Глава 4 / Вдали от дома / Kein Len
 

Глава 4

0.00
 
Глава 4

Клэймор.

Я швыряю пустую бутылку из-под рома пятнадцатилетней выдержки, она разбивается о стену и мелкие осколки осыпают пол из дорогого мрамора. Он стоит как вкопанный и не знает, как ему реагировать.

— Что я должен сделать, чтоб хоть что-нибудь почувствовать, мать твою?! Что?! — я кричу на него с агрессией, понимая, что он вообще здесь не причем. Парнишка просто попал под раздачу.

— Прошу Вас, успокойтесь, сэр.

— Закрой свой рот и подай мой чертов телефон!

Он передает мне телефон, я закидываю в себя еще бокал рома, он нервно облизывает свои губы, глаза бегают по помещению, всякий раз останавливаясь на мне и изучая, можно ли со мной сейчас заговорить или стоит повременить. Он парнишка не глупый, рано или поздно он разберется, что к чему.

— Дом мадам Франсин, я Вас слушаю? — на том конце провода слышится звонкий, веселый, приветливый голос хозяйки заведения.

— Франсин, подготовь для меня восемь человек, пожалуйста.

— Клэ-э-эймор, для тебя всё, что угодно, милый. Когда ты приедешь?

— Сейчас, — я кладу трубку и опрокидываю еще бокал.

— Хотите переодеться, сэр? — он учтиво стоит рядом и смотрит чуть в пол.

— Туда куда я еду, одежда мне не понадобится, мой сладкий. Подготовь машину лучше, где проклятые ключи?

Когда я пьян, он держится с опаской, будто везет что-то, готовое взорваться с минуты на минуту. Периодически он поглядывает на меня, а я закуриваю и таращусь в окно. Я думаю о завтрашнем дне, думаю о следующем дне, и о следующем. И чем больше я думаю о будущем, тем большее чувство безнадежности я ощущаю. Страх, будто мне уже никогда не почувствовать чего-то такого, что делало бы меня живым. Я ловлю себя на страхе перед будущим. Пресность это худшее дополнение к жизни. Мы проезжаем мимо Гайд Парка с его Кенсингтонскими садами, заворачиваем на улицу Пикадилли и едем мимо Оксфорд Стрит, проезжаем мимо ионических колонн Британского театра и довольно скоро оказываемся у цели. Ночь уже накрыла Лондон, и жизнь на его улицах кипела с новой силой. Он паркует машину, выходит, обходит ее впереди и открывает мне дверь. Я вываливаюсь и шагаю пьяной походкой в Дом мадам Франсин. Бордель — простым языком. Элитный бордель. На входе тебе наливают стопочку шерри и угощают маленькими, размером с канапе, французскими хлебцами с черной икрой и ростком зеленого горошка сверху. Очень изысканно.

— Комната уже готова, проходи, милый, — она учтиво по-английски улыбается и нежным взмахом руки указывает мне путь.

— Моя прелесть, — я мягко целую ее в лоб и направляюсь вперед. Илай ничего не понимая, идет следом.

— Сэр? Э…

— Чтоб твой вопрос не повисал в воздухе, отвечаю — я иду на оргию. Если тебе неохота участвовать, можешь подождать меня в зале для гостей.

— Э, участвовать? — на мгновение он останавливается и недоуменно на меня смотрит, а я подхожу совсем близко и пальцами здоровой руки нежно касаюсь его щеки.

— Да, милый, участвовать. Томасу я такого не предлагал, — я широко улыбаюсь, а он отрицательно кивает головой, будто язык проглотил, — тебя проводят и накормят, сходи к Франсин. Поистине потрясающая женщина.

В борделях мадам Франсин развлекался еще мой дед, а до его смерти и его дед и наверняка и дедов дед тоже. Очередная традиция переходящая от отца к сыну в семействе Де Ла Рэй. На таких традициях держалась наша семья. Традиции это очень важно.

Что до мадам Франсин, то это была полная дама в годах, возможно, ей было за сорок, а возможно и за пятьдесят, а быть может и к ближе к шестидесяти. Она так хорошо умела маскировать свой возраст, что никто бы и вовек не догадался, сколько же ей на самом деле лет. Этот бордель был ее семейным делом. Во времена, когда еще бордели назывались домами терпимости, хозяйкой заведения была ее бабка Фрэнни, когда дело только начиналось, это было небольшое заведение с буквально десятком девочек. Фрэнни создала здесь особый дух, она тщательно следила за здоровьем своих подопечных, в летнее время, когда урожай был хорошим, они получали много фруктов и овощей, а в зимние периоды приходилось затягивать пояса, но девочки никогда ни на что не жаловались, ведь альтернативой для них всегда оставалась смерть на улице. Фрэнни положила начало этому месту, и очень быстро оно приобрело репутацию довольно респектабельного, и с санитарной точки зрения, безопасного места в отличие от тех домов терпимости, что были популярны во Франции в период первой мировой войны, где постояльцами были бывшие каторжане или голодные военные. Когда Фрэнни умерла от тифа, ее дело перешло в руки ее единственной дочери Флэг, которая первым же делом решила расширить «производство», она наняла еще с двадцаток новеньких девочек, дала разрешение на извращения и подняла ценник, народ повалил толпой. Когда выручка стала покрывать расход и создавать огромный доход, она ударилась в раскрутку заведения и создание ему престижа, и уже через месяц о доме мадам Франсин, кстати, тогда он называется Дом мадам Флэг, знал весь восточный Лондон. Здесь вход был открыт всем — аристократам, поэтам, политикам, банкирам, военным и просто тем, кому было необходимо женское тепло. Флэг внесла большой вклад в развитие этого места, а когда она скончалась от туберкулеза, ее место заняла ее дочь — Франсин.

Первым делом Франсин переименовала Дом мадам Флэг в Дом мадам Франсин, так как это было частью их семейной традиции. Благодаря тому, что клиентура была постоянной, и знал об этом месте теперь не только восточный, но и почти весь Лондон, то не было необходимости давать рекламу и кричать о наличии этого места на каждом углу, Франсин решила действовать другим путем — сделать это место элитарным. И так оно и вышло. Так как у богачей были разные причуды, то и предложения не должны были ограничиваться в своем содержании. Франсин набирала не только молоденьких девушек, но и миловидных юношей, как оказалось, спрос на них велик. Она усилила медицинские проверки и улучшила условия питания, а также расширила помещение, она оградила дом белым забором в стиле прованс, зелеными фигурными кустами и просторной парковкой. Дом мадам Франсин расцвел с новой силой и по сей день, он пользуется большой популярностью, а к самой Франсин все относятся как к родной матери, с благодарностью, нежностью и трепетом.

Я оборачиваюсь ему вслед, а он идет и медленно рассматривает картины в стиле современного экспрессионизма, что висят на стенах. Он оборачивается, и я ловлю его нерешительный взгляд, он достает из кармана серебряный футляр с морфином и лауданумом, показывает мне, взглядом спрашивая, не понадобится ли мне это. Я отрицательно мотаю головой и захожу внутрь.

Большой зал в темно-бордовых богемных тонах, огромная кровать с шелковым постельным бельем, тонкий сладкий аромат красного терпкого вина, обнаженные тела, медленно извивающиеся и переплетающиеся друг с другом. Кажется, что я отсюда ощущаю их жар. На своих плечах я тут же чувствую горячее прикосновение нежных рук, высокий парнишка с шелковыми кремовыми волосами помогает мне снять рубашку, он облизывает свои губы и смотрит в мои глаза.

— У тебя самые бездонные глаза из всех, что я видел, — он нежно стаскивает с меня рубашку, а потом берет за руку и ведет к постели, а я просто повинуюсь ему и беспрекословно следую за ним. Я тону в этой бездне забывая обо всем.

Когда я возвращаюсь обратно, я нахожу Илая в зале для гостей. Он кушает маленькие французские булочки со сливочным заварным кремом и потягивает молочный коктейль с земляникой, рядом сидит миловидная девушка, улыбается ему. Когда он видит меня, он тут вскакивает и быстро подходит ко мне.

— Все хорошо, сэр? — спрашивает встревожено.

— Все прекрасно, отвези меня домой.

Чувствовал ли я себя хоть немного удовлетворенным? Пожалуй, да. Секс был третьей моей слабостью, наравне с едой и алкоголем. Все до ужаса примитивно и банально. Порой мне было неважно с кем трахаться, будь то покупные ребята из дома мадам Франсин, случайно встреченный мною парень на улице, зашедший ко мне курьер, пьяная девка из богемного клуба, бармен одного из баров Лондона, официантка из фешенебельного ресторана или просто попавшийся мне на глаза парень или девчонка, с которыми я невольно перекинулся взглядами. Меня не волновало, кем они были и чем они жили, если они были в состоянии раздвинуть передо мной ноги. Меня интересовал лишь конечный результат, и пока меня это устраивало.

Когда мы садимся в машину, он не спускает с меня глаз, делая это так, чтоб я не видел. Он смотрит вперед, а краем глаза косится на меня, будто проверяя, я ли это или за время его отсутствия меня успели подменить.

— Какого хрена ты пялишься? Есть вопросы — так задавай. Ненавижу долбанное молчание.

— У меня нет вопросов, сэр. Я беспокоюсь о Вас, только и всего.

— У тебя есть какие-то особые причины для беспокойства, о которых я не знаю или что?

— Нет, сэр. То есть, бывает, что Вы смотрите в пустоту и Ваш взгляд становится таким печальным, будто… ну, будто Вас что-то сильно тревожит.

— В последнее время жизнь будто потеряла смысл, — я закуриваю и открываю окно, лёгкий осенний ветер раздувает мои волосы, — какой смысл жить, если у тебя есть всё, что тебе нужно и не нужно? К чему стремиться то?

— Можно начать помогать другим, — он пожимает плечами.

— Мне плевать на других. Люди — лживые, лицемерные говнюки, которым от тебя постоянно что-то надо. За все годы я не видел от этих козлов ни капли искренности в свой адрес, я не собираюсь им помогать. Вот уж нет.

— Даже ради того, чтоб у Вас появилась цель?

— Да пошел ты.

— Думаете, все люди такие?

— Конечно, мать их, все. Природа у нас одна. Все стремятся к власти, а если у этой власти уже кто-то есть, то он становится потенциальным врагом. Что тут непонятного? Тебе всего-навсего посчастливилось родиться в богатой семье, и ты автоматически становишься для них зажравшимся ублюдком, который не заслуживает ничего, кроме ненависти. А думаешь, я это выбирал? Где мне, твою мать, родиться. Родился здесь и что? Почему я должен терпеть их озверевшие от голода и зависти взгляды, если я вообще к их жизни не имею никакого отношения? Вот скажи мне, почему?!

— Есть много людей, которых любят и ценят за то, что они открывают благотворительные организации, помогают другим или вносят свой вклад в развитие каких-нибудь отраслей. Вряд ли кто-то скажет, что они ублюдки, которые заслуживают ненависти, разве нет, сэр?

— О Господи, Илай, ты такой наивный. Да конечно скажут, тебя обосрут просто не глядя тебе в глаза, а стоит тебе сотворить какую-нибудь глупость, так все быстренько забудут обо всём том хорошем, что ты делал и обосрут тебя еще раз, понятно? Так всё это устроено.

— Почему бы не попробовать?

— Что тут пробовать? Как я могу пробовать, если на меня уже изначально насрали? — я начинаю раздражаться, махаю руками, — то есть они на меня насрали, а я теперь иди им помогай?! Ты, мать твою, в своем вообще уме?!

— Простите, сэр.

— Делай свою работу и помалкивай, если не разбираешься в этом. Ты действуешь мне на нервы.

Всю оставшуюся дорогу он предпочитает молчать. Пожалуй, самое разумное решение в этой ситуации. Еще бы чуть-чуть и он бы меня довел. Маленькие, черт их подери, альтруисты. Он тормозит у моего дома, я выхожу, тушу бычок и начинаю чувствовать легкое головокружение, и знакомую, медленно надвигающуюся пульсацию в голове. Меня охватывает такой животный страх, что руки начинают трястись, а тело просто цепенеет, я ищу глазами Илая и начинаю паниковать как какой-то загнанный зверь.

Оно начинается.

— Илай! Илай, мать твою! — я кричу срывающимся голосом.

— Я здесь, сэр, чем могу помочь?

— Открой футляр, вколи мне морфин, — я трясу его за плечи, смотрю ему в глаза в надежде, что он меня понял, — пузырек, дай мне пузырек. Потом отнеси меня домой, слышишь меня?

— Я Вас понял, сэр, не беспокойтесь. Я о Вас позабочусь.

— Быстрее! — я цепляюсь пальцами в его плечи, а он открывает футляр и достает его содержимое.

— Все хорошо, еще чуть-чуть и все будет в норме, — он не знает чего ожидать, а потому больше пытается успокоить себя, чем меня.

Он быстро набирает в шприц морфин и вводит мне иглу под кожу, царапает меня иглой, потому что мои руки трясутся. Смотрит мне в глаза, проверяя все ли в порядке. Я глотаю пузырек лауданума, а он кладет обратно шприц с металлическим поршнем. Голова начинает пульсировать от боли, по стенкам черепной коробки будто бьют молотком изнутри, я чувствую адский жар, пальцы немеют, и я падаю на колени. Я начинаю орать от боли, она настолько сильная, что организм выворачивает в какой-то неестественной позе. Чертова боль такая невыносимая, что я начинаю ногтями царапать асфальт, но из-за морфина это длится недолго, и я вырубаюсь почти мертвым сном. Он спас меня.

  • «Ночной дождь», Росомахина Татьяна / "Сон-не-сон" - ЗАВЕРШЁННЫЙ ЛОНГМОБ / Штрамм Дора
  • Об уюте / Саркисов Александр
  • 1.Быть секундною стрелкой на циферблате твоего Города... / Пред - верие / Йора Ксения
  • Твои глаза / Песни снега / Лешуков Александр
  • Мистер Светлячок(Глоуворм) / Мистер Глоуворм (Светлячок) / Мельник Полина
  • Соло мертвеца - Радуга / Лонгмоб - Необычные профессии-3 - ЗАВЕРШЁННЫЙ ЛОНГМОБ / Kartusha
  • Крот / Лешуков Александр
  • Буквальность / Из души / Лешуков Александр
  • Поворот / СТОСЛОВКИ / Mari-ka
  • Первый раз в первый класс / Наконец-то ученик. Начало / Хрипков Николай Иванович
  • Однажды летом / Валах Сергей

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль