на службе, собирался отдохнуть. Впрочем, его отдых заключался лишь в том, чтоб вкусно покушать — с этой целью он не поскупился и накупил в ближайшем продовольственном магазине всяких вкусностей, выпить бутылочку пива и насладиться какой-нибудь простенькой телепередачей или фильмом, которые не заставляли особенно задумываться о смысле жизни на земле, — что еще нужно холостяку в разводе. Может быть, присутствие другого такого же холостяка, как и он.

"Да, точно", — решил капитан и пригласил своего друга майора милиции Михаила Потапова. Вместе они работали в одном Отделе Внутренних Дел.

Они сидели уже как час, словом выпито было не так уж много, правда, вполне достаточно, чтобы инстинкт продолжения рода, не позвал обоих к доступным безотказным девочкам, поголовье которых в последнее время в столице увеличивалось прямопропорционально растущим потребностям горожан. По телевизору выплескивали очередную порцию правды о прошлом, причем делали это с каким-то ожесточением, когда в дверь позвонили.

В дверях стоял почтальон, он передавал Алексею желтоватый лист бумаги, но сначала предложил расписаться за получение телеграммы. Его лицо хранило как раз то самое молчаливое и сосредоточенное выражение, которое свойственно почтальонам, занимающихся подобного рода деятельностью, — ведь зачастую им приходилось приносить в дом плохие вести, и как здесь будешь играть веселую раскрепощеность.

Уходя, вестник плохих новостей сочувственно посмотрел на хозяина квартиры, однако Васильев уже был поглощен самой телеграммой. Сколько времени необходимо, чтобы прочесть два — три односложных предложения, напечатанных на телеграфе? Конечно, немного, но эмоций и чувств капитан испытал массу. Телеграмма пришла от Прасковьи Тимофеевны Колченоговой, его бабушки, матери его матери, трагически погибшей вместе с отцом. Она просила его срочно приехать, потому что…

Алексей заплакал, заплакал навзрыд, не стесняясь, что он мужчина, заплакал так, как на это способен настоящий человек, имеющий свой внутренний мир без повседневного насилия и жестокости, без постоянного страха за собственное прошлое и будущее. В его сознании всплыл образ доброй безобидной старушки, которая не причинила никому зла и горя, так как сама в свое время перенесла столько такого, что и самому злобному врагу не пожелаешь; она всегда улыбалась, и эта улыбка казалась теплой и лучезарной, заставляющей по-настоящему надеяться на то, что будет впереди только хорошее. Теперь он представил ее плачущей, склонившейся над…

Телеграмма, медленно, словно подбитая метким выстрелом птица, начала опускаться на мягкую ковровую дорожку, казалось, небольшой лист бумаги оставил после себя едва ощутимое волнение в комнате. Однако упасть ей не дали!

Потапов, сидевший до этого в зале перед телевизором и не дождавшийся друга, решил сам сходить посмотреть, что там. Увидев, падающую телеграмму и состояние Алексея, он не стал докучать капитана лишними вопросами, тем более ничего определенного из этого бы не вышло, а поспешил все узнать лично из бумаги. Вот что он прочитал в ней:

"Алексей. Срочно приезжай. Дед при смерти. Пожалуйста!

М. С. Колченогова".

— — О, господи! — вырвалось у растерянного Потапова.

— — Михаил, — через некоторое время проговорил капитан, и посмотрел на друга красными воспаленными глазами, — одолжи мне машину. Я прошу тебя!

— — Конечно, какие могут быть разговоры, дружище, — поспешил ответить майор, в его голове родился план, и его необходимо было применить, — я даже сам поведу ее, — добавил он после непродолжительной паузы, хотя уже давно про себя все решил, — при таком состоянии ты можешь натворить много разных глупостей.

Захватив с собой ключи, майор спустился по грязной, замусоренной папиросными и сигаретными окурками, лестнице и направился к гаражам, что находились в стороне от многоэтажных домов, в месте, заросшем высоким бурьяном и пользовавшимся сомнительной славой.

На подготовку машины ушло каких-то секунды две-три и через некоторое время капитан и майор, наскоро одевшись, спешно, насколько позволяла скорость автомобиля направились в Степановку. Именно в этой деревне, расположившейся на территории бескрайнего леса, и случилась страшная трагедия; именно туда сейчас стремились друзья…

Теперь Михаил Потапов и Алексей Васильев вот уже добрых часов семь тряслись в милицейском "УАЗе", покрытым серым брезентом. Они умели ценить настоящую мужскую дружбу, а иначе один с чувством выполненного долга передал бы ключи другому и на этом бы посчитал, что такого поступка для него будет вполне достаточно, а последний бы непременно попытался отговорить первого, опасаясь остаться в его должниках. Темнота скрывала их от внимательного постороннего взгляда, и каждый из них придавался своим мыслям. Так Алексей, в который раз прочитав злополучную телеграмму, вспоминал почему-то детство. Наверное, в нем образ старика Колченогова, находящегося сейчас при смерти, рисовался более полный, рисовался по той простой причине, что воспитал его, по сути, он. Только Матвей Степанович сделал его настоящим человеком, которого уважали многие на его службе, хотя в пору цветущей юности иногда возникали сомнения по тем методам, какими пользовался ветеран войны. Его воспитание действительно отличалось особым подходом, в которой жесткость играла ведущую роль, но именно она помогала ему сейчас в самые тяжелые моменты его жизни.

"Теперь скоро его не станет с нами", — ужаснулся такой своей мысли Васильев, и снова воспоминания вернулись в радостное и беззаботное детство. А детство и на самом деле было чистым и безоблачным, таким чистым, каким удавалось быть горному роднику, несмотря на все многочисленные преграды и сложности, встречавшиеся на его пути. Он четко, до мельчайших подробностей помнил то, что когда-то пережил, причем память сейчас раскрывала такие события, которые казались давно забытыми, он даже воскресил в себе все чувства и мечты — они теперь, спустя много лет, представлялись обычными юношескими грезами, своеобразной красивой фантазией деревенского паренька, навсегда оставшейся сказкой, — все это со временем прошло, оставив неприятный осадок только потому, что несбыточность вещь постоянно удручающая.

Капитан улыбнулся своим мыслям, но тут же отогнал улыбку.

"Что ни говори, а настоящее, как не прискорбно признаться, остается настоящим. Впрочем, и в нем хоть и изредка, но присутствуют счастливые мгновения прекрасного, они придают в нашей жизни некоторое разнообразие".

Воспоминание о прошлом, мрачные переживания — и это все под равномерное гудение мотора расслабили организм капитана — он вдруг провалился в черную бездну, которая не имела ничего общего с настоящей дорогой. Его не мучили кошмары, хотя поначалу сама бездна представилась в виде ужасного чудовища, мечтающего поглотить его. Сегодня Алексей, несмотря на пришедшую телеграмму и страшное известие, отдыхал, как порой ему не удавалось отдохнуть и в обычные дни, словом обычный сон, приносящий с собой умиротворение и спокойствие с тишиной.

Пока Алексей спал, его лучший друг продолжал неустанно гнать машину по асфальтированной дороге; свет автомобильный фар едва разбавлял ночной сумрак и, учитывая скорость, росла угроза столкновения со встречной машиной, но к счастью пока ничего не случалось. Между тем внутренний голос майора довольно убедительно подсказывал ему, что необходимо торопиться, и Михаил, повинуясь интуиции (по крайней мере, он так думал, что это именно она), сосредоточенно следил за мокрой дорогой. Временами Потапову казалось, что они с другом находятся в сплошной темноте, и тогда в голову приходили разные страхи и ужасы, справиться с которыми было очень тяжело. В одном из них он видел себя как бы со стороны, и то, что ему представилось, ох, как не понравилось ему, — этакий живой мирок в салоне милицейского "УАЗа", а все вокруг мертвая пустота и неизвестность. В другом — машина со стремительной скорость, гораздо большей, чем она мчалась по мокрой дороге, летела в пропасть. Но вот незадача она никак не могла достичь дна, и все это время людям, находившимся в ней, приходилось испытывать массу неповторимых эмоций и чувств.

Вскоре по лобовому стеклу прошлась мелкая барабанная дробь — майор сразу определил, что пошел снег.

"Вот то, о чем мне подсказывала моя интуиция", — решил про себя он. И действительно, через минуту мелкие снежинки превратились в крупные, лохматые, а еще через мгновение повалила сплошная снежная стена, с которой едва справлялись дворники. Одновременно заметно похолодало, а значит, скоро к темноте прибавиться и другая проблема — гололед. Правда, в падающем снеге было одно преимущество, он своим белым цветом несколько разбавил ночной сумрак, добавив к нему множество серых тонов.

"Снег в середине сентября", — такого поистине небывалого чуда столичный майор не припоминал на своем веку, да и наверняка местные старожилы с трудом могли припомнить такой подарок от матушки-природы.

В довершение всех бед, в изобилии свалившихся на головы друзей, подул по-зимнему холодный и пронзительный ветер, он сразу же затянул свою заунывную песню, словно жалуясь людям о своей тяжелой доле. Постепенно, блестевший в неярком свете автомобильных фар, асфальт стал покрываться тонкой коркой льда, но даже, несмотря на его ломкость и хрупкость, становилось опасно продолжать ехать с такой скоростью — в любое время машина могла перевернуться.

"Что и требовалось доказать", — усмехнулся то ли себе самому, то ли положению, в котором он оказался, Потапов.

А между тем стихия продолжала бушевать. Снег, ветер и крепкий мороз вынудили расстроенного Потапова свернуть с привычной дороги, ставшей чрезвычайно опасной, на труднопроходимую сельскую. Как ему не хотелось поскорей добраться до заветной цели, но он вынужден был это сделать, а иначе пришлось бы жестоко заплатить за свою недальновидность.

Разбрасывая куски грязи, милицейский "УАЗ" буквально метр за метром отвоевывал расстояние у ужасной проселочной дороги, ему приходилось продираться вперед, несмотря на густую пелену ночной темноты, разбавленной молочным туманом, и сплошное месиво глины, песка и снега. Иногда автомобиль просто не слушался руля и, тогда его немилосердно кидало из стороны в сторону так, что Михаилу приходилось применять всю свою профессиональную выучку, чтобы не сколько справиться рассвирепевшими силами природы, сколько обуздать обезумевшую технику.

Беззвездный небосвод, покрытый черной вуалью темноты, по-прежнему оставался тихим и безмолвным. Зато вдалеке где-то на севере мощные огни речной ГЭС, обеспечивающей электричеством почти полстолицы, надежно служили хорошим ориентиром для потерявшейся среди безумства грязи, ветра, снега и сильного мороза, дыхание которого, кстати, чувствовалось даже в салоне, машины. Потапов стал отчетливей различать местность, расположившуюся перед его взглядом. Было ли это результатом наступающего утра — как никак часовая стрелка уже подходила к шести, или следствием изменившейся погоды — все-таки сильный снегопад помогал разбавить ночную темноту, но так или иначе Михаил отметил про себя, что едет по полю, вернее сказать, по пустоши, так как на ней по каким-то непонятным причинам не росло ни единой травинки, ни одного куста, а об деревьях и речи не могло быть; везде, куда ступила человеческая нога, лежали большие кучи различного хлама и мусора.

Встреча с печальной российской действительностью окончательно вывела из душевного равновесия Михаила Потапова; он по-настоящему заволновался, занервничал, принялся судорожно перебирать красными от напряжения — так майор вцепился в руль, пальцами правой руки (старая и не изжившая себя привычка, родившаяся еще в раннем детстве, продолжала жить в крови) и, испытуя от такого своего поведения некоторый дискомфорт, он, приготовившись к любой напасти, что могла произойти с ним здесь, постепенно в отблесках лунного света, который просачивался сквозь тяжелые, словно налитые свинцом облака, стал различать окутанный в предутренней дымке колок. Что-то таинственное читалось в нем, какая-то скрытая угроза исходила, может потому, что осенняя распутица и серость постоянно напоминали о несовершенстве мироустройства, они говорили о том, что все рано или поздно разрушается и умирает, впрочем, именно для того, чтобы скоро возродиться опять. Вместе с первыми ощущениями Михаил почувствовал странное, ни с чем несравнимое благоухание, запах был особенным и удивительным. Одновременно с ним пришло сознание, что его на самом деле нет, — колок просто нереален, и он существует только в воспаленных его фантазиях.

Вскоре машина поравнялась с ним, с этим на первый взгляд необычным местом, хотя в нем ничего такого примечательного и в помине не было, за исключением разве что голых верхушек тополей, дополнявших безрадостную картину. При виде столь некрасивого и отвратительного клочка земли майор неожиданно успокоился, правда, в голову стремительным потоком наплывали разные сумбурные мысли — последствия не сколько плохого настроения, сколько гнетущей обстановки. Одна из них сильно смутила его, и Михаилу не удалось быстро сосредоточиться на дороге, когда из-за ближней кучи мусора и хлама выбежал маленький пушистый зверек и, не раздумывая, кинулся под колеса. Потапов скорее инстинктивно, чем, действительно желая спасти глупое животное, мгновенно нажал на педаль тормоза.

Как всякий человек нашего времени, равнодушный к разного рода сентиментальностям, но как не парадоксально, постоянно требующий ее, мечтающий о нежности, ласке и проявлении прекрасных милых чувств, Михаил Потапов, не являясь исключением, тем не менее, пользовался ими с некоторой прохладцей, что естественно порождало отрицательные эмоции, хотя в душе он мечтал о других. Вот и сейчас майор готов был жестоко расправиться с тем маленьким пушистым зверком, если бы он попался ему в руки.

Теперь же из-за него автомобиль занесло в самую грязь, еще минуту двигатель натужно простужено проработал и заглох. И снова чувство! но на этот раз очень неприятное, оно ни на мгновение не покидало Потапова, казалось, с машиной что-то происходило, причем что-то непонятное, и причина была не в технической поломке, а в деле более щекотливом, и, самое страшное, дело это было связано с вон тем колком, что находился рядом.

Майор поспешил вернуть к жизни свой "УАЗ", заставить забиться ее капризное сердце — все безрезультатно. "Господи, помоги мне", — Михаил повторил попытку завести автомобиль, одновременно нажимая то на педаль газа, то нервно поворачивая ключ зажигания, однако желаемого так и не добился, — машина как стояла, увязнув в грязи, так и осталась стоять, словно она не желала уезжать отсюда. Потапов почувствовал, как в нем поднимается паника, она росла по мере того, как сознание подсказывало, что ему с Алексеем придется на некоторое время задержаться здесь, а этого никак не хотелось.

— — Черт бы побрал наши дороги, — смачно сплюнув, выругался Михаил, он прекратил все тщетные безуспешные попытки завести машину и не нашел ничего лучшего, как выйти из "УАЗа". Зябко. Майор поежился, ощутив ледяное дыхание северного ветра, колючий снег больно бил его по лицу, но не это достало его. Его достал страх, который вдруг он ощутил, едва оказавшись на свежем воздухе.

"Зачем я вышел, может, следовало разбудить Алексея — все-таки вдвоем не так страшно, да и не так скучно было бы", — сознание, что он испугался, невероятно разозлило его.

"Вот так", — майор приготовился бороться со своим страхом, а на самом деле, оказавшись на воле, его ожидал совсем другой противник; он сразу ощутил резкое недомогание и удушье, словно его кто-то сначала ударил по голове, потом же, не поверив, что тяжелый тупой предмет способен убить человека, а может, просто хотелось лишний раз перестраховать себя, или может, ради садистского удовольствия, принялся медленно душить его. Через мгновение майор ощутил головокружение — земля принялась уходить из-под ног, глаза у него вдруг помутнели, а из носа неожиданно потекла кровь.

— — Господи, что такое, — шумно выдохнул Михаил, его испуг был действительным неподдельным, глядя на руки запятнанные кровью, Потапов только мог смущенно оглядываться по сторонам в надежде найти причину неожиданного кровотечения. Естественно, ничего странного он не увидел, зато страх стал расти с потрясающей быстротой, а вместе с ним пришла ясность и сознание того, что если они не уедут прямо сейчас, то произойдет что-то по-настоящему ужасное. Нужно было спешить!

Хватаясь одной рукой за полированный край капота, а другой, помогая себе пробраться к нему самому, заваленному мокрым снегом, он, наконец, достиг своей цели.

— — Первым делом нужно проверить аккумулятор, — подбадривал себя Михаил. Взгляд, которым он окинул местную панораму, имевшую тот специфический вид небрежной неаккуратности и уродливости, лишь насторожил майора, однако работа постепенно перевела все его внимание на осмотр мотора и аккумулятора, он полностью ушел в нее и, казалось, немного успокоился.

Тем временем умиротворение Алексея Васильева сменилось на беспокойство; сон, который помогал спать ему спокойно, по мере приближения таинственного колка стал походить на обычное забытье: пару раз, пока Потапов вел машину, он просыпался, но тут же при мысли о том, с какой целью и куда они едут, снова проваливался в черную-черную бездну, хотя и здесь капитан не испытывал особого облегчения, как это было поначалу, может из-за того, что постоянно ощущалось присутствие чего-то постороннего, обладающего большой силой. Пару раз его присутствие казалось настолько реальным и близким, что Алексея передергивало, и тогда губы принимались шептать какую-то околесицу.

На этот раз Васильева разбудило не оно, а голос завывающего, студеного, северного ветра, звук падающего, тяжелого, мокрого снега, неустанно тревожившего машину, и смолкший шум работающего двигателя, который и убаюкивал Алексея. Картина происходящего постепенно восстанавливалась перед его глазами; окончательно офицера разбудил страшный раскат грома и сверкнувшая молния — он вздрогнул.

— — Что случилось? — спросил капитан, выходя из "УАЗа".

— — Сам не знаю, — зло, словно в том, что произошло, был повинен его друг, ответил Михаил Потапов.

— — Может, помочь? — не замечая скверного настроения майора, предложил свою помощь капитан.

Он вел себя так, будто ничего не ощущал и не чувствовал, ничего не замечал. Поведение его отличалось, впрочем, оно ничем не отличалось — он вел себя как всегда, а это и настораживало его товарища.

— — Ты ничего не замечаешь, не чувствуешь?

— — Нет, а что собственно я должен заметить?

— — Да ничего, просто к слову пришлось, — Михаил выпрямился, разминая уставшую спину, и махнул в сторону таинственного колка головой. — Кстати, как тебе местная природа?

— — По крайней мере, та роща лучшее, что есть во всем здешнем пейзаже. — Алексей зачаровано посмотрел туда, похоже, колок в нем, в отличие от друга, не вызывал столько негативных эмоций.

И вдруг он, сам не осознавая того, вновь ощутил присутствие кого-то постороннего. В том, что оно находится там, теперь капитан не сомневался, и даже более, — исходящая из рощи сила, будто магнитом, притягивала его к себе. Он поддался ей, и, несмотря на отчаянный окрик майора, не мог уже остановиться.

Первые шаги ему доставались с огромным трудом: ноги, одетые в легкие ботинки, но с налипшей на подошву липкой глиной, почти полностью проваливались в грязь, но потом, чем дальше Алексей продирался вперед, тем он начинал нащупывать твердую каменистую почву, а вскоре обнаружил узкую тропинку. Странная все же была она, создавалась впечатление, что по ней давно уже никто не ходил, хотя почему так решил Васильев, — оставалось загадкой для него — ведь тропинка даже не заросла сорняком.

"На этом проклятом месте даже трава не растет", — обычно сокрушается человек, смотря на такое ужасное безобразие.

И действительно, с каждым шагом идти становилось легче, так как вроде бы тропа постепенно поднималась в гору, хотя, конечно же, не было никакой горы или простого подъема — это Васильев знал точно — их просто не существовало. Где-то вдалеке промелькнул и тут же исчез мрачный силуэт огромного валуна; капитану же почему-то показалось, что совсем рядом проскользнул такой же призрак, большой и огромный.

— — Уф, — вздрогнул Алексей и сразу же признался себе — становится по-настоящему страшно.

Он остановился, зачарованно посмотрел на черное, закрытое тяжелыми свинцовыми тучами небо — как хотелось увидеть его чистым и живым, как хотелось, чтобы оно помогло ему, подбодрило его, но … что это?!

— — Что это?! — капитан не верил своим глазам: тучи, вздрогнув, словно их подтолкнули, принялись расходиться. Расходились они слишком медленно, словно нехотя, видимо старались зацепиться за что-нибудь и остаться на месте, однако стоило им хоть на мгновение замедлить свое движение, как их снова подтолкнула невидимая рука, и небо принялось проясняться. Алексей опять мог видеть чистое живое небо, такое, какое он привык видеть всегда. Вот оно долгожданное, все усеяно яркими крохами-звездочками с небольшим кусочком Млечного Пути, вот оно то, которое поможет, подбодрит одинокого путника, заставит его с новыми силами продолжить свое путешествие.

Неширокая, пустынная, без растительности и с мертвой землей поляна — именно на ней сейчас стоял Алексей Васильев. По соседству расположился таинственный колок, который в свете ночного и чистого неба, вызывающего облегченную улыбку, не казался таким грозным и вселяющим благоговейный ужас.

— — Ничего нет страшного на самом деле, — по-прежнему улыбался капитан. Улыбался он и тогда, когда шагнул, когда сделал всего лишь один простой шаг. Просто, шаг! Но после этого шага его губы уже не излучали радости, они сначала округлились, а потом излили потоки дикой боли, а глаза, так же раскрытые от этого чувства, показывали, кроме того, и удивление.

Что же произошло?

Едва он шагнул, как почувствовал страшной силы удар по ногам, казалось, что били чем-то увесистым, тяжелым, но с другой стороны это было не совсем так, потому что ушибленное место, хоть и ныло, однако не настолько. Впрочем, и сам удар не свалил Алексея, скорее он относился к разряду таких ударов, которые шокируют, выводят из себя и заставляют человека окунуться в глубину настоящей паники и неуверенности в самом себе. Была и третья сторона этого дела — и ее хорошо знал Васильев еще со времен своего далекого детства. Нечто подобное с ним случилось, когда он, разогнавшись на велосипеде, вдруг упал, словно подрубленный. Оказалось, что маленький Леша встретил на своем пути обычную бельевую веревку. Она-то и являлась виновницей падения пятилетнего мальчишки, как и теперь невидимая преграда, через которую ему удалось переступить.

"Никогда не забуду этот день", — Васильев действительно так думал, в остальном он ощущал некоторую растерянность и сильное желание поскорей покинуть поляну, но вместо этого капитан пошел вглубь колка.

Прихрамывая, капитан по сухим, давно опавшим веткам уходил от поляны; каждую минуту и с каждым шагом он ожидал какого-нибудь подвоха либо новых неприятностей — ведь присутствие кого-то постороннего чувствовалось все отчетливей и яснее, теперь Алексей не сомневался, что он скрывается где-то поблизости, скорей всего, в том колке. Впрочем, это были только его предположения или, вернее, ощущения, лишенные каких-либо оснований, а может, он пока упорно молчал, чего-то ожидая, может, он выжидал подходящего момента, чтобы нанести разящий удар в самую спину, может, он уже подготовил своему незваному гостю что-то действительно страшное, по-настоящему поражающее человеческое воображение, что-то такого, что Алексея напрочь заставило бы позабыть о ноющей боли в ноге, сменив ее на дикий и безумный ужас, который превратил бы Васильева в жалкое и отвратительное человеческое подобие.

А нога пока действительно продолжала мучить капитана, казалось, что десятки маленьких и очень злых человечков с остервенением били, кололи и резали по ушибленному месту, они, будто хотели остановить Алексея. Зачем?! Тот не то, чтобы не знал, но даже не догадывался. Как только капитан, дрожа от сильного волнения и легкого озноба, очутился в колке, то боль мгновенно исчезла, словно ее и не было. Правда, Алексей не успел по-настоящему удивиться; он, находясь в этой мрачной роще, ощущая ее полную серость и убогость, а еще предельное напряжение, которое по обыкновению присутствует в подобных местах, был занят совсем другим делом.

Васильева насторожил звук треснувшей ветки. Треск оказался для него столь неожиданным, что он отскочил в сторону и сразу заметил ее, падающую, причем падала она как-то по-особенному, медленно и заторможено, словно нарочно привлекая внимание. Впрочем, ничего особенного не было в том, что треснула ветка, но Алексей со свойственной только себе настырностью принялся исследовать ее — наверное, для того, чтобы хоть чем-то занять самого себя. Капитан заходил то с одной стороны, то с другой, то слева, то справа, однако трогать этот сувенир он не собирался, по крайней мере, пока это в его планы не входило.

Вокруг стояла удивительная тишина, не нарушаемая ни чем, казалось, даже ветер бушевал где-то вдалеке, а колок, будто находился в ином мире, и поэтому все, что происходило на самом деле, Алексей относил к событиям вымышленным. Конечно, сознание Васильева воспринимало их, как простой обман слуха или зрения, как искажение чего-то действительного в настоящей реальности; ему на самом деле невдомек было, что отголоски ругательств его друга, доносившиеся издалека, являлись отголосками из другого мира, из того, из которого он только что пришел. Господи, как бы он ужаснулся!

Интересно, что так действовало на него, — Алексей Васильев продолжал стоять перед веткой и бесцельно носком ботинка ковырять землю.

— — Почему я тобой так заинтересовался, — Алексей наклонился над ней, тусклый свет, исходящий от небольшого кусочка ночного звездного неба, призрачным бликом падал на ветку, делая саму обстановку по-настоящему загадочной и необычной, словом наступал такой момент, когда и человек, снедаемый любопытством, и предмет, являвшийся часть таинственного колка, могли стать свидетелями грандиозных событий.

И они не заставили себя долго ждать! Сначала Алексей увидел, как на сломанном конце появилось что-то красное размером с крохотную точку, затем она стала набухать, увеличиваться и вдруг!.. О Боже, эта образовавшаяся капля неожиданно сорвалась и упала на землю, превратившись в маленькое темно-красное пятнышко — точь-в-точь как…

Алексей и сам не знал, почему такое сравнение ему пришло в голову, однако из всех именно оно больше подходило для того, что сделать такое предположение, более того, вывод.

(Человек, уколи себя иглой или каким-нибудь другим острым предметом, и эффект будет тот же, что и с веткой).

О, ужас! Что это?! Теперь кровь просто лилась — в том, что это была она, Васильев нисколько не сомневался; она текла то учащая свой бег, то, наоборот, замедляя его, и тогда у Васильева возникало впечатление, что в следующее мгновение мощный поток выбросит очередную порцию крови.

Зрелище и вызванное им потрясение настолько захватили капитана, что тот не замечал окружающих изменений, хотя происходящее вокруг заставило бы любого превратиться в сплошной комок слипшихся нервов, да и ни одна пара рук даже какого-нибудь испытанного убийцы-маньяка затряслась бы при взгляде на такую ужасающую картину. Жизнь, словно отступила от этого места, правда, тут ею давно и не пахло, разве что льющийся поток, но и он, пропитанный чем-то дьявольским, падая и вдребезги разбиваясь о твердую мертвую землю на каскад из красных капель, говорил о начале конца.

Что же случилось? Глаза Алексея блуждали в поисках ответа, они видели то, что происходило вокруг, и в нем смысл сказки, фантазии и реальности удивительным образом размывался, терял свои четкие очертания и контуры, то есть они приобретали совсем другое значение, напрочь переворачивал все стереотипы, которые ему с раннего детства вкладывала его мать, школьная учительница, трагически погибшая в пору его юности. Тогда она, женщина по-своему жесткая и резкая, такая, какую помнил он, внушала их ему из-под палки, заставляла маленького Лешу относиться к ним как раз с той скрупулезностью, с которой обычно подходят рачительные мамаши к воспитанию своих детей, они твердо верят, что вложенные ему жизненные принципы обязательно пригодятся ребенку в дальнейшем. И они действительно пригождались, но лишь для того, чтобы их разрушить, а затем на развалинах в муках и страшной боли построить другие, совершенно непохожие на первые как сущностью, так и принципами.

За мгновение весь колок преобразился: с одной стороны он помрачнел, стал каким-то неуютным, больше похожим на мертвый организм; с другой, напротив, представлял собой нечто иное, а именно этот же организм, только живой, действующий. С неподдельным ужасом Васильев наблюдал, как красноватая жидкость просачивалась сквозь ковер прошлогодней листвы; вскоре, стоя на одном месте, он заметил пробежавшую зыбь по земле.

"Она колышется, как … как море!" — от сознания того, что рядом происходит то, что на самом деле не может произойти, капитан даже встряхнул головой, и тут же метнувшийся взгляд отметил еще одну особенность — голые верхушки давно мертвых тополей не просто нагнулись, они с жадностью тянули свои длинные некрасивые руки-ветки к нему, к живому, источающему человеческое тепло телу.

Алексей Васильев попятился, руки его сами по себе хватали воздух, и поначалу он даже не подозревал, что делает. Мимо промелькнул жалкий кустарник можжевельника, боковым зрением капитан заметил, как его ветви, словно потревоженные змеи, притаились в ожидании человека, как они тихо перешептываются друг с другом и будто договариваются о чем-то. Алексей посчитал благоразумней обойти его; сразу же немного правее он обнаружил еще один, а дальше стояла наготове целая армия тополей. С все нарастающей паникой он принялся бросать взгляд из стороны в сторону, пока не остановил его на своих следах.

Алексей, медленно двигавшийся по тропе, давно с нее сошел и теперь петлял среди деревьев, он прекрасно видел тот путь, которым прошел в колок, однако внимание его привлек не он, а сами следы: они были не очень глубокими, такие обычно остаются на не слишком твердом насте, и не очень правильными со сбитыми краями, хотя самое главное, отчего человек потом бросается наутек, уже не сдерживая себя, отчего он будет постоянно ощущать чье-то незримое присутствие, и от этого у него нет-нет да проскользнет неприятное предчувствие, отчего капитан переведет дух, едва покинув страшное место, так вот самое главное было то, что следы имели темно-красноватый оттенок, они были в крови.

Капитан успел перевести дух только на поляне перед колком. Последний представлялся ему отсюда в какой-то мрачно-ночной дымке; в облаках поднимающихся испарений он казался не таким угрожающим, несмотря на деревья-людоеды и кровавую кашу вместо земли, а скорее таинственным, но именно это качество и настораживало Алексея. Кроме того, над всем царила тишина, опять та самая ничем не тронутая, даже ветер не тревожил верхушки мертвых тополей, и теперь он не сомневался — это находится не здесь, хотя оно есть на самом деле, но это не в нашем мире, оно в том, другом, где он только что побывал. Вот почему у него до сих пор ноют ноги — капитан просто перешел из своего мира в чужой, и там чужака не приняли.

Вдруг по всему колку пробежал четкий, хотя едва заметный шорох, а через секунду прозвучало резкое отрывистое "угу", оно раздалось слишком неожиданно, звук прогремел очень грубо для человеческого слуха.

— — Так, так, — следующим движением Алексей нащупал в кобуре холодную, приятно щекотавшую ладонь рукоятку ПМ и вынул его.

Вновь по колку пробежала едва заметная рябь, на мгновение офицер различил мелькнувший какой-то предмет, однако капитан так и не определил его. Единственно, что Алексей понял: неземную природу колка, а значит, не могло тут быть и людей, у которых получилось подстроить все это.

Почему-то на память Алексею снова пришла картинка из далекого детства: маленький Леша играет в красивом сосновом бору, наполненном летним благоуханием цветов и буйного разнотравья, вместе с остальными подростками, и вдруг точно такой же пронизывающий крик заставляет его испугаться, он точь-в-точь походил на этот, но тогда испуг прошел так же быстро и неожиданно, как быстро и неожиданно он пришел, мальчишки отнесли его к крику какой-то странной и незнакомой птицы. На том они и порешили, занявшись прежними своими делами, которые заключались в обычных детских играх.

Теперь Алексей понимал, что тот крик из далекого прошлого, из счастливого безоблачного детства являлся как бы предвестником настоящих событий. Вообще, у него складывалось такое впечатление, не покидавшее капитана на протяжении всего времени, пока он находился рядом с загадочным колком, причем при этом оставался неприятный осадок в виде негативных эмоций и странного ощущения, что поблизости находится кто-то посторонний. Впрочем, они, эти эмоции и ощущения как раз и формировали нынешний образ Васильева.

— — Интересно, кто там?! — проговорил он, его голос прозвучал настолько тихо, что капитан не на шутку перепугался своего собственного шепота, — он просто боялся говорить громче, боялся нарушить эту необыкновенную тишину. А может, Алексей сказал подобные слова, потому что ему не очень-то любопытно было, кто там находится, может, он захотел выйти из столбняка, заставить себя почувствовать что-нибудь, правда, не то, что ощущал сейчас, а то, что ему страшно хотелось чувствовать на самом деле.

Вот еще бы не закричать и не позвать на помощь, лучше стоять, уныло опустив руки с оружием, и ждать исхода. Конечно, в голове будет постоянно вертеться одна и та же мысль, как можно скорее покинуть проклятое место, да и сердце будет бешено колотиться, словно желая вырваться на волю, пока Алексей Васильев, в конце концов, не сдержавшись, не кинется бежать отсюда. Бежать он будет быстро, стремительно, и уже ничто его не сможет остановить, даже очередной страшной силы удар лишь воскресит в памяти недавнее прошлое и напомнит ему о жуткой боли, но такое замешательство пройдет, как только восходящее осеннее солнце ласково и ободряюще пригреет его. Свет же дневного светила в действительности будет производить какой-то холодный неживой эффект, он не пригреет и, самое главное, не создаст призрачного впечатления, что происходит все так, как, впрочем, и должно происходить; воздух будет неподвижным и стоячим, однако сознание успокоит своего хозяина тем, что у того возникнет чувство: а все на самом деле реально и действительно, все происходит взаправду, как в настоящей жизни, а убедится капитан в обратном только потом.

Тяжело дыша, Алексей остановился. Уверенность, что он находится не в своем мире, а чужом, сначала оформилась, потом же укрепилась, когда посиневшими дрожащими пальцами Васильев нащупал что-то очень твердое, непроходимое, похожее на каменную стену, хотя, конечно, никакой стены не было, просто перед изумленным взглядом столичного милиционера предстала очередная преграда. Вот она та грань, через которую невозможно переступить, — и вновь Алексея охватила страшная паника — он навалился всем телом и, чувствуя слишком большой прилив энергии, исходящей от дикой истерики помутневшего человеческого сознания, принялся давить на стену. Та поддалась, Васильеву даже послышался некоторый характерный скрежет открывающейся старой заржавевшей двери; он еще усилил напор и вскоре оказался на свободе, в нашем реальном мире.

Алексей сразу почувствовал невероятное облегчение, теперь ничто не могло остановить его, и об этом он прекрасно знал, — ведь осталось позади то, что могло навсегда задержать капитана там, или все-таки нет. Облегчение исчезло, растворилось, вместо него пришли ужасно неприятные впечатления и мысли: а ведь все могло произойти куда как печальней. Впереди в лучах восходящего солнца виднелся расплывчатый силуэт автомобиля — именно к нему сейчас стремился Васильев.

— — Ну, что там, — вытирая тряпкой грязные руки, спросил Потапов, вернувшегося товарища.

Алексей еще раз, теперь уже в последний посмотрел на колок. Откуда ему было знать, что судьба снова сведет его с ним, что, несмотря на ужас и отвращение, он непременно вернется сюда, хотя не будет этого желать. Сейчас капитан думал больше о своем спасение, он размышлял о том, как поскорее убраться с этого проклятого места, — мысль о возращении сюда не то, что была кощунственной, она даже не приходила в голову.

— — Ничего, что заинтересовало бы нас, — скорее себе, чем другу ответил капитан, да и сам Михаил, не дождавшись ответа, уже садился в машину.

О, Боже! Только сейчас Алексей вспомнил с какой целью он, любящий внук едет в Степановку. Конечно, далеко не для праздника и шумного веселого застолья.

"Вот сукин кот, вот сволочь, — корил себя капитан, усаживаясь рядом с Михаилом — видимо, страх продолжал царствовать над ним, — предал, предал-таки со своими проблемами, все на свете забыл".

По дороге Михаил попытался заговорить с Алексеем, но тот, погруженный в собственные размышления, молчал; только однажды он повернулся назад: страшное место, продолжавшее хранить тишину и загадочность, было окружено огненным феерическим кольцом, словно святящаяся аура, она дополняла колок, делалась ее неотъемлемой частью, такой же плохой и угрожающей. Лицо Алексея побледнело.

Михаил так же обернулся и увидел удаляющийся колок. Он действительно впечатлял и внушал опасения, настораживал и одновременно пугал, но ничего больше.