Ылкук. Кто живёт внутри тебя?

О феномене франшизы в современной культуре и массовом сознании. И об эстетике игры и смерти с пределах одного стихотворения

*Франшиза — копия чужого бизнеса, работа под чужим брендом, по чужим правилам. Медиафраншиза — интеллектуальная собственность, состоящая из кем-то созданных персонажей, вымышленной вселенной, воплощённой в каком-либо оригинальном произведении (книге, фильме, телепрограмме, компьютерной игре и т.п.). Например, серии фильмов, их сиквелы, приквелы, ответвления сюжета. Бренд, образ, персонаж, взятые напрокат. Бэтмен, Гарри Поттер, Фантомас, Звёздные войны, Покемоны, Мистические истории, Челюсти, Герои Меча и Магии, Аллоды — всё это примеры франшиз в сфере "интеллектуального продукта", от приквелов и сиквелов кинофильмов, фанфиков книг до электронных игр и каверов известных хитов.

_________________________________________________________________________

Эпиграф:

«Я не знаю, почему так получается, но мои песни становятся одними из последних произведений в жизни тех, кто уходит от нас в Мир Иной.Так будет с Земфирой Сулеймановой, которая попадет на запись песни «Лепестки», а потом подорвется на мине в Донецке. Так будет с Дарьей Платоновой (Дугиной), с которой мы будем говорить об Империи на «Традиции», после чего она будет взорвана украинскими террористами в Подмосковье. Кто-то скажет, что это все мой поэтический бред, но я все больше чувствую себя некромантом...»

(Аким Апачев)

щели ямы

впадины трещины

руки дугами

п е р е к р е щ е н ы

сердцебиение

слабое

слышу

немого огня

духи образы

верные вещие

не живые птицы

зловещие

тише тише

здесь

куклы

играют в меня

тише тише

здесь

куклы

играют в меня

(Марья Щукина. Ылкук)

1.

Кем населён внутренний мир современного человека? Какие образы мы храним внутри? Кому следуем в своих словах, поступках, чью жизнь проживаем?

Внутри нас живёт всё: все впечатления, пережитые нами. Образы литературных персонажей, киногероев, образы героев легенд, образы святых… А ещё — персонажи компьютерных игр, с которыми себя идентифицируют и в жизни, и в творчестве люди, выросшие на продуктах франшизы. Орки, эльфы, некроманты, маги, рептилии, чернокнижники… иногда — монахи, рыцари, варвары. Это образы, в которых мы воплощаемся порой — читая книги, играя в игры, смотря фильмы о людях и нелюдях. Особенно это касается игр, где ты сам выбираешь — кем быть. Некромантом, эльфом, чародеем… В это играли поколениями. В это играют даже в стихах о реальной войне...

Во что мы играем?

Во что играешь ты?

И кто играет — тобой?

2.

Попалось на глаза стихотворение Акима Апачева. Яркое, броское. Не простое. Заявляемое — как стихотворение на «патриотическую тему». Не однослойное, с преломлением реальности сквозь призму компьютерной игры, с любопытным смысловым подтекстом, впитавшим в себя эстетику киберпанка и фэнтези.

ЖИВЫМ!

Мы все мертвы, и крови больше нет

И плоти нет, и боли нет, и стонов

По взорванной порубанной земле

Шагают легионы скелетонов

Мы всех убьем! Мы окровим Олимп!

Падут к утру гиганты и атланты

Горят Афины, Троя, Спарта, Рим

Да, Смерть! Да, Пустота! Да, Некроманты!

Я — нежить, гниль, что слышно за версту

На стяге — красной жижей пентаграмма

Читаю Некрономикон Христу

И пью вино из головы Адама

Покойники на мертвых пустырях

В одном строю натянуты, как стропы

И я стою, и на моих костях

Стоит Донецк — сияющий Некрополь

Нам кость за кость, нам только прах за прах

Но где-то посреди великой битвы

Я слышу зов: вверху, на небесах

Поют живые нам свои молитвы...

Аким Апачев

Мне кажется, в тексте этого стихотворения поэту удалось отразить глубинную суть человеческой психологии, затронутой, искажённой и поражённой оккультной игрой, происходящей сегодня повсеместно вокруг нас и в нас, во всём мире, и в игре, и во сне, и наяву: поэт показывает, что там, внутри, у его поэтического персонажа. Игра и смерть. И что-то ещё, то, что заставляет внимательнее вчитаться в эти эффектные строки...

Мир стихотворения как будто компьютерная локация. Ни деталей, ни достоверной атмосферы. Это мир символов. Игра. Смерть. Но игроки — умирают уже не понарошку, развоплощаясь в мире электронных кукольных персонажей, а взаправду, на реальной войне. Как жертвы франшизы — жизни напрокат, которая становится сутью человека, и в конце концов оборачивается имитацией жизни — нежитью в человеческом теле. Герой стихотворения — игровой образ, отождествляющий себя с некромантом. С мертвецом, имитирующим жизнь, искусственно продлённую гальванизацией. С нежитью. Есть такой класс игровой в фэнтези-играх и фэнтези-литературе — нежить, нелюдь.

Отсюда и соответственный антураж, ряд образов и деталей — не случайных, логичных при таком внутреннем самоотождествлении героя стихотворения с некромантом: скелетоны (солдаты-пехотинцы некромантов), Некрономикон (плод литературной мистификации — созданная в рамках эстетики ужасов выдуманная книга, превратившаяся в легенду с выдуманными средневековыми персонажами), голова Адама (оккультный артефакт, человеческий череп с костями), сияющий Некрополь, город мёртвых, как образ Донецка в глазах персонажа, смотрящего на мир неживыми глазами мертвеца. Отсюда и пентаграмма — непременный атрибут сатанизма, символ, с которым онтологически связана «некромантская» и «чернокнижная» эстетика современной игровой субкультуры, знак дьявола в виде пятиконечной звезды).

И тем трагичнее это сопоставление (или противопоставление?) тьмы и света: герой читает «библию некромантов», Некрономикон — Христу, пьёт вино из головы (черепа) Адама, а вместо Животворящего Креста — помещает на стяг символ сатаны, как символ смерти всего живого, пентаграмму...

Финал стихотворения всё же распахивает «окно в небеса» из этого кибернетического Ада или Аида: там воздух, свет, там звучат живые молитвы святых о живых мертвецах, которые физически гибнут на земле реального Донецка.

Смерть и жизнь в обезумевшем мире войны — в стихотворении — меняются местами. Жив тот, кто свят. И мёртв тот, кто при физической жизни ещё стал нежитью. Донецк в стихотворении А. Апачева — город, где «все мертвы, и крови больше нет, и плоти...»

Такой увидена «правда — глазами поэта», автора, чьё творчество во многих его работах ориентировано на эстетику смерти. Он об этой увиденной им «правде» честно рассказал.

Поэт подробно показывает своего героя: с его выдуманными легендами, мистифицированной «библией некромантов», несуществующим прошлым, гальванизированным бытием, оккультно ориентированным тёмным сознанием и окружением в виде «легиона скелетонов»… Что это за тёмная сила, чьё имя — легион? В священном Писании так отвечают Христу бесы: «Имя нам легион»...

Кто он, этот гибнущий герой, скорее вписывающийся в гоголевский ряд Виевой нечисти, нежели в среду обычных живых людей? Он может быть потерянным в сети игроком-некромантом, или нацистским карателем… Но он точно не может быть защитником города, или — святым. Он — живой мертвец. Существо с погибшей душой...

Странные символы, согласитесь:

По взорванной порубанной земле

Шагают легионы скелетонов

***

Я — нежить, гниль, что слышно за версту

На стяге — красной жижей пентаграмма

***

И я стою, и на моих костях

Стоит Донецк — сияющий Некрополь

Что за красный стяг такой — с «жижей пентаграммы»? Чей это стяг — победителей или побеждённых? На чьих костях стоит Донецк? И почему Донецк — сияющий Некрополь, город мёртвых, город нечисти, нежити? Кто победил-то? Кто шагает по донецкой земле «легионом скелетонов»?

Знает ли сам автор ответы на эти вопросы?

Я вот прочел и задумался. О чём эти стихи. О ком они? Может, стихотворение было написано раньше, по мотивам какой-то игры, а потом просто отредактировано — с включением реальных топонимов?

«Сказал Господь: светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?»

(Мф., 18 зач., 6, 22-33)

3.

Не знаю, насколько важно моё субъективное «нравится — не нравится». Мне кажется, в разговоре о таких стихах это не имеет значения. Давать им плоскую оценку — «хороши или плохи» они — нет смысла. Это — стихи. В русле культурно-эстетической франшизы. Стихи эпохи постмодерна. Это ни плохо, ни хорошо. Это такая творческая постмодернистская игра, эстетическое сращение киберпанка с некро-фэнтези — и всё. Слепок искажённой психики и тёмного времени, отраженный в сознании и воплощённый в творческом акте — в стихотворении.

Эти стихи глубоки и одновременно поверхностны. Как и всякое творчество, соприкасающееся с постмодерном. Они способны привлечь читателя, как гоголевская мёртвая панночка или страшные истории о нечисти и нежити — и оттолкнуть из-за перебора в мертвечине, из-за упоения гнилостным трупным разложением и нездоровой эйфории, вызванной смертью. И каждый прочтёт, почувствует и поймёт здесь то, что эти стихи затронут внутри, увидит те смыслы, которые всколыхнут в глубине опыта читающего эти строки человека. Кто-то сможет абстрагироваться и взглянуть на эту смесь некромантии с ажиотажем от военной темы критически. Кто-то растворит в себе этот коктейль, ингредиенты которого с переизбытком включают в себя трупный яд разложения.

Смыслы, вложенные в эти стихи, могут быть восприняты по-разному. В зависимости от сознания, от его наполненности и направленности в каждом человеке. Картинка будет разной — смотря кто на неё будет глядеть. Кто-то отмахнётся от вопросов — о ком эти стихи, от лица кого они произнесены. Кому-то эти символы покажутся обоснованными. Всё зависит от того, на чьей ты стороне. А кто-то поймёт иначе: вот люди, вот нелюди. И между ними происходит война, и линия фронта не просто размыта, а её как бы вообще — не существует.

Кто имеет уши — услышит, чьё слово вложено в уста персонажа. Кто имеет глаза — увидит, что изображено на поэтическом полотне с нарисованной войной. Кто имеет ум — поймёт, с чем мы имеем дело на этой войне.

Эта война — не за территории, не за ресурсы, не за рынки сбыта. Эта война — за сознание людей. И в сознании каждого человека. Война — на полное уничтожение людей теми, кто уже не человек, а — излом (полумертвец, зомби, искажённый получеловек — плод лабораторных или оккультных экспериментов). Нелюдь, нежить, вылюдь. И это не фигуры речи. Эта война — за право оставаться человеком. И потому она для людей — является священной.

Вспомнились строки из стихов донбасского поэта, Бориса Бергина, о Донецке:

Спи спокойно, но пусть говорят во сне

Те, кто сброшены в шурфы, замерзли зимою сорок второго

В пересыльном лагере, на чьих костях по весне

Зеленеет трава… и потомки убийц идут на мой город.

(Борис Бергин)

Донецк стоит. Стоит на костях наших солдат эпохи гражданской войны, эпохи Великой Отечественной войны. На костях безвинно погибших от лап нелюдей-нацистов мирных жителей и героев сегодняшней войны — таких, как Гиви, Моторола, Захарченко и многие, многие другие, светлые люди, отдавшие свои жизни за то, чтобы Донецк жил… Они не игрались в войну. Они воевали. И потому Донецк, измученный, но не сломленный, состоит из живых людей, и он живёт и дышит, несмотря на попытки нежити уничтожить этот легендарный шахтёрский город.

Это нужно просто — понять.

И спокойно выбрать. Что тебе ближе по духу: Бог или дьявол.

С кем ты. С живыми или с мертвецами.

С людьми или с нелюдями.

Кто ты — живая душа или зомби. Живой человек — или нежить. Человечий воин, защитник жизни или упырь — воплощение тёмной оккультной некромантии, несущей смерть.

А может, ты уже выбрал? Кто живёт внутри тебя?

P.S.

«Этот стих — моё содержание, мои переживания и чувства, моё ощущение настоящего. Да простят меня верующие, но только так я могу передать то, что живёт сегодня внутри меня...»

(Аким Апачев)