Глава XXXIX

— Корабль! Просыпайся и пойдем скорее… Может быть, это аварцы — а ты дрыхнешь тут без задних ног!.. — тонкий девчоночий голос резал уши, как пила.

Нойе невнятно замычал, чтобы его оставили в покое. Этой ночью они засиделись в общем зале дольше, чем обычно. Он поднялся в свою спальню всего часа три назад, и кровать под ним по-прежнему покачивалась после выпитого ночью пива. В голове стучало, словно в кузнице. Ни один хирдманн в Серой крепости не рискнул бы сейчас приближаться к Альбатросу, не говоря уже о том, чтобы орать у него над ухом, пытаясь его растолкать. Но Айрис это совершенно не смущало.

— Да проснись же ты!.. — воскликнула она сердито, пытаясь стянуть с бесчувственного Альбатроса меховое одеяло. — Там корабль!

Смысл ее слов наконец-то дошел до его замутненного сознания, заставив Нойе разлепить глаза и приподняться на локте. Мгновение спустя ему даже удалось сфокусировать взгляд на вцепившейся в него девчонке. Незначительное, в общем-то, усилие не прошло даром — Альбатрос страдальчески нахмурил брови, чувствуя, что голова у него сейчас треснет и расколется не хуже перезрелой тыквы.

— Кончай выдумывать, — прохрипел он. — Какой еще корабль посреди зимы?..

Айрис сверкнула на него глазами.

— Я не выдумываю! Я была на башне вместе с Сивартом и Моди. Мы увидели корабль. Я хотела сказать маме, но Сиварт сказал, что пойдет сам. Что он дозорный, и поэтому должен первым сообщать такие новости, а если он останется на башне, маме это не понравится. Тогда я обещала привести тебя. А ты… ты тут валяешься, как бесполезное бревно!

Ее прозрачные, как северное небо, серые глаза смотрели с ледяным негодованием, и Альбатрос смущенно кашлянул, отводя взгляд. Он не любил, когда она смотрела на него подобным образом. Уничижительные взгляды удавались Айрис почти так же хорошо, как и ее отцу.

Нойе почувствовал, что он стремительно трезвеет.

— Ладно, ладно, я уже встаю, — проворчал он. — Иди на башню и скажи, что я сейчас приду.

Девчонка подозрительно смотрела на него, как будто опасалась, что, стоит оставить его без присмотра, как он сразу же заснет.

— Я тебя подожду, — заявила она, садясь на табурет.

— Тогда тебе придется ждать снаружи. Мне нужно одеться, — буркнул Альбатрос, впервые осознав, что, кроме мехового одеяла, в которое он завернулся, словно гусеница в кокон, на нем не было больше ничего. Айрис покосилась на его одежду, кучей сваленную на полу перед камином.

— Что, холодная была водичка?.. — спросила она язвительно. Нойе понял, что вся крепость уже знает про устроенное ими развлечение.

Сам Альбатрос уже не помнил, кому первому пришла идея завершить вчерашнюю попойку ледяным купанием, но помнил, что он поддержал эту нелепую затею с радостным энтузиазмом. Они прихватили факелы и спустились на берег, туда, где ледяные черные морские волны бились среди скользких, гладких валунов. Лужи морской воды между камней покрылись пленкой льда, и этот лед с тонким стеклянным звуком проламывался под их сапогами, а летевший с моря ветер был таким холодным, что лицо и руки сразу потеряли всякую чувствительность, но пьяных хирдманнов из Серой крепости это нисколько не смутило. Побросав на камни свои меховые куртки и штаны, а затем нижние рубашки и подштанники, и воткнув факелы в песок на берегу, они полезли в воду, поскальзываясь на осклизлых ледяных булыжниках и умирая со смеху, как будто в жизни не делали ничего более веселого.

"Чудо, что никто не утонул" — мрачно подумал Альбатрос. Он смутно помнил, как после купания вернулся в свою комнату и побросал одежду у камина, наслаждаясь тем, как расходившиеся от огня волны сухого жара касаются его обнаженной кожи, а разбитые о камни ноги греет сброшенная на пол меховая куртка, на которой он стоял. С минуту Альбатрос раздумывал о том, не попытаться ли ему подняться в спальню к Айе, но, по счастью, понял, что в таком состоянии она, скорее всего, спустит его с лестницы, даже не тратя времени на разговоры. После этого он повалился на кровать, закутался в тяжелое медвежье одеяло и мгновенно провалился в сон.

— Выматывайся в коридор и жди меня снаружи. Чем быстрее я смогу одеться, тем быстрее поднимусь на башню, — твердо сказал Нойе Айрис. Девчонка фыркнула и вышла в коридор, всем своим видом говоря "чего я там не видела". В каком-то смысле это было верно. Айя всегда позволяла дочери ходить на "Бурой Чайке" в летние походы, и девчонка давно привыкла к таким вещам, которых никогда не видят ее сверстницы на берегу. Айрис случалось видеть и раненых людей, и то, как растирают спиртом человека, выжившего после кораблекрушения и несколько суток проболтавшегося в море на обломке мачты, и грязных, полуголых и завшивевших рабов с аварских кораблей. Но Нойе слишком много времени провел среди имперцев и усвоил их понятия о правилах приличия. Если в Адели и в Бейн-Арилле он постоянно ощущал себя выходцем с Внешних островов, то здесь, среди своих, он часто чувствовал себя изнеженным южанином, и знал, что эта странная раздвоенность останется с ним навсегда. Имперские привычки и понятия вросли в него, как раковины в камень.

Как и следовало ожидать, когда Нойе оделся, завязал волосы в хвост и вышел в коридор, девчонки нигде не было. Айрис, конечно, показалось скучным дожидаться его в коридоре, и она помчалась назад к дозорным — выяснить, что происходит с кораблем, и сообщить, что она разбудила Альбатроса. Сколько Нойе себя помнил, Айрис не могла даже минуты провести в покое и перемещалась исключительно бегом. К вечеру она обычно успевала так набегаться, что часто засыпала прямо за столом во время ужина, и кто-нибудь из хирдманнов, посмеиваясь, на руках относил девчонку в ее комнату.

Дочь Айи в крепости любили. Кое-кто из гарнизона Серой крепости завел семью на берегу, и у некоторых сейчас подрастали свои дочери, которым они привозили из похода бусины и гребешки, но Айрис ни один из людей Айи не воспринимал, как еще одну маленькую девочку. Она была дочерью Королевы, единственной в своем роде. Для команды "Бурой Чайки" Айрис давно стала частью корабля, такой же неотъемлемой, как мачты, парус или как резная птица на носу. Никто не удивлялся, что ребенок ее лет может по нескольку часов болтаться в смотровом гнезде под проливным дождем. Гребцы на "Чайке" горделиво усмехались, повторяя фразу Айи — "эта девочка ходила в море еще до рождения". Хирдманны возились с Айрис и охотно обучали девочку таким вещам, которым никогда бы не подумали учить собственных дочерей — вытачивать из кости ушки для стрел и рукоятки для ножей, предсказывать погоду по цвету морской воды и форме облаков, вязать узлы и ставить паруса. И если вырвавшийся у нее из рук канат в кровь обдирал ладони Айрис, ни сама девчонка, ни ее "наставники" не придавали этому значения.

За исключением одного только Альбатроса. Нойе полагал, что Айя не должна брать девочку в морские рейды, и из-за этого между ним и Королевой то и дело вспыхивали ссоры.

— Ты совсем как ее нянька, — насмешливо кривя губы, говорила Айя, подразумевая добродушную старушку, которая ухаживала за Айрис в детстве и осталась в крепости даже после того, как дочка Королевы подросла. — Что, тоже будешь причитать, что она тощая, как ветка, а мозоли у нее, как лошадиное копыто?..

— Причем тут ее мозоли? — злился Альбатрос. — Подумай лучше, что с ней будет, если вас однажды перебьют, а "Чайка" попадет к аварцам.

Но на Айю этот аргумент не производил особенного впечатления.

— На "Чайке" она в большей безопасности, чем большинство детей на берегу, — парировала Королева, поводя плечом. — А если нас возьмут на абордаж, она всегда успеет спрыгнуть за борт. Она плавает, как маленький тюлень. Помнишь, как она уплыла на Акулий мыс и не смогла вернуться из-за шторма? Она проплыла такое расстояние, которое сумел бы одолеть не всякий взрослый… отыскала для себя укрытие… каким-то образом сумела развести огонь, когда любое топливо на берегу должно было промокнуть из-за шторма и грозы, а утром нашла местных и сумела убедить их отвезти ее назад на лодке. Я, конечно, обещала ее выдрать, если она выкинет такое еще раз. У того берега полным-полно акул. Ей просто повезло, что дело было прямо перед штормом, и они ушли подальше в море. Но, как ни крути, она прекрасно справилась. Эта малышка — не из тех детей, которые теряются и плачут в сложной ситуации. Я думаю, что она может позаботиться о себе не хуже нас с тобой.

Тут спорить с Айей было трудно. Нойе провел рядом с Айрис несколько последних лет, и знал, что она не расхнычется, попав в беду. Хотя среди огромных хирдманнов она казалась до смешного маленькой и тощей, Айрис была не настолько беззащитной, как могло бы показаться со стороны. Команда "Бурой Чайки" научила ее множеству вещей, о которых не имели ни малейшего понятия береговые дети — она умела змеей выскальзывать из чужой хватки и знала, как ударить нападавшего ножом, чтобы он получил серьезное ранение, а не безобидную царапину. Но Альбатрос считал, что это еще не причина забывать, что Айрис была всего-навсего ребенком девяти лет от роду.

Он помнил, как увидел ее в самый первый раз.

Нойе прибыл в форт Эбер, исполненный самых мрачных ожиданий. В прошлом моряки из хирда Королевы не особо жаловали своих соотечественников, служивших императору, и Нойе полагал, что его ждет неласковый прием.

Когда лорд Ирем вызвал к себе Альбатроса с Юлианом Лэром и спросил, что бы они хотели получить в награду за охоту на Белоглазого, Нойе с самого начала ждал какого-то подвоха. Нойе был уверен, что лорд Ирем не забыл, как они помогали Меченому прятаться от Ордена. Однако упустить такой прекрасный шанс и отказаться от награды представлялось глупым и обидным. Обменявшись с Нойе быстрым вороватым взглядом, Лэр все же решился попросить мессера Ирема о месте в гвардии — и тут же получил его. "Чем Хегг не шутит, может, он действительно больше не злится, что мы помогали дайни" — сказал себе Нойе, и объявил рыцарю, что он всегда мечтал командовать собственным кораблем.

Лорд Ирем выразительно прищурился. "Думаю, я смогу это устроить" — сказал он с холодной многообещающей улыбкой, от которой сердце Нойе сразу же наполнилось тревогой.

Альбатрос не сомневался, что, отправив его к Айе, мессер Ирем в очередной раз проявил свое издевательское чувство юмора. Однако его ожидания не оправдались. Королева приняла его и его спутников весьма радушно, а пару часов спустя, во время ужина, Нойе сидел с ней рядом за столом, словно какой-нибудь почетный гость. Трапезы в Серой крепости обычно состояли из пресных лепешек, солонины, мидий и копченой скумбрии, которую хирдманны усердно запивали пивом, но ради вновь прибывших к трапезе добавили несколько праздничных блюд — тушеную в горшочках камбалу с пряными травами, рыбный пирог и круг овечьего сыра. Однако Альбатросу было тяжело сосредоточиться на ужине — он не мог отвести глаз от маленькой девочки, которая сидела на коленях Айи и сосредоточенно выстраивала на краю ее тарелки что-то вроде крепостной стены из хлебных корок и обглоданных костей. На вид этой малышке было года три, и, сопоставляя сроки, Нойе ощущал, как в животе у него все сжимается от странного чувства — то ли ужаса, то ли азарта.

Если у него и были некоторые сомнения по поводу того, кем был отец девчонки, то они рассеялись, когда малышка на секунду обернулась. Альбатрос успел увидеть только перепачканный подливкой подбородок и большие, светло-серые глаза, однако по спине у Нойе поползли мурашки.

Нойе быстро обнаружил, что Айя не делает никакой тайны из того, кто был отцом ее ребенка, но сам Альбатрос так и не смог привыкнуть к этой мысли — вероятно, из-за отношений, которые вскорости установились между ним и Королевой. Временами, когда Айя нежилась в постели, опираясь на высокие подушки и потягивая из бокала темное вино, Нойе смотрел, как отблески камина золотят молочно-белую кожу на ее плечах и на маленькой, округлой, почти девичьей груди, и мучительно желал, чтобы лорд Ирем был здесь совершенно ни при чем, а Айрис была бы их общей дочерью.

Айе он об этих мыслях, разумеется, не говорил.

… Когда Нойе, преодолевая подступающую к горлу тошноту, поднялся по крутой и узкой лестнице на смотровую башню, Королева, как и следовало ожидать, уже стояла там. Холодный, мокрый ветер развевал полы ее плаща, пытался растрепать туго затянутые на затылке волосы. Айя неодобрительно скривилась, скользнув взглядом по его опухшему лицу, но, разумеется, не стала выговаривать ему за вчерашнюю попойку в присутствие Сиварта и Моди. Для простых дозорных Альбатрос, командующий хирдом на "Крылатом", должен быть непререкаемым авторитетом, даже если ночью он надрался до того, что вздумал искупаться в зимнем море в компании шести таких же остолопов.

Кружившая по смотровой площадке Айрис приветствовала приход Нойе радостной улыбкой, но, однако же, не преминула ткнуть пальцем в приближавшийся корабль и демонстративно показать ему язык.

Нойе и так уже прекрасно видел, что девчонка не ошиблась. Несмотря на штормовой сезон, какой-то сумасшедший капитан все-таки рискнул выйти в море, и, обогнув Акулий мыс, держал курс прямо к Серой крепости. В тот момент, когда дозорные заметили его, корабль должен был казаться маленьким, словно присевшая на воду птица, но за это время он успел приблизиться настолько, что даже Альбатрос, в глазах которого по-прежнему слегка двоилось после бурной ночи, сумел рассмотреть отдельные детали.

— Это не аварцы, — сказал Нойе вслух со смесью облегчения и разочарования. Погоня и сражение, похоже, отменялись. Приближающийся к острову корабль был имперским глейтом, и на его мачте развевался флаг дан-Энриксов. Глядя на то, как глейт сражается с волнами и течением у входа в бухту, Альбатрос задумался, зачем дан-Энриксы рискуют кораблем, отправив его в форт Эбер в такое время года. Может быть, какое-нибудь сообщение от Ордена?.. Тогда это навряд ли что-нибудь приятное. Едва ли Ирем посылает боевой корабль исключительно затем, чтобы поздравить гарнизон с прошедшим Зимним праздником.

— Да, это, безусловно, не аварцы, — согласилась Королева, даже не пытаясь скрыть насмешку в голосе. — Но неужели это все, что ты можешь сказать об этом корабле?..

Нойе нахмурился. Судя по улыбке Айи, она находила его замешательство весьма забавным. Альбатрос с досадой покосился на нее. Не может же она всерьез считать, что, если он служил в имперском флоте, то он должен узнавать в лицо любое судно, которое ходит под штандартом Риксов?..

Судя по растерянности Айрис и двоих дозорных, они тоже ничего не понимали.

— На твоем месте, я смотрела бы не на меня, а на него, — Айя кивнула на корабль. Альбатрос сердито развернулся к морю, все еще не понимая, чего от него хотят, мрачно уставился на светло-серый парус с нарисованной посередине черной птицей… Глейт был еще слишком далеко, чтобы детально рассмотреть изображение, которое пока казалось просто черным пятнышком на парусе, но Нойе уже знал, что это птица — и теперь он наконец-то понял, что развеселило Айю.

— Твою мать!.. Это же "Зимородок"! — ахнул он.

Молчаливого Льюберт оставил с Юлианом, в штаб-квартире Ордена. Большая часть гвардейцев не имели ничего, кроме маленькой спальни, в которой помещались только табурет, кровать и рукомойник, а уж кандидатов вообще селили по двое и по трое, как учеников в Лаконе. Лэру повезло немного больше. Будучи одним из старших офицеров, он располагал роскошным, по орденским меркам, помещением в две комнаты, в которых жил он сам, его оруженосец Берто, а с недавних пор — еще и Льюберт с Молчаливым.

Поселиться вместе с ним Дарнторну предложил сам Лэр. Может, он обратил внимание на то, что Льюсу неуютно во дворце, и захотел помочь, а может, Юлиан просто нуждался в собеседнике, с которым можно, не стесняясь, говорить о Криксе, но, как бы там ни было, Льюберт охотно принял его приглашение и в тот же вечер перебрался в Адельстан. Дворец Валларикса вызывал слишком много тягостных воспоминаний — каждая портьера, лестница и каждый гобелен напоминали Льюберту о днях, когда он появлялся при дворе в обществе лорда Бейнора. Как ни странно, в аскетичной обстановке Адельстана Льюберт чувствовал себя гораздо более комфортно. Мысль о том, как бы позеленел от злости его дядя, если бы узнал, что Льюберт поселился в штаб-квартире Ордена, приятно грела душу, вызывая у Дарнторна мрачную улыбку всякий раз, когда он возвращался в свое новое жилище. Он почти жалел, что дядюшка находится в Бейн-Арилле и не может его видеть.

Выезжая из конюшни, примыкавшей к Адельстану, Льюберт ощутил слабый укол вины. Когда лорд Ирем вызвал их в комнаты Лейды и сказал, что собирается устроить для дан-Энрикса побег, он попросил своих сообщников довериться ему и до поры до времени не предпринимать никаких решительных действий. Но, с другой стороны, лорд Ирем был и сам хорош — за эти две недели он ни разу не вернулся к обсуждению побега, а поползновения заговорить на эту тему пресекал с помощью взглядов, которыми можно было замораживать горящие камины. Под конец очередного — Альды ведают, которого по счету — обсуждения сложившегося положения, Юлиан с Льюбертом сошлись на том, что "не предпринимать решительные действия" еще не значит "сидеть сложа руки", и что следует, по крайней мере, побеседовать с людьми, которые могли сочувствовать дан-Энриксу.

Тем не менее, к идее встретиться с Ральгердом Аденором Лэр отнесся сдержанно. "Ты полагаешь, ему можно доверять?" — скептично спросил он. Льюберт пожал плечами. Его личный опыт говорил о том, что доверять Ральгерду Аденору может только полный идиот. Дарнторн прекрасно помнил, как его непродолжительная "дружба" с Аденором кончилась арестом лорда Бейнора и всех его сообщников. Когда-то Льюс едва ли не скрипел зубами, представляя, как Ральгерд должен был потешаться над его наивностью, заставив Льюберта поверить в свои дружеские чувства, но сейчас эта история казалась слишком старой и далекой от событий настоящего момента, чтобы продолжать испытывать обиду. "Я не знаю, — сказал Льюберт Лэру. — Аденор, конечно, не особо честный человек, но он умен, богат, и, судя по всему, симпатизирует дан-Энриксу". В итоге было принято решение, что Льюберт съездит в особняк Ральгерда Аденора и попробует поговорить с вельможей — разумеется, ни словом не упоминая гверрцев, Лейду или лорда Ирема. Дело должно выглядеть так, как будто Льюберт хочет чем-нибудь помочь дан-Энриксу и ищет тех, кто может его поддержать.

Когда Дарнторн вошел в знакомый особняк, ему почудилось, что время повернулось вспять. В приемной Аденора все было точно так же, как в то время, когда Льюберт возвратился из Каларии — удобные низкие кресла с полукруглой спинкой, панели из золотистой древесины, закрывающие стены, хорошо протопленный очаг и несколько картин. Впрочем, предаться ностальгии Льюсу помешал приход хозяина. Вышедший к гостю Аденор, по-видимому, встал не так давно — он был одет в темно-зеленый бархатный халат поверх ночной сорочки и выглядел удивленным.

— Здравствуйте, мейер Дарнторн. Чему обязан вашему визиту?.. — спросил он, поигрывая золотистыми кистями на концах своего пояса. Вопрос звучал как будто бы любезно, но при этом так, что Льюберт сразу вспомнил, что воспитанному человеку полагается предупреждать о своем посещении по меньшей мере за день.

Льюберт с самого начала понимал, что играть с Аденором в игры и пытаться заходить издалека бессмысленно. Ральгерд был не из тех людей, с кем можно вести светскую беседу, выжидая и прощупывая почву — для этого Аденор был слишком проницателен. Поэтому Дарнторн сказал хозяину особняка чистую правду:

— Я хотел поговорить о Криксе.

— А-а, — протянул Аденор задумчиво. И склонил голову к плечу. — А разве мессер Ирем не просил вас положиться на него и ждать?

Льюберт с изумлением воззрился на хозяина особняка.

— Лорд Ирем сказал вам...?

— Лорд Ирем никогда не говорит ничего лишнего, — веско заметил Аденор. — Но, зная, что вы друг дан-Энрикса и прибыли в Адель по его личной просьбе, я легко мог предположить, что коадъютор привлечет вас к делу. Полагаю, что я знаю еще нескольких людей, с которыми лорд Ирем говорил о своих планах. Но заметьте, что все это — исключительно мои догадки, а доподлинно я ничего не знаю. Вообще, давно замечено, что самые большие шансы на успех имеет такой заговор, в котором полной информацией владеет кто-нибудь один. Ваш дядя, кстати говоря, когда-то пренебрег именно этим правилом — и в результате проиграл… Вам бы не следовало приезжать сюда.

— Простите, — сказал Льюберт, чувствуя себя законченным болваном. — Наверное, вы правы, это было глупо. Но после разговора с Иремом прошло уже так много времени… Мы больше не могли сидеть и ждать, даже не зная, делается ли хоть что-то для спасения дан-Энрикса.

Лорд Аденор насмешливо фыркнул.

— Все время забываю, что вы еще очень молоды. Как здорово, должно быть, чувствовать, что, если лично ты этим не озаботишься, то солнце завтра не взойдет!.. Ну что ж, поскольку все шпионы Римкина, скорее всего, уже в курсе, что вы здесь, не вижу смысла портить себе аппетит бессмысленными сожалениями. Пойдемте завтракать.

Льюс с благодарностью кивнул, сообразив, что он действительно уехал в город на пустой желудок.

Юлиан сидел за письменным столом и заполнял бумаги, изредка косясь на Молчаливого, лежавшего на полу на старой куртке Льюберта. Необходимо было написать подробные характеристики на восемь новых кандидатов, но Лэр чувствовал, что у него никак не получается сосредоточиться. "Кому какое дело, что я напишу об этих кандидатах?.. — мрачно думал он. — Если задуматься, это бессмысленная трата времени. К тому моменту, когда придет время принимать их в гвардию, ни Крикса, ни меня, ни Ирема может уже не быть в живых".

Однако коадъютор ждал его отчета, и Лэр точно знал, что Ирем не потерпит никакой небрежности в таких вещах. Юлиан плохо понимал, как каларийцу удавалось выполнять свои обязанности так, как будто в городе не происходит ничего особенного, но факт оставался фактом — тот, кто наблюдал за коадъютором в последние недели, ни за что не догадался бы, что он готовится к какому-то отчаянному шагу.

Молчаливый беспокойно шевельнулся, посмотрел на дверь, а потом поднял взгляд на Лэра. Юлиан, и без того сидевший, словно на иголках, отложил перо.

— Как полагаешь, не пора ли Льюберту вернуться? — спросил он. — Прошло уже, по меньшей мере, три часа. О чем можно столько времени беседовать с этим прохвостом?.. Хочется надеяться, что Льюс, по крайней мере, не сказал ему ничего лишнего!

Словно в ответ на его мысли, дверь внезапно распахнулась, пропуская в комнату Дарнторна. Лэр собрался поприветствовать его, но так и замер с приоткрытым ртом, заметив, что Льюс с ног до головы покрыт какой-то липкой грязью. А еще мгновение спустя Юлиан ощутил невыносимо отвратительную вонь, в которой причудливым образом смешались запахи тухлых яиц, какой-то сладковатой гнили и несвежей рыбы.

Льюберт сорвал с себя изгаженный плащ и бросил его на пол у двери, после чего прошел по комнате и настежь распахнул окно. В башню ворвался свежий ветер с улицы, и мерзкий запах стал не так заметен. Молчаливый встал, явно намереваясь подойти к хозяину, но Льюберт резко обернулся и скомандовал — "Лежать!". Пес удивленно поднял уши, но послушно опустился на свою подстилку.

— Спасибо, что согласился присмотреть за ним, — сказал Дарнторн. — Недоставало только, чтобы он отгрыз кому-то руку...

— Что случилось? — спросил Юлиан чужим, как будто деревянным голосом. Льюберт скосил глаза на свой испорченный костюм и хмуро усмехнулся.

— Если честно, я бы предпочел сперва помыться и переменить одежду, а потом уже рассказывать о своих приключениях.

— А… ну да, конечно, — согласился Лэр, мысленно назвав себя ослом. — Сейчас распоряжусь.

Берто забрал валявшийся у двери плащ и пошел греть воду для ванной. Лэр посмотрел на Льюберта, стоявшего возле открытого окна — должно быть, он надеялся, что таким образом избавится от вони. Впрочем, несмотря на проникающие с улицы потоки ледяного воздуха, витавший в комнате запах тухлых яиц и сгнивших овощей все равно был достаточно отчетливым. Лэр явственно представил, что это не Дарнторн, а он сам покрыт этой вонючей мерзостью, и его передернуло от отвращения. Хотелось как-то поддержать Дарнторна, но ничего подходящего на ум не шло.

— Я сказал Берто, чтобы он поторопился, — сказал Лэр, в конце концов. Льюберт поскреб бороду и сел на подоконник.

— Ладно. Все равно быстрее, чем за четверть часа, воду не согреешь, не молчать же нам все это время… Я поговорил с Ральгердом Аденором. Боюсь, что мы недооценили лорда Ирема. Он обратился к нему еще раньше нас, и поручил Ральгерду осторожно выяснить, кто из аристократов готов поддержать дан-Энрикса.

— И что же?

Льюберт поджал губы.

— Ничего хорошего. Он побеседовал со всеми, кроме, разве что, Лан-Дарена. Старик, скорее всего, поддержал бы нас, но он впадает в детство, и лорд Аденор решил, что ему невозможно доверять. А остальных он обрабатывал довольно долго. Аденор надеялся, что сможет убедить их в том, что от исхода этого суда будет зависеть будущее всей аристократии, поэтому он говорил, что, стоит черни один раз добиться своего, они уже не успокоятся, пока не заставят каждого из нас прыгать через обруч на потеху Римкинам и Хорнам. Но, как оказалось, людям куда проще и приятнее во всем винить дан-Энрикса. Все представители аристократии твердят одно и то же: "если бы он не пытался выдавать себя за Эвеллира, ничего бы не случилось". Большинство людей считает его самозванцем и лжецом, который чуть не погубил страну в угоду своему тщеславию… кроме того, многие верят в то, что он подвержен приступам безумия и не способен контролировать свои поступки. Римкин может праздновать победу… Он хотел выставить Меченого полоумным, и ему это во многом удалось. Никто, конечно же, не говорит об этом напрямую, но большинство собеседников Ральгерда Аденора полагали, что смерть Крикса — это лучший выход из сложившегося положения. Сейчас людей объединяет ненависть к дан-Энриксу, но после его смерти такой общей цели не останется. Аристократы верят в то, что после казни Крикса часть простолюдинов успокоится и возвратится к собственным делам, а тех, кто не уймется, будет проще прижать к ногтю.

— Дерьмо! — со злостью сказал Юлиан. — А твой костюм?

— Ах, это… — скорбные морщины на лбу Льюберта разгладились. — Заступился за одного парня, который залез на тумбу и пытался произнести речь в защиту Крикса. Ты не поверишь, этому мальчишке лет шестнадцать, он и Крикса-то, должно быть, никогда не видел, а туда же...

— Почему? Поверю. Самый подходящий возраст, чтобы помереть героем, — раздраженно сказал Лэр. — Не понимаю, с чего тебе вздумалось ему мешать.

Льюс беззаботно рассмеялся.

— Ну, готов поспорить, ты бы тоже не проехал мимо… Но самое главное — оказывается, их таких набралось человек десять, все — не старше двадцати. И они собираются на этом перекрестке уже много дней подряд. Обычно по двое и по трое, но вчера кому-то вывихнули руку и сломали нос, и так что сегодня утром мой герой пошел туда один. Честное слово, парень должен чувствовать себя польщенным. Представляешь, сколько нужно потрудиться, чтобы подготовить для кого-нибудь такой прием? Сперва идешь на овощной базар, копаешься во всякой гнили, потом поджидаешь, пока яйца не протухнут… и ведь еще нужно как-то донести их, куда нужно, не раскокав по дороге! Полагаю, в суматохе они попадали по своим ничуть не меньше, чем по нам двоим. Ах, да, я ведь не рассказал, что посадил его на свою лошадь и увез оттуда… Хотя поначалу он довольно долго ерепенился и говорил, что никуда оттуда не пойдет, и пусть все эти трусы видят, что они его не запугают. Пришлось мне сказать, что я неплохо знаю Крикса и готов поклясться, что дан-Энрикс первым попросил бы его слезть с этой проклятой тумбы и пойти со мной.

Юлиан с удивлением отметил, что, несмотря на свой плачевный вид, Дарнторн не выглядит взбешенным и даже находит в этой дикой ситуации что-то забавное.

— Не понимаю, как ты можешь говорить об этом так спокойно, — сердито сказал он Льюсу. — Они же могли тебя убить!

Дарнторн махнул рукой.

— Да брось… Им до меня и дела не было. Им нужно выразить свое презрение к дан-Энриксу, а мы с тем парнем просто подвернулись под руку. Толпе сейчас, по сути, все равно, кого забрасывать помоями, лишь бы этого человека можно было как-то связать с Меченым и сорвать на нем злость. По счастью, лошадь у меня хорошая, и через пару улиц они от меня отстали.

— У тебя скорлупа застряла в волосах, — буркнул Юлиан Лэр. То, что Дарнторн — Дарнторн! — так мало озабочен тем, что какие-то плебеи забросали его грязью, с трудом укладывалось в голове. — Ты что, действительно не злишься?.. Когда какие-то мерзавцы оскорбляют Орден и дан-Энриксов и улюлюкают мне вслед, мне и то хочется остановить коня и дать кому-нибудь хлыстом по роже. А уж здесь!..

Дарнторн пожал плечами.

— А что толку злиться?.. Ты же не особо удивляешься, когда толпа гоняется за шарлатанами, гадалками или любителями поиграть в пинтар фальшивыми костями? Даже стража обычно не вмешивается, если только нет риска, что кого-нибудь серьезно покалечат и убьют. Считается, что люди вправе наказать обманщика. А для людей, которые забрасывали меня всякой дрянью, мы с тобой намного хуже ярмарочных жуликов. Обычный шарлатан пытается всучить тебе "лекарство" из воды и патоки, а Крикс заставил их поверить в то, что он владеет магией, которая может избавить их от всех болезней, страхов, смерти и несчастий.

Юлиан прерывисто вздохнул. Умом он понимал, что Льюберт прав, но все в нем восставало против этой мысли.

Меченый не требовал, чтобы его признали Эвеллиром, с раздражением подумал он. Крикс, в отличие от Рована Килларо, не произносил речей на площадях и не пытался подогреть ничей восторг — так почему бы этим людям не спросить самих себя, с чего им вздумалось таскаться за дан-Энриксом по всему городу, вопя, как стая обезьян?.. Может, тогда они бы поняли, как глупо падать перед кем-то на колени, а потом кричать, что тебя обманули.

— Крикс — не шарлатан, — угрюмо сказал Лэр.

— Я знаю, — согласился Льюберт. — Но едва ли стоит удивляться, что все остальные думают именно так. Боюсь, ваш Орден сейчас ненамного популярнее, чем Крикс… Историю с фальшивым Призраком используют как доказательство, что "воскрешение" Кэлрина Отта тоже было фокусом, и что за всеми этими подлогами стоит лорд Ирем. Когда плохо знаешь человека, легко приписать ему Хегг знает что.

Юлиан Лэр дипломатично промолчал. Не говорить же Льюберту, что близкое знакомство с лордом Иремом могло только усилить подозрения. Сам Юлиан не так уж часто говорил с мессером Иремом о чем-нибудь, кроме орденских дел, но все же полагал, что за прошедшие несколько лет успел неплохо изучить своего командира — и сейчас он не был до конца уверен, что лорд Ирем не причастен к вскрывшемуся на суде обману. Лэр ничуть не сомневался в том, что для спасения дан-Энрикса лорд Ирем был способен на любой, действительно любой поступок.

В разговорах с коадъютором Лэр не касался щекотливого вопроса о суде. Во-первых, требовалось исключительная наглость (или исключительная глупость), чтобы в лоб спросить у коадъютора, как обстоят дела, а во-вторых — Лэр не был до конца уверен в том, что хочет знать ответ. На фоне его собственных сомнений убежденность Льюберта, что Ирем не имеет отношения к подлогу, выглядела почти трогательно.

Мысли Юлиана оборвал приход оруженосца.

— Ванна готова, монсеньор, — сообщил он.

— Не прошло и года, — пробормотал Лэр себе под нос. И уже вслух сказал — Спасибо, Берто. Проводи лорда Дарнторна вниз и захвати из сундука какую-нибудь подходящую одежду.

Льюберт улыбнулся, в первый раз за это время показавшись Лэру несколько смущенным.

— Кажется, это была моя последняя приличная одежда. У меня осталось только два костюма, и второй сейчас у прачки. Кто же мог предположить, что меня забросают всякой дрянью!..

— Ясно… значит, возьмешь что-то из моей, — сказал оруженосцу Юлиан. Льюс посмотрел на собеседника и криво ухмыльнулся.

— Это, разумеется, очень любезно, Лэр, но как я ее натяну?.. — он демонстративно выпрямился и повел плечами — в самом деле более широкими, чем у его приятеля.

— Как-нибудь справишься, — отрезал Лэр. — Но, если ты предпочитаешь завернуться в простыню и ждать, пока просохнет твой костюм — я возражать не буду.

— Ладно, ладно… — рассмеялся Льюберт и прошел к выходу, еще раз обдав Лэра тошнотворным запахом тухлых яиц и рыбьих потрохов. Юлиан Лэр еще успел увидеть, как закрывавший дверь оруженосец отворачивается от Льюберта и морщит нос.

Барды считаются посланниками Высших Сил, поэтому и отказать певцу в гостеприимстве — худшее кощунство. В отличие от легкомысленных имперцев, позабывших древние обычаи и слушавших стихи и песни менестрелей только для увеселения, островитяне еще помнили о том, что стихи талантливого барда обладают силой заклинаний и способны как притягивать удачу, так и навлекать на чью-то голову беду. Так что Кэлрина с Эстри принимали со всем мыслимым радушием.

Большинство обитателей форта Эбер, в отличие от Нойе, еще никогда не слышали китану и теперь по-детски восхищались глубиной и силой звука, издаваемого гаэтаном Эстри. Хирдманны изумленно прищелкивали языком, с благоговейной осторожностью касаясь корпуса и грифа инструмента, зажимали намозоленными, твердыми, как гвозди, пальцами тугие металлические струны, и косились на подругу Отта с таким видом, словно опасались, что неосторожное прикосновение к китане может пробудить какие-то могущественные чары. Эстри, в свою очередь, быстро освоилась с морской свирелью, и теперь вовсю импровизировала, извлекая из исконно-воинского инструмента причудливые, непривычные для слуха хирдманнов мелодии. О том, что женщинам, по устоявшейся традиции, играть на морской свирели в принципе не полагалось, все благополучно позабыли — и, пожалуй, удивились бы, вздумай кто-то помянуть про нарушение традиций. Посланцам Изначальных Сил закон не писан...

Айрис вертелась вокруг Эстри и смотрела на нее влюбленными глазами. Эстри, с ее золотыми волосами и воздушной хрупкостью, не походила ни на кого из женщин, к которым привыкла Айрис, будь то крепкие, покрытые загаром жены рыбаков, до смерти перепуганные пленницы с аварских кораблей или ее мать. Судя по завороженному взгляду Айрис, Эстри представлялась ей не столько человеком, сколько сверхъестественным, волшебным существом, кем-нибудь вроде Королевы Фей из сказок ее няньки.

Альбатрос сидел и злился. Другой человек в подобном состоянии, наверное, начал бы перечитывать письмо дан-Энрикса, чтобы еще сильнее растравить себя и подогреть свое негодование. Нойе так поступить не мог, поскольку не умел читать, но память у него была отличной, и зачитанное Кэлрином послание он помнил почти наизусть.

Меченый мог бы приказать ему взять пару кораблей и плыть в Адель — и Нойе бы не смог ослушаться. Несмотря на то, что Айя и ее дружинники привыкли жить по собственным законам, форт Эбер принадлежал дан-Энриксам, и часть захваченной с аварских кораблей добычи неизменно отправлялась в имперскую казну — как доказательство, что люди Айи охраняют побережье, и как подтверждение их верности Династии. Но Меченый приказывать не стал, и даже ухитрился не упомянуть про принесенную Нойе вассальную присягу...

Чуть не принесенную, поправил себя Альбатрос. Как ни крути, дан-Энрикс не признал его своим вассалом. И он не поклялся Риксу на крови...

Несколько лет назад, когда они встретились в ставке Серой сотни, Альбатрос готов был следовать за дайни на край света. Они с Лэром предложили Криксу свою помощь, но дан-Энрикс отказался и пропал из виду на семь долгих лет. Сейчас Нойе казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Не мог же Рикс, действительно, считать, что они так и просидят все это время на том месте, где они расстались, дожидаясь, пока он вернется, чтобы попросить их о какой-нибудь услуге! Альбатрос больше не чувствовал себя тем человеком, который когда-то порывался присягнуть дан-Энриксу на верность. За время отсутствия дан-Энрикса Нойе успел построить свою собственную жизнь, и чувствовал мучительное нежелание что-то менять.

У него было все, что только можно пожелать. Товарищи, которые считали Нойе первым после Айи. Собственный корабль. Место, которое стало ему настоящим домом...

И два человека, которых Нойе считал своей семьей.

Он посмотрел на Айрис, которая подбежала к матери и что-то напряженно зашептала ей на ухо. Айя снисходительно кивнула — и Айрис, подпрыгивая от восторга, помчалась в сторону лестницы. Не иначе, Айя разрешила ей устроить гостью у себя, и Айрис поспешила самолично проследить за тем, чтобы для Эстри приготовили самую лучшую постель и тщательно прогрели и проветрили у очага ее одежду. Альбатрос сочувственно подумал, что поспать подруге Отта этой ночью не придется — Айрис уболтает ее до смерти, если, конечно, не устанет слишком сильно и, как это с ней бывало, не заснет на полуслове.

Интересно, когда Меченый писал свое письмо, он задавал себе вопрос, есть ли у Альбатроса дети и жена? Или же дайни, выросшему в окружении гвардейцев Ордена, такая мысль просто не приходила в голову?..

И ладно бы у Нойе была самая обычная семья, живущая на берегу и терпеливо ожидающая Альбатроса из морских походов. Это бы еще куда ни шло. Но Нойе слишком ясно представлял, что будет, если он обмолвится, что собирается отправиться в Адель по просьбе Крикса. Айя призадумается, не составить ли ему компанию на "Бурой Чайке". А Айрис, которой Королева еще в детстве посулила взять ее с собой в столицу, когда она подрастет, немедленно заверещит, что Айя обещала показать ей ее настоящего отца.

Нойе вообразил, как Королева представляет Айрис Ирему, и его замутило. Письмо дан-Энрикса было как камушек, способный стронуть целую лавину. Нойе знал, что, если Айя решит что-то сделать, ее не переупрямить. Вздумай он сказать, что их поездка чересчур опасна, чтобы брать с собой девчонку, Королева отмахнется от него так же небрежно, как всегда: 'А что с ней делать, усадить за пяльцы?.. И потом, я же и правда обещала'. Альбатрос уже успел удостовериться, что спорить с Королевой совершенно бесполезно. В благодушном настроении Айя могла отшучиваться от него часами, но, как только Альбатрос переступал какую-то незримую черту, она спокойно, но безжалостно напоминала Нойе, что Айрис — ее дочь, и она, мол, не спрашивала у него советов, как ее воспитывать.

А если Айя предпочтет остаться в Серой крепости, и он отправится в Адель один… Айя ничуть не походила тех женщин, которые, проводив мужчину в море, будут тосковать и без конца высматривать вдали знакомый парус. Однажды, отправляясь на Томейн, Нойе осмелился спросить, будет ли она ему верна, но Королева только рассмеялась. 'Может, да, а может, нет… Что толку говорить о будущем, как будто это прошлое? — в улыбке Айи ощущалось снисхождение, как будто Нойе был ребенком, который просил достать ему луну. — Положим, ты пообещал бы, что будешь мне верен, а потом нашел на берегу какую-то девчонку и совсем потерял голову. Уверена, ты все равно бы поступил по-своему, только еще и злился бы на то, что нарушаешь обещание. Уж лучше ничего не обещать!'. Альбатрос тогда не нашелся, что ответить, но потом, раздумывая над ее словами, понял, что, хотя никто, действительно, не знает собственного будущего, готовность что-то обещать все-таки что-то значит. Как, впрочем, и неготовность...

— Если не секрет, о чем ты размышляешь с таким мрачным видом?.. — спросил Кэлрин Отт, и Нойе вздрогнул, осознав, что сидит над нетронутой тарелкой с исключительно угрюмым выражением лица.

— Я думаю, что лучше уж приказы, чем такие "дружеские" просьбы, на которые нельзя ответить "нет", — с прорвавшейся досадой сказал он.

Отт озадаченно нахмурился, а потом залпом допил пиво и отставил кружку, чтобы не мешала разговаривать.

— Я понимаю, — осторожно сказал он. Подобное вступление заставило Альбатроса желчно ухмыльнуться. Как же, "понимает" он… да что он может понимать! Кэлрин явно заметил выражение его лица, но не смутился и продолжил свою мысль. — Я думал то же самое, когда дан-Энрикс попросил меня отправиться сюда. Я семь последних лет ждал его возвращения и представлял, как буду рядом с ним и наконец-то опишу какие-то события по собственному опыту, а не с чужих рассказов — а он отсылает меня к Хеггу на рога! И ладно бы он понимал, что наступает мне на горло — так ведь нет… Он искренне считал, что просит меня об услуге, а я добровольно соглашаюсь. Но потом, уже в пути, мне пришло в голову, что в этом есть определенный смысл. Разве можно приказать кому-нибудь сражаться с Олваргом?.. Иногда мне самому становится не по себе, когда я начинаю размышлять о том, что делаю. Только подумай — мы увидим то, о чем ваши барды пели столько, сколько существуют Острова. Мы отправляемся участвовать в Последней Битве!

— Значит, ты и правда в это веришь? — напряженно спросил Нойе.

— А ты нет?..

— Не знаю, — Альбатрос задумчиво поскреб свою курчавую, жесткую бороду. — Я и верю, и не верю… Мальчиком я слушал древние легенды и мечтал — вот бы со мной случилось что-нибудь подобное! Когда отец приглашал к нам какого-нибудь барда, и все в доме собирались слушать его песни, я всегда воображал, что этот бард пришел сюда нарочно для меня. Как те сказители, которые встречались в юности героям старых песен. Я закрывал глаза и представлял — вот сейчас он закончит петь, отложит арфу и посмотрит прямо на меня. И спросит — ты готов пойти со мной?.. И в своем воображении я всегда отвечал — конечно, я готов!

— Твое желание сбылось, — серьезно сказал Кэлрин.

Нойе криво усмехнулся.

— Да уж. Но, боюсь, оно сбылось немного поздно. Слушай, Кэлрин… передай дан-Энриксу, что я прошу меня простить. Скажи ему… скажи, что я благодарю его за то, что он тогда не принял у меня присягу.

Заставив себя произнести эти крамольные слова, Нойе почувствовал большое облегчение — и вдруг подумал, что, возможно, был несправедлив к дан-Энриксу. Может быть, дайни потому и ограничился обычным дружеским письмом, что не хотел припереть Нойе к стенке?.. Для кого-то вроде лорда Ирема естественно как выполнять приказы, так и требовать их выполнения, но дайни, сколько помнил Нойе, всегда поступал по собственному усмотрению и перешагивал через приказы и законы с такой легкостью, что окружающих бросало в дрожь.

Нойе подумал, что командовать у Крикса получалось так же плохо, как и подчиняться.

На секунду Альбатросу стало жаль старого друга. Люди вроде Айи, Крикса или лорда Ирема всегда легко и без особенных усилий добиваются влияния на окружающих, но Айя или Ирем в такой роли чувствуют себя как нельзя более естественно, а Крикс, напротив, тяготится этим положением и плохо понимает, чего от него хотят. В итоге и другие, и он сам чувствуют, в лучшем случае, недоумение.

— Значит, ты не плывешь в Адель? — уточнил Отт.

— Прости, старик. Ты сам сказал, что Аггертейл посылает свои корабли в Залив. Хочешь сказать, объединенный флот империи и Островов не справится с аварцами без нашей помощи?.. Сам знаешь, мы бы не смогли послать в Адель больше двух кораблей. Кто-то ведь должен оставаться здесь и охранять Акулий мыс. А что такое пара кораблей в сравнении с эскадрой тана Аггертейла?.. — Нойе выразительно пожал плечами. Он почти надеялся, что Кэлрин станет спорить и пытаться переубедить его, но Отт молчал, и Нойе с опозданием сообразил, что Кэлрин в самом деле понял больше, чем ему казалось поначалу.

* * *

— Может, вы объясните, почему вы вынудили нас так долго ждать?.. — спросил Дарнторн, когда лорд Ирем второй раз собрал их всех в комнатах Лейды. — Приговор по делу Меченого объявляют послезавтра, а у нас ничего толком не готово!

— Все готово, — хладнокровно возразил сэр Ирем. — Будьте так любезны, Лэр — возьмите эту карту и пришпильте ее чем-нибудь к столу, чтобы мне не пришлось придерживать ее руками — это неудобно. Сейчас я расскажу вам, что мы будем делать послезавтра, — произнеся эту фразу, коадъютор ощутил, что все, включая даже Юлиана Лэра, бывшего его подчиненным, смотрят на него с немым укором.

— А, так у вас есть готовый план, — сказала Лейда, глядя на него с насмешливой улыбкой. — А я-то думала, что мы сначала проведем какое-нибудь совещание… обсудим разные идеи… в общем, попытаемся изобразить, что приняли решение совместно. Как-никак, решающую роль в освобождении дан-Энрикса играют мои люди.

Ирем тяжело вздохнул.

— Вы знаете пословицу — "что знают двое, знают все"? Я посчитал, что будет безопаснее, если детали будет знать кто-то один. Если вы не одобрите мой план, мы можем поменять какие-то детали на ходу. Но если вы позволите, сначала я все-таки изложу свои соображения… Наши противники прекрасно понимают, что мы постараемся помешать казни Крикса. Поэтому Римкин будет требовать, чтобы его казнили без свидетелей, на внутреннем дворе тюрьмы, и уже после предъявили горожанам голову для доказательства того, что правосудие свершилось. Это значит, что отбить дан-Энрикса возможно только в тот момент, когда его будут вести от городской тюрьмы до ратуши — это примерно сто шагов по улице, которую наверняка оцепят с двух сторон.

— Или же прямо на суде, — предложил Юлиан.

— Суд отпадает, — возразил Дарнторн. — Ты забываешь про досмотр перед входом в ратушу. В последний раз у меня отобрали даже перочинный ножик, который я забыл вынуть из кармана. Мы не сможем пронести туда оружие… Не говоря уже о том, что на оглашении приговора соберется вся Адель.

Ирем кивнул, не поднимая глаз от карты города, лежавшей перед ним. Он быстрыми штрихами очертил здания ратуши и городской тюрьмы и пунктиром обозначил места предполагаемого оцепления.

— Именно так. Смотрите! В дни предыдущих заседаний Трибунала улицу перегораживали здесь и здесь. Я полагаю, в этом отношении не стоит ждать особенных сюрпризов, разве что в оцепление поставят больше людей, а для ограждения используют что-нибудь более массивное. Ну, скажем, попытаются перегородить улицу телегами, — лорд Ирем поднял голову от своей схемы, обвел взглядом напряженные, сосредоточенные лица своих слушателей и вздохнул. — Конечно, отбивать дан-Энрикса на улице тоже достаточно рискованно. Если мы не сумеем сделать это быстро, Меченого могут завести назад в тюрьму и забаррикадироваться уже там, а штурмовать тюрьму нам будет не под силу...

— Или же Крикса просто-напросто пырнут ножом, — мрачно сказал Дарнторн. — Если я хоть немного понимаю Римкина, он должен был проинструктировать своих людей, что в случае каких-то неожиданностей им лучше убить дан-Энрикса на месте, чем позволить ему скрыться.

— Если уж на то пошло, Крикс не беспомощный ребенок и не немощный старик, — нахмурившись, сказала Лейда. — Он сумел спастись от Призрака без нашей помощи, а еще раньше вывел Ингритт с Олрисом из леса, который кишмя-кишел Безликими. Так что давайте понадеемся, что он и в этот раз не даст себя убить. Все равно других вариантов у нас нет. Придется рисковать.

Лорд Ирем благодарно кивнул Лейде.

— Совершенно верно. Разумеется, неплохо было бы предупредить дан-Энрикса о наших планах, но увы, своих людей в охране городской тюрьмы у меня нет. А потому...

Речь Ирема прервал стук в дверь и приглушенный голос Лара.

— Мессер Ирем… извините, вы просили вас не беспокоить, но есть дело, которое никак нельзя решить без вас.

Ирем нахмурился и раздраженным жестом отшвырнул перо.

— Это невыносимо, — высказался он. — Честно говоря, я уже начинаю удивляться, как хоть кто-то в этом городе умудряется натягивать штаны без моего особого распоряжения.

— И вправду, как такое могло получиться?.. — пробормотала Лейда как бы про себя, но так, чтобы лорд Ирем мог ее услышать.

Настроения мессера Ирема это определенно не улучшило.

Подойдя к двери, он распахнул ее так резко, что державшийся за ручку двери Лар едва не налетел на коадъютора и спасся только тем, что в самую последнюю секунду ухватился за косяк.

— Я же сказал, что меня нет, — процедил Ирем. — Что у вас опять стряслось? Пожар? Или потоп?..

— Пришел советник Хорн. Он хочет видеть вас.

— Какого Хегга ему нужно? — резко спросил Ирем. Никаких добрых чувств по отношению к советнику он сейчас не испытывал. Если этот болван опять пришел просить его о помощи и сетовать на беспорядки в городе, то пусть убирается ко всем фэйрам. Разве они с Римкином не добивались, чтобы дан-Энриксы и Орден перестали вмешиваться в их дела? Пусть теперь наслаждаются последствиями.

— Он говорит, у него важное сообщение от Крикса. Я подумал, что вам стоит это знать, — пояснил Лар своим обычным извиняющимся тоном. Хотя, если уж на то пошло, то извиняться следовало не стюарду, а самому Ирему. Не стоило рычать на Лара, не успев узнать, в чем дело, с запоздалым сожалением подумал рыцарь. Новость в самом деле оказалась важной.

Правда, была в сообщении Линара одна странная деталь, царапнувшая слух мессера Ирема.

— Ты точно ничего не перепутал? Не "о Криксе", а "от Крикса"?

— Да, господин. Он говорит, что он пришел по поручению лорда дан-Энрикса.

Собравшиеся озадаченно переглянулись. Сообщники мессера Ирема смотрели на него так, как будто бы он мог понять из слов Линара больше, чем всем остальные. Ирем выразительно повел плечом.

— Не знаю, с какой стати Хорну вздумалось брать на себя роль посыльного, но, если он солгал, чтобы заставить меня его выслушать, я ему не завидую… Дождитесь меня здесь, я постараюсь вернуться побыстрее. А ты, Лар, веди советника в мой кабинет.