Глава 5

Гарнетт.

Я нервно раздираю ногтями кожу у своих пальцев, так долго, что на моих брюках появляются оторванные кусочки сухой кожи. Я стряхиваю их со своих коленей и выпиваю полбутылки воды без газа. Во рту пересохло, руки немного трясутся от напряжения. В конце концов, я не каждый день кого-нибудь похищал. Это был особый день.

Я сижу в своей машине у одного из богатеньких клубов Лондона, где богемная молодежь предпочитала проводить пятничные вечера. Уже давно стемнело. На часах глубоко за полночь. Мой фургон стоит поодаль от неоновых вывесок, так привлекающих внимание. Толпы пьяных девиц входят в клуб, а после вываливаются угашенные под завязку. Молодые, богатенькие и безбашенные отпрыски миллионеров и элиты Лондона. Я не скрывал своей ненависти к этим ублюдкам. Мимо проезжает полицейская машина, и я резко пригибаю голову вниз, боясь вызвать хоть малейшее подозрение. Когда они уезжают, я тут же приковываю свой взгляд ко входу в надежде ничего не упустить из виду. Я вновь смотрю на часы. Уже скоро. Нервишки шалят, и тревожность всё равно накатывает мелкими волнами, я тарабаню пальцами по рулю и озираюсь по сторонам бешеным взглядом. Время будто тянется как резина.

Через час я вижу знакомые силуэты, его помощник выходит, подпирая его за бок, тот идет, ковыляя, едва перебирая ногами, Он меньше ростом, поэтому ему приходится прикладывать некоторые усилия, чтобы дотащить до машины его пьяное тело. Он открывает заднюю дверь и осторожно кладет его на сиденье, тот пытается что-то сказать, но выходит с трудом. Он периодически машет руками пытаясь цепляться за окружающие его предметы, но все безрезультатно.

Парнишка садится за руль, пристегивает ремень и включает зажигание. Я следую его примеру. Его машина трогается с места, а за ней, не отставая, но и не прибавляя газа, следую я. Город почти пуст и потому я держусь на довольном большом расстоянии. Он заворачивает, и то же самое делаю я. Он поворачивает на Уолтон-стрит и прямиком оказывается в районе Найтсбридж, поначалу меня останавливает один из светофоров, но потом я их нагоняю. Проехав полпути, он заезжает на частную территорию и замедляет скорость. Я, чтоб не привлекать внимание к фургону, паркую его, не доезжая до места метров пятьдесят. Пока он его вытащит, пройдет пару минут, этого времени будет достаточно, чтобы пройти это расстояние и занять удобную позицию. Я так и делаю.

— Ну же, черт, — он пыхтит, пытаясь вытащить его из машины, но тот гораздо выше его, да еще и пьян в стельку. Отлично.

Я достаю из бардачка пузырек с клофелином, смачиваю ватную салфетку, поспешно закрываю и быстрым шагом, почти бегом, направляюсь к их машине. Расстояние сокращается, а сердце колотится с каждым пройденным метром все сильнее. Я сжимаю салфетку в руках и почти вплотную подхожу к нему сзади. Из салона машины торчит только половина его тела, вторая пытается совладать с пьяным хозяином. Безрезультатно. Он что-то бубнит под нос, но ничего не понимает. Я резким движением просовываю руку к его носу и с силой прижимаю салфетку с клофелином, он хватает меня за руки и пытается царапать ногтями мою кожу, а я еще крепче прижимаю салфетку к его носу. Он ниже меня почти на голову, поэтому никаких хлопот с ним не возникает. Когда его тело безжизненно обмякло в моих руках, я решил закинуть его в салон автомобиля, туда, где сейчас лежал Клэймор. Тело завалилось и упало между передним и задним сидением. Тело Клэймора тихо лежит и посапывает на заднем пассажирском сидении. Я аккуратно, чтоб не разбудить, беру его под руки и легким движением вытаскиваю наружу. Снова оглядываюсь. Я знаю, что он живет только с этим парнишкой, а остальная обслуга в это время обычно спит, встают они ближе к шести утра, чтоб успеть приготовить ему завтрак из трех блюд и надраить всё до блеска. Поэтому о внезапно появившихся гостях я не сильно волнуюсь.

— Тихо, тихо, все хорошо, — я пытаюсь успокоить его, когда он начинает опять что-то бубнить себе под нос. Он пьяный вдрызг. Уверен, что очнулся бы он сейчас и посмотрел мне в лицо, то не заметил бы никакой разницы.

Я беру его под бок и веду к своему фургону. Он еле перебирает пьяными ногами, его левая рука безжизненно болтается у меня на плече, а я ускоряю шаг, хватит тут копаться.

— Илай, — он пьяно перебирает языком, но то, что выходит больше похоже на невнятное бормотание, — ты должен принести мне закуски…

Когда мы подходим к фургону, я одной рукой открываю дверь, а другой держу его, он кладет пьяную голову мне на плечо, а я чувствую его алкогольное дыхание вперемешку с запахом шоколадных сигарет. Я осторожно кладу его на пол фургона, и на случай если он попытается сбежать прямо отсюда, обматываю хомут вокруг его запястий. Он недовольно рычит, а я закрываю заднюю дверь. Я быстро сажусь за руль, разворачиваюсь и направляюсь к старой, кирпичной заброшке, что находится между пересечениями Клаптон-Коммон и Эгертон-роуд. Там мы оказываемся довольно быстро, по пути я, к своему счастью, не натыкаюсь на полицейские или патрульные машины. Все проходит весьма гладко.

Я оглядываюсь назад, спит. Выхожу из фургона и обхожу его вокруг, открываю дверь и вновь беру его под руки. Со связанными руками он не может на меня опираться, а потому я тащу его практически на себе. Комплекцией мы похожи. Когда мы заходим внутрь, и помещение встречает нас своим мраком, он пытается оглядеться, но ни черта не видит. Пока он не понял, где находится, он не паникует, а я тем временем веду его по лестнице вниз до самого подвального помещения. В какой-то момент он спотыкается и едва не падает вниз, я вовремя его хватаю и дергаю на себя.

— Черт, Илай, ты не мешок с картошкой несешь, мать твою!

Он еще ничего не понял. Замечательно. Когда мы доходим до нижнего уровня, я отпираю одно из помещений и заталкиваю его туда, я кладу его на приготовленное спальное место, он еще что-то пытается сказать, но быстро успокаивается и проваливается в алкогольный сон. Хомут на руках я оставляю. Не включая свет, я шарюсь по полу руками пытаясь найти цепь, что здесь оставил. Я касаюсь холодного металла и аккуратно надеваю кандалы ему на ногу, лишь бы не издать не единого звука. Когда она схлопывается на его лодыжке, я с легкостью выдыхаю всё то напряжение, что скопилось за время всей этой заварухи.

— Попался, ублюдок.

Утром я просыпаюсь от дикого крика. Я резко открываю глаза и не сразу понимаю, откуда исходит источник звука. В голове все еще веет остатками сна, а этот крик жестко вырывает меня оттуда. Я поднимаюсь, беру свечу, чиркаю спичкой, подношу к фитилю, воск приятно трещит, а помещение наполняется едва уловимым мягким, тусклым светом. Первую ночь, я решил провести здесь. Так я чувствовал будто всё под моим контролем. Его крик не унимается до тех пор, пока я не выхожу, и он не слышит мои шаги по коридору. Я подношу свечу к маленькому окошечку, а затем смотрю на него, он по-прежнему прикован цепью. Когда я понимаю, что все под контролем, я отпираю дверь снаружи и захожу внутрь. Я кладу свечу на стол, а ему протягиваю бутылку воды.

— Тебе, наверное, это сейчас понадобится.

Он щурит глаза, но не может рассмотреть мое лицо. Он удивленно смотрит по сторонам, оглядывая то, где оказался, потом снова смотрит на меня, пытается что-то понять, а я просто даю ему на это время.

— Черт, я думал, это Илай меня похитил, — он продолжает на меня удивленно таращиться, — да уж, у него бы духу на это не хватило.

— С твоим приятелем все в порядке. Мне нужен был только ты.

— Ты еще, что за хрен с горы?! — он спрашивает это абсолютно без страха, но с явной долей агрессии и похмельного раздражения, — где я?! Ты в курсе, что тебе вообще будет?! Ты знаешь, кто я?! Я тебе лично башку оторву, как только выберусь отсюда, ты еще не понял, идиот?!

Я медленно хожу взад-вперед, послушно давая ему время на высказывание своих эмоций, чем больше он говорит, тем больше успокаивается. Когда он замолкает, он пытается освободиться, дергает хомут на руках и трясет ногой с кандалами, но ничего не выходит, он только обессилено пыхтит и сдается.

— Здесь проводка немного перегорела, но я над этим работаю. Когда я починю свет, мы познакомимся поближе, обещаю. А пока, — я протягиваю ему бутылку воды, — может, все-таки, выпьешь?

— У меня руки, мать твою, связаны или ты намеренно это игнорируешь?!

Я откручиваю крышечку и касаюсь бутылкой его губ, он запрокидывает голову и хлебает, что есть сил. От его кожи по-прежнему пахнет ночной дозой алкоголя, смесью сигарет и дорогого парфюма.

— Что я тебе сделал? — он спрашивает спокойно и пытается разглядеть мое лицо, но из-за горящей за моей спиной свечи он ни черта не видит, — кто ты такой?

— Я тебе расскажу чуть позже. Я скоро вернусь.

Мне необходимо было время, чтобы все переварить. Одно его присутствие здесь меня выворачивало наизнанку. Я словно вновь погружался в те ощущения, что преследовали меня всю жизнь, но на сей раз я не чувствовал себя жалко. Впервые в жизни я ощущал, что могу контролировать свою жизнь.

К вечеру проводка была починена, и подвальное помещение залилось тусклым холодным светом. Не знаю, что здесь было раньше, но подвалы здесь были на удивление глубокими. Длинные узкие коридоры, просторные помещения вроде комнат по бокам, серые бетонные стены никогда не знавшие ремонта, сырость и легкий холод. Атмосфера здесь угнетала. Я возвращаюсь к нему под вечер, в моих руках еще одна бутылка воды и пакеты с едой из Тако Белл. Я вхожу в темную комнату, оглядываюсь, все ли в порядке, он по-прежнему мой заложник прикованный цепью к трубам батареи, он сидит на коленях, сгорбившись, и смотрит в пол.

— Развяжи мне хотя бы руки, — он качается взад вперед, не поднимая головы, — я не могу нормально лежать.

— Ты всегда такой нытик или только сейчас? — я кладу пакеты с едой на столик и там же ставлю бутылку с водой, — время кормежки, засранец.

— Если ты думаешь, что я буду это есть, то ты ошибаешься. У меня вообще-то особый рацион, ясно?

— Если ты еще не понял, я тебе объясню — мне насрать на твой особый рацион, на твой распорядок дня, твои привычки и прочие приколы мне тоже насрать. Или ты хочешь, чтоб я затолкал тебе это в глотку насильно? А ты знаешь, без проблем, — я беру пакет, достаю из него картофель фри, сажусь на него сверху, сжимая своими бедрами его ноги, и надавливаю пальцами на челюсть, чтоб разжать рот, как какому-то дикому псу, а он начинает орать и сопротивляться.

— Я сам! Всё, я сам! Прекрати, черт тебя дери, прекрати! Всё! — он мотает головой во все стороны, щурит на меня свои дикие глаза, но довольно быстро успокаивается, — да ты тот еще больной ублюдок. Какого черта тебе вообще нужно от меня?

Я отхожу к двери, щелкаю по выключателю, и помещение наполняется холодным светом, лампа накаливания трещит, а он щурит глаза от резкой боли. Я подхожу к нему ближе, сажусь напротив и смотрю в его лицо. Он останавливает на мне свой растерянный взгляд, а потом продолжительно, недоуменно смотрит в мои глаза. В моей голове мельком проскакивает мысль «Эти глаза», настолько глубокие, чистые глаза, в реальности они выглядят совсем иначе. Его зрачки расширяются, он в удивлении щурит взгляд, выдерживает длинную паузу, будто пытаясь что-то понять.

— Эти глаза… — он говорит это с таким удивлением, что у него на лице выступают слезы.