Глава 18

Клэймор

Я давно знал, что это неизбежно. Давненько я копил злобу на этого старого козла. Так давно, что внутри не осталось ни капли сожаления. Так давно, что мысль о его убийстве казалось мне не менее, чем обыденностью, не менее чем мыслью о вечернем меню или о том, кого я буду трахать в перерыве между утренним пробуждением и ланчем. Все казалось само собой разумеющимся. Я шел к нему на встречу без доли сомнения, без доли страха и с огромной решимостью закончить всё раз и навсегда.

Я натягиваю мокрый капюшон себе на голову. Я чувствую, как мои волосы мокнут от сырой ткани, но на это мне сейчас наплевать. Я пробираюсь сквозь гущу народа торопливо пытающегося найти укрытие от дождя, прохожу мимо, пересекаю проезжую часть и оказываюсь у входа в Сандерс — фешенебельный отель почти в самом центре Копенгагена. Я знаю, что он внутри, но как его выманить оттуда, или как самому оказаться внутри, не засветив свое лицо, я не представляю. С погодой чертовски не повезло, а иначе бы он топтался на летней террасе и проблем никаких бы не возникло.

С правой стороны большая летняя терраса с маленькими столиками на три персоны под большим тентом в кремово-зеленых тонах, в тонах отеля, вокруг террасы фигурные кусты стоят живой изгородью, будто отделяясь ото всех остальных. Слева маленькая парковка только для гостей. Я обхожу ее целиком, она тянется вплоть до задней части здания отеля, я огибаю его и захожу за угол. Я не попадаю под камеры видеонаблюдения, так как иду почти вплотную к стене, а вскоре натыкаюсь на служебный вход. Персонал часто тут проходит, когда обслуживают столики на террасе. Я касаюсь ручки и оглядываюсь по сторонам, холодный металл обжигает пальцы. Я дергаю, и она поддается. Слегка приоткрыв дверь, я просовываю туда свой нос, вокруг никого. Впрочем, может погода мне и на руку, ведь на улице людей тоже по минимуму. Я быстро захожу и закрываю за собой дверь. Я оказываюсь в темном, маленьком помещении, полном каких-то пустых картонных коробок стоящих друг на друге, я прохожу чуть вперед и вижу еще одну дверь. Когда я ее открываю, я оказываюсь в небольшом коридоре, я иду по нему вперед, по бокам располагаются двери в другие помещения, судя по звукам стиральных машин, здесь находится что-то вроде прачечной. Я захожу в одно из помещений, внутри располагаются большие корзины с грязным постельным бельем, они скиданы в кучу, а некоторые простыни просто валяются на полу. Я прохожу вперед и среди них нахожу ворох грязной униформы. В голову тут же приходит идея. Сама собой, будто загорается лампочка. Я прикинусь кем-то из персонала. Чтоб смешаться с толпой сотрудников отеля, достаточно просто надеть чью-нибудь форму. Так я и делаю. Я снимаю с себя вымокшую одежду, оборачиваю ее в одну из простыней и заталкиваю глубже за стиральные машины, чтобы никто вдруг не нашел. Затем натягиваю на себя полежалую, местами мятую, униформу, белую рубашку, черные брюки со стрелками, зеленый галстук-бабочку, маленький зеленый жилет, на голову надеваю небольшую кепочку в кремовых тонах, заправляю под нее свои вымокшие волосы. Я поправляю воротник, беру тележку для белья и выхожу из прачечной, двигаюсь вперед по коридору, оглядываясь по сторонам. Здесь нет камер. Это мне на руку.

Когда я подхожу к двери, то тут же сталкиваюсь с очередной проблемой. Дверь из прачечной, ведущая в отель открывается при помощи ключа-карты, которого у меня ни хрена нет. Я стою с тележкой в руках, как кретин и думаю, как мне попасть внутрь, я вновь оглядываюсь по сторонам и не нахожу ни черта. Я стою минуту, вторую в этих раздумьях и пытаюсь что-то придумать. Вскоре слышу приближающиеся шаги с обратной стороны двери, сюда кто-то идет. Я опускаю голову и шарюсь по своим карманам, делая вид, будто ищу карту. Дверь открывается, и почти не глядя на меня, входит девчонка из персонала, она вкатывает огромную телегу забитую грязным бельем и проходит мимо меня. Я в это время резко проскакиваю в дверь и направляюсь вперед к лифту вместе с этой чертовой телегой. Что ж, я в отеле, главное не светиться перед камерами и не поднимать головы лишний раз.

— Что с твоей рубашкой?

— Что? — я с испугом оглядываюсь и по привычке прячу свою бионическую руку за спину, передо мной стоит невысокая девчонка в униформе, у нее воротничок подвязан зеленой ленточкой.

— У тебя рубашка мятая. Нельзя в таком виде показываться при гостях.

— А, это, — я оглядываю себя беглым взглядом, — смена была чертовски сложной, я приведу себя в порядок, прости.

— Сделай это до того, как Рорри тебя заметит, ты же знаешь этого стукача.

— Хорошо, — я ей натянуто улыбаюсь и продолжаю жать на кнопку лифта. Нервно смотрю на мигающие огоньки этажей.

Как только двери лифта открываются, я заскакиваю внутрь вместе с телегой. Торопливо нажимаю на кнопку пятого этажа. Этот сукин сын выбирал люксовые номера, располагающиеся обычно на последних этажах. Я уже бывал в этом отеле, разве что в качестве гостя, а не фальшивого персонала. Я знаю, какой номер он выбрал. Он всегда выбирал те места, в которых уже бывал ранее. Старый консерватор не любил менять свои привычки. Это мне тоже было только на руку.

Мы были здесь с ним около года тому назад, прилетели сюда по поводу договора о сотрудничестве с одной из местных фармакологических компаний, нашей задачей была реклама нашего продукта и вообще того, чем занимается наша семейная корпорация. Мы провели здесь ровно двое суток. Первые сутки были потрачены на презентацию и рекламу, на дорогие понты и позиционирование себя с миром роскоши, на показ своих дорогущих костюмов и бесполезный чопорный трёп, который казался бесконечным. После совершения сделки все эти напыщенные престарелые индюки в дорогих шмотках просто ушли в отрыв. На вторые сутки разговоры о фармацевтике и корпоративная полемика сменились дорогой наркотой и элитными шлюхами. Ничего отвратительнее, чем член моего старого папаши в какой-то девке, я в жизни своей не видел. И это было последнее, что я хотел видеть с его участием. Копенгаген после тех событий начал вызывать во мне отвратительные ассоциации, и возвращаться сюда по доброй воле никакого желания не было и в помине. Сюда можно было вернуться вновь только ради карпаччо из оленины, здесь оно было просто потрясающим.

Когда двери лифта открываются, я оказываюсь в коридоре, я толкаю перед собой тележку и оглядываюсь вокруг. Камера только в холле, когда я прохожу под ней, я опускаю свою голову, будто что-то пытаюсь нарыть в этой телеге и иду дальше по коридору. Я останавливаюсь у одного из номеров. Это тот номер. Тот номер, в котором он останавливался год тому назад. Этот козел так верен своим привычкам, что ему проще было бы выселить отсюда того, кто этот номер занял раньше, чем вселиться в другой. Я ставлю тележку перед собой и стучу в дверь дважды.

— Уборка номеров! — я наклоняюсь к двери и кричу тоненьким голосом.

Уверен, старый хрыч даже не заметит, что это я. Никто не отвечает. Я стучу снова. Куда этот козел мог деться. Я прислушиваюсь к тишине, прижав ухо к двери, а вскоре слышу неторопливые шаги. Он открывает дверь, а я опускаю голову. Как и ожидалось, этот слепой хрен даже разницы не заметил. Он ходит в одном банном белом халате, шаркает ногами по полу, идет к своей постели. Я иду за ним, паркую тележку в коридоре и иду следом. Отчего-то мне становится смешно, но мое сердце при этом дико колотится от страха. Ощущение, будто настал какой-то кульминационный момент в моей жизни, и сейчас всё зависело только от меня. Мои руки дрожат от ужаса, если честно. Тело дрожит, и я не могу унять эту дрожь. Когда он был далеко, всё казалось куда более проще, чем тогда, когда его глотка располагалась меньше, чем в паре метров от меня.

— Вчера кто-то убирался здесь, разве нет? — он говорит это недовольно и садится на постель, старый ублюдок даже не смотрит в мою сторону.

— Вчера убирали номер, сэр, а сегодня мы будем убирать дерьмо, — я стою и смотрю на него в упор, а его глаза расширяются от удивления.

— Клэймор? Что ты здесь делаешь? — он бегает по мне взглядом, вероятно, не понимает, почему я так вырядился, — почему ты…

— Мне идет эта бабочка, пап? — я касаюсь ее пальцами.

— Что происходит? Ты ведь…

— Похищен? Мертв? Валяюсь где-нибудь в районе Доклендс с перерезанной глоткой? — я строю удивление, а он смотрит на меня с испугом и недоумением, — ты знаешь, это удивительно прозвучит, но мой похититель сделал для меня больше за эту неделю, чем ты за всю жизнь.

— О чем ты говоришь, мать твою?! Зачем ты пришел? Что всё это значит?

Я подхожу ближе и встаю напротив него, он пытается встать, но я касаюсь его плеч и толкаю обратно на постель.

— Ты никуда больше не пойдешь.

— Что ты делаешь, черт тебя дери?! Клэймор?

Я натягиваю белые перчатки, которые нашел в куче грязного белья, медленного продеваю пальцы, он смотрит на меня с каким-то ужасом.

— Я не собираюсь толкать тебе всякие длинные и громкие речи, думаю, ты и сам знаешь, почему я так поступаю. Если ты, конечно, рассчитывал на что-то другое, то мне тебя даже немного жаль.

Он снова пытается встать, а я толкаю его на постель, валю его резким движением и сажусь сверху, упираюсь руками в его плечи.

— Клэймор? Ты не сделаешь этого, Клэймор! Ты не можешь!

— «Клэймор, ты не можешь то. Клэймор, ты не можешь это. Клэймор, не мешайся. Клэймор, мне сейчас не до тебя. Клэймор, у меня полно работы»! Тебе самому-то не противно от того, какой ты?

— Ты не можешь так поступить, Клэймор.

— Почему нет? Ты ведь смог. Ты просто отдал меня, насрал на то, что со мной будет. Как ты мог, а?! Ты просто кинул меня и, держу пару, в тот же вечер вызвал к себе парочку шлюх, а потом до посинения закидывался кокаином. Ты хоть думал обо мне? О том, как я, где я, что со мной? Да тебе похер было, ты тут сидел, жрал и клал на всё это. Какого черта я должен тебя жалеть?! — я трясу его за плечи, а в ответ на меня глядят мертвые холодные пустые глаза, какими они были всегда, в них не меняется ни черта даже на грани смерти, они окончательно выводят меня из себя, и я сдавливаю свои пальцы на его шее.

— К-клэй… — его зрачки расширяются, взгляд бегает словно сумасшедший, я сдавливаю свои пальцы еще сильнее, буквально до хруста в его глотке.

Он бьет своими руками меня по спине, но мне наплевать на это. Его тело дергается подо мной, а я еще сильнее сжимаю его горло. Его лицо краснеет, потеет и приобретает гримасу какой-то агонии. В горле что-то звучно булькает, а я сжимаю свои пальцы так, что костяшки белеют. Я уже не остановлюсь. Я ловлю последний его взгляд, смотрю на то, как утекает его жизнь и меня не мучает даже малейшее сожаление. Этот козел заслужил гораздо худшего. Когда его глаза закатываются, а тело не оказывает больше сопротивления, я ослабляю свою хватку. Я сижу на нем и осматриваю свои руки, его горло, он больше не дышит. Глаза закатились куда-то вверх, язык распух так, что рот не закрывается. Этот ублюдок наконец-то мертв. Поверить не могу, что всё позади. Ради этого был проделан этот путь. Только ради этого.

Мое сердце перестает колотиться, как бешеное и я слезаю с его постели, отряхиваю помятые брюки, убираю назад прядь своих волос, вздыхаю с облегчением. А когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, я сталкиваюсь со взглядом полным страха. Мое тело будто пронзает ужас, словно разряд тока. Она стоит и смотрит на меня этим кошмарным испуганным взглядом. Какая-то девчонка. Голая девчонка. Она стоит у выхода из ванной и, мать ее, таращится на меня как на самого дьявола. Она стоит словно вкопанная, ее рот открыт от изумления.

— Не кричи, — я касаюсь пальцем своих губ, пытаюсь медленно к ней подойти, — только не кричи, слышишь?

Она смотрит широко раскрытыми оленьими глазами, даже не пытаясь закрыться от меня. А я, мать ее, даже не знаю, что с ней делать. Она ведь все видела, черт бы ее подрал. Какого хера она вообще тут делала. Мой папаша снял ее, это понятно, но эта сучка испортила весь мой план.

— Послушай, давай договоримся, идет? — я медленно к ней подхожу, а она медленно пятится назад, по-прежнему не отводит от меня взгляда, — я не причиню тебе вреда, если ты меня послушаешь, хорошо?

Я делаю шаг вперед, она делает шаг назад.

— Это мой отец и… черт, в наших с ним отношениях возник некоторый тупик, — я стараюсь говорить как можно мягче, сдержаннее и спокойнее, лишь бы не спугнуть ее, — я тебя не трону, ты здесь не причем, это наше с ним дело, понимаешь?

Я делаю еще один шаг к ней навстречу, а она делает еще один шаг от меня.

— Я просто должен уйти. Хорошо?

Она пятится от меня до тех пор, пока не натыкается на стену ванной, больше места для отхода нет. Я продолжаю медленно подходить, а она в какой-то момент начинает оглядываться по сторонам в поисках возможности для побега или того, чем можно защититься, а когда не находит ни того, ни другого, она срывается на дикий визг. Нельзя, чтоб она орала. Чтоб сохранить тишину, я резко подбегаю к ней и хватаю ее за голову, я закрываю ей рот, а она бьется и мычит мне в ладонь. Чертов ублюдок, любитель шлюх, даже после смерти он создает мне проблемы.

— Заткнись, прошу тебя! Пожалуйста, замолчи! — я прижимаю ладонь еще сильнее к ее рту, а она царапает меня длинными наращенными ногтями, они ломаются о мою бионическую руку и сыплются на керамический пол, а на второй она оставляет длинные прямые царапины, — прекрати! Я ничего тебе не сделаю, просто заткнись! Заткнись же!

Я сжимаю ее еще крепче, она валится на пол, я тоже, я прижимаю ее к себе, рукой по-прежнему пытаюсь зажать ей рот, а она по-прежнему пытается орать. Второй рукой я хватаю ее за плечи и с силой прижимаю к себе, я чувствую, как вздымается ее грудь от частого дыхания, она елозит ногами по полу пытаясь встать, но ни хрена не выходит. Мне сложно ее сдерживать, потому что ростом она почти с меня. Она вновь царапает ногтями мое лицо, а потом кусает меня за ладонь, да что там кусает, она прогрызает перчатку и вгрызается в нее с силой, да так, что вскрикиваю уже я. Чертова девка просто не унимается. Когда я немного убираю от ее рта свою руку, она тут же принимается орать, что есть сил, упирается локтями мне в ребра и пытается встать, продолжая визжать. Я теряю терпение и шансы с ней договориться, а потому хватаю правой рукой ее за подбородок и с хрустом сворачиваю ей шею. Это случается в доли секунды. Я даже понять ничего не успеваю. Всё происходит, будто само собой и доходит до меня лишь в последующие минуты.

Она лежит у меня на руках со свернутой шеей, не двигается, грудь больше не вздымается, глаза смотрят куда-то вверх, рот по-прежнему открыт. На губах моя смазанная кровь. Ноги лежат прямо.

— Эй? — я касаюсь ее лица, и пытаюсь проверить, пытаюсь убедить себя, что она еще жива, — ты меня слышишь?

Черта с два. Она мертва. Я убил ее. Я сижу на полу в ванной с ее телом в руках и пытаюсь это осознать. Я шлюху убил. Сознательно. Всё было не так, как с тем мужиком из подворотни на пути к Ганноверу, это было осознанно. Она меня вывела, и я ее прикончил. Черт возьми.

— Что я наделал?

Я встаю и осматриваюсь, всё выглядит охренительно странно. Нужно убрать все следы и убраться отсюда к чертовой матери. Что сделано, то сделано. Я беру ее под руки и тащу к ванной, опускаю ее руки, беру щетку и надраиваю с мылом ее пальцы. Нельзя, чтобы хоть кто-то нашел следы моей крови у нее под ногтями. Я вновь намыливаю щетку и натираю ее пальцы так, чтоб не осталось ни единого гребаного следа. Я протираю ее лицо, смываю присохшую кровь с ее губ, ничто не должно остаться после меня. Ничто. Когда я с ней заканчиваю, я беру ее на руки и кладу в постель к отцу, я кладу ее прямо на него, так, будто они занимались чем-то горячим. Я беру ее за руку и царапаю тело отца, я царапаю ее ногтями его кожу на плечах и груди. На его теле остаются красные длинные отметины, под ее ногтями остаются частички его кожи. Даже если под ее ногтями найдут и мою кровь, ее не смогут отличить от отцовской из-за одинаковой ДНК. Я вытаскиваю пояс от его халата и оборачиваю вокруг его шеи, так, будто им нравился не только классический секс. Я кладу ее голову ему на грудь, а ее руки на его плечи. Руки отца я кладу на ее голову с двух сторон. Всё будет выглядеть так, будто он заигрался в аутоэротическую асфиксию, а когда понял, что задыхается, то в панике свернул ей шею, она обмякла прямо у него в руках, а он не смог пошевелиться из-за нехватки воздуха. Это лучшее, что я смог предпринять.

Возвращаюсь я той же дорогой, захватив с собой грязные полотенца для вида. Я спускаюсь на лифте вниз, иду к прачечной, вдоль по коридорам, оставляю тележку в одной из комнат, забираю свои вещи из-за стиральной машины, снова переодеваюсь, накидываю капюшон на голову, открываю дверь служебного выхода и возвращаюсь в новую жизнь.