Глава L

Идея со штандартом оказалась исключительно удачной. Сквозь валившие из окон клубы дыма было видно, как гвинны отчаянно пытаются тушить горящую библиотеку — но толку от их стараний было столько же, как если бы они пытались потушить камин водой из ложки. Вслух сэр Ирем насмехался над усилиями мельтешивших внизу гвиннов, но в душе мучительно завидовал. У этих дикарей и варваров была вода — целые ведра, полные воды, которую они даже не пили, а бесцельно выливали себе под ноги. А Ирем сначала несколько часов подряд сражался на улицах города, а потом выбирался из пожара, и сейчас он чувствовал себя способным в одиночку осушить подобное ведро.

В разгар этих терзаний Ирем обнаружил, что глаза Валларикса открыты, и он смотрит прямо на него. Ирем тут же забыл про гвиннов и поспешно опустился на колени рядом с императором.

— Кровь, кажется, остановилась, — сказал тот неестественным, бесцветным голосом, которым говорят измученные продолжительной и сильной болью люди.

— Совсем плохо?.. — стиснув зубы, спросил Ирем.

Валларикс покачал головой.

За свою жизнь сэр Ирем видел много раненых, и сам не раз бывал серьёзно ранен, но видеть в таком состоянии Вальдера было нестерпимо.

— У кого-нибудь есть люцер?.. — без особой надежды спросил коадъютор у своих людей. Как и следовало ожидать, люцера ни у кого не было — запасы зёрен, полученные от Аденора, давно были израсходованы подчистую.

— У меня в лаборатории, в шкатулке с ядами, кажется, должен был остаться твисс, — вспомнил Саккронис неожиданно. Он начал подниматься на ноги, но Ирем встал быстрее и поддержал старика под локоть. Саккронис замахал на него рукой. — Не нужно меня провожать, вы все рано не знаете, где что лежит...

— Пойдем вдвоем, — отрезал Ирем, направляясь к лестнице. Хотя после того, как архивариуса вырвало, ему стало получше, лицо у Саккрониса по-прежнему было зеленым. Не хватало только, чтобы он свалился в обморок от дыма, а кому-нибудь потом пришлось искать его в этом чаду.

Чтобы помешать распространению пожара, ставни в башне были наглухо закрыты, и в лаборатории Саккрониса было темно, как в погребе. От этого удушливый и едкий дым казался еще более густым. Ирем не представлял, как можно что-то отыскать в подобной темноте, но непрерывно кашлявший Саккронис, ощупью двигаясь вдоль полок, быстро нашел нужную и сунул в руки рыцаря резную деревянную шкатулку. Как только они выбрались на верхнюю площадку башни, их товарищи захлопнули за их спиной тяжелый деревянный люк.

Ирему доводилось пользоваться твиссом, и он знал, что, в отличие от чистого люцера, тот действует далеко не сразу, но сегодня эффект твисса показался ему прямо-таки издевательски медлительным. Прошла, по меньшей мере, четверть часа, прежде чем закаменевшее лицо Валларикса расслабилось, и стало ясно, что боль понемногу отступает.

Император облизнул сухие губы и спросил :

— Воды у нас, конечно, нет?..

Ирем покачал головой. Чтобы отвлечь Валларикса — и остальных, напрягшихся от одного слова «вода», — он стал рассказывать о том, как благодаря хладнокровию и выдержке Саккрониса им удалось сначала выбраться из бушевавшего в Книгохранилище пожара, а потом и вовсе вывесить прямо под носом у захватчиков штандарт дан-Энриксов, и это так взбесило Олварга, что его люди уже целый час таскают ведра и мешки с песком, пытаясь потушить пожар.

Сообщение о знамени на башне вызвало у Валларикса бледную улыбку, но она исчезла так же быстро, как и появилась.

— Как ты думаешь, корабль королевы уцелел? — тихо спросил он коадъютора.

Сэр Ирем выдохнул сквозь стиснутые зубы. Последнюю пару дней он старательно отгонял от себя мысли о недавнем шторме и о том, что стало с кораблем, если буря застигла их в открытом море. Как это, всё-таки, глупо — они с Валлариксом ещё живы, а вот те, кого они пытались уберечь, наверняка уже...

— Думаю, да, — с нажимом сказал он. — Они могли пристать к Андару или же к Фелунду, и переждать шторм на берегу.

Валларикс медленно опустил веки, словно соглашаясь с собеседником.

— Ты так ничего и не сказал той девушке… Сейлес Ландор? — спросил он по-такийски несколько секунд спустя.

Сэр Ирем удивленно покосился на Вальдера. До сегодняшнего дня тот никогда не поминал про Сейлес, и Ирему даже в голову не приходило, что Валларикс что-нибудь заметил.

— Там не о чем было говорить, — сухо ответил Ирем, понадеявшись, что архивариус, за прочими учеными занятиями, не успел овладеть еще и айшеритом.

Валларикс едва заметно улыбнулся.

— Ирем, я ведь не слепой… и знаю тебя уже очень, очень долго. Я уверен в том, что эта Сейлес тебе нравилась.

— Ну разумеется, она мне нравилась. Как и любая привлекательная женщина, с которой мне пришлось бы проводить столько же времени. — Ирем досадливо повел плечом. — Тебе этого не понять. Если ты любишь одну женщину, то остальные для тебя как будто бы не существуют. Но большинство мужчин устроены иначе. Мы влюбляемся в любую женщину, которая способна поразить наше воображение — особенно если эта женщина достаточно долго маячит у нас перед глазами.

— Неужели?.. — усмехнулся император.

— Безусловно так. Разница в том, что месс Ландор служила под моим началом, и поэтому не могло быть и речи о том, чтобы проявить к ней какой-то интерес. А когда ты не можешь что-то сделать — тебе, разумеется, хочется этого куда сильнее.

— А почему, собственно, «не можешь»?.. — не понял Валларикс. — Твои отношения с Эленой Эренс обсуждала вся столица. А потом ты вообще связался с известной на всю Адель преступницей — и даже не пытался этого скрывать.

— Это другое, — мрачно сказал Ирем. — В Сейлес было слишком много чисто детского восторга перед Орденом. Надо было быть законченной скотиной, чтобы дать ей перепутать это восхищение… с чем-то другим. Хотя, конечно, когда уже стало ясно, что она плывёт на Острова… Знаешь, она ведь пришла ко мне посреди ночи, прямо во дворце, и предложила выпить с ней! А я сидел и думал — Альды, ну какая теперь разница, мы ведь, скорее всего, никогда больше не встретимся, и я, по сути, уже не являюсь её командиром. Я бы мог сказать ей, что она всегда мне нравилась. Что я последние четыре года находил нелепые предлоги спуститься во двор, чтобы взглянуть на то, как она фехтовала с кем-то из своих друзей. Что, как дурак, смотрел на нее всякий раз, когда она стояла возле кресла королевы на советах… — Ирем внезапно рассмеялся. — Не поверишь — мне хотелось дать по морде Витто Арриконе, когда они с Сейлес напились в «Черном дрозде» и возвращались в Адельстан, повиснув друг у друга на плечах.

— Ты ничего ей не сказал, — заметил император утвердительно.

— Нет, не сказал. Даже не будь я ее командиром, все равно ничем хорошим это бы не кончилось. Ладно еще, если бы я погиб, а ей остались бы только воспоминания об этом вечере. Но если бы случилось чудо, и мы оба выжили, а Сейлес вместе с королевой возвратились бы назад в Адель… — Ирем поморщился. — Все женщины, которых я любил, в конце концов страдали от того, что рискнули со мной связаться. А я только успокаивал себя — я ведь предупреждал, что для меня на первом месте всегда будет Орден. Я же ничего не обещал!.. Но сейчас я думаю, что мало «ничего не обещать». Нельзя позволить другому человеку даже просто начать надеяться на то, что ты не сможешь дать.

— И ты при этом говоришь, что эта Сейлес тебе просто «нравилась»? — переспросил Валларикс недоверчиво. — «Как любая другая женщина»?.. Не помню, чтобы ты задумывался о таких вещах из-за кого-нибудь еще!

Ирем с досадой покосился на Вальдера. Он уже собирался саркастически заметить, что дело совсем не в Сейлес, и что всякий человек, которому нужна серьезная причина, чтобы в сорок пять смотреть на мир не так, как в двадцать пять — просто дурак, но тут башню тряхнуло от зловещего подземного толчка, и товарищи Ирема испуганно повскакивали на ноги.

Про себя рыцарь отстраненно удивился и чужому и — из песни слов не выкинешь — своему собственному страху перед содрогавшейся землей. Казалось бы, чего ещё бояться людям в таком отчаянном положении, как у них?.. Смерть под обвалом, если уж на то пошло, гораздо лучше гибели от жажды, не говоря уже о том, что ожидало их в том случае, если гвинны сумеют потушить пожар и захватить кого-нибудь из них живым. И, тем не менее, сэр Ирем чувствовал, что сердце у него колотится под самым горлом. Память о разрушившем Адель землетрясении была еще слишком свежа.

Камни под их ногами задрожали снова.

— Дворец!.. — воскликнул архивариус. Ирем перевел взгляд с земли на императорский дворец — и с изумлением увидел, как балконы, угловые башенки и галереи рушатся, словно игрушечные домики из кубиков. А потом стены и венчавший дворец купол тоже стали проседать, взметая в воздух облака мраморной пыли. Ирему почудилось, что он оглох — уши мгновенно заложило, и грохот обвала доносился глухо, как через подушку. В Иреме вспыхнуло чувство мстительного торжества — ведь Олварг, несомненно, сейчас находился во дворце, и здание должно было обрушиться прямо ему на голову. Но потом коадъютор осознал, что, как и позапрошлой ночью, это было не обычное землетрясение, а магия. И Ирему было известно только одно обстоятельство, которое могло заставить Олварга прибегнуть к магии подобной силы...

Крикс, — подумал он.

Выходит, Браэн не ошибся! Крикс и в самом деле уцелел. И теперь он добрался до...

— Ты что?! — забыв об Эвеллире, вскричал Ирем, видя, что бледный от напряжения Вальдер цепляется за парапет, пытаясь встать. — Совсем с ума сошёл?.. Сейчас же сядь!

В этом безумном грохоте Вальдер, конечно, его не услышал. Но зато он понял, что ему не хватит сил подняться на ноги, и требовательно посмотрел на коадъютора. Ирем разобрал по губам «помоги мне», и раздраженно сдвинул брови. Помогать Вальдеру ему совершенно не хотелось, но при этом в глубине души он должен был признать, что император прав. На его месте Ирем ни за что не согласился бы остаться в стороне и пропустить самое главное.

— Давай, — уступил он со вздохом, наклоняясь к императору и подхватив его под локти. Помогая Валлариксу пересесть на парапет, рыцарь пробормотал — Только не вздумай истечь кровью или рухнуть вниз...

Самое странное началось в тот момент, когда обрушился каменный купол, находившийся прямо над залом Тысячи колонн.

Серое пасмурное небо над их головами начало стремительно светлеть, пока не засияло, как расплавленное серебро.

По небу быстро, словно птицы, пролетели кучевые облака, следом за ними полыхнул багрово-фиолетовый закат, со скоростью кометы пронеслись и растворились в предрассветном небе бледный кругляшок луны и по-летнему яркие созвездия. Ирем закрыл глаза, почувствовав, что у него кружится голова, а камни ускользают из-под ног. Чувство было таким, как будто бы недели, месяцы и дни несутся сквозь остановившееся время яркой ярмарочной каруселью.

— Как… красиво, — потрясенно выдохнул Валларикс где-то совсем рядом с ним.

— М-мм, — промычал Ирем, сам не зная, хочет ли он согласиться с императором — или пожаловаться, что его мутит.

А потом все исчезло — доспех, давящий ему на плечи, и мучительная жажда, тошнота и боль в разбитой голове.

… В тот день он, как обычно, засиделся с солдатами до поздней ночи, потому что Яррен, который присматривал за ним по поручению его отца, не возражал против того, чтобы Ирем торчал на кухне, во дворе или в солдатской караулке в такой час, когда ему давно полагалось быть в постели.

Яррен вообще всегда вел себя так, как будто полагал, что Ирем сам вполне способен о себе позаботиться. Утром, когда они спускались в кухню, где обедали солдаты из замковой стражи, Яррен брал поднос и собирал на него все, что собирался есть на завтрак — водружал в центр подноса миску с кашей, отрезал ломоть хлеба, мазал золотистую горбушку маслом и накладывал в тарелку остатки жаркого с ужина. На Ирема он при этом даже не смотрел. Если тот ограничивался ломтиком поджаренной ветчины или каким-то другим лакомством, Яррен не обращал на это ни малейшего внимания. Но если днем Ирем начинал ныть, что он проголодался, то наемник поднимал его на смех и советовал в следующий раз поесть нормально, а не строить из себя знатную леди, которая боится располнеть.

С Ярреном Ирем наслаждался ощущением свободы и мужского братства. С того дня, как он избавился от няньки и перешел под надзор наемника, никто больше не говорил ему, что следует тепло одеться или что пора ложиться спать. Ирему это льстило. Иногда ему казалось, что они заключили безмолвный уговор — Яррен обращается с ним, как со взрослым, а в ответ он должен вести себя соответственно. То есть не ныть, не жаловаться, не быть чересчур назойливым и не мешать Яррену развлекаться.

Вот и теперь Яррен торчал на кухне и играл в пинтар с парой своих друзей, а Ирем сидел рядом с ним и чувствовал, что, несмотря на все свои старания держать глаза открытыми, вот-вот заснет прямо на табурете, уронив голову на руки. С ним подобное уже случалось, и он знал, что, если он действительно заснет, то пробуждение будет не из приятных — в лучшем случае, Яррен без лишней нежности встряхнет воспитанника за плечо и посоветует идти к себе, а в худшем — кто-то из солдат треснет ладонью или кружкой по столу, заставив его подскочить от неожиданности. Лучше уж встать и дотащиться до кровати.

— Я пойду спать, — объявил Ирем вслух.

— Давай, — небрежно согласился Яррен, бросив кости. И, покосившись на единственный светильник на столе, спросил — Тебе ведь не нужна свеча?..

Ирем представил темноту на лестнице, пугающее ощущение, что в каждом углу затаились какие-то призрачные чудовища… До спальни он, положим, доберется, но потом придется лежать одному, вдали от кухни и от караульных помещений, в абсолютном мраке. Ирем по опыту знал, что ему будут мерещиться движения и шорохи в каждом углу, и это будет продолжаться до тех пор, пока он не намучается страхами настолько, чтобы у него не осталось сил бояться — и только тогда ему удастся провалиться в сон.

Но Яррену определенно не хотелось расставаться со свечой. При свете очага гораздо хуже видно фишки, значит — больше риска, что кому-то из противников удастся смухлевать. Если Ирем заявит, что ему нужна свеча, то Яррен будет недоволен — и наверняка поймет, что дело тут не в том, что он не хочет разбить лоб на лестнице.

Яррен не должен думать, будто он чего-нибудь боится… а тем более — что он может бояться темноты.

— Конечно, нет, — ответил он, слезая с табурета. Ноги Ирема не доставали до пола, так что ему пришлось буквально сползти вниз.

Ирем гордился тем, что все солдаты гарнизона уважали и побаивались Яррена — вероятно, потому, что сам наемник не боялся никого и ничего, и ко всему на свете относился, как к безделице, не стоящей внимания. Отца Ирем видел не чаще раза в месяц — лорду приграничной марки некогда рассиживаться дома. Мать, которую Ирему полагалось ежедневно навещать в ее покоях, была озабочена, по большей части, качеством его рубашек, чистотой ногтей и колтунами в волосах. Но Ирема все это совершенно не смущало, потому что Яррен всегда был с ним рядом и, казалось, искренне хотел, чтобы Ирем вырос таким же сильным, ловким и бесстрашным, как он сам.

Если он видел, что Ирем обходит стороной дворового цепного пса, то спрашивал, сможет ли Ирем принести ему стоявшую у будки миску. И когда тот возвращался, улыбаясь и подняв миску над головой, как боевой трофей, в глазах у Яррена на одну краткую секунду вспыхивало восхищение. В подобные моменты Ирему было плевать, что он хромает, а его штанина превратилась в измочаленный и окровавленный лоскут. Яррен научил его наслаждаться ощущением азарта, показал самое сладкое на свете чувство — упоение одержанной победой. Это делало их отношения похожими на отношения двух заговорщиков. Наемник мог спокойно, как о чем-нибудь обыденном, спросить, не хочется ли Ирему проехаться на злющем сером жеребце, только что купленном его отцом. А если Ирем отвечал, что ему запретили даже близко подходить к отцовскому коню, то Яррен ухмылялся — «я не спрашивал у тебя, разрешили тебе или нет. Я хотел знать, рискнешь ли ты попробовать». Его беспечность восхищала Ирема. Яррен не мог не понимать, что, если с сыном лорда что-нибудь случится, то ему это даром не пройдет — но, тем не менее, готов был рисковать ради того, чтобы научить Ирема не пасовать перед опасностью. Поэтому в тех редких случаях, когда Ирем все-таки попадался на нарушении какого-то отцовского запрета, он никогда ни словом, ни намеком не давал понять, что делал это с ведома и одобрения своего воспитателя.

Отец погиб в сражении с такийцами, когда Ирему было девять лет. Весь замок погрузился в траур. В день, когда пришло известие о гибели отца, бледная и испуганная мать обняла Ирема больше раз, чем за всю его прежнюю жизнь, и щеки у нее были холодными и мокрыми от слез. Ирем чувствовал себя предателем из-за того, что он не мог заплакать вместе с ней. Мысль о случившемся с отцом не вызывала ничего, кроме тупого удивления — возможно, потому, что Ирем ни разу разговаривал с отцом дольше пяти минут подряд. Потом Ирем полночи проворочался без сна, ломая голову над тем, что делать и что говорить, когда мать снова позовет его к себе. Но ни на следующий день, ни на второй и третий мать его не позвала, и Ирем понял, что ее первый порыв предназначался вовсе не ему — для матери подросший Ирем оказался просто символом ее утраты и последней связью с мужем.

Сразу после похорон Яррен сказал ему, чтобы он собирался в путь — они покинут крепость на несколько дней. Ирем не удивился — они часто совершали дальние поездки, в которых наемник обучал его вещам, необходимым будущему воину — ночевать, не разводя огня, находить воду для себя и своей лошади, охотиться и проводить в седле по много дней подряд. Покинуть замок, погрузившийся в безмолвие и траур, было большим облегчением, и Ирем рассудил, что Яррен затеял эту поездку специально для того, чтобы помочь ему отвлечься и развеяться. Немного удивило его только то, что Яррен оседлал для Ирема отцовского коня, но тот сказал, что теперь, после гибели отца, ему не подобает ездить на своей прежней лошади. Ирем не очень понимал, зачем брать лучшего коня из замковых конюшен, но решил, что Яррену, в конце концов, виднее. Он уже заметил, что солдаты и прислуга, которые до смерти отца даже не останавливались, чтобы посмотреть на Ирема, теперь при встрече с ним почтительно здоровались и кланялись, как будто бы он разом повзрослел на десять лет.

Во время их последнего похода в горы они добрались до отрогов Бронзовой гряды, а затем повернули на восток и, сделав крюк, вернулись к замку через удивительно красивую холмистую долину. Но на этот раз его наставник повернул на запад, словно его совершенно не заботило, что эти земли оставались спорной территорией, и там легко можно было наткнуться на такийские разъезды или даже на большой и хорошо вооруженный вражеский отряд вроде того, в стычке с которым был убит его отец.

Когда Ирем сказал об этом Яррену, наемник, как всегда, насмешливо прищурился — «ты что, боишься?». Обычно это заклинание действовало безотказно, но в тот раз Ирем впервые не поддался на привычную уловку. «С моим отцом было пятьдесят всадников. Из них домой вернулось только семь. Боюсь я или нет — это здесь совершенно не при чем, — сердито сказал он. — Надо быть круглым дураком, чтобы не понимать, что глупо лезть вдвоем туда, где только что погибло сорок человек. Либо мы едем на восток, либо я поверну домой».

Ирем почувствовал, что его ответ разозлил наемника, и был готов к тому, что тот примется сквернословить и браниться, как всегда, когда Ирему случалось вывести его из себя. Но, к его удивлению, Яррен не стал ругаться, и даже заставил себя растянуть губы в улыбке. «На восток так на восток, — ответил он покладисто. — Но сперва сделаем привал».

Это был первый раз на его памяти, когда наставник уступил ему, но Ирем не почувствовал ни радости, ни удовлетворения от этой неожиданной победы.

Что-то было не так. Яррен был недоволен, но при этом сдался сразу и без долгих споров — это было совершенно не похоже на него. Улыбка, которую он выдавил из себя, отвечая Ирему, тоже ничуть не походила на его обычную широкую усмешку. Да и само предложение встать на привал, когда до ночи оставалось еще несколько часов, звучало откровенно странно.

Они нашли каменный навес, под которым можно было с удобством расположиться на ночлег, и Ирем, отстегнув седельные сумки, скрепя сердце взялся за подпругу.

Яррен всегда седлал лошадей для них двоих, поскольку взгромоздить на спину лошади тяжелое седло Ирем не смог бы даже под угрозой смерти. Но, когда необходимо было расседлать коня, Яррен предоставлял воспитаннику заниматься этим в одиночку, наотрез отказываясь помогать, даже если он мучился с подпругой четверть часа кряду. Обычно к тому моменту, когда ему наконец-то удавалось дернуть ремешок подпруги с нужной силой, чтобы расстегнуть застежку, Ирем успевал отчаяться и взмокнуть от усталости, но он не обижался на наставника за то, что тот отказывается помочь. «Если мужчина может сделать что-то сам, пусть даже со стотысячной попытки — то он должен делать это сам» — твердил наемник. Ирем был с этим согласен, и ему было приятно, что Яррен не сомневается в его способности поступать так, как полагается мужчине.

Но на сей раз Яррен подошел к нему, как будто собирался помогать, и Ирема снова кольнуло ощущение неправильности. Ирем удивленно обернулся, но увидеть наемника не успел. Удар по голове был так силен, что Ирем ткнулся носом в лошадиный бок — и сразу же почувствовал, что Яррен заломил его руки за спину и крепко связал ему запястья. Ирем попытался вырваться, но Яррен держал крепко.

— Тихо! — злым, свистящим голосом приказал он. — Успокойся; никто тебя убивать не собирается. Если будешь вести себя по-умному, то мы...

Но Ирем вовсе не намерен был вести себя по-умному. Он попытался пнуть наемника ногой — и тут же полетел на землю, ободрав щеку и подбородок о мелкие камешки. Его кобыла шумно выдохнула и встревоженно переступила с ноги на ногу.

— Ну извини, — без всяких признаков раскаяния или сожаления заметил Яррен. — Я тебя предупреждал. Какого Хегга тебе вздумалось геройствовать?

Ирем перевернулся набок и сплюнул попавший в рот песок. Он чувствовал, что его бывший — да, теперь уже определенно «бывший» — воспитатель ждет от него глупых детских криков наподобие «Что ты задумал?!», и решил не доставлять наемнику такого удовольствия.

— Сейчас я подсажу тебя на лошадь, и мы поедем на запад, — сказал Яррен после недолгой паузы. — Если бы ты не умничал, то мог бы еще пару дней ехать с полным комфортом. Хотя это, в принципе, неважно. Я не думаю, что Альто Кейру есть до тебя хоть какое-нибудь дело, но и отказаться платить выкуп за племянника он не сможет. Так что не волнуйся, через пару месяцев сможешь вернуться к мамочке. Но если попытаешься удрать, я тебе не завидую. Ты меня понял, парень?..

Ирем волком посмотрел на Яррена — и промолчал. Он был уверен, что теперь наемник пнет его ногой, но тот внезапно ухмыльнулся.

— Вот только не нужно снова мне показывать свой несгибаемый характер. Я последние пять лет смотрю, как ты из кожи лезешь вон, пытаясь меня впечатлить. Так что навряд ли ты меня чем-нибудь удивишь.

Насмешка обожгла его, словно удар хлыста. От ярости Ирем забыл все бранные слова, которые ему хотелось бросить в лицо Яррену — и крепко прикусил губу, чтобы сдержаться и не выпалить в ответ что-нибудь глупое, бессильное и жалкое.

Яррен пожал плечами и рывком поставил его на ноги.

— Как пожелаешь… Нравится дурить — продолжай в том же духе. Захочешь воды — заговоришь.

Он подсадил его в седло — не на его коня, а на ту лошадь, на которой раньше ехал сам — и связал ноги пленника веревкой, протянутой под конским животом. Ирем, который как раз размышлял о том, есть ли у него шанс сбежать от похитителя, если он спрыгнет с лошади на всем скаку, отвел глаза, чтобы не видеть понимающей, насмешливой улыбки Яррена. Конечно, как он мог забыть… Это ведь Яррен научил его соскальзывать с седла и несколько секунд бежать рядом с рысящей лошадью, а потом снова забираться ей на спину. И он, конечно, знал, что Ирему хватит решимости на то, чтобы повторить этот трюк со связанными за спиной руками.

В начале поездки Ирема немного отвлекала непривычная посадка — связанные руки почему-то сильно осложняли дело, хотя Ирем, как и всякий уважающий себя наездник, держал равновесие осанкой и коленями. Но через полчаса, когда он смог приноровиться к ходу лошади и перестал раскачиваться взад-вперед, бежать от осаждавших его мыслей стало некуда.

Яррен, должно быть, рассудил, что мать Ирема — не из тех женщин, кто способен управлять делами после смерти мужа, и вместо того, чтобы принять доставшуюся ей ответственность, она напишет Альто Кейру, умоляя избавить ее от этой ноши. Было совершенно очевидно, что до появления нового лорда в замке, да и во всей приграничной марке воцарится хаос — и Яррен наверняка решил, что это уникальный шанс, подобного которому ему никогда больше не представиться.

Ирем даже не мог, положа руку на сердце, назвать поступок бывшего наставника предательством. Чтобы кого-нибудь предать, сначала нужно быть кому-то верным — а Яррен едва ли был способен на такое чувство. Ему было просто-напросто плевать на всех и вся, помимо самого себя. Теперь Ирем со всей отчетливостью понимал, что Яррен вовсе не стремился научить его быть смелым или сильным. Он попросту забавлялся с ним, как со щенком, которого хозяин может смеха ради натравить на дичь, которая ему не по зубам. Мысль о последствиях наемника не беспокоила — он был решителен, удачлив и нахален, и прекрасно знал, что в случае чего Ирем его не выдаст. А если бы с Иремом все же случилось что-нибудь по-настоящему серьезное, то Яррен, вероятно, просто-напросто сбежал бы, не желая отвечать за гибель или за увечье подопечного. И то сказать — человек вроде Яррена не станет дорожить однообразной, не особо прибыльной и совершенно бесперспективной службой в бедной приграничной марке.

Яростно сверля глазами спину ехавшего впереди наемника, Ирем с каким-то наслаждением растравлял свои раны, выворачивая и растаптывая все, на чем еще вчера держался его мир. Это не Яррен постоянно был с ним рядом, это он повсюду следовал за Ярреном. А тот всего лишь позволял ему таскаться за ним следом — при условии, что Ирем сможет не мешаться под ногами и не станет доставлять ему особых неудобств.

Раньше Ирем не сомневался в дружбе Яррена, а теперь в первый раз задумался о том, а были ли у того вообще когда-нибудь друзья?.. Своих приятелей, с которыми он выпивал и играл в кости в замке, Яррен забыл с той же легкостью, с какой решился продать Ирема такийцам. Казалось, он просто сбросил с себя всю прежнюю жизнь, как змеи сбрасывают кожу.

«Я его убью, — мысленно твердил Ирем про себя. — Сегодня, или завтра, или ещё через десять лет — но я его убью!»

В первую ночь Ирем почти не спал, пытаясь освободиться и сбежать. По ощущениям, он стесал на запястьях мясо до костей и ободрал всю кожу с пальцев о щебенку, но от хитро завязанной веревки так и не избавился.

Увидев его руки утром, Яррен выразительно присвистнул.

— Продолжай в том же духе, — посоветовал он Ирему. — От грязи рана воспалится, останешься без руки.

Если бы Яррен стал грозить ему побоями, Ирем бы его не послушал, но слова наемника заставили его содрогнуться. Ирем уже видел загноившиеся раны, и он знал, что Яррен прав.

Такийскому разъезду, встретившемуся им на четвертый день их путешествия, Яррен сказал, что ему надоело иметь дело с «имперскими крысами».

— С твоими шэддерами, думаю, будет повеселее, — дерзко сказал он такийскому вождю. Ирем не видел его лица, но по голосу понял, что его бывший наставник, как обычно, широко и белозубо ухмыляется.

— А мне-то зачем брать тебя к себе? — холодно спросил предводитель айшеритов. Но наемника неласковый прием нимало не смутил.

— Затем, что, уезжая от имперцев, я забрал себе самого лучшего коня из замка, а тебе привез племянника наместника. Лорд Кейр даст вам за него хороший выкуп — а ты, думаю, поделишься со мной по справедливости.

В старых легендах вождь, услышавший такую речь, сказал бы, что человек, который обокрал и предал прежнего хозяина, предаст и всякого другого, и послал бы голову предателя в замок его отца. Но Ирем уже понял, что жизнь не похожа на легенды, и не слишком удивился, что такиец отнесся к речи Яррена благосклонно и позволил ему ехать с ними.

В крепости, куда они приехали два дня спустя, Ирем провел не пару месяцев, как предсказал ему наемник, а целых полгода — переговоры насчет выкупа изрядно затянулись. Впоследствии Ирем понял, что цена, запрошенная за него, и вправду была непомерно высока — особенно если учесть, что речь шла не о взрослом рыцаре, а о мальчишке девяти лет от роду, вся значимость которого состояла в том, что он носил звучное имя «Кейр». Можно себе представить, как бесился Альто, получив от жены брата письмо с просьбами о помощи. Отказать было невозможно — вся Калария бы поразилась такой черствости и стала обсуждать этот поступок за его спиной. Но и платить целое состояние за постороннего мальчишку, которого он в глаза-то никогда не видел… Да уж, Альто, вероятно, прямо-таки лопался от злости. Но в те месяцы, которые Ирем провел среди такийцев, он не размышлял о выкупе и не томился ожиданием.

В детстве одни впечатления легко сменяются другими. Пока Яррен вез его навстречу неизвестности со связанными за спиной руками, мысли Ирема вертелись вокруг похитителя и планов побега. Но в такийской крепости, когда его развязали и он получил возможность ходить куда пожелает — разумеется, внутри кольца крепостных стен, — Ирем быстро забыл о том, что он в плену. Жизнь в новом месте оказалась неожиданно захватывающей. В отличие от отцовского замка, где жили одни только солдаты, а единственными женщинами были мать самого Ирема с ее служанками, такийцы жили вместе со своими семьями. Впервые в жизни Ирем оказался в месте, где, помимо взрослых и скучных младенцев вроде его младших братьев и сестёр, имелась целая компания его ровесников.

Ирем привык к тому, что он гораздо меньше и слабее окружающих его мужчин, и что этот досадный недостаток роста, силы рук и веса нужно постоянно компенсировать — решительностью, быстротой и удесятеренной яростью. Мальчишки из такийской крепости к такому оказались совершенно не готовы — а сам Ирем оказался не готов к тому, насколько он, оказывается, силен. Он был обескуражен и сбит с толку, когда в первой же стычке обнаружил, что поколотил противника значительно сильнее, чем рассчитывал, и напугал едва ли не до полусмерти. Вплоть до этого дня Ирему вообще не доводилось иметь дело с кем-нибудь слабее его самого, и вид блюющего от боли сверстника вызвал в нем острое смятение и жалость. Ирем понял, что перестарался, и пообещал себе, что в следующий раз он будет осторожнее. Однако приучиться к осторожности после того, как он всю свою жизнь учился каждый раз выкладываться до конца и не щадить себя, было не так-то просто — все его привычки и инстинкты требовали совершенно противоположного. Когда Яррен подначивал его продемонстрировать, как он умеет бить, то всегда останавливал удар ладонью, твердой, как кленовая доска, и хохотал. Пытаться драться с Ярреном — это было все равно, что колотить набитый землей кожаный мешок, на котором Ирем отрабатывал удары; мешку абсолютно все равно, а вот костяшки пальцев каждый раз после подобной тренировки были сбиты в кровь, несмотря на наросшие за предыдущие разы мозоли. Зато у мальчишек в крепости решительность и сила новичка вызывали благоговейный ужас.

Втайне Ирем жалел, что не может остаться с новыми товарищами насовсем. В плену у него было все, о чем он только мог мечтать — свобода делать все, что ему хочется, компания ровесников, с которыми он мог играть и бегать с утра до ночи, и полное отсутствие какой-либо учебы. Глядя на то, как он командует мальчишками из крепости, взрослые шэддеры смеялись — «Может быть, не стоит возвращать его имперцам?.. Выкуп выкупом, но как бы нам потом не пожалеть об этом!». Но, конечно же, как только выкуп был получен, Ирема отправили домой. Приехавшие за ним люди Альто Кейра обходились с ним с таким сочувствием, как будто бы шесть месяцев в такийской крепости были тяжелым испытанием, и Ирем, не желавший обижать соратников отца, предпочел сделать вид, что так оно и есть. Его попутчики смертельно оскорбились бы, если бы поняли, что после пребывания в плену Ирем не только не стал еще больше ненавидеть айшеритов, но и начал относится к ним едва ли не с симпатией.

Когда Ирем вернулся, мать расплакалась и обняла его — но вечером того же дня сказала Ирему, что их семья в долгу перед наместником, который выкупил его из плена, и поэтому Ирем должен отправиться ко двору дяди и, в знак благодарности, служить ему как можно лучше. Несомненно, это было благородно, и соратники отца восприняли поступок его матери, как проявление тонкого понимания законов куртуазности, но Ирема все же задело то, что мать была готова с такой легкостью расстаться с ним сразу же после шестимесячной разлуки. А уж раздражение наместника, который сперва должен был расстаться с крупной суммой денег, а потом еще и получил обузу в виде мальчишки, от которого нельзя было избавиться, вообще не поддавалось описанию.

—… Сэр Айрем Кейр, — Наин рассматривал своего гостя беззастенчиво и пристально, явно пытаясь отыскать в молодом рыцаре черты подростка, которого он когда-то знал.

Сэр Ирем занимался тем же самым — хотя и не так открыто. Энергичное и моложавое лицо Воителя ничуть не изменилось по сравнению с воспоминаниями Ирема; новой была только седина, пробившаяся в темных волосах и бороде и контрастировавшая со смуглой кожей императора.

Приветствие, которым удостоил его Наорикс, заставило мессера Ирема поморщиться. Если Наорикс не забыл о нем за пять прошедших лет — то он, конечно, знал, что его собеседника никто уже давно не называет Айремом.

— Ирем, мой лорд, — поправил он.

Наин прищурился.

— «И» вместо «ай» — звучит очень по-южному. Вас что, смущает ваше каларийское происхождение?

— Нисколько, государь, — возразил Ирем, едва удержавшись, чтобы не пожать плечами. Предположение, которое в Адели прозвучало бы довольно оскорбительно, здесь, в приграничье, выглядело просто смехотворным. Строить из себя южанина и щеголять столичным выговором в таком месте — значило не облегчать, а осложнять свое существование. И Наин это, несомненно, понимал.

— Однако вы переменили имя. Почему?..

— Ваш сын звал меня Иремом. Я предпочел сохранить это имя в память о нем.

Наин задумчиво кивнул, как будто бы только сейчас вспомнил о дружбе Ирема с наследником.

— Мой сын… Да, помню. Вы с ним были близкими друзьями.

«До тех пор, пока вы не решили, что вам это не по вкусу» — мысленно добавил Ирем. Но вслух, конечно же, ничего не сказал, а только слегка поклонился, признавая правоту своего собеседника.

Он стоял перед императором в той же одежде, в которой вернулся в крепость — в кожаном колете, на котором было видно оттиски кольчуги, с брызгами грязи на высоких сапогах. Когда гвардеец из Золотой сотни объявил слезающему с коня Ирему, что его хочет видеть император, Ирем не стал тратить время на поиски подходящего костюма — ограничился лишь тем, что оставил солдатам шлем, кольчугу и покрытый грязью плащ. Он рассудил, что спешка извинит его довольно-таки неприглядный внешний вид. А как же! Мелкий приграничный командир потрясен небывалой честью и считает, что мир рухнет, если королю придется дожидаться даже несколько минут...

— О ваших рейдах против нагорийцев говорят по всей Каларии, — заметил Наин благодушно. — Я был рад узнать, что не ошибся в вас. Вы еще в юности произвели на меня впечатление. Я сразу понял, что со временем из вас получится нечто по-настоящему незаурядное. И я бы не хотел, чтобы вы попусту растратили свои таланты в приграничных стычках с айшеритами. Вам нужно служить в Ордене. Это откроет перед вами совершенно новые возможности… Конечно, человеку вроде вас, неоднократно доказавшему свое умение командовать людьми, было бы глупо предлагать начинать кандидатом или даже рядовым гвардейцем. Я хочу, чтобы вы заняли пост претора в Лейверке.

«В Лейверке. Не в столице» — мысленно отметил Ирем. Даже теперь, спустя четыре с половиной года, Наин все еще хотел держать его подальше от наследника.

— Простите, государь, но я вынужден отказаться, — сказал Ирем с холодком.

Густые брови Наорикса недовольно шевельнулись.

— Отказаться?.. — повторил он с таким удивлением, как будто слышал это слово в первый раз за свою жизнь. Впрочем, возможно, так оно и было. — Неужели вы предпочитаете остаться здесь? В этой дыре?.. Только не вздумайте сказать, что вы в восторге от своей нынешней службы или от местного гарнизона, — раздраженно сказал он. — Вы не придворный, чтобы тратить мое время на расшаркивания и глупое вранье.

Ирем вздохнул. Что ж, спорить с императором, назвавшим Иллирию дырой, и в самом деле было глупо.

— Я не хочу служить в Ордене, мой лорд, — сказал он вместо этого.

Наин насмешливо прищурился.

— А что вам не по вкусу в Ордене, мессер? Обет безбрачия?

— Помимо всего прочего, — ответил Ирем. Прозвучало это откровенно вызывающе, и Ирем счел за лучшее добавить — Извините, государь. Мне очень жаль, но я действительно не представляю себя в роли орденского рыцаря.

Теперь Наин смотрел на него с неподдельным интересом.

— Что ж… А если я предложу вам стать одним из моих знаменосцев?

Ирем подавил тяжелый вздох, мысленно проклиная день и час, когда Наину вздумалось осыпать незначительного приграничного военачальника своими милостями.

— Государь, это большая честь, но я…

— «Вынужден отказаться», — досказал Наорикс за него. — Иначе говоря, дело совсем не в том, что вы не хотите служить в Ордене. Вы просто не хотите служить мне. Настолько сильно не хотите, что готовы без малейших колебаний отказаться от самых блестящих перспектив и продолжать возиться с иллирийскими крестьянами.

Ирем молча смотрел на императора, не зная, что сказать. Наин всегда вел себя так импульсивно и порывисто, что, наблюдая за резкими переменами в его настроении, легко было забыть о том, что эта видимость скрывает трезвый и холодный ум. Сэр Ирем слишком поздно вспомнил, что сидящий перед ним мужчина был талантливым стратегом, который не проиграл ещё ни одного сражения.

Наорикс усмехнулся, глядя на своего собеседника с насмешкой — но одновременно и с чем-то похожим на досаду.

— Хорошо, сэр Ирем, думаю, что я вас понял, — сказал он, выделив слово «Ирем» чуть заметной интонацией. — Не стану больше вас задерживать. Можете быть свободны.

Наин дернул подбородком в сторону двери — и отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена. Выходя из покоев Альто Кейра, которые тот отдал в распоряжение знатного гостя, Ирем с мрачной веселостью подумал, что он только что застрял в Каларии на следующие тридцать лет. Наорикс отличался замечательным здоровьем, и, судя по многочисленным победам на турнирах, был по-прежнему очень силен. Наверняка не только молодость, но даже зрелость Ирема — во всяком случае, значительная ее часть, — пройдет под властью нынешнего императора. И это будущее рисовалось Ирему достаточно отчетливо.

Отец Вальдера не был мелочным и мстительным болваном, готовым возненавидеть всякого, кто задел его самолюбие. Но и уважать Ирема за проявленную независимость такой, как Наорикс, не станет. Императору под пятьдесят, и Ирем в его глазах должен выглядеть мальчишкой. В девятнадцать лет махнуть рукой на своё будущее ради детской дружбы относительно легко — блага и почести все еще выглядят слишком абстрактно, чтобы о них пожалеть, и можно упиваться необычностью своих поступков. Наорикс наверняка считает, что через пару недель Ирем начнет раскаиваться в своем безрассудном поведении, через два года — будет кусать локти, а через пять лет придет униженно просить о милости, которую сегодня так решительно отверг.

А вот Вальдер — во всяком случае, такой, каким он был пять лет тому назад — наверняка сказал бы своему отцу, что тот совсем не знает Ирема, и что такого никогда не будет.

Ирему очень хотелось верить, что воображаемый Вальдер был прав.

Лорд Альто Кейр так спешил поговорить с племянником, что даже не дождался, когда тот сам явится к нему, и разыскал его на кухне, где Ирем пытался пообедать.

— Ну что? Можно тебя поздравить?

— С чем? — рассеянно спросил сэр Ирем, наслаждающийся сочетанием холодной оленины, пива и горчицы, и успевший с головой уйти в процесс еды. Как и большинство его ровесников, сэр Ирем отличался волчьим аппетитом. Правда, он способен был неделями существовать на самом скудном рационе — без такого навыка в Такии долго не протянешь — но, когда была возможность, предпочитал наедаться про запас.

Вчерашний пир в честь Наина Воителя он пропустил, но холодных закусок, оставшихся после окончившегося далеко за полночь застолья, было столько, что Ирем не чувствовал себя хоть сколько-нибудь ущемленным. Он даже успел подумать, что есть в одиночестве, за кухонным столом, не тратя времени на разговоры и на соблюдение приличий, не в пример приятнее, чем торчать на пиру в честь императора и его спутников — и тут, словно в насмешку, появился Альто Кейр.

Симпатичная светловолосая служанка, подававшая Ирему вина и закуски, и все время норовившая заглянуть рыцарю в глаза, едва он поднимал их от тарелки, испуганной мышкой юркнула в ближайший коридор — но Альто ее даже не заметил. Ответ Ирема, похоже, был совсем не таким, которого ждал его бывший сюзерен.

— Я слышал, император вызывал тебя к себе…

Ирем начал догадываться, в чем тут дело.

— Да, — ответил он, не поднимая глаз и продолжая аккуратно срезать мясо, остававшееся на кости. — Он удостоил меня аудиенции.

Досаду Альто Кейра можно было ощутить, даже не глядя на него.

— Встань, когда я с тобой разговариваю, — потребовал он сердито.

Ирем насмешливо приподнял брови. Он мог бы напомнить лорду Кейру, что уже два с лишним года не является его оруженосцем, так что у наместника нет никаких причин рассчитывать, что Ирем будет вскакивать при его появлении. Но из уважения к тому, что Альто до сих пор заботился о его овдовевшей матери, он все-таки перешагнул через скамью и встал напротив бывшего сеньора, скрестив руки на груди и подперев стену плечом.

Не то чтобы лорд Кейр сильно выиграл от этой перемены. К девятнадцати годам сэр Ирем стал вызывающе широк в плечах и вытянулся так, что ему часто приходилось нагибаться и сутулить плечи, чтобы войти в ту или другую комнату — двери на севере делали низкими и узкими, чтобы сберечь тепло.

— Когда мы ехали сюда, Наин обмолвился, что хочет видеть тебя в Ордене. Разве он ничего не говорил об этом, когда пригласил тебя к себе?.. — Альто выглядел озабоченным. Наверное, гадал, почему император неожиданно изменил свои планы относительно его племянника, и ломал голову, не отразится ли эта внезапная немилость на всей их семье.

Сэр Ирем едва удержался, чтобы не покачать головой. Если бы Наину не вздумалось болтать о своих планах с его дядюшкой, а может быть, и еще с кем-нибудь из своей свиты, Ирем с удовольствием сделал бы вид, что Наорикс просто хотел из первых рук узнать подробности последних приграничных стычек. Многие считали Ирема невыносимым фанфароном, но он не был ни настолько дерзок, ни настолько глуп, чтобы хвалиться тем, что отказал Воителю.

К несчастью, Наин не оставил ему выбора.

— Да, — признал Ирем. — Император предлагал мне место в Ордене. Но я сказал, что не могу оставить гарнизон.

— Как?! Почему?.. — возопил Альто Кейр.

Ирем повел плечом.

— Не думаю, что я смогу вам это объяснить, — устало сказал он.

— Естественно, не сможешь! Я даже не представляю, как такое можно объяснить!.. — лорд Кейр выглядел человеком, оскорбленным в лучших чувствах. Ирем с удивлением подумал, что, похоже, дядя в самом деле принял близко к сердцу новость о его успехе. Кто бы мог подумать… Впрочем, Альто, вероятнее всего, заботил вовсе не племянник и его дальнейшая судьба, а честь их родового имени.

— Только не говори, что это все — из-за наследника, — внезапно сказал дядюшка.

Ирему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не послать бывшего сеньора ко всем фэйрам. Но по его взгляду Альто, видимо, сообразил, что попал прямо в яблочко.

— Ты что, вообразил, что, если принц везде таскался за тобой, когда ему было тринадцать лет — то все, вы с ним стали друзьями на всю жизнь?.. Может, ты думаешь, когда он станет королем — то даст тебе гораздо больше, чем его отец сегодня?.. Да он давно уже и думать о тебе забыл!

В начале этой речи Ирем чувствовал, что он способен сделать что-то труднопоправимое. К примеру, сгрести каларийского наместника за шиворот и посоветовать ему — для своего же блага, — больше никогда не поминать Валларикса в его присутствии. Но когда Альто заговорил о тех выгодах, которые, по его мнению, прельстили Ирема в дружбе с наследником, гнев Ирема погас. Есть некая граница, за которой относиться к чужой глупости и пошлости всерьез становится немыслимо. И когда Альто замолчал, Ирем смотрел на него так же безразлично, как всегда.

Лорд Кейр еще с полминуты сверлил собеседника глазами, словно ожидал от него оправданий или объяснений. Но сэр Ирем, разумеется, молчал.

— Никогда не понимал, что, Хегг возьми, творится в твоей голове, — с досадой сказал бывший сюзерен — и, круто развернувшись, направился к выходу из кухни. Даже его колыхающийся плащ, казалось, выражал предельное негодование.

Ирем вздохнул и опустился на скамью. Он по-прежнему чувствовал себя голодным, но кусок не лез в горло, и Ирем смотрел на стоявшую перед ним тарелку с отвращением.

Дяде все-таки удалось испортить ему аппетит — и настроение. Сам Ирем тоже полагал, что Валларикс давно о нем забыл, но слышать, как об этом говорит кто-то другой, было гораздо неприятнее.

Первое время после расставания с наследником Ирем действительно считал, что, как только его посвятят в рыцари, и он сможет располагать собой по собственному усмотрению, он сразу же отправится в Адель, как он и обещал Вальдеру при прощании. Но обстоятельства сложились по-другому — сразу после посвящения Ирема поставили во главе отряда из двадцати всадников, и приграничные конфликты затянули его с головой.

Большую часть его отряда составляли ветераны, прибывшие в Тарес вместе с Наином Воителем, и поначалу это обстоятельство серьезно донимало Ирема. В том, что касалось роста и телосложения, Ирему повезло, и со спины он и в неполные семнадцать лет вполне сходил за взрослого мужчину. Но стоило повернуться лицом — и сразу становилось ясно, что он лет на десять, а то и пятнадцать младше большинства своих солдат. Даже усы и борода не поправляли дела — выдавала не успевшая загрубеть кожа и слишком гладкий, мальчишеский лоб. Ирем старательно хмурился, чтобы казаться старше, и завел привычку говорить короткими, отрывистыми фразами, надеясь, что так будет выглядеть солиднее.

Иногда Ирем спрашивал себя, знает ли Валларикс, что его старый друг уже не служит Альто Кейру, и не задается ли Вальдер вопросом, почему же, в таком случае, Ирем не сдержал свое слово и не поспешил в Адель? Пару раз Ирем даже порывался написать наследнику письмо, но потом вспоминал беседу Наорикса с Альто Кейром — и отказывался от этой затеи. С Наорикса станется не только выбросить его послание в камин, но еще и не постесняться перед этим прочитать, что Ирем пишет его сыну и наследнику.

А потом Ирем постепенно убедил себя, что Валларикс, скорее всего, вовсе и не ждет его приезда. Мало ли, что наследник говорил, когда ему было тринадцать лет!.. С тех пор Валларикс повзрослел и, вероятнее всего, давно забыл и Ирема, и его обещание. На расстоянии любая дружба постепенно иссякает, пока не кончается совсем.

И ничего тут не поделаешь.

И, тем не менее, Ирем нередко представлял, что бы Вальдер сказал на ту или другую тему, и иногда ловил себя на том, что успевал составить в своей голове законченную, связную историю о каком-нибудь происшествии, как будто в самом деле собирался пересказывать ее наследнику. В подобные моменты Ирем чувствовал себя неловко — ну, не глупо ли вести такие мысленные разговоры с человеком, который даже не помнит о твоем существовании?..

Наверное, гораздо проще было бы вовсе не заводить друзей. Сильному и талантливому человеку нет нужды расплачиваться своим сердцем за возможность не страдать от одиночества. Взять хоть того же Наорикса… У него была толпа приятелей и боевых товарищей. Он легко находил общий язык хоть с лордами, хоть с горожанами, и обладал особым даром внушать преданность к себе. Ни с кем, по-видимому, не сходясь по-настоящему, Наин был постоянно окружён людьми, готовыми идти за ним в огонь и в воду. И сэр Ирем первый согласился бы, что император поступал единственно разумным образом. Так что оставалось совершенно непонятным, почему он сам из раза в раз все делает наоборот. Сперва он был по-глупому, бездарно предан Яррену, теперь так же по-глупому, бездарно предан сыну Наина.

Нет, дядя совершенно прав — такое лучше даже не пытаться объяснять. Не только окружающим, но даже самому себе.

Когда жизнь сделала еще один крутой зигзаг, и Ирем снова оказался при дворе, он поначалу плохо понимал, как ему следует вести себя с Валлариксом. Детство давно осталось позади, а его старый друг стал королем. Но сам Вальдер, казалось, совершенно не считал, что это должно что-то изменить. «А помнишь...?» — то и дело говорил он Ирему, упоминая про какой-то давний случай так, как будто все это произошло вчера, и глаза императора сияли. Ирем только ошарашенно кивал, не уставая поражаться легкости, с которой Валларикс показывал, что он во всех деталях помнит, что там Ирем делал или говорил пять лет тому назад.

Ирем помнил их приключения ничуть не хуже, чем Вальдер — но скорее откусил бы себе язык, чем показал, насколько ему дороги эти воспоминания. Ему бы просто не хватило смелости. Даже отказываясь служить Наину Воителю или спеша в Адель, чтобы предупредить наследника об угрожающей ему опасности, Ирем старался не особенно задумываться о причине собственных поступков. Сохранять столь сильную привязанность к кому-то, с кем не виделся уже пять лет, казалось глупым и смешным, а выглядеть смешным — даже перед самим собой — сэр Ирем не желал ни в коем случае. Открытая и беззастенчивая преданность Валларикса повергла его в шок.

Однажды, когда они выпили немного больше, чем обычно, Ирем рассказал Валлариксу о Яррене. Заканчивая свой рассказ, он уже искренне досадовал на то, что вообще заговорил на эту тему. Когда в гостиной императора настала тишина, Ирем с тоской подумал, что теперь Валларикс примется ему сочувствовать. Но, хвала Всеблагим, тот лишь задумчиво спросил:

— Значит, ты больше никогда его не видел?..

— Никогда. Несколько раз я спрашивал о нем такийских пленных, но никто из них ничего о нем не знал… Ну что ж, тем лучше для него! Альды свидетели, тот день, когда мы снова встретимся, будет для Яррена не самым лучшим днем.

— Боюсь, к тому моменту, как вы снова встретитесь, этот твой Яррен будет уже слишком стар для мести, — возразил Вальдер, вздохнув.

Сэр Ирем удивленно посмотрел на друга. Как ни странно, эта очевидная идея до сих пор не приходила ему в голову. В его воображении Яррен до сих пор оставался тем мужчиной, которого он знал в детстве.

— Слушай, а ты прав!.. — хлопнув себя ладонью по колену, сказал он. — Может случиться так, что Яррен будет уже стариком. Но знаешь что?.. Мне это даже нравится, — сэр Ирем мрачно улыбнулся и допил оставшийся в бутылке эшарет прямо из горлышка. — Его, помнится, совершенно не смущало то, что наши силы были слишком неравны. Надеюсь, что ему будет приятно оказаться в моей шкуре.

Валларикс нахмурился и несколько секунд подавленно молчал — но потом его посмурневший взгляд внезапно прояснился.

— Ты говоришь так просто потому, что злишься. На самом-то деле ты бы никогда не стал так поступать, — сообщил он немного заплетавшимся от эшарета языком, но с непоколебимой убежденностью.

— Да ну?.. — скептично хмыкнул Ирем. Святая уверенность Вальдера в его доброте одновременно забавляла Ирема — и ставила его в тупик. Ведь на самом-то деле Валларикс на каждом шагу видел доказательства того, что его друг отнюдь не отличается избыточной душевностью. Но потом Ирем вспомнил, как он сам, вопреки всякой очевидности, считал, что Яррен заботится только о его благополучии — и мысленно признал, что люди, видимо, всегда готовы приписать тому, кто вызывает в них симпатию, кучу несуществующих достоинств.

Валларикс ошибся. В день, когда сэр Ирем снова встретил Яррена, тот вовсе не был дряхлым стариком. Правда, они-то обсуждали эту тему вскоре после коронации Валларикса, и в тот момент мужчина пятидесяти шести лет вполне мог показаться семнадцатилетнему Вальдеру и самому Ирему стоящим на краю могилы. Но в тридцать четыре года он совсем не показался Ирему таким уж старым.

Яррен, безусловно, изменился — пополнел и погрузнел, а кроме того, обзавелся проседью в каштановых волосах и бороде, но Ирем все равно узнал его с первого взгляда. С их последней встречи прошло уже много лет — целая жизнь, — и все-таки это лицо Ирем не спутал бы ни с каким другим.

В те дни, когда Ирем повсюду следовал за Ярреном и изо всех сил тянулся ему подражать, в глазах наемника читалось упоение самим собой — и вызов всему миру. Но сейчас он был похож на волка, который яростно скалится на подошедшего охотника из волчьей ямы. Ирема он, конечно, не узнал. Для него он был просто командиром вражеских солдат, перехвативших их отряд в окрестностях захваченной имперцами Сокаты.

Идея самому убить наемника, когда-то представлявшаяся ему такой соблазнительной, давно уже потеряла всякий смысл. Коадъютору Валларикса, лучшему фехтовальщику в империи — сражаться с кем-то вроде Яррена? Смешно даже представить. Он мог бы отдать приказ — и посмотреть, как Яррена повесят, как предателя и конокрада, но, пожалуй, получил бы куда больше удовольствия, если бы пощадил наемника, одновременно дав ему понять, кто он такой. Чтобы тот никогда уже не мог забыть, что Ирем держал его жизнь в своих руках и просто-напросто побрезговал воспользоваться этим шансом.

Случись их встреча до сражения в Заячьем логе, Ирем извлек бы из такой удачи все, что можно. Он бы сполна насладился тем, как изумление во взгляде его бывшего наставника сменяется бессильным бешенством, а напоследок угостил бы Яррена своей обычной, победительно-насмешливой улыбкой, заставлявшей его недругов в Совете лордов зеленеть от злости. И плевать, что Яррен — единственный среди всех — сразу узнал бы это выражение лица, и мог бы посмотреть на Ирема, как в зеркало. Вальдер, наверное, сказал бы, что это не победа — если часть (и ведь не маленькая часть!) того, что ты стремился победить, успела прорасти в тебя и продолжает жить и процветать в тебе самом. Но в мире Яррена существовали только победители и побежденные, а Ирем, в отличие от Валларикса, считал, что с каждым человеком нужно говорить на таком языке, который он способен понимать лучше всего.

Но битва за Заячий лог и появление в Сокате Льюберта Дарнторна, чудом выжившего при налете «Горностаев» на походный лазарет, перевернули все. С тех пор прошло чуть больше двух недель — но Ирем так и не решился написать Вальдеру о судьбе его племянника. Сначала он надеялся, что Криксу все же удалось спастись — но время шло, и надежда на то, что Крикс вернется, становилась все слабее, пока не сошла на нет. И все же Ирем до сих пор не мог заставить себя взять перо и известить Валларикса о том, что Крикс, заботу о котором тот доверил коадъютору, бесследно сгинул в лазарете под Сокатой и, почти наверняка, погиб. Ирем ни разу в жизни не раздумывал ни над одним письмом дольше пяти минут, но на сей раз слова просто отказывались складываться в предложения.

Ирему не хотелось даже думать, что почувствует Валларикс, прочитав подобное письмо. А ведь у человека в положении Валларикса не будет даже возможности предаваться скорби или просто с кем-то поделиться своим горем. Ирем слишком ярко представлял, каково будет императору. В конце концов, сам Ирем тоже продолжал заниматься своими обычными делами, разговаривать с имперскими военачальниками и старательно изображать, что он в упор не замечает вопросительных, тревожных взглядов Лара. О судьбе дан-Энрикса Линар, конечно, ничего не знал, а смелости, чтобы первым заговорить об этом с коадъютором, у него не было.

Ирем смотрел на Яррена — и понимал, что эта встреча, которую он еще совсем недавно посчитал бы редкостной удачей, не вызывает у него никаких чувств. Ну то есть — совершенно никаких. В сравнении с лежавшей у него на сердце тяжестью все это было такой ерундой, что мысль о том, чтобы заговорить с наемником, вызывала только усталость и смутное отвращение.

Те чувства, которые он испытывал последние пару недель, после беседы с Льюбертом, отдаляли его от Яррена гораздо больше, чем звание главы Ордена или чем слава первого меча империи.

Сэр Ирем отвернулся и ушел, не оборачиваясь.

В глаза ударили слепящие солнечные лучи — и коадъютор ошарашенно сморгнул.

Похоже, все эти слова о жизни, проносящейся у умирающих перед глазами, имели под собой кое-какие основания.

«Так, значит, это тоже — Истинная магия?..» — мелькнуло в голове у Ирема. Криксу, должно быть, приходилось нелегко. Не так-то просто иметь дело с силой, которая знает тебя лучше, чем ты сам… Ирему показалось, что его сознание, как нитку, протянули через его прошлое и снова выдернули в настоящее. Первое потрясение было так велико, что Ирем далеко не сразу осознал, что он по-прежнему стоит в обсерватории Саккрониса. Внизу, вокруг и прямо перед ним была Адель — не груда покореженных развалин, но, пожалуй, и не та Адель, какой она была до пробуждения Истока. Новый вид отличался от прежнего так же, как только что вымытое стекло — от того, которое не чистили с прошлого года. Столица казалась непривычно яркой, как будто сверкающей на солнце. Особняк Ральгерда Аденора утопал в розовой дымке, и лорд Ирем запоздало вспомнил, что сейчас, действительно, апрель.

Отсутствие каких-либо следов недавнего землетрясения говорило само за себя, но Ирем все равно не удержался — перегнулся через парапет и посмотрел на Книгохранилище. Библиотека выглядела так, как будто бы пожар, загнавший их на башню, привиделся Ирему в кошмарном сне — нигде не было видно ни выбитых окон, ни пятнышка копоти.

Раньше подобное преображение заставило бы Ирема засомневаться в собственном рассудке, но события нескольких последних дней заставили его пересмотреть прежние представления о невозможном.

Валларикс порывисто поднялся с парапета, на котором он сидел, когда на их глазах обрушился дворец — и Ирем вдруг подумал, что давно уже не видел своего лучшего друга таким откровенно, лучезарно, вызывающе счастливым. На лице Валларикса читалось разом удивление — и торжество. Ирем внезапно вспомнил, что он уже видел это выражение лица — так выглядел Кэлрин Отт, когда очнулся после покушения.

Ирем задумался, как сейчас должен выглядеть он сам.

— Здорово, правда?.. Даже лучше, чем я представлял! — сказал Вальдер звенящим от восторга голосом. Конечно, это вполне могло относиться к открывавшемуся внизу виду, но Ирему показалось, что Валларикс говорит о Тайной магии.

Рыцарю стало любопытно, что мог видеть его друг, но Ирем знал, что он не станет спрашивать. Хотя бы потому, что ни за что и никогда не стал бы обсуждать ни с кем — даже с Вальдером — то, что видел сам.

— Значит, у Крикса получилось… Он и правда уничтожил Темные истоки, — сказал коадъютор — и покачал головой, как будто удивляясь собственным словам. — Знать бы еще, что с ним произошло потом и где теперь его искать...

— Мы по-прежнему здесь — а значит, лорд дан-Энрикс тоже должен находиться там же, где он был, когда все кончилось, — сказал Саккронис. Только посмотрев на архивариуса, Ирем понял, что изменилась не только Адель, но и они сами. Валларикс, правда, тоже нисколько не походил на того поседевшего мужчину с резкими морщинами на лбу, каким он был последние несколько лет, но эта перемена как-то не бросилась Ирему в глаза. Возможно, дело было в том, что он знал императора всю жизнь и отлично помнил его молодым. А вот Саккрониса он видел только стариком — даже в то время, когда Ирем только познакомился с наследником, преподававший принцу землеописание, историю Легелиона и тарнийский архивариус уже был стар. Поэтому вид молодого и цветущего Саккрониса помог Ирему осознать масштабы произошедшей с ними перемены.

Удивительнее всего в этом было то, что, если бы он, скажем, чудом попал в прошлое и встретился с Саккронисом, каким тот был лет пятьдесят назад, Ирем, скорее всего, его просто не узнал бы — для него это был бы совершенно другой человек. Но сейчас Ирем узнал архивариуса сразу, с первого же взгляда. Ирем перевел взгляд на Валларикса — и подумал, что, пожалуй, император тоже не «помолодел» в обычном смысле слова. Произошедшая с ним перемена была глубже и гораздо тоньше. В лице императора как будто бы соединилось все то лучшее, что было в нем в двенадцать, двадцать пять и сорок лет: смеющийся, открытый взгляд и четкие, лишенные юношеской неопределенности черты, свойственные Вальдеру рассудительность и мягкость — и кипучая энергия.

— Саккронис прав — Крикс должен быть где-то во дворце. Пошли за ним! — решительно сказал он Ирему, шагнув к двери.

Однако им пришлось немного подождать. Cлова Саккрониса сработали, как заклинание, и люди, находившиеся на вершине башни, разом бросились в сторону лестницы. Наверное, у каждого из них нашлось, кого искать.

Глядя на давку у дверей, Ирем вспомнил свое недавнее видение. Валларикс всегда нравился ему гораздо больше, чем любой из окружающих его людей — и, если уж на то пошло, гораздо больше, чем он сам, — но в юности сэр Ирем полагал, что удивительный характер его друга объяснялся тем, что Валларикс просто не видел в жизни ничего по-настоящему плохого. Любящий отец, придворные, готовые выполнить любое желание наследника, терпеливые и мудрые наставники вроде Саккрониса — немудрено быть добрым и в упор не видеть в людях ничего дурного, если тебе ни разу не дали повода вести себя иначе!.. Но чем дальше, тем сильнее Ирем понимал, насколько это впечатление обманчиво.

Яррен считал, что сила — это то, что помогает побеждать: себя, других людей и обстоятельства.

Вальдер считал, что сила — это то, что позволяет человеку оставаться верным лучшему в самом себе. Валларикс совершенно не боялся быть собой — хоть в дружбе, хоть в любви. Он был открыто, беззастенчиво и непоколебимо предан всем, кого любил — членам своей семьи, друзьям и каждому, кто оказал ему какую-то услугу и завоевал его признательность.

Ирем подумал, что, если сейчас ему не приходилось — за вычетом обычных для людей ошибок и всяких досадных мелочей — жалеть о тех решениях, которые он принял в своей жизни, то благодарить за это следовало, главным образом, Валларикса.

Когда дорога, наконец, освободилась, и Вальдер шагнул к дверям, Ирем придержал его за рукав.

— Прежде, чем мы туда пойдем… Я бы хотел сказать тебе — спасибо.

Император удивленно обернулся.

— За что?..

Ирем неловко усмехнулся.

— В общем-то, за все. Но главным образом — за то, что ты всегда был моим другом.

Валларикс непонимающе нахмурился.

— Что значит «был»? Был, есть и буду. Навсегда. Это же Мир Былого и Грядущего. Так ты идешь?..

— Иду, — с усмешкой подтвердил сэр Ирем.

И они пошли.

Саккронис не ошибся — Крикса нашли в тронном зале. Те, кто его обнаружил, говорили, что он был без сознания и лежал на полу ничком. Но к тому моменту, как Ирем с Валлариксом оказались во дворце, Крикса уже перенесли в одну из комнат и уложили на кровать.

На первый взгляд казалось, что он цел и невредим, но его странный обморок, пожалуй, напугал бы их, если бы Рам Ашад, послушав его пульс и внимательно осмотрев бесчувственного Эвеллира, не объявил со всей определенностью, что с Криксом все в порядке.

Без шрамов и клейма лицо дан-Энрикса как будто сделалось моложе, и со стороны казалось, что он просто спит глубоким сном. Грудь чуть заметно поднималась в такт дыханию.

А между тем, людей вокруг все время прибывало — желающих посмотреть на Эвеллира оказалось куда больше, чем могла вместить даже та просторная комната, в которую его перенесли. Лейде, которой пришлось добираться до дворца из гавани, пришлось протискиваться через плотную толпу. Скорее всего, ей бы вовсе не удалось попасть в комнату, если бы ее не узнали и не постарались освободить ей дорогу.

Услышав, что дан-Энрикс жив и, кажется, даже совсем здоров, но почему-то пока не пришел в себя, Лейда уткнулась лбом в подушку и заплакала — то ли от жалости, то ли от облегчения. Ирем неловко отвел взгляд, жалея, что не может деликатно отойти и не стоять у Лейды над душой — для этого ему пришлось бы расталкивать напирающих со всех сторон людей локтями.

— Мы можем как-нибудь привести его в чувство?.. — спросил рыцарь Рам-Ашада. — Что у вас, врачей, принято делать в таких случаях — давать ароматическую соль, смачивать виски уксусом?..

— Я предпочел бы ничего не делать, пока мы не поймем, что с ним такое, — рассудительно ответил Рам Ашад. — С виду он цел и невредим, но мы не знаем, каким образом он уничтожил Темные Истоки. Дело вряд ли обошлось без ворлокства.

— Нет, ворлокство тут ни при чем, — твердо сказал мэтр Викар. — Я еще никогда не видел ничего подобного, но состояние лорда дан-Энрикса меньше всего похоже на последствия ворлочьей магии.

— А поточнее?.. — мрачно спросил Ирем.

Маг вздохнул.

— Поточнее вы не поймете, вы не ворлок. Объясню примерно. Сознание человека всегда находится в движении, как море или как река. Глубокий сон без сновидений похож на спокойное озеро — на первый взгляд, оно не движется, но это заблуждение — на самом деле, даже в самом тихом озере вода тоже находится в движении — рябь на поверхности, теплые и холодные течения, ключи со дна. Если продолжить эту аналогию, то обморок будет похож на глыбу льда. Вода не движется и, в некотором смысле, вообще перестает быть водой, переходит в иное качество. Но мысли Крикса в настоящую минуту похожи не на лед, а на водопад. Он выпал из реальности не потому, что его сознание не работает, а потому, что оно работает слишком активно.

— Как тогда, когда он пытался наблюдать за Олваргом?.. — уточнил Ирем, ощутив противный холодок под ложечкой.

— Нет, — мягко возразил Викар. — Совсем не так… Не беспокойтесь за него. Я не чувствую ни страдания, ни постороннего вмешательства в его сознание. Можно сказать, что лорд дан-Энрикс просто очень, очень сильно занят. Слишком занят, чтобы отвлекаться на реальный мир.

Ирем припомнил удивительно реалистичное видение, увиденное им в обсерватории Саккрониса, и промолчал. Судя по тому, что лица остальных собравшихся приобрели задумчивое выражение, у них тоже нашлось, что вспомнить. Как бы там ни было, пытаться силой разбудить дан-Энрикса никто больше не предлагал.

Решив, что Крикс нуждается в покое, они кое-как сумели вытолкать из комнаты всех любопытных, кроме Лейды, но помогло это ненадолго. Во дворец прибывали все новые и новые люди, которые желали во что бы то ни стало видеть Эвеллира, и если всех посторонних император сразу выпроваживал, то отказать другим у Валларикса просто не хватало духа, так что у дан-Энрикса перебывала целая толпа людей — Браэн c Тиренном, леди Эренс, Юлиан и Льюберт, Аденор, Юлиус Хорн, папаша Пенф и мастер Хлорд, и поток посетителей явно не собирался иссякать. А остальные, вроде Ингритт, Олриса и еще дюжины людей, торчали в коридоре, пользуясь любой возможностью заглянуть сквозь открывшуюся дверь. Ирем бы с удовольствием велел им разойтись, но понимал, что тогда придется подать другим пример и перестать торчать у двери, привалившись к косяку плечом — а уходить Ирему совершенно не хотелось.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы не внезапное, ошеломительное появление десятка Альдов во главе с Князем, а точнее — кто бы мог подумать! — с Энриксом из Леда. Побеседовав с Вальдером, Князь сказал, что все они ведут себя, как дети, а дан-Энриксу необходим покой.

— Я забираю Крикса в Леривалль, — непререкаемо заявил он. — Там, по крайней мере, никто не будет постоянно торчать в его комнате.

«Кроме тебя» — подумал Ирем. Но ирония вышла достаточно ленивой. В общем-то он понимал, что Светлый прав. Мэтр Викар тоже считал, что Крикса следует оставить в одиночестве. Определенно, в Леривалле, среди Альдов, ему будет лучше, чем в Адели.

Князь пообещал, что сразу же пошлет кого-нибудь из Альдов сообщить о том, что Крикс пришел в себя, а потом привезет его в Адель. «Ждите нас вечером, после захода солнца» — сказал он на прощание.

Последовавшие за этим две недели были относительно спокойными. Пожалуй, самым удивительным в Мире Былого и Грядущего оказалось то, что, при всех своих чудесах, он был очень знакомым местом — тем же самым миром, в которым Ирем прожил всю свою жизнь. И даже люди в нем, по большей части, занимались тем же самым, что и раньше.

Откровенно говоря, проблемы, связанные с возвращением в Адель Алиры с ее свитой, волновали Ирема гораздо больше, чем преобразившееся мироздание.

Айрис ходила за ним по пятам и требовала, чтобы Ирем научил ее сражаться так, как это делают «береговые хирдманны», то есть верхом. Зачем девчонке вздумалось учиться обращению с копьем теперь, когда это умение сделалось совершенно бесполезным, Ирем положительно не понимал, но и не видел в этом ничего дурного. Если ей охота молотить кинтану или разбивать копьем горшки — пожалуйста. В сущности, он бы даже с удовольствием показал ей, как это делается. Девчонка была жилистой и ловкой, стоит ей немного подучиться верховой езде — и дело у нее пойдет на лад. Но Ирем чувствовал, что, если он пойдет навстречу этим просьбам, Нойе Альбатрос, который и без этого смотрел на него волком, совершенно выйдет из себя.

«Дан-Энриксу стоит вернуться побыстрее» — думал Ирем про себя, глядя на то, как изо дня в день мрачнеет лицо Нойе. Может быть, после того, как они встретят Крикса и отпразднуют победу, Айя заберет своих людей домой, и вопрос разрешится сам собой.

Не то чтобы Ирем боялся, что островитянин станет выяснять с ним отношения привычным Альбатросу способом — ну, свернет кто-нибудь из них другому челюсть, невелика беда, тем более в Мире Былого и Грядущего. Гораздо неприятнее было осознавать, что ревность Альбатроса, вообще-то говоря, вполне законна. Айрис была его дочерью, и Ирем совершенно не стремился посягать на место Нойе в ее сердце. Но как объяснить это островитянину, рыцарь не представлял, и вздохнул с облегчением только тогда, когда сбежал из города — следить за тем, как на огромном поле, протянувшемся между Аделью и ближайшим лесом, устанавливают шелковые белые шатры для праздничных торжеств.

И, разумеется, посланник Князя объявился во дворце именно в тот момент, когда Ирем торчал за городской стеной.

В воздух взлетело несколько магических огней, и до Ирема долетел далекий, приглушённый гул сигнального фейерверка. Над городскими башнями начали один за другим возникать синие с золотом штандарты — условный сигнал о возвращении дан-Энрикса.

Ирем с трудом сдержался, чтобы не рвануть к своей лошади бегом, но, подавив этот порыв, направился в сторону коновязи медленным, даже вальяжным шагом. В отличие от тех, кто бросился к воротам со всех ног, он слышал, как Светлый сказал «после захода солнца». Сейчас едва перевалило за полдень, и до указанного Князем часа оставалась еще прорва времени.

И во дворце, и в ратуше сейчас, конечно же, поднимется страшный переполох, и все примутся вести себя так, как будто бы опаздывают на пожар, но Ирем, бывший в курсе всех приготовлений городского магистрата, знал, что все было готово. Городские улицы и императорский дворец давно украшены цветными вымпелами, флагами и гирляндами из остролиста, кладовые переполнены, потешные огни и фейерверки заготовлены и ждут своего часа. Если кому-то и придется потрудиться этим вечером, то только тем, кто будет заниматься подготовкой праздничного пира, а все остальные будут путаться друг у друга под ногами, «снимать пробу» с угощения и танцевать друг с другом под предлогом, что музыкантам «надо потренироваться».

Спешить было абсолютно некуда.