Земная красота

Ветер чуть заметно колыхал занавески, ночные тени наполняли залитую лунным светом комнату, скользя по лицу молодой женщины, раскинувшейся на высокой с незакрытым пологом кровати. Ее глаза быстро двигались под плотно сжатыми веками, чувственные губы были полуоткрыты, а длинные волосы разметались по подушке. Тонкие красивые руки стиснули край одеяла мертвой хваткой, и неровное дыхание только подтверждало, насколько тревожен ее сон.

В этом сне Элли была не здесь и не сейчас, и это было особенно ужасно.

— Карл, ответь!

Стиснув подлокотники кресла, капитан постаралась удержаться в нем, чтобы не приложиться об пол всем телом.

— Карл!!!

— Связь со службой безопасности потеряна, мэм, — повернулась к ней Надя.

Второй пилот кивнул первому, перехватывая управление, а тот тотчас встал с оружием у входа в рубку — если что, отбиваться придется самим. Абордаж вообще дело не шуточное, поэтому вскоре с другой стороны встал штурман, место которого занял Дэйн.

Джанет проверяла оружие, и ортизанка явно беспокоилась.

— Субкомандор Коул, ищите церексианские корабли — они же должны помочь союзникам, — Элли все еще надеялась.

Но сектор оказался пуст: ни церексианцев, ни ортизанцев, ни даже землян.

— Мэм, мы потеряли отсеки…

Но Надю перебил Карл — на голографическом экране было хорошо видно, что безопасни изранен и окровавлен; он еле стоял, опираясь рукой о стену.

— Капитан, нужно покинуть..., — высокий красавец сполз на палубу, и связь прервалась.

Элли почувствовала, что он мертв.

— Внимание всем отсекам, говорит капитан, — она сглотнула, — всем покинуть корабль…

Пленных эйрианцы не берут…

Страдальческое выражение, застывшее на красивом лице, несколько капель крови в уголке губы — Элли слабо застонала во сне, снова стискивая край одеяла. Даже сивиллы во сне не пророчат, но насколько же все было ярко и реально.

— Скорее, Стас!

Капитан толкнула главного инженера к шаттлу.

Раненых пришлось таскать напару с Коулом, затем еще некоторые уцелевшие СБшники подключились, а для тех, кто погиб, могилой станет сам корабль, такой закон моря и космоса. Как ни ужасно все произошедшее, думать особо некогда, и это пока что спасает. На войне как на войне.

Тут и началась перестрелка с ворвавшимся на борт противником.

Элли, как всегда, палила с обеих рук, а стрелком она была превосходным. Краем глаза она заметила, как упал один из пилотов (он был мертв, это она чувствовала, юноша погиб с честью); затем застрелили Надю, а Стас, несомненно, обплачется о своем андроиде.

Уцелевшие рванули к шаттлам, давка грозила убить их или покалечить, но Коул принял меры, и все попали на борт.

Один из нападающих выстрелил в капитана.

Доля секунды — Джанет оседает на палубу, так как только что закрыла ее собой. Элли от злости и боли высадила в гада всю обойму, затем схватила ортизанку на руки.

— Брось…

— Еще чего! Держись давай, медшаттл близко.

Джанет горько улыбнулась:

— А толку? Нет, сестрица моя названная, все кончится здесь.

— Джанет, ты с ума сошла?! — Элли была уже почти рядом с медиками.

— Не… смей плакать… ты — капитан… мой капитан…

Элли так и грохнулась на пол вместе с одеялом — вот, оказывается, что ее душило! — и дикими глазами уставилась на светящиеся часы. Два часа ночи. Да чтоб тебя!

Голова разламывалась.

Элли хорошо видела в темноте, поэтому легко добралась до бара-холодильника и извлекла из него томатный сок, прихватив заодно с полки бокал. Ну, приснилась зараза такая, и что тут особенного? До этого тоже много чего снилось… Так, а «Персен» где?

Оригинально — успокоительное соком запивать, но не будить же все посольство своими воплями? Она слишком взрослая девочка, чтобы звать сейчас маму.

Вместо этого Элли села на подоконник, глядя на Луну.

Не заснуть бы прямо здесь… хотя какая теперь разница…

Стук в дверь привел к тому, что Элли едва не грохнулась с подоконника.

После вчерашних кошмаров засыпать она не планировала, но часам к шести утра, очевидно, все-таки отрубилась там, где сидела. За дверью, вне всякого сомнения, мама. Элли осторожно спустилась с подоконника, едва не запутавшись в длинной ночной рубашки из невероятно дорогого земного батиста. О, Абсолют, насколько удобнее спать в майке! Случись боевая тревога, в таком прикиде она не смогла бы одеться за сорок пять секунд.

— Элли, ты спишь? Ты нездорова?

— Мам, ну что мне сделается? — открыв дверь, девушка зашла за ширму — переодеться.

— Мать всегда чувствует, когда что-то не так, — нравоучительно сказала Лорейн.

Элли выскользнула из-за ширмы в прелестном темном платьице и шлепнулась на пуф перед туалетным столиком, начав причесывать волосы. Ну да, материнское сердце даже у не-экстрасенсов чувствует буквально все.

— Просто приснилась очередная гадость, — созналась она.

— Бедная ты моя, — Лорейн отобрала расческу и сама заводила ею по шелковистым волосам. — Слушай, в «Дрогиде» твои офицеры гостят — бери подружек и давай в Барселону. Твоя любимая площадь Колумба, живые памятники…

«А почему бы и нет?»

Элли с улыбкой потерлась щекой о руку матери, почти как кошка.

Элли, Джанет и Мина шли по улицам Берселоны словно обычные подруги: три девушки под ручку друг с другом, в летних платьях, прелестных туфельках на каблучках — ну разве скажешь, что это отважные космолетчицы? Хотя Элли порой мелькала по стереовидению, и шанс, что ее узнают, был достаточно велик.

На площади Колумба на небольшой сцене стояли два молодых человека, одетые и загримированные под каких-то индейских божеств с коричневой кожей и перьями сокола на голове. Они очень красиво играли на флейтах, а затем запели дуэтом на непонятном, но очень красивом языке. Элли видела нечто подобное и раньше, и очень любила живую музыку, так что подруги постояли и послушали, прежде чем продолжить путь.

На площади, как всегда, царило веселье: люди фотографировались с живыми памятниками (особенно популярен был у детишек горгул на постаменте, который обнимал всех когтистыми лапами); чуть поодаль продавали разных маленьких пушистых зверьков, которых, впрочем, девушки рассматривать не стали — не превращать же «Арбинаду» в зверинец. Рядом с торговцами стоял мужчина с марионеткой, выполненной в виде золотого человеческого скелета — она весело «пела» и танцевала твист.

Подруги принялись рассматривать веера на сувенирном лотке, игнорируя восхищенные, а порой и масляные взгляды испанцев (что поделать, их женщины особой красотой не отличались, «спасибо» инквизиции). Выбрав веера и, для веселья, еще и мантильи (последнее подруги сложили в сумочки), и сказав пожилой испанке: «Мучас грасиес, сеньора», девушки отправились дальше.

Следующим, что их заинтересовало, стал лоток с валенсийской карамелью в виде гладеньких белых камешков — внутри у них оказалось нечто вроде патоки с орехами. Из Испании никогда не уезжают без знаменитой на весь мир карамели, так что отоварились все трое.

И вот началось самое интересное…

— Капитан! — завопил вдруг какой-то мальчишка. — Всамделишный капитан!

Элли тотчас окружили школьники.

— Ой, вы же Куин, я вас по стеревидению видел!

— Мэм, а автограф можно?

Пришлось подписывать все, что притащили, вплоть до носовых платков. Да, герои космоса есть герои космоса. Сюрпризом было то, что кто-то сунул Элли на подпись ее же собственный сборник стихов — маленький, но удаленький.

Со сцены спрыгнул какой-то человек.

— Извините, извините…

Он пробился к Куин и обнял девушку за талию:

— Извините, мэм, ходят слухи, что вы — бард. Вы не могли бы что-нибудь исполнить?

— Пожалуй, — кивнула Элли, — но я лучше вспомню одну древнюю песню. В ХХ веке был поэт Роберт Рождественский, я исполню его песню.

— Договорились, — расцвел испанец.

Через минуту Элли уже стояла на уличной сцене с гитарой в руке и настраивала ее. Обожатели космоса и космонавтов уже столпились вокруг сцены с видеотехникой в руках.

Куин ударила по струнам и запела:

— Ночь прошла, будто прошла боль,

Спит земля, пусть отдохнет, пусть.

У Земли, как и у нас с тобой

Там, впереди, долгий, как жизнь, путь.

Я возьму этот большой мир,

Каждый день, каждый его час,

Если что-то я забуду,

Вряд ли звезды примут нас.

Если что-то я забуду,

Вряд ли звезды примут нас…

Вот тут уж все поняли фразу Горького о том, что люди стали как камни — древняя песня неожиданно заставила всех почувствовать, что такое быть космонавтом, каждый раз расставаться с родной планетой, и каждый раз возвращаться домой.

Иногда, правда, можно и не вернуться…

— Я возьму щебет земных птиц,

Я возьму добрых ручьев плеск,

Я возьму свет грозовых зарниц,

Шепот ветров, зимний пустой лес...

Припев люди подхватили, некоторые даже смотрели в небо, словно там вот-вот мелькнет корабль.

Элли тоже, откинув голову, посмотрела в безупречную синеву испанского неба, так сильно напоминающего ее собственные глаза. Она не видела, что Джанет почему-то плачет, а Мина, наоборот, улыбается.

— Я возьму память земных верст,

Буду плыть в спелом, густом льне.

Там вдали, там, возле синих звезд

Солнце Земли будет светить мне.

И уже целый хор голосов:

— Я возьму этот большой мир,

Каждый день, каждый его час,

Если что-то я забуду,

Вряд ли звезды примут нас.

Если что-то я забуду,

Вряд ли звезды примут нас…

Раздались аплодисменты, а Элли, сняв через голову ремень гитары, слегка поклонилась и спустилась со сцены. Это было просто неподдельное удовольствие для телепата да еще и Странника: они все поняли, и радость, и тоску, и то, каково это — быть настоящим космонавтом.

— Пошли, — обняла она подруг.

— Да, пора уже обратно в метро — ноги гудят, — улыбнулась Мина.

Джанет, все еще околдованная песней, была молчалива.

Вечером в «Дрогиде» царил покой, несмотря на то, что уже завтра нужно собирать вещи к следующему вылету.

Элли чувствовала, что ночь в ее сердце прошла, также как и боль.

И все благодаря матери и подругам, благодаря их любви.