Глава XLVII

Когда в три часа по полудни гвиннам все же удалось прорваться в Нижний город, Олварг обнаружил, что остался королем без армии. Враги рассыпались по близлежащим улицам, увлекая своих преследователей в паутину переулков, тупиков и проходных дворов, а распаленные недавней неудачей гвинны позабыли про азы военной дисциплины и повели себе так, как испокон веков вели себя на вражеской земле — вместо того, чтобы сосредоточиться на том, чтобы не дать Ирему увести своих людей, и, если повезет, ворваться вслед за ними в Верхний город, они самозабвенно занялись резней и грабежами на соседних улицах.

Олваргу оставалось только злиться и скрипеть зубами, потому что ничего поделать он не мог. Гвинны были охвачены инстинктом, более древним, чем само понятие о королевской власти, и напомнить им о подчинении своим начальникам было не проще, чем заставить гончую, нагнавшую оленя, остановиться посреди прыжка. Восстановить порядок не сумели бы даже его адхары, вздумай он действительно отдать такой приказ.

Безликие невозмутимо оставались рядом с ним, готовые исполнить любое его распоряжение, но Олварг не обращал на них внимания — он молча шел по улицам Нижнего города, обходя груды камней и мусора и перешагивая через лежащие на земле тела. Большая часть этих людей явно погибла еще ночью. Некоторые тела были обернуты кусками ткани, словно саваном, и сложены вдоль стен, другие оставлены так, как есть. Эти последние выглядели особенно омерзительно — раздавленные, исковерканные, словно пережеванные каменными челюстями, они уже мало походили на людей. Олварг брезгливо поджал губы, спрашивая самого себя, зачем кому-то было тратить столько времени и сил, чтобы извлечь из под завалов эту пакость. Но эти тела хотя бы не валялись прямо на дороге — в отличие от тех, кто был убит его солдатами буквально полчаса тому назад.

Солоноватый запах крови и напоминающий мясную лавку запах теплой требухи был Олваргу привычен — после стольких ритуалов, которые он провел на острове Дракона и в Галарре он, пожалуй, был последним человеком на земле, кого бы этот запах мог смутить. Однако сочетание этого запаха с видом знакомой с детства улицы производило угнетающее впечатление.

Дойдя до ратуши, Олварг остановился, глядя на развалины тюрьмы. Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что дан-Энрикс не мог пережить землетрясение. Олварг подумал, что он смотрит на могилу единственного человека, которого ему следовало опасаться — но не смог почувствовать ни торжества, ни даже облегчения. Им овладела странная апатия, похожая на ту, которую он испытал, узнав о смерти Наина Воителя.

Может, все дело было в том, что Меченый, как и его отец, погиб как-то уж слишком быстро, и такая смерть казалась слишком легкой, не способной уравновесить его ненависть? Или он так долго ждал этой минуты, что успел перегореть и подошёл к этому важному событию слишком опустошенным и уставшим?..

Олварг отвернулся и потухшим взглядом оглядел полуразрушенную улицу. Здание ратуши лежало перед ним в руинах, и даже сейчас, спустя много часов после землетрясения, пыль все еще висела в воздухе и оседала на его плаще и сапогах. Он медленно повернул голову налево, а потом направо, но повсюду, куда хватало глаз, картина была той же самой — разбитая мостовая и завалы камней и мусора от рухнувших домов.

С тех пор, как он покинул этот город — втайне, под конвоем нескольких гвардейцев своего отца, — Олварг больше ни разу не бывал на этой улице. В ту ночь, когда неразговорчивые, словно каменные статуи, конвоиры везли его мимо темной спящей ратуши, Олварг поклялся самому себе, что в следующий раз придет сюда, как победитель — и сдержал данное слово, потратив на это двадцать с лишним лет. Вот только место, куда он вернулся, уже не было Аделью — Вечным городом, жемчужиной цивилизованного мира, от которой даже у самого толстокожего на свете человека сразу перехватывало дух.

С губ Олварга сорвался истерический смешок, похожий на рыдание.

Главное свойство темной магии состоит в том, что она в состоянии отнять у человека все, при этом ничего не дав ему взамен. Её дары отравлены. Она показывает умирающему в пустыне человеку запотевший от холода кувшин с водой, но, начав пить, он обнаруживает, что эта вода не утоляет жажду. Олварг знал это лучше, чем кто бы то ни было другой, и каждый раз смеялся над наивностью людей, готовых попадать в эту ловушку. Но себя он считал выше этого. Он был не жертвой Темного истока, а его хозяином или, во всяком случае, союзником. Тем человеком, который использует и направляет эту Силу...

Отсюда, с улицы полуразрушенного города, его прежнее самомнение казалось Олваргу таким же непостижимым, как и ослепление людей, которых он заманивал в ловушки Темного истока.

Есть ли в мире что-то более нелепое, чем запутавшаяся в паутине муха, которая всю свою жизнь считала себя пауком? А настоящий-то паук все время находился рядом — совсем рядом, — терпеливо выжидая, пока не настанет его час.

Олварг до боли стиснул кулаки, почувствовав, как ногти впиваются в ладони. Он еще может побороться… И потом, как бы фальшива ни была его победа, но он все же победил. Их драгоценный «Эвеллир» погиб, а он все еще жив, и покоренная Адель лежит у его ног.

Холодный и сырой мартовский ветер пробирался под одежду, пробирая тело до костей. Олварга начало трясти. Снова взглянув на рухнувшее здание тюрьмы, Олварг внезапно вспомнил слова Сивого, что Меченый способен уничтожить Темные Истоки, и спросил себя — а мог ли Крикс каким-то образом спасти от этой магии и его самого?.. Сердце тоскливо сжалось.

Почему он, собственно, так рвался в Вечный город, к цели, давно потерявшей всякий смысл по сравнению с неумолимо подбирающейся к нему хищной тенью? Что, если он, даже не осознавая этого, все это время шёл к нему, в отчаянной надежде, что встреча с дан-Энриксом спасет его от ожидавшего его кошмара?

С другой стороны — какая теперь разница, — тупо подумал он. Все равно Меченого больше нет. И даже если Олварг наберётся храбрости, поднимется на самую высокую башню в этом городе и бросится оттуда вниз головой, это уже ничего не изменит — потому что даже за порогом смерти он будет принадлежать Истоку точно так же, как его Безликие. Теперь и навсегда.

* * *

Придя в себя, Олрис не сразу понял, где он. Пасмурное небо у него над головой казалось таким ярким, что от него резало глаза. Это помогло Олрису понять, что он лежит на земле и что сражение, наверное, уже закончилось. Сознание, что он остался жив, не вызывало ни радости, ни торжества — только тупое удивление. Голова у него раскалывалась от боли, во рту было гадостно и солоно. Он осознал, что все еще придавлен своей мёртвой лошадью, и завозился на земле, но быстро понял, что ему не хватит сил освободиться. В разгар этих мучений на фоне светлого неба появилась чья-то тёмная фигура. Олрис стиснул рукоять меча, но тут же успокоился, поняв, что это свой — правда, судя по виду, не из гверрцев Лейды, а из тех, других, явившихся на своих кораблях в разгар сражения, когда казалось, что надеяться защитникам Адели уже не на что.

— Живой?.. — спросил островитянин риторически. И, наклонившись, помог Олрису выбраться из-под мертвой лошади. По правде говоря, чужак с его загорелым и обветренным лицом казался куда более живым, чем Олрис и любой из тех, кого он видел за последние несколько дней. Олрис только сейчас понял, что они успели превратиться в бледных и измученных людей, напоминавших призраков. А его неожиданный помощник смотрел прямо, без этого жуткого затравленного выражения, которое всегда бывает у людей, которые столкнулись с темной магией — и в этом было что-то удивительно приятное.

— А ты, вроде, не ранен, — констатировал мужчина, с ног до головы покрытый грязью и засохшей кровью. — Идти сможешь?..

— Да, — выдохнул Олрис — но, заговорив, тут же почувствовал сильную боль в груди. Скосив глаза, он убедился, что кольчуга оставалась целой. Почему же, в таком случае, ему так больно?.. — А вы… ты… ищешь раненных? Может, тебе помочь?

Островитянин смерил его взглядом и, похоже, понял, что, несмотря на свое предложение, Олрис едва держится на ногах.

— Не надо, я тут не один, — хмыкнул он. — Лучше спускайся в гавань. Лейда вместе с нашей Королевой держат порт.

Олрис хотел спросить, где сейчас гвинны и давно ли кончилось сражение, но его собеседник уже пошёл дальше, одинаково спокойно перешагивая через тела гвиннов и своих товарищей. Олрис невольно позавидовал такой невозмутимости. Ему смотреть на изуродованные тела определенно не хотелось — даже того, что он видел краем глаза, было достаточно, чтобы его начало мутить. Еще недавно он бы посчитал себя слюнтяем, обнаружив, что его тошнит от вида трупов, но теперь переживания по поводу собственной храбрости стали казаться чем-то давним и неважным, не имевшим к настоящему моменту никакого отношения.

Под утро, когда к Северной стене доставили оружие, Олрис, как и все остальные, натянул тяжелую и неудобную кольчугу и перепоясался мечом. Он был уверен в том, что, если гвинны прорвутся за стену, его неминуемо убьют, но страшно почему-то не было. В сравнении с воспоминанием о магии Истока мысль о смерти уже не казалась такой жуткой и невыносимой, как обычно.

На стену Олриса не пустили, но, когда Лейда объявила своим падающим от усталости солдатам, что сэр Ирем приказал им ехать в Южный порт, кто-то из гверрцев не глядя сунул ему поводья лишней лошади. Ее хозяин, то ли убитый во время штурма, то ли раненный слишком серьезно, чтобы сесть в седло, ехать не мог, а Олрис, не участвовавший в общей схватке, выглядел достаточно здоровым, чтобы драться.

Мостовая превратилась в месиво из грязи и камней, так что решиться на галоп мог только сумасшедший. Но со стороны Южного порта наплывал щипавший глаза дым и запах гари, и они спешили — так спешили, что не могли позволить себе осторожность или здравый смысл. Олрис видел впереди только чей-то зелёный плащ, круп чужой лошади и комья грязи, вылетающие у неё из-под копыт.

Когда они вырвались с узких улочек на одну из широких улиц, прилегавших к гавани, им стало видно полыхавшие склады и наводняющую Южный порт толпу. Олрис едва успел рвануть поводья и остановить коня, и вдруг увидел Лейду, от которой его отделяло всего несколько рядов людей и лошадей. Она была в таком же темно-зелёном плаще и таких же стальных наплечниках поверх кольчужных рукавов, как и мужчины рядом с ней, но он сразу узнал ее — даже не по волнистым темным прядям, выбившимся из-под шлема, а по особенному, лёгкому движению, которым она привстала в стременах.

— Хеггов рог… сколько их там!.. — выдохнул всадник рядом с Олрисом. — Ирем сошел с ума. Нам их не удержать.

— Ннда… дело дрянь, — хмуро откликнулся его сосед. — Хотим мы или нет, но они все равно дойдут до Разделительной стены.

Юлиан Лэр, державшийся вплотную к Лейде, резко обернулся. Под его свирепым взглядом сделалось неловко даже Олрису, который не имел к словам своих соседей никакого отношения.

— Может, они, конечно, и дойдут до Разделительной стены, — ощерив зубы, согласился Лэр. — Но не по этой улице.

— Юлиан прав. Вперед!.. — сказала Лейда, посылая своего уставшего коня в галоп. Олрис почувствовал, что его лошадь ринулась вперед одновременно с остальными, не дожидаясь, пока неумелый всадник разберется, что следует делать.

Самым сложным, как ни странно, оказалось отпустить поводья и освободить правую руку для меча. И это был последний момент, когда Олрису еще было страшно — а потом бояться стало совершенно некогда. Когда первые всадники врезались в толпу гвиннов, то казалось, что враги все еще где-то далеко, а потом строй смешался, и Олрис сам не успел понять, как обрушил удар меча на чей-то шлем. Боевой конь, казалось, знал, что нужно делать, куда лучше Олриса, а ему оставалось только наносить и отбивать удары и пытаться не свалиться под копыта лошади.

Олрис никогда не считал себя героем, но, наверное, в тот день он совершенно обезумел, потому что, неожиданно заметив среди гвиннов коренастую, квадратную фигуру Мясника из Брэге, он не попытался развернуть коня, а поступил как раз наоборот — яростно заорав, направил своего коня прямо наперерез Рыжебородому, нисколько не заботясь, что Нэйд в состоянии прикончить пятерых таких противников, как он. Судя по лицу Мясника, тот его так и не узнал — для него Олрис был просто мальчишкой верхом на слишком хорошем для него коне. И именно коню достался удар Рыжебородого, обрушившего удар топора на его шею.

Олрис услышал душераздирающее, похожее на вопль раненого человека ржание и ощутил, что падает — только не с лошади, а вместе с ней. Инстинкт неопытного всадника требовал удержаться на коне во что бы то ни стало, и он сунул ногу еще глубже в стремя — то есть сделал как раз то, чего делать ни в коем случае не следовало. Мир перевернулся с ног на голову, и Олрис ощутил удар о землю и резкую боль в придавленной ноге.

Увидев прямо над собой Рыжебородого, Олрис закричал снова — теперь уже не от злости, а от ужаса. Сейчас, когда он не способен был ни защищаться, ни бежать, Нэйд снова превратился из врага, с которым можно драться, в персонажа из его детских кошмаров. Олрис стиснул рукоять меча, хотя и понимал, что не сумеет дотянуться до Рыжебородого, — но за секунду до того, как Нэйд добил его, Олрис увидел темную, стремительную тень, возникшую словно из ниоткуда и заставившую Мясника переключить внимание на более опасного противника.

На того, впрочем, и без Нэйда наседало столько гвиннов разом, что он был похож на кабана, облепленного сворой гончих. Этот человек носил блестящую серебряную маску, двигался с нечеловеческой, змеиной быстротой, и убивал — безжалостно и страшно, как адхары.

Олрис видел эту схватку сквозь густеющую пелену перед глазами, а потом и вовсе потерял сознание, и все же в тот момент он был готов поклясться в том, что его неожиданный спаситель был Безликим. Хотя это было глупо — c какой стати кто-то из Безликих стал бы драться с гвиннами?..

Олрис тревожно огляделся — и нашел того, кто его спас. Он лежал среди мёртвых гвиннов — среди нескольких десятков мертвых гвиннов, — и осколок его маски, покореженной ударом топора, валялся на земле. Удар пришёлся в голову, и от лица осталась только половина, так что не было никакой возможности представить, как он выглядел при жизни. Почувствовав подступающую дурноту, Олрис поспешно отвёл взгляд от месива, в которую удар превратил лицо незнакомца, успев все же заметить посреди этой кровавой каши клочок грязно-серой кожи и тускло блестящий тёмный глаз.

«Ты уже совершенно помешался на адхарах!..» — мысленно обругал себя Олрис, сожалея, что невольно оскорбил этим чудовищным предположением память того, благодаря кому Мясник забыл его добить. Ему очень хотелось что-то сделать для этого чужака, но хоронить погибших было некогда и негде, да и Олрис должен был признать, что не годится для такого дела. Вряд ли он почтит память своего спасителя должным образом, если его вывернет наизнанку прямо на него. Надо было поступить так, как ему говорил островитянин, и спуститься в гавань, раз уж эта часть города пока что оставалась в руках Лейды и ее союзников.

Олрис еще немного постоял на месте, задрав голову к серому небу и заставляя себя дышать медленно и глубоко, чтобы избавиться от чувства тошноты, а потом подобрал свой меч, не глядя, сунул его в ножны и побрел вперед.

* * *

Браэн хорошо помнил этот дом — здесь жил торговец Петер Кестрил, поставлявший в императорские мастерские лосский шелк, сукно и шерсть. В прошлом Браэн часто навещал дом Кестрила из-за дебошей, которые его старший сын устраивал вместе с такими же отвязными дружками в городских тавернах возле ратуши. Пока отцы этих ребят изо всех сил старались завести знакомства среди знати, их отпрыски предпочитали развлекаться в Нижнем городе, и Браэн их отчасти понимал. В Верхнем городе на них всегда будут смотреть с презрением, как на богатых выскочек, зато в трактирах, где пили мастеровые из ремесленных кварталов, все эти купеческие сынки могли сколько угодно корчить из себя важных господ и распускать павлиний хвост перед девчонками.

Слушая, как Петер в очередной раз пытается оправдать проступки сына его молодостью («все мальчишки одинаковы, мы тоже в его годы делали всякие глупости, ведь правда, капитан?..»), Браэн всегда с трудом удерживался от того, чтобы сказать почтенному торговцу то, что думает — а думал он, что за все выходки наследника Петеру следует винить только себя. Такие, как Кестрил, мечтают о том, чтобы их сыновья с самого детства жили лучше, чем они, не знали ни в чем нужды и одевались в шёлк и бархат, как аристократы. Но в итоге глупые, нахальные щенки вроде Кеннета Кестрила болтаются, как дерьмо в проруби — работать, как работали их отцы, их никто не научил, а быть аристократами они не могут по рождению.

Подходя к знакомому дому, Браэн мысленно спросил себя, где сейчас Петер, Кеннет и все остальные члены их семьи. Наверное, нашли приют у родственников и соседей, потому что оставаться здесь было немыслимо. Несколько абрикосовых деревьев, росших по краям ухоженного дворика, были сломаны, а дом, где Браэна не раз пытались усадить за стол, надеясь, что это заставит его позабыть про перебитую посуду, оскорбленных горожанок или запертого в погребе трактирщика, выглядел и того плачевнее — землетрясение обрушило мансарду и часть крыши. Даже при скудном свете факелов было заметно, что по оштукатуренной стене змеятся устрашающие трещины. В другое время Браэн предпочёл бы держаться подальше — некогда красивый и богатый дом выглядел так, как будто бы достаточно слишком громкого звука или одного неосторожного движения, чтобы здание рухнуло на голову непрошенным гостям. Но выбора у Ниру не было. Люди, которые нашли приют за Разделительной стеной, не могли оставаться без провизии и дров, а отступавшим вместе с Иремом солдатам требовалась корпия и ткань для перевязок, так что всех, кто еще мог держаться на ногах, Ирем отрядил собирать все необходимое в пустых домах.

По сути, они делали примерно то же самое, что гвинны, мародерствующие сейчас за Разделительной стеной.

Со стены было видно, что вся площадь возле ратуши переливается оранжевым огнем от множества костров, и от этого зрелища, которое в другое время могло показаться праздничным, внутри делалось холодно и пусто. Вчера Браэну было некогда бояться. Кажется, он не испытал страха даже в тот момент, когда он оказался в гуще боя и увидел опускающийся ему на голову топор, или когда поскользнулся на залитой кровью мостовой, упал и понял, что его сейчас просто затопчут — если не чужие, то свои… Наверное, тогда происходящее казалось слишком нереальным, чтобы испугаться. Но сейчас, когда он думал о завтрашнем дне, Браэн чувствовал страх. В кишках как будто бы ворочалось что-то холодное и липкое. Сегодня гвинны уже показали им, на что они способны, безо всякой жалости перебив тех, кто не успел укрыться за стеной. Если они ворвутся в Верхний город, такая же участь ждет и остальных. И семью Кестрилов, и раненых из их дозора, и всех беженцев, включая Арри с мэтром Пенфом… Браэн покосился на Тиренна, которого взял с собой, отправив Ольвина с Иларом вверх по улице. Тот, к счастью, не подозревал, о чем думает капитан.

— Заперто, — сказал он, подергав висевший на двери навесной замок. Браэн поморщился. Ну что за глупость… Неужели Кестрил в самом деле думал, что закрытая дверь не даст захватчикам разграбить его дом?

— Придётся сбивать замок, — проворчал Браэн, думая, как бы от первого удара по замку весь дом не рухнул им на головы, как башенка из детских кубиков. Дверь покосилась, и дужку замка намертво заклинило в предназначавшемся для неё ушке, но в конце концов Браэн все же сумел снести замок. И, как назло, именно тут Тиренн вернулся к капитану, чтобы сообщить :

— В одном из окон выбит ставень. Может быть, попробуем через него?..

— Раньше не мог сказать? — с досадой буркнул Ниру, хоть и понимал, что парень ни при чем. Кто ж виноват, что он не подождал пару минут, пока Тиренн осмотрит дом? — Ладно, пошли...

Браэн припомнил, что вход в кладовую вроде бы должен быть справа от двери, и уже собирался посветить туда, когда услышал, как кто-то отчётливо — и очень жалобно — зовёт на помощь. Браэн с Тиренном в изумлении переглянулись, прежде чем, сталкиваясь в дверях плечами, броситься наверх. Звавший на помощь человек обнаружился на втором этаже, на месте деревянной лестницы, ведущей в кабинет хозяина. Ниру отлично помнил эту лестницу — вплоть до тепла отполированных перил, по которым было так приятно проводить ладонью, что казалось, что их сделали не для того, чтобы за них держаться, а чтобы их гладили. Но сейчас лестницы на месте не было — только груда обломков, посреди которых беспомощно копошился человек. Браэн спросил себя, кто мог оставить бедолагу в наглухо запертом доме. Может быть, кого-то из прислуги завалило при землетрясении, а спешно покидающие дом хозяева не озаботились проверить, не осталось ли кого-нибудь внутри? А то и просто побоялись подниматься на второй этаж?.. В сущности, это было бы неудивительно — в подобные моменты люди вообще способны думать только о самих себе. Но Браэн все-таки был лучшего мнения о Петере.

Парень, скорчившийся посреди обломков лестницы, был молодым и худощавым, но припорошенные пылью волосы казались поседевшими. В комнате пахло так, как будто кто-то забыл вынести ночной горшок. Похоже, этот парень провел здесь не один час.

— Все хорошо, мы тебя вытащим, — успокоительно заметил Браэн, подходя к нему. — Ты здесь один? Или в доме остался кто-нибудь еще?..

— Один, — выдохнул тот, повернув к нему бледное, кривящееся от боли лицо — почти совсем такое же, как у Тиренна, не считая небольшого шрама на щеке.

От неожиданности Браэн отшатнулся. Доски под его ногами отозвались на это резкое движение зловещим треском, но, по счастью, выдержали. Впрочем, лежавший на полу человек при виде Ниру тоже вытаращил глаза так, как будто бы увидел привидение.

— Что ты тут делаешь?.. — сердито спросил капитан. Но Тен уже успел опомниться, и в ответ на его вопрос знакомо дёрнул углом рта — вышла бледная тень его обычной вызывающей ухмылки. Насмешливый взгляд вора словно говорил — «а ты как думаешь, что я здесь делаю?». Впрочем, Браэн уже и сам успел понять абсурдность своего вопроса. Запертая дверь, выбитое окно, хозяйский кабинет… Определенно, не будь Браэн так измотан, он бы легко сообразил, что тут произошло. Гневно прикусив губу, капитан посмотрел на Тена сверху вниз, а потом повернулся к его брату-близнецу.

— Пошли отсюда, — сухо сказал он. — Нужно проверить кладовую.

Тен испуганно дернулся.

— Нет!.. Браэн… не бросайте меня здесь! — хрипло взмолился он.

— А чего сам не встанешь?.. — металлическим от злости голосом спросил Тиренн. — Переломал ноги, когда пытался залезть в хозяйский кабинет и упал с лестницы? Точнее, вместе с лестницей...

Тен то ли не понял, что над ним издеваются, то ли чувствовал себя слишком плохо, чтобы придавать насмешкам хоть какое-то значение.

— Дайте воды. Пожалуйста, — просипел он.

Браэн скривился, но все-таки подал ему фляжку. Тен вцепился в неё так, как будто это было величайшее сокровище, и тут же осушил до дна, но все равно еще какое-то время тряс пустую фляжку, вытряхивая последние капли себе в рот. Похоже, он действительно намучился от жажды, а не просто притворялся, чтобы их разжалобить.

— По-моему, я вывихнул бедро, — пожаловался он, облизывая темные, потрескавшиеся губы. — Я здесь валяюсь с самого утра… пытался звать на помощь, но никто не слышит. У меня даже не получилось доползти до лестницы — так больно, что в глазах темнеет. А если бы даже и дополз, какая разница?.. Все равно одному мне отсюда не выбраться.

Браэн поморщился. Вот оно как, «с самого утра». Значит, пока одни помогали разгребать завалы в Нижнем городе и заделывать проломы в крепостной стене, другие ринулись мародерствовать в пустых домах. Недаром, видно, говорится, что в семье не без урода. Кем же надо быть, чтобы в такой момент думать о том, чтобы набрать побольше чужого добра!.. Капитан подобрал валявшуюся рядом с Теном кожаную сумку и вытряхнул её содержимое себе под ноги. На пол со звоном посыпались цепочки, пряжки, кольца, разномастные браслеты и сережки… судя по всему, прошедшей ночью Тен успел неплохо поживиться, прежде чем забрался к Кестрилу. Должно быть, взгляд у Браэна сделался очень недобрым, потому что Тен испуганно вжал голову в плечи. Сейчас, беспомощный, напуганный и жалкий, он ничуть не походил на того наглеца, с которым Ниру разговаривал в корчме после суда.

Тиренн переводил взгляд с брата на Ниру — а потом обратно. Капитан подумал, что он еще никогда не видел его таким потерянным.

Браэн стиснул зубы, борясь с раздражением. Трудно было представить себе что-нибудь глупее, чем возиться с раненным грабителем в охваченной безумием Адели. Пускай Тен получит то, что заслужил, мрачно подумал он. В конце концов, если бы Ирему стало известно, что они поймали мародера, он бы без раздумий приказал его повесить — и это было бы совершенно правильно. И то, что этот недоумок приходился Криксу, Арри и Тиренну братом, совершенно не означало, что ради него Браэн снова станет нарушать закон. Капитан открыл рот, чтобы сказать Тиренну, что у него нет ни желания, ни времени возиться с этим идиотом — но вместо этого, коротко выругавшись, вытащил из поясного кошелька сверток с остатками люцера и швырнул им в Тена так, что бумажный комок ударил его по лбу.

— Это люцер, — сообщил он. — Времени мало, так что цацкаться с тобой нам некогда. Разжуй несколько зерен, чтобы не орать, как резанный, когда будем тебя вытаскивать.

Темные глаза Тена на мгновение расширились. Похоже, несмотря на свои просьбы, он особо не рассчитывал на то, что Ниру станет ему помогать.

— Спасибо, — пробормотал он, вытряхнув несколько зерен сперва на ладонь, а потом себе в рот.

— Засунь свое «спасибо»… — Браэн не договорил. Он подошёл вплотную к Тену, чуть не наступив на торчащий из доски аршинный гвоздь, нагнулся и забросил руку вора себе на плечо. Когда он рывком поднял его с пола, парень охнул, но, во всяком случае, не заорал — похоже, люцер уже начал действовать. Тиренн подхватил брата с другой стороны. Повиснув у них на плечах, Тен довольно бодро запрыгал вниз по лестнице, опираясь на здоровую ногу. Ниру заметил, что вторая нога выглядит короче, и подумал, что, если их не убьют в ближайшие несколько дней, после сегодняшнего Тен определённо охромеет на всю жизнь.

Спустившись на первый этаж, Браэн с Тиренном опустили Тена на пол, а сами отправились искать припасы. Погреб, в котором располагалась кладовая, затопило — ледяная темная вода поднялась так, доходила Браэну до середины бедер. От пронизывающего холода в кости мгновенно вгрызлась боль, но Браэн проглотил вертевшиеся у него на языке ругательства. Если Тиренн поймет, в чем дело, он тут же предложит поменяться, как будто Браэну станет легче оттого, что кто-то вымокнет с ним за компанию.

Обратный путь до Разделительной стены показался Браэну вчетверо дольше, чем путь до дома Кестрила — Ниру заранее настроился на том, что они понесут тяжёлые мешки с провизией, но никак не рассчитывал, что придётся тащить еще и Тена. Чтобы освободить руки для мешков, им пришлось бросить факелы и идти в полной темноте. Вор едва шевелил ногами и казался совершенно оглушенным новостью, что, пока он валялся в доме Кестрила, весь город отбивал атаку вражеского войска, и что большая часть Нижнего города уже захвачена. Чтобы вывести Тена из оцепенения, Браэну пришлось обматерить его и пригрозить, что они бросят его прямо на обочине дороги. После этого Тен несколько пришёл в себя. Помощи от него по-прежнему было немного но, по крайней мере, он начал ради приличия перебирать ногами.

— А где Арри?.. — с беспокойством спросил он внезапно.

— А тебе-то что? — окрысился Тиренн. — Ты много о нем думал, когда лазил по чужим домам, урод?.. — впрочем, пару секунд спустя он нехотя сказал. — Ладно, не дергайся. Он тоже в Верхнем городе, вместе с другими беженцами и папашей Пенфом.

— Если они взяли Нижний город, то возьмут и Верхний, — замогильным голосом произнес Тен.

— Я сказал «шевели ногами», а не языком, — процедил Браэн, хоть и понимал, что злиться бесполезно. Скорее всего, разговорчивость Тена была просто следствием употребления люцера.

— А как же Меченый? — не унимался Тен. — Если все эти россказни о гвиннах оказались правдой — то, может, он и правда Эвеллир?..

Ниру поморщился. «Надо было все-таки выбить ему парочку зубов» — хмуро подумал он.

— Крикс умер, — ответил Тиренн. Резко, как будто отрубил. — Тюрьма при ратуше обрушилась. Никто из тех, кто был внутри, не смог спастись.

Тен упёрся в землю здоровой ногой, вынудив их остановиться посреди дороги.

— Но Крикса же перевели в подвал. Может, фундамент уцелел?..

Браэн почувствовал, что сердце у него в груди сделало сальто — не хуже, чем акробаты на осенней ярмарке.

— Какой еще подвал? Что ты несёшь?.. — бросив мешок с провизией прямо на землю, хрипло спросил он.

— Я знал пару ребят в охране городской тюрьмы. Мы с ними регулярно выпивали — за мой счет. А еще я каждый месяц приносил им деньги и «проигрывал» в пинтар. Ну, знаешь, нужно же поддерживать полезные знакомства, на тот случай, если сам когда-нибудь окажешься в тюрьме… Так вот, несколько дней назад они сказали мне, что Меченый стал слишком много буйствовать после допросов. Вроде бы он то ли вывихнул, то ли сломал кому-то руку… Вся тюремная охрана здорово перепугалась. Так что комендант решил, что будет безопаснее держать его внизу.

Браэн с Тиренном переглянулись. Лицо у Тиренна выглядело совершенно ошалевшим, но Браэн подозревал, что сам он выглядит ничуть не лучше.

— Доведи его до лагеря и пошли Ольвина с Иларом подобрать мешки, — коротко бросил Браэн. — Я должен разыскать мессера Ирема… и, что бы ни случилось, никому ни слова про подвал, — предостерёг он своих спутников.

Разыскать каларийца оказалось не особо сложно — не в пример сложнее было убедить пару уставших, злых гвардейцев, что необходимо срочно разбудить спавшего в караулке коадъютора. Браэн не собирался обсуждать полученные новости ни с кем, кроме самого лорда Ирема, а рыцари считали, что, если он рвется говорить с не спавшим двое суток коадъютором, то должен для начала объяснить, в чем дело. В конце концов Ниру все-таки сумел настоять на своем — в основном потому, что всем было известно о расположении к нему мессера Ирема.

— Браэн? Чего тебе неймется, дай другим поспать, — проворчал Ирем, когда Браэн вошел в караулку. Голова у каларийца была перевязана какими-то грязными бинтами, красные глаза слезились. Таким капитан его еще не видел. Даже выздоровев после «черной рвоты», Ирем выглядел бодрее, чем сейчас. — Надеюсь, это в самом деле очень важные известия.

— Да, монсеньор, — голос Браэна дрогнул от волнения. — Может быть, дан-Энрикс еще жив.

Пока Ниру коротко пересказывал Ирему то, что он узнал от Тена — впрочем, ни словом не помянув про мародерство и изобразив все так, как будто бы они просто подобрали Тена посреди развалин — Ирем слушал с неослабевающим вниманием. О степени его волнения ясно свидетельствовало то, что к середине его рассказа рыцарь встал с застеленной плащом скамьи и несколько раз прошёлся взад-вперед по караулке.

— Браэн, ты же понимаешь — это мало что меняет, — мрачно сказал он в конце концов. — Даже если фундамент уцелел, подвал наверняка затоплен. Ты же видел, что творится в погребах домов на ближних улицах. И это мы еще в Верхнем городе — а что сказать о Нижнем?.. Если Крикс действительно сидел в подвале, он, скорее всего, захлебнулся.

Сердце Браэна тоскливо сжалось. Слова Ирема звучали до отвращения правдоподобно. Тот азарт, с которым он бросился искать коадъютора, словно померк, столкнувшись с мрачным скепсисом мессера Ирема.

— Все равно, нужно проверить, — сказал он упрямо. — Я мог бы взять троих ребят из своего дозора и устроить вылазку за стену.

— Проверить, конечно, нужно, — легко согласился Ирем. — Но, боюсь, с этим придётся обождать. Олварг устроил свою ставку в бывшей ратуше, прямо возле тюрьмы. Если кто-нибудь попытается пробраться туда прямо сейчас, вас схватят, допросят, и тогда — если дан-Энрикс в самом деле еще жив — гвинны его убьют.

Браэн чуть-чуть подумал.

— Я мог бы не брать с собой Тиренна и ничего не говорить другим о цели вылазки, — предложил он. Браэн не стал добавлять, что, если его схватят, он ни словом не обмолвится о Криксе. Если коадъютор думает, что ему можно доверять, то громкие слова и битье себя в грудь излишни, если нет — тем более. Ниру по себе знал, что раненого и не спавшего вторые сутки человека патетические речи могут только разозлить.

Ирем поморщился.

— Браэн, Олварг — могущественный маг, — напомнил он. — Я верю, что ты бы молчал даже под пытками, но сильный ворлок вытащит из твоей памяти все, что захочет знать. Поэтому мы должны позаботиться о том, чтобы вы не попали в плен — и именно поэтому дан-Энриксу придется подождать. — Лорд Ирем замолчал, что-то прикидывая про себя, потом кивнул собственным мыслям и сказал — Пожалуй, в Нижний город вы отправитесь уже сейчас. И не через потерну, о которой может быть известно Олваргу… Мы спустим вас на веревке со стороны Западной стены, подальше от ратуши. Вы знаете здесь каждый дом, а гвинны — нет. Найдите подходящее укрытие и дождитесь утра. Когда начнется штурм Верхнего города, гвиннам не будет никакого дела до того, что происходит на развалинах тюрьмы.

— А если лорд дан-Энрикс жив и нам удастся его вытащить? Что нам делать тогда?..

Ирем повёл плечом.

— Если Меченый жив — делайте все, что он прикажет, — сказал рыцарь сухо. И, помедлив, нехотя добавил — Ну, а если он будет не в состоянии командовать, то просто действуйте по ситуации. Я думаю, что могу на вас положиться, капитан.

Браэн с опозданием сообразил, что он напрасно приписывал «безразличие» мессера Ирема усталости, из-за которой все вокруг кажется нереальным и теряет значимость. Рыцарь просто боялся верить в то, что Криксу удалось спастись. Если же он — хотя бы на секунду — разрешал себе предположить, что Меченый мог пережить землетрясение, то представлял себе калеку, который не в состоянии держаться на ногах, или безумца, который не помнит даже собственное имя. Ниру чуть было не ляпнул что-то вроде — «Вот увидите, мессер, с дан-Энриксом все будет хорошо!», но в самую последнюю секунду прикусил язык. Ирему были нужны не слова, а факты. А точнее, ему нужен был живой дан-Энрикс — и Браэн поклялся самому себе, что он его найдет.