Ылкук. Кто живёт внутри тебя?

*Франшиза — копия чужого бизнеса, работа под чужим брендом, по чужим правилам. Медиафраншиза — интеллектуальная собственность, состоящая из кем-то созданных персонажей, вымышленной вселенной, воплощённой в каком-либо оригинальном произведении (книге, фильме, телепрограмме, компьютерной игре и т.п.) Например, серии фильмов, их сиквелы, приквелы, ответвления сюжета. Бренд, образ, персонаж, взятые напрокат. Бэтмен, Гарри Поттер, Фантомас, Звёздные войны, Покемоны, Мистические истории, Челюсти, Герои Меча и Магии, Аллоды — всё это примеры франшиз в сфере «интеллектуального продукта», от приквелов и сиквелов кинофильмов, фанфиков книг до электронных игр и каверов известных хитов.

Эпиграф:

«Я не знаю, почему так получается, но мои песни становятся одними из последних произведений в жизни тех, кто уходит от нас в Мир Иной.Так будет с Земфирой Сулеймановой, которая попадет на запись песни „Лепестки“, а потом подорвется на мине в Донецке. Так будет с Дарьей Платоновой (Дугиной), с которой мы будем говорить об Империи на „Традиции“, после чего она будет взорвана украинскими террористами в Подмосковье. Кто-то скажет, что это все мой поэтический бред, но я все больше чувствую себя некромантом...»

(Аким Апачев)

щели ямы

впадины трещины

руки дугами

п е р е к р е щ е н ы

сердцебиение

слабое

слышу

немого огня

духи образы

верные вещие

не живые птицы

зловещие

тише тише

здесь

куклы

играют в меня

тише тише

здесь

куклы

играют в меня

(Марья Щукина. Ылкук)

1.

Кем населён внутренний мир современного человека? Какие образы мы храним внутри? Кому следуем в своих словах, поступках, чью жизнь проживаем?

Внутри нас живут все впечатления, когда-либо пережитые нами. Образы литературных персонажей, киногероев, образы героев легенд, образы святых… А ещё — персонажи компьютерных игр, с которыми себя идентифицируют в жизни и в творчестве люди, выросшие на продуктах франшизы. Франшиза — это всегда заимствованное, чужое, но обязывающее придерживаться определенных правил, к продиктованному извне образу мышления, к предзаданному образному миру. Это то, что вытесняет твоё, утверждая своё. Иное. Чужое.

Орки, эльфы, некроманты, маги, рептилии, чернокнижники… иногда — монахи, рыцари, варвары. Это образы, в которых мы воплощаемся порой — читая книги, играя в игры, смотря фильмы о людях и нелюдях. Особенно это касается игр, где ты сам выбираешь — кем быть. Некромантом, эльфом, чародеем… В это играли поколениями. В это играют даже в стихах о реальной войне...

Во что мы играем?

Во что играешь ты?

И кто играет — тобой?

2.

В лихие времена, когда на кону жизнь людей — всех и каждого в отдельности — важно понимать, чему служит каждый твой поступок, сказанное и написанное слово. Кому ты служишь. Ведь творчество всегда — служение. Даже если происходит в игровой форме.

Попалось на глаза стихотворение Акима Апачева. Яркое, броское. Не простое. Заявленное как стихотворение на «патриотическую тему». Не однослойное, с преломлением реальности сквозь призму компьютерной игры, с любопытным смысловым подтекстом, впитавшим в себя эстетику киберпанка и фэнтези.

ЖИВЫМ!

Мы все мертвы, и крови больше нет

И плоти нет, и боли нет, и стонов

По взорванной порубанной земле

Шагают легионы скелетонов

Мы всех убьем! Мы окровим Олимп!

Падут к утру гиганты и атланты

Горят Афины, Троя, Спарта, Рим

Да, Смерть! Да, Пустота! Да, Некроманты!

Я — нежить, гниль, что слышно за версту

На стяге — красной жижей пентаграмма

Читаю Некрономикон Христу

И пью вино из головы Адама

Покойники на мертвых пустырях

В одном строю натянуты, как стропы

И я стою, и на моих костях

Стоит Донецк — сияющий Некрополь

Нам кость за кость, нам только прах за прах

Но где-то посреди великой битвы

Я слышу зов: вверху, на небесах

Поют живые нам свои молитвы...

Аким Апачев

Мне кажется, в тексте этого стихотворения автору удалось отразить глубинную суть человеческой психологии, затронутой, искажённой и поражённой оккультной игрой, происходящей сегодня повсеместно вокруг нас и внутри нас, в реальности и в игре, во сне и наяву. Произнося текст от первого лица, идентифицируя себя с героем своего стихотворения, автор добросовестно показывает, что находится внутри у поэтического персонажа. Игра и смерть. И что-то ещё, то, что заставляет внимательнее вчитаться в эти внешне эффектные строки...

Мир стихотворения — как будто компьютерная локация. Ни деталей, ни достоверной атмосферы. Это мир игровых символов. Игра. Смерть. Но игроки — умирают уже не понарошку, развоплощаясь в мире электронных кукольных персонажей, а взаправду, на реальной войне. Как жертвы франшизы — жизни напрокат, которая становится сутью человека, и в конце концов оборачивается имитацией жизни — нежитью в человеческом теле. Герой стихотворения — игровой образ, отождествляющий себя с некромантом. С мертвецом, имитирующим жизнь, искусственно поддерживаемую гальванизацией. С нежитью. Есть такой класс игровой в фэнтези-играх и фэнтези-литературе — нежить, нелюдь.

Отсюда и соответственный антураж, ряд образов и деталей — не случайных, заданных франшизой и логичных при внутреннем самоотождествлении героя стихотворения с некромантом (скелетоном, зомби, тёмным магом, упырём и тому подобной нежитью). Попробуем взглянуть, что тут за образы, какие символы присутствуют в тексте.

Скелетоны — солдаты-пехотинцы некромантов. Некрономикон — плод литературной мистификации, созданная в рамках «эстетики ужасов», выдуманная книга, превратившаяся в новодел-легенду с выдуманными средневековыми персонажами. Голова Адама — оккультный артефакт в виде человеческого черепа с костями, отождествляемого со смертью старозаветного Человека в евангельской системе символов. Этот же «кубок из головы Адама» обретает иной смысл, например, в «пиратской» субкультуре, где все Заповеди сознательно попраны и извращены («весёлый Роджер» тот же «ветхозаветный Адам», но отражённый в кривом зеркале богоборческой, отрицающей христианские ценности, мировоззренческой системы). Субкультура современных «панков», «рэперов» и прочих представителей субкультурной «франшизы» находится в прямой связи с «пиратской» эстетикой и жизненной философией.

Далее. Сияющий Некрополь, город мёртвых как «художественно представленный» образ Донецка в сознании персонажа, смотрящего на мир неживыми глазами мертвеца. Отсюда и символ «пентаграмма» — непременный атрибут нежити, эстетики сатанизма. Символ, с которым онтологически связана «некромантская» и «чернокнижная» эстетика современной игровой субкультуры, знак дьявола в виде пятиконечной звезды.

И тем трагичнее это сопоставление (а точнее, противопоставление) тьмы и света. Герой стихотворения читает «библию некромантов», Некрономикон — Христу, как анти-христианскую «проповедь», «пьёт вино из головы Адама», а вместо Животворящего Креста — помещает на стяг символ сатаны, как символ смерти всего живого — пентаграмму...

Финал стихотворения всё же распахивает «окно в небеса» из этого кибернетического Ада или Аида: там воздух, свет, там звучат живые молитвы святых о живых мертвецах, которые физически гибнут на земле реального Донецка. Что это — образ спасения «некромантов» и всей нечисти, представленной в стихотворении, или «открытие врат» для нечисти в святая святых — в Царство Небесное? Может, это какие-то «другие святые»? В общем, не вяжется это всё как-то по сюжету, по смыслам. Если святые — это святые, а небеса во власти Бога, то о каких молитвах речь? За бесов и связанную с ними нечисть вроде бы не молятся. А если небеса уже не обитель Бога, и святые не святые, а духовные слуги «некромантов» — то кто же там, на этих «киберпанковских» небесах? Кто владеет миром — небом и землёй, в этом странном стихотворении?

Отталкивает ликующее утверждение: Да, Смерть! Да, Пустота! Да, Некроманты! Это чему — троекратное акцентированное «да»? Некромантам? Смерти? Пустоте? Что пытается продекларировать и внушить читателю, слушателю автор этих строк? В чём убедить, что утвердить посредством слова в головах слушателей?

Смерть и жизнь в безумном мире войны — в стихотворении — меняются местами. В привычной системе ценностей жив тот, кто свят. И мёртв тот, кто при физической жизни ещё стал нежитью. Донецк в стихотворении А. Апачева — город, где победила нежить, где «все мертвы, и крови больше нет, и плоти...»

Такова «правда глазами поэта», автора, чьё творчество во многих его работах ориентировано на «черную» агрессивную субкультуру, зациклено на эстетике смерти. Он об этой увиденной им «правде» честно рассказал.

Автор подробно показывает своего героя: с его выдуманными, фальсифицированными, легендами, мистифицированной «библией некромантов», несуществующим прошлым, гальванизированным бытием, оккультно ориентированным тёмным сознанием и окружением в виде «легиона скелетонов»… Что это за тёмная сила, чьё имя — легион? В священном Писании так отвечают Христу бесы: «Имя нам легион»...

Кто он, этот гибнущий герой, скорее вписывающийся в гоголевский ряд Виевой нечисти, нежели в среду обычных живых людей? Он может быть потерянным в сети игроком-некромантом, или нацистским карателем… Но он точно не может быть защитником города, или — святым. Он — живой мертвец. Существо с погибшей душой...

Странные символы, согласитесь:

По взорванной порубанной земле

Шагают легионы скелетонов

***

Я — нежить, гниль, что слышно за версту

На стяге — красной жижей пентаграмма

***

И я стою, и на моих костях

Стоит Донецк — сияющий Некрополь

Что за красный стяг — с «жижей пентаграммы»? Чей это стяг — победителей или побеждённых? На чьих костях стоит Донецк? И почему Донецк — сияющий Некрополь, город мёртвых, город нечисти, нежити? Кто победил-то? Кто шагает по донецкой земле «легионом скелетонов»? Знает ли сам автор ответы на эти вопросы?

Я вот прочел и задумался. О чём эти стихи. О ком они? Может, стихотворение было написано раньше, по мотивам какой-то компьютерной игры, а потом просто отредактировано и приспособлено к «патриотическим запросам дня» — с включением реальных топонимов, связанных с войной на Донбассе?

«Сказал Господь: светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?»

(Мф., 18 зач., 6, 22-33)

3.

Не знаю, насколько важно тут субъективное «нравится — не нравится». Мне кажется, в разговоре о таких стихах это не имеет значения. Давать им плоскую оценку насчёт того, «хороши или плохи» они — нет смысла. Это — вполне качественно сработанный, вторичный по смыслам стихотворный текст. Версификация в стилистике культурно-эстетической франшизы. Стихи эпохи постмодерна. Это ни плохо, ни хорошо. Это такая творческая постмодернистская игра, эстетическое сращение киберпанка с некро-фэнтези — и всё. Слепок искажённой психики и тёмного времени, отраженных в сознании и воплощённых в «творческом акте» — в стихотворении.

Эти стихи многозначительны и одновременно поверхностны. Как и всякое творчество, соприкасающееся с постмодерном. Они способны привлечь читателя, как гоголевская мёртвая панночка или страшные истории о нечисти и нежити — и оттолкнуть из-за перебора в мертвечине, из-за упоения гнилостным трупным разложением и нездоровой эйфорией, возбуждённой смертью. И каждый прочтёт, почувствует и поймёт здесь то, что эти стихи затронут внутри, увидит те смыслы, которые всколыхнут в глубине опыта читающего эти строки человека. Кто-то сможет абстрагироваться и взглянуть на эту смесь некромантии с ажиотажем от военной темы критически. Кто-то проглотит, растворит в себе этот коктейль, ингредиенты которого с переизбытком включают в себя трупный яд разложения.

Смыслы, вложенные в эти стихи, могут быть восприняты по-разному. В зависимости от сознания, от его наполненности и направленности в каждом человеке. Картинка будет разной — смотря кто на неё будет глядеть. Кто-то отмахнётся от вопросов — о ком эти стихи, от лица кого они произнесены. Кому-то эти символы покажутся обоснованными. Всё зависит от того, на чьей ты стороне. А кто-то поймёт иначе: вот люди, вот нелюди. И между ними происходит война, и линия фронта не просто размыта, а её как бы вообще — не существует. Всё смешалось.

Кто имеет уши — услышит, чьё слово вложено в уста персонажа. Кто имеет глаза — увидит, что изображено на поэтическом полотне с нарисованной войной. Кто имеет ум — поймёт, с чем мы имеем дело на этой войне.

Эта война — не за территории, не за ресурсы, не за рынки сбыта. Эта война — за сознание людей. И она происходит в сознании каждого человека. Это война между Богом и сатаной. Между людьми и теми, кто людей ненавидит. Война метафизическая — на полное уничтожение людей теми, кто уже не человек, а — нелюдь, нежить, вылюдь. «Излом» (полумертвец, зомби, искажённый получеловек — плод лабораторных или оккультных экспериментов, персонаж «постапокалиптических» компьютерных миров).

Это не фигуры речи. Всё конкретно, материально и до ужаса очевидно. Это война нелюдей с людьми — на уничтожение человека в человеке. Поэтому так много уделяется внимания вопросам психики, сознания, духа. А в связи с этим — и эстетике, для формирования которой задействованы мощные инструменты — от игровой индустрии до шоу-бизнеса, от кинематографа до создания франшизы этой эстетики в литературе, живописи, фотографии, театре и так далее. Антихристианская этика и эстетика — продуманная, мощная и системная. И она направлена на изменение сознания человека. На его «расчеловечивание», по сути. И это стихотворение — капля в ядовитом море того, что выливается нынче в информационное пространство «творческими личностями», которые иначе «творить» не могут. Нет у них других символов, смыслов, образов. А есть то, что транслируется ими с чужого голоса. Франшиза — это когда ничего своего нет.

Мы легкомысленны и неосторожны в потреблении «духовной пищи», которая на поверку оказывается эрзацем, «субкультурной отравой», психоинформационной инфекцией. Эта война — за право оставаться человеком. И потому она для людей — является священной.

Вспомнились строки из стихов донбасского поэта, Бориса Бергина, о Донецке:

Спи спокойно, но пусть говорят во сне

Те, кто сброшены в шурфы, замерзли зимою сорок второго

В пересыльном лагере, на чьих костях по весне

Зеленеет трава… и потомки убийц идут на мой город.

(Борис Бергин)

Донецк стоит. Стоит на костях наших солдат эпохи гражданской и Великой Отечественной войн. На костях мучеников — мирных жителей, безвинно погибших в лапах нелюдей-нацистов. Донецк стоит на костях подвижников, героев сегодняшней войны — таких, как Гиви, Моторола, Захарченко и многих, многих других, светлых людей, отдавших свои жизни за то, чтобы Донецк жил… Они не игрались в войну. Они воевали. Жертвовали жизнью не понарошку. И потому Донецк, измученный, но не сломленный, состоит из живых людей, он живёт и дышит, несмотря на попытки нежити уничтожить этот легендарный шахтёрский город.

Это нужно просто — понять. И спокойно выбрать. Что тебе ближе по духу: Бог или дьявол.

С кем ты. С живыми, перед которыми бессильна физическая смерть, или с мертвецами, ловко имитирующими живых. С людьми или с нелюдями. Кто ты — живая душа или зомби. Живой человек — или нежить. Человечий воин, защитник жизни или упырь — воплощение тёмной оккультной некромантии, несущей смерть.

А может, ты уже выбрал? Кто живёт внутри тебя?

P.S.

«Этот стих — моё содержание, мои переживания и чувства, моё ощущение настоящего. Да простят меня верующие, но только так я могу передать то, что живёт сегодня внутри меня...»

(Аким Апачев)