Глава 8

ГЛАВА 8

Утро. А значит, нужно вставать с постели, умываться, одеваться, завтракать, торопливо жуя печенье и запивая его холодным чаем, снова спешить и бежать. Настроение казалось приподнятым — видимо, вчерашние неприятности и воспоминания о тех событиях, что произошли за последнее время, улетучились вместе со сном; сознание проветрилось и не тяготилось всякого рода домыслами и догадками. Свежестью и новизной дышало от Алексея Васильева, может, поэтому он чему-то или кому-то улыбнулся благостной счастливой улыбкой, как бы начиная сегодняшний день, и с нею же направился в Отдел. Еще никогда капитан не шел на службу с такой радостью, с такой энергией и с таким желанием.

Неужели сейчас Алексей вдруг посмотрел на мир другими глазами и, наконец, понял одну истину: жизнь — сплошная череда неудач и ошибок, и если обращать на каждую из них особое внимание, то и жить не стоит, поэтому на нее нужно смотреть гораздо проще.

В такие мгновения, когда познается настоящая истина, человек становится действительно прекрасным, и Алексей не являлся исключением. Вот только нельзя было забывать и о беде, — ведь она постоянно напоминает о себе, она идет рядом и скрывает огромный смысл. Пренебрегать им означает подписать себе смертный приговор. Но об этом, к сожалению, Васильев не думал, а может, все-таки думал, может, сознание нет-нет да подбрасывало некоторые картинки, которые заставляли его нервничать, только он вида не подавал и пока молчал.

Спустившись по лестнице и очутившись на улице, Алексей сразу оказался в столичной суматохе — инстинкты и страх невольно отступили на второй план.

Капитан шел вместе с другими. Господи, как хорошо осознавать, что ты ничем не отличаешься от остальных: ни походкой, ни радостным лицом, ни даже милицейской униформой — несмотря на то, что к ней в городе привыкли, и никто на нее не обращал никакого внимания, она так или иначе выделяла его из общей массы и заставляла вести себя несколько по-другому. Как хорошо скрыться среди горожан, потеряться, на время выйти из игры.

Офицер шагал мимо скучных многоэтажек, утопающих в сером однообразии и ветхой столичной старости, мимо разрастающихся богатых офисов, искрящихся больше наигранной веселостью, чем деловым умом, мимо убогих опустевших фабрик, давно забывших о своем истинном предназначении. Рядом проплывали знакомые улицы, дома, парки, и так без конца. Сколько раз все это видел капитан.

Сколько раз он входил и выходил вон из того здания. Отдел Внутренних Дел. Его очертания как будто подавляло все в округе и не столько потому, что само здание действительно возвышалось над остальными, а скорее оно давило своим назначением и образом жизни. Сегодня капитан осмотрел его, словно живого человека, с каким-то теплым чувством, в котором перемешалось много противоречивых ощущений, — так или примерно так встречаются со старым знакомым, оставившим в твоей жизни неоднозначный след: с одной стороны — много хорошего, с другой — присутствовало и плохое.

Впервые за последние две недели капитан Васильев достаточно легко взбежал по ступенькам лестницы и зашел внутрь. В просторной приемной, где справа находилась крошечная комнатка для дежурного офицера, было многолюдно; со всех сторон сразу, едва он зашел, полетели дружеские "привет", к нему обращались такие же дружеские и приветливые лица, в которых кроме радости читалось огромное уважение. Да, Алексея Васильева здесь уважали, уважали достаточно сильно, и может, поэтому ему выказывали такое почтение.

На мгновение Алексей остановился, окинул помещение наполовину задумчивым наполовину счастливым взглядом: ничего ли тут не изменилось за то время, что он отсутствовал. Вроде бы ничего не изменилось. Тогда он, что-то решив, по-военному, чеканя шаг, направился к комнате дежурного офицера.

— — Привет! — бросил капитан, не обращая внимания на того, кто сидел по ту сторону перегородки.

Тот в ответ торопливо зашевелился, у него что-то упало, громко стукнув, из окошечка высунулась голова дежурного старшего лейтенанта.

— — Алексей Васильевич, — весело заговорила она, — давненько Вас не было видно. Где пропадали? Появились какие-нибудь проблемы.

"Еще ничего никто не знает", — слухи не распространились по Отделу, и все его служащие прибывали в полном неведении. Правда, единственным человеком, который мог рассказать о страшном горе, постигшем его, являлся Михаил. Вот кого нужно благодарить.

Несмотря на ранние часы, в Отделе было достаточно многолюдно, и все без исключения, что сильно удивляло Васильева, смотрели на него. Казалось, к его персоне возникал интерес неслучайно. "Может, все-таки они знают о случившемся", — подумал Алексей, но тут же отбросил пришедшую мысль в сторону. В их взглядах не читалось сожаления или обычного в таком деле соболезнования, в них таилось подозрение, словно он недавно пришел оттуда, откуда нет возврата. Какими неуютными они становились, как больно и колко кололи тело, порой, даже забирались в самое сокровенное — душу и сердце, и не было никакого спасения от них. Алексей постоянно чувствовал на себе чужие внимательные взгляды вплоть до самого кабинета, поэтому у него возникло желание поскорей добраться до своей двери и, наконец, остаться в полном одиночестве, отгородиться от постороннего любопытства, стать независимым.

"Может, я блефую, и мне все кажется", — испуганно подумал он.

"Да, да мне мерещатся разные страхи и странности, вот и возникают всякие ощущения, что кто-то следит за мной, что кто-то хочет совершить очередную подлость по отношению ко мне".

— — Леха, почему не здороваешься, небось, зазнался, — капитана остановил хорошо знакомый голос.

Все страхи мгновенно улетучились, потому что говоривший оказался вполне представительным, вельможного типа мужчиной лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Несмотря на его начальственно величественный вид, человек обладал всеми необходимыми качествами для того, чтобы его уважали: добродушием, мягким уживчивым характером, способностью помочь и прийти на помощь. Таких в каждом учреждении один — два и таких обычно называют по-свойски, по-простецки, тем не менее, не теряя перед ними должной почтительности.

Степаныч (а его именно так и называли) всегда, даже когда спешил по неотложным делам, выглядел счастливым и жизнерадостным, он никогда не убегал от чужого горя, не оставлял друзей в их тяжелый час. Сейчас же Алексей как раз находился именно в такой ситуации. Несмотря на свой холодный нрав, на нелюбовь к проявлению всякого рода состраданию, он жаждал его, стремился к нему, ждал его.

Но Андрей Степанович Штольцер не знал о беде, постигшей Алексея, может, поэтому его речь сегодня была обычной дружелюбно-товарищеской.

— — Давно тебя мы не видели? Куда потерялся, небось, загулял? А собственно, что нужно молодому красивому парню, как ты: девчонки, выпивка, веселая модная музыка. Правда, ты не из тех, кто слишком злоупотребляет этим, но все же нужно же отдохнуть.

Васильев так и не смог толком что-нибудь ответить, Штольцер отвернулся и, не дождавшись ответного приветствия, направился дальше по своим делам.

Наконец, долгожданный кабинет. Сколько раз он входил и выходил из него, сколько раз все это происходило скорее без всяких умысла, чем с каким-то тайным расчетом. Сейчас капитана будоражили совершенно другие мысли, они посещали его осторожно, словно боясь причинить боль, они подкрадывались медленно и от них, конечно же, веяло тем самым запахом из таинственного колка. Эти же мысли тревожили Васильева, когда он подошел к столу.

Естественно, в Отделе что-то изменилось, и подобное изменение было связано напрямую с тем, что произошло с ним. Но что именно? Капитан тщательно прокручивал в голове все, начиная с момента, когда он зашел в здание. Вроде причин для беспокойства не имелось: все как раз оставалось таким, каковым оно и должно было быть: обычная повседневность, привычные будни, действительная жизнь, и, однако, что-то не так. Может, в атмосфере, страшно гнетущей атмосфере, царящей в Отделе, настроение передавалась людям достаточно быстро, оно изменяло их, делало намного хуже что ли, прибавляла лицемерия и злобы, и все это чувствовал Алексей, ему не мешал ни страх, ни переживания тех ужасных дней, когда вымысел и реальность переплелись в безобразном сочетании, ни многолетняя служба, проведенная здесь, в Отделе. Впрочем, последнее обстоятельство делало его мудрее и опытней. Поэтому не случайно, что трудные долгие годы, проведенные в обществе с разного рода людьми, научили его распознавать, кто есть кто, вникать в человеческую психологию, в конце концов, становиться тем человеком, который как барометр угадывал всякие изменения и в зависимости от этого менял свои привязанности и привычки.

Господи, как Алексей Васильев хотел ошибиться, списать все на свое плохое настроение — не такое привидится после известных событий, но, увы, чувства оставались прежними, ощущения не изменялись, и это больше всего терзало капитана, создавалось впечатление, что они рано или поздно сведут его с ума.

Он быстро заходил по кабинету.

"Если ничего нет, если это только мои пустые сомнения, то тогда хорошо", — Васильев даже несколько расслабился, успокоился, почувствовав умиротворение.

"Если же да!.." — глаза Алексея расширились, сердце бешено забилось, ему стало нехорошо, он просто не хотел верить тому, что могло произойти, чтобы отношения, которые были поистине дружеские и теплые неожиданно изменились, а сами люди очерствели и превратились в полузомби полулюдей, живущих по чьим-то всесильным законам. Не верил такому Алексей, не верил — и все тут.

"Нужно сесть и успокоиться", — решил Васильев, присаживаясь на стул перед письменным столом; взгляд упал на стопку документов — на самом верху лежал лист стандартной бумаги, исписанный мелким кривым почерком. Сразу вспомнилось последнее дело, которым он занимался до поездки к родне. Алексей взял его в руки и собрался было почитать, как в кабинет ворвался Михаил. Несомненно, что-то случилось, потому что капитан еще никогда не видел своего друга таким возбужденным и взволнованным, даже весь его внешний вид, что, казалось, совершенно невероятным, представлял собой одно сплошное недоразумение, и это несмотря на то, что майор никогда не отличался особой аккуратностью. Сейчас же действительно произошло что-то ужасное, и ему не хватило времени, чтоб привести себя в порядок, — он страшно спешил.

— — Что с тобой? — удивился Алексей, откладывая в сторону лист, исписанный мелким кривым почерком.

— — Убийство, — задыхаясь, ответил Потапов. Михаил это проговорил таким тоном, словно произошло не простое преступление, а …

— — Ну и что?! Они происходят каждый день.

Алексей не придал никакого значения сообщению друга, может, он просто не расслышал их, находясь в своем мире, а ответил он потому, что необходимо было ответить.

Разочарование, а вместе с ним злоба охватили Михаила Потапова. Господи, и ради этого он бежал сюда, бежал для того, чтобы увидеть беспечный безразличный вид капитана, услышать его слова, просто-напросто отсылающие куда подальше.

— — Послушай, — голос майора изменился до неузнаваемости, в нем слышались грубые металлические нотки — они не предвещали ничего хорошего.

— — Послушай, не смей меня перебивать, не имей такую привычку.

Алексей встрепенулся, все его мысли исчезли — они, наверное, растаяли, развеялись от одного лишь предупреждения реального мира.

— — Так вот, если тебе интересно знать, убийство произошло по проспекту Марушевского, квартал "Б", дом 17.

— — Да это же …

— — Так точно, как раз в том доме, что напротив нашего и, мало того, напротив твоего окна.

Теперь Васильев начинал припоминать события прошедшей ночи, даже больше: он вдруг ощутил на губах соленовато-приторный вкус смерти, узнал ее лик, страшный ужасный лик, почувствовал ее прикосновения, а в ушах эхом пронеслось то самое "угу", которое вернуло капитана Васильева в темноту столичных улиц, придавая им несколько таинственный вид.

Вот она настоящая опасность, она пришла, наконец.

Между тем Алексей недоумевал — такое происходит часто из-за предчувствий, так и не переросших в уверенность; но обычно подобное недоумение продолжается не очень долго — уже через мгновение капитан вскочил со стула, неосторожно сдвинув письменный стол, и направился вон из кабинета. За ним поспешил и Михаил Потапов. Недочитанный листок бумаги так и остался лежать на столе …