Глава 16

Клэймор

Он снимает бинты с засохшей кровью с моей головы, нежно промывает мою рану, одной рукой берет мой подбородок, а другой пытается оттереть кровянистые разводы с моей кожи. Выбрасывает испачканные бинты в урну у скамьи и бережно наклеивает мне пластырь, убирает мои волосы в сторону, пытается пальцами соскрести с них присохшую кровь, а я смотрю в его глаза и поверить не могу в то, что еще буквально неделю назад я и знать не знал о его существовании. Я обвиваю своими руками его талию и прижимаюсь головой к его животу. Такой живой и такой настоящий. Последние пару дней я буквально упиваюсь им так, будто скоро мне придется его потерять.

— Клэй? Ты в порядке? — он кладет свои руки мне на плечи, и мы стоим так, будто остановился весь гребаный мир.

— Когда всё это к чертям кончится, я тебя не отпущу.

— Я не собираюсь никуда уходить, Клэй. За это можешь быть спокоен.

Только спустя час мы трогаемся с места и идем вдоль западного побережья. Время здесь будто остановилось. Вода замерла, люди тоже, машин и в помине не было, и лишь крик чаек нарушал тишину. Мы шли как нормальные, обычные люди вдоль набережной, мимо портовых ларьков с сувенирами из морских камней, уютных кафешек с вывесками утреннего меню и маленьких газетных киосков, обычная такая будничная жизнь среднего жителя Фредерисии. Почувствовать себя обычным для меня было крайне необычно, и от этого я вновь ощутил себя живым. Я шел и вдыхал соленый рыбный запах этого маленького сонного городка и, пожалуй, по ощущениям это было в разы живее всех вместе взятых фешенебельных клубов Лондона, ярче любых дорогущих курортов и душевнее любого богемного общества.

Я ложусь спиной на траву в сквере, раскидываю руки и смотрю в небо. Смотрю на то, как плывут облака и летят кричащие чайки, осенний ветер едва колышет мои волосы, а я чувствую себя таким свободным.

— Иди ко мне, — я хватаю его за руку и дергаю на себя, он падает вперед и упирается руками в мои плечи, его лицо прямо перед моим лицом. Я касаюсь здоровой рукой его щеки и нежно поглаживаю.

— Что ты делаешь? — он смотрит на меня в недоумении, а потом пытается встать на ноги.

— Приляг, — я указываю на место рядом, — пожалуйста, побудь со мной.

Он глупо хлопает глазами и ложится рядом. Мы лежим и таращимся в голубое небо, я чувствую своими пальцами его холодную кожу, и все будто отходит на задний план.

— Когда мы вернемся обратно домой, обещаю, я буду чаще предаваться таким вот простым штукам вроде лежания на траве, или прогулкам по набережным. Знаешь, я хоть и могу себе всё позволить, но моя жизнь при этом довольно однообразна. Хоть я и перепробовал всё, но я все равно возвращаюсь только к тем вещам, которые вызывают у меня голод, и я не скажу, что их много.

— Неужели и ты окунулся в мой мир.

Я поднимаюсь на локте и смотрю на него. Как он лежит и щурит глаза от солнца. Я убираю прядь длинных черных волос с его лица и закидываю назад. Бледная кожа по-прежнему выглядит болезненно. Как много он упустил в этой жизни и как многого был лишен? Я смотрю в его лицо, и мне хочется отдать ему весь мир.

— Я бы мог пролежать так вечно, — я касаюсь своими пальцами его лица, провожу указательным пальцем по его носу, едва касаясь губ, — ты так похож на меня, ты словно мой двойник, ты замечал?

— Уж поверь, я это лицо ненавидел многие годы.

— Что ты чувствуешь, когда смотришь в зеркало?

— Я думаю о тебе.

— Думаешь что-то плохое или нет?

— Раньше думал плохое, теперь ты вызываешь у меня вполне светлые эмоции, даже несмотря на то, что ведешь ты себя как форменный мудак, — он смотрит мне в глаза и улыбается, — боюсь, как бы могло все кончиться, если бы не кончилось так.

— Слушай, прости… за всё. Вообще за всё. Я знаю, что чаще всего веду себя как козел, и терпеть меня порой бывает сложновато, извини.

— Я на тебя не злюсь. Больше нет. Забудь об этом, ладно?

— Давай мы останемся здесь навечно, — я провожу пальцами по его подбородку, слегка приближаюсь к его лицу, — подумать только, так похож.

— Клэй? — он косится на меня с опаской, а я ближе наклоняюсь к нему.

— Не отвергай меня, — я шепчу в полголоса и вижу, как расширяются его зрачки, я наклоняюсь совсем близко и касаюсь своими губами его кожи, а он в обычной манере отталкивает меня в полсилы.

— Ты задрал меня со своими этими… приколами, Клэй, черт тебя дери!

— Пожалуйста, не отвергай меня, прошу тебя, Гарнетт, — я хватаюсь за его руку и тащу на себя, а он отбивается от меня руками, — пожалуйста, останься со мной, ну Гарнетт, прошу.

— Какого хрена ты делаешь?!

— Останься со мной, обними меня, — я скулю почти умоляюще. Я, пожалуй, впервые почувствовал эту нежность и теперь просто хотел, чтоб она не кончалась, — не уходи, ну не заводись так, Гарнетт. Ну что ты сразу начинаешь.

— Ты меня пугаешь своими этими повадками, ты, мудак!

— У тебя слишком много предрассудков, братишка, может ты их это…

— Может, ты заткнешься лучше? — он нервно толкает меня в плечо, сидит на траве, отвернулся. Я лежу и глажу его по спине, — ну ты и козел, Господи.

Почти весь день мы проводим в Фредерисии, как можно на больше отдаляя момент прибытия в Копенгаген. Чем ближе была цель, тем больше я думал о том, как всё будет. Что я ему скажу, когда увижу? Что он скажет мне, когда поймет, что перед ним стою я, готовый его прикончить без оглядки на всё? Как это будет? Стоит ли ему вообще что-то говорить, или мое намерение скажет всё за себя. Стану ли я убийцей после этого или это будет вполне справедливый акт возмездия? Смогу ли я нормально жить после того, что сделал? Гребаные вопросы роились в моей голове, но желание всё равно было неутолимо огромным.

— Эй, милый, развлечься не хочешь?

Его голос вырывает меня из раздумий. Я оглядываюсь назад и вижу перед собой какого-то светловолосого паренька с томным взглядом и игривой улыбкой. Он стоит, опершись плечом о кирпичную стену здания на Принсесгайд, и вызывающе осматривает меня медленным взглядом снизу вверх, периодически закусывая свою губу. Мы стоим в каком-то закоулке, вокруг ни души. На улице уже стемнело.

— Оу, а ты знаешь, хочу, — я застегиваю ширинку и поворачиваюсь к нему, он подходит ближе, почти вплотную ко мне.

Ростом он почти на полторы головы ниже меня, очень маленький, щуплый и низкий, со светлой нежной розоватой кожей, яркими блестящими глазами и мелкими ручками. На нем ярко-красная толстовка, узенькие черные штаны и очень взрослый взгляд.

— Тебе годков то сколько? — я вижу, что он чертовски молод.

— Достаточно, чтоб тебя не посадили, — смеется он, тоже закусывая нижнюю губу, — ну так что?

Первый шаг он делает сам, уверенно приближается ко мне, поднимает голову, чтоб взглянуть в мое лицо. Этот чертенок просто застал меня врасплох. Я и понять ни черта не успел, как он уже расстегивал ремень на моих штанах. Я касаюсь его лица и всматриваюсь в его глаза. Просто чертовски молод.

— У тебя невероятные глаза, — он снова улыбается мне и становится на цыпочки, чтобы коснуться губами моих губ.

Как только я касаюсь его кожи, я забываю обо всем. О своих мыслях, которые гложили меня последние сутки, о своих целях, о Гарнетте, который ждал меня, пока я найду уборную. Всё вылетело к чертям. Я только жадно вгрызался в его губы, втягивал носом его молочный запах кожи и ощущал пальцами его теплое, нежное тело. Я вспомнил, что не трахался уже неделю, а он того, по ощущения всё было лишь острее. На секунду я осознал прелести воздержания. Нет, правда, когда долго не можешь нормально жрать или трахаться, а потом тебе подворачивается такая возможность, то всё ощущается настолько живее и ярче, настолько чувствительнее и вкуснее, как никогда раньше. Для меня это и вправду стало своего рода открытием. Никогда в жизни мне не приходилось отчего-то воздерживаться, чтоб вкусить это вновь.

— Тебе понравилось? — он надевает свою красную толстовку, взлохмачивает свои волосы, — м?

— Это мягко сказано, — я застегиваю ремень своих брюк и томно выдыхаю.

Он подходит ближе и протягивает руку. Смотрит на меня, поднимая и голову и свой взгляд вверх, чтоб посмотреть в мои глаза. Я стою в недоумении и хлопаю глазами.

— Пятьдесят евро.

— В смысле?

— Ты мне должен пятьдесят евро, — он стоит с протянутой рукой и продолжает на меня смотреть.

— Ты какого черта раньше не сказал, что трахаешься за деньги?

— А по мне не видно?

— Черт, нет, не видно! — я взмахиваю руками и таращусь на него, нет, ну ситуация до жути глупая, — ты славный малый, правда, но у меня нет для тебя ни одного проклятого пенни. И вообще, о таких вещах сразу сообщают, ты вообще в курсе?

— Хм… — он опускает взгляд вниз, качает головой, а потом поднимает вновь, — может тебя замотивирует заплатить тот факт, мне четырнадцать лет?

— Ты ведь сказал…

— Гляди, — он перебивает меня и тыкает мне в нос своим паспортом с две тысячи седьмым годом рождения, — для своего возраста ты поразительно наивен.

Я трахнул ребенка. Я стоял как вкопанный, пялился на него и осознавал, что я только что его трахнул. Он на десяток лет меня младше, а я его трахнул. Черт дери. Почему он этим занимается?

— Давай так договоримся, — я слегка наклоняюсь вперед, чтоб быть примерно одного с ним роста, — я охренительно богат, но все мои деньги в Лондоне. Давай сделаем так, как только я доберусь до дома, я тебе всё верну, даже больше, идет?

— Ты? Богатый? Что-то не похоже, — он смеряет меня фамильярным взглядом.

— Я серьезно, сейчас я в дерьмовом положении, но как только я вернусь обратно, я…

— Если не можешь заплатить, тогда придется говорить с моим папочкой.

— С кем? — я поднимаю брови и не понимаю о ком он, а он как заорет.

— Папочка! Па-а-ап!

Когда он начинает кричать, я хватаю его и зажимаю ему рот рукой. Он пытается сопротивляться, вырываться, но ничего не выходит, слишком мал. Через секунду-другую я чувствую огромный, тупой удар под ребра. Этот паренек убегает, а мой взгляд натыкается на мужика побольше. Он размером с чертову скалу. Второй удар сваливает меня на землю. Он стоит надо мной и лупит меня по ребрам. Я задыхаюсь, а вдохнуть новую порцию воздуха просто не могу. Я не могу ни кричать, ни дышать. Я просто лежу, согнувшись пополам, и чувствую удары его ног. В какой-то момент мне начинает казаться, что я умру прямо здесь. Что он просто меня забьет. Так и кончится всё. Один из ударов прилетает мне в лицо. Я закрываюсь от него, а он отбивает мне руки.

— Эй! Отойди! — я слышу голос Гарнетта.

Я лежу и даже голову поднять не могу. Я слышу металлический звук, будто от трубы по земле. Громкие, быстрые шаги. Снова удар. Снова звук. Шагов становится больше. Мои ребра горят от боли. На руках кровавые ссадины. Кто-то убегает. Труба с металлическим грохотом падает на землю. Кто-то трогает мою голову. Я снова могу дышать.

— Клэй? Ты встать можешь, Клэй? — он трясет меня за плечи, проверяет мое лицо.

— Гарнетт, — я улыбаюсь ему, как же я рад его видеть, — ты здесь.

— Что тут произошло, мать твою?

— Я так рад тебя видеть, Гарнетт.

— Кто этот мужик? Что произошло? Ты мне объяснишь?

— Помоги мне подняться, а, — я хватаюсь за его руки, поднимаюсь на ноги. Ребра болят как сумасшедшие. Он закидывает мою руку себе на плечо и тащит меня вперед к парку.

— Клэй?

— Я ребенка трахнул.

— Что ты сделал?! — он кричит мне прямо на ухо так, что у меня в голове гудит.

— Ко мне малец подошел, типа так и так, давай потрахаемся, а чего ради мне было отказываться. Потрахались. Он начал деньги требовать, а какие у нас с тобой деньги тут, сам понимаешь. Потом прилетел его папаша, не знаю, его ли это папаша, они как-то не похожи, так что вряд ли. Ну и всё, в общем-то, конец истории.

— Ты пошел отлить, а в итоге трахнул ребенка, мать твою, ты в своем вообще уме?!

— Да у них это какая-то хитрая схема, ясно? Они так бабки из людей выколачивают. Этот малой подходит и вроде как не при делах, а после всего он тебе начинает заворачивать, сколько ему лет на самом деле. А кому нужны проблемы с законом? Тут любой последние деньги отдаст.

— И сколько ему лет было?

— Четырнадцать, мать его. Нет, он и выглядит на четырнадцать, но, черт… знаешь, когда у тебя член стоит, ты не особо хочешь думать о возрасте.

— И что ты за кретин такой, — он округляет глаза и не может взять в толк, — четырнадцать лет, это ведь совсем мало, ты, больной ублюдок.

— Здесь возраст согласия с пятнадцати, понял? Так что не такой и больной. Не надо делать из меня какого-то махрового извращенца.

Он закатывает глаза и продолжает тащить меня в сторону парка. Я ковыляю перебитыми ногами по сухой траве. Тело просто горит от боли.

— Еще даже неделя не прошла, а я уже убил мужика и трахнул ребенка. Как такое вообще возможно?

— В такое дерьмо только ты и мог вляпаться, Клэй, — он сажает меня на скамью, садится рядом и закуривает, — ты просто притягиваешь неприятности.

Я сидел, смотрел в ночное небо, вдыхал вечерний, осенний воздух, мои ребра горели как проклятые, руки жгло от ушибов. Улицы вновь опустели, а сухая трава покачивалась на ветру. Гарнетт сидел рядом, а его сигарета шипела всякий раз, когда он затягивался. Чайки больше не кричали, а я больше не хотел тут оставаться. Хоть этот секс и был шикарным, но Фредерисия все равно резко померкла в моих глазах. Я сидел преисполненный удовлетворения и боли. Смотрел в ночную даль и лишь ждал момента, когда мы уберемся отсюда ко всем чертям.