Глава VIII

Римуш находился в Доме милосердия уже четвертый день. Владения сестер, если считать и дом, и присоединенный к нему госпиталь, и старый, частично заросший сад, были достаточно обширны, чтобы два человека не сталкивались друг с другом за пределами общей трапезной. Поэтому оставалась только изумляться тому, как часто сестре Элене приходилось видеть энонийца. Впору было заподозрить здесь какую-нибудь магию — куда бы она не пошла, оказывалось, что южанин уже там, или, по крайней мере, был там пять минут назад.

Что представляет собой этот Римуш (который был, конечно, никакой не Римуш) настоятельница понять так и не смогла, хотя обычно превосходно разбиралась в людях. Несмотря на юношески резкие манеры, необычный гость ей нравился, но вместе с тем любая встреча с энонийцем вызывала у Элены ощущение смутной тревоги. В каждой интонации и жесте энонийца, даже в том, как он ходил по коридорам — легкой и стремительной походкой человека, не привыкшего кому-то уступать дорогу — настоятельнице постоянно чудилось что-то на удивление знакомое. Сестра Элена не могла отделаться от ощущения, что уже видела нечто похожее когда-то в прошлом, и порой мучительно пыталась вспомнить, с чем это может быть связано. Но пока что у нее ничего не получалось.

То ли Римушу было не по себе из-за задержки, нарушающей те планы, ради которых он отправился в Кир-Кайдэ, то ли энониец просто не привык подолгу оставаться без какого-нибудь дела, но он постоянно порывался чем-нибудь себя занять. Наколоть дров для кухни, помочь сестрам в лазарете, даже вычистить все окна в Свечном зале вместо Морлин. Причем предварительным походом за хранившейся в чуланчике стремянкой Римуш себя утруждать не стал. Когда Элена случайно увидела, как энониец, с обезьяньей ловкостью забравшись на высокое стрельчатое окно, орудует тряпкой и при этом еще успевает развлекать стоящую внизу сестру какой-то несерьезной болтовней, она всерьез забеспокоилась. И даже не из-за того, что Римуш вполне мог бы навернуться вниз, а потому, что выражение лица стоявшей внизу Морлин настоятельнице категорически не понравилось. Девушка во все глаза смотрела на южанина и чересчур охотно смеялась над его шутками. Элена терпеливо дождалась, пока сестра уйдет, а после этого подошла к окну.

— Пожалуйста, спускайтесь, — попросила она юношу.

Она ожидала, что он слезет точно так же, как и забирался, держась за витражную решетку на окне. Но энониец грациозно спрыгнул вниз, в очередной раз вызвав у Элены сосущее ощущение под ложечкой. Как будто все это уже происходило раньше, только она не могла вспомнить, где и с кем… Элена напряженно сдвинула брови, в очередной раз борясь с неподатливой памятью — и вспомнила. Чувство было таким, как будто в темной комнате зажгли свечу.

Теперь казалось странным, что она не поняла, в чем дело, еще пару дней назад. Конечно, внешне они были совершенно не похожи, и это мешало, но если смотреть не на черты лица, а на другое — на жестикуляцию, улыбку, на сквозящую в каждом движении самоуверенность — то сходство становилось совершенно очевидным, прямо-таки резавшим глаза. Так почему же она не заметила этого сразу?..

Впрочем, восемнадцать лет — довольно долгий срок, за это время можно позабыть все что угодно… В груди у Элены тоскливо защемило.

Тем не менее, когда женщина снова обратилась к Римушу, ее голос звучал так же спокойно, как обычно.

— Я очень признательна вам за то, что вы стараетесь помочь в нашей работе, но прошу вас не делать этого в дальнейшем. Ваше присутствие, похоже, слишком сильно действует на некоторых из моих сестер.

Южанин озадаченно нахмурился. Похоже, до сих пор он красовался перед Морлин не вполне осознанно, просто из-за того, что ее восхищенное внимание было ему приятно. Это не могло не радовать.

Потом до энонийца все-таки дошел смысл ее слов, и он почти сердито посмотрел на настоятельницу.

— Значит, вашим сестрам запрещается беседовать с мужчинами?..

Элена тяжело вздохнула. Большинство людей, знавших о Белых сестрах только понаслышке, имело тьму самых нелепых представлений об их ордене.

— Конечно, нет. Сестры могут беседовать, с кем пожелают, и каждая из них вольна в любой момент оставить Дом — как для замужества, так и по какой-нибудь другой причине. Это место — не тюрьма, здесь никого не держат против воли. Обе основательницы нашего ордена прекрасно понимали, что делу милосердия нельзя служить от безысходности или из-под палки. Кроме того, мы верим, что Создатель благословляет всякую любовь между двумя людьми. Но пока сестры живут здесь, я отвечаю за благополучие каждой из этих девушек. И я не думаю, что влюбленность в случайного проезжего, который через пару дней оставит нас и навсегда забудет это место, сделает кого-нибудь из них счастливее. Или вы полагаете иначе?..

Энониец растерянно посмотрел на сестру Элену, потом покачал головой.

— Простите… я об этом не подумал. Обещаю, я больше не стану мешать вашим сестрам.

Настоятельница грустно улыбнулась. Может быть, не так уж они и похожи. Тот, другой, тоже принял бы ее слова к сведению, но скорее удавился бы, чем вслух признать свою неправоту.

— Благодарю вас.

— Не за что… хотя теперь мне, видимо, придется умереть со скуки.

Элена на мгновение задумалась.

— Может быть, вы умеете читать?.. У нас тут есть библиотека. Не очень большая, но до ужина это могло бы вас развлечь.

Южанин посмотрел на женщину в упор, и настоятельница спокойно встретила этот взгляд. Если он полагает, что своим вопросом про грамотность она пытается проверить свои догадки о его происхождении и положении, то этот мальчик себе льстит. Ей нет необходимости вести с южанином такие игры — он и без этого выдал себя по меньшей мере десять раз. Нельзя же опускаться на одно колено и целовать руку собеседнице, а потом делать вид, что вырос на конюшне.

— Да, госпожа Элена. Читать я умею, — медленно ответил он. — И с удовольствием бы посмотрел на здешнюю библиотеку.

Кто бы сомневался...

— В таком случае, прошу за мной.

Она отвела его на верхушку Круглой башни, где в двух больших, холодных комнатах, располагавшихся одна над другой, хранились все имевшиеся в Доме книги. Большей частью — подаренные ордену кем-то из местных меценатов или присланные из консистории в Арселе, но попадались и тома, скопированные переписчиками из столичного Книгохранилища и присланные из самой Адели. Подбор книг был довольно пестрым. Много философских и духовных книг, богато иллюстрированный Травник Этельрада, "Золотой родник", рядом с которым почему-то красовался присланный магнусом Бейн-Арилля свод бейн-арилльских законов — толстый том, оправленный в телячью кожу и украшенный безвкусным золотым тиснением — и небольшое количество чисто светских сочинений. Элена показала Римушу, где стоит масло для настольной лампы, на тот случай, если юноше покажется, что в комнате слишком темно для чтения, но про себя она была почти уверена, что лампа энонийцу не понадобится. Девять против одного, что Римуш прочитает страниц двадцать из Аэдда Энберрийского, полистает "Старые и новые сказания" с прекрасными гравюрами Алмани, а потом заскучает и спустится вниз.

Ирем тоже не мог долго сидеть над книгами — во всяком случае, если не искал что-нибудь определенное...

Оставив энонийца одного, Элена по черной лестнице спустилась в сад. Там было холодно, а с неба летел мелкий и колючий снег, но холод ее сейчас не волновал — ей хотелось побыть одной. Элена медленно шла по тропинке, запахнув на груди шаль, чтобы было теплее.

— Будь добр, убирайся, — говорит она сердито. Уже далеко не в первый раз за эти полчаса. — Скоро проснутся слуги, и тогда тебя точно кто-нибудь заметит.

— Твои братья до сих пор настроены меня убить?.. — голос звучит лениво. Калариец получил все, что хотел, и теперь наслаждается покоем. В комнате уже достаточно светло, чтобы Элена могла разглядеть лежащего на спине любовника его во всех подробностях. Старый розовый шрам на ребрах, обаятельно-надменную улыбку, мускулистую руку, которую Ирем закинул себе за голову. Иногда ей кажется, что на всем свете не было другого человека красивее… и несноснее, чем этот калариец. Пару месяцев назад он получил гвардейский плащ и титул императорского коадъютора, а вместе с ним — Семиконечную звезду. И в те же дни впервые оказался в ее постели.

Положение достаточно серьезное, но в ответ на вопрос Ирема она не может удержаться от улыбки.

— Более, чем когда либо.

— Какая пошлость, — покривился Ирем. — Мешать счастью собственной сестры из-за дурацких предрассудков...

— Видишь ли, они считают, что ты должен на мне жениться.

— Это, разумеется, достойная причина, чтобы пытаться меня прикончить. Этим твоим олухам не приходило в голову, что, если они меня убьют, я уже не смогу жениться ни на ком?.. Хотя я часто замечал, что у людей бывают очень странные понятия о логике.

Элене хочется запустить в рыцаря подушкой.

— Ты можешь хоть иногда побыть серьезным?.. Это ведь не шутки. Почему бы тебе в самом деле не попросить у отца моей руки?

— Потому что рыцари из Ордена не женятся, — взгляд серых глаз становится серьезным. — Элена, я ведь тебя предупреждал...

— Да, я помню. Но ведь Валларикс — твой лучший друг. Ты только что спас ему жизнь. Уверена, он сделает для тебя все, что хочешь. Вот и попроси его освободить тебя от этого дурацкого безбрачия.

— Меня? Или всю гвардию?.. — теперь он снова улыбается — но не так весело, как в начале разговора.

— Можно и всю гвардию. Никто особо не расстроится.

— Да, я не сомневаюсь, девушки будут в восторге… Но такое правило необходимо. Человек, которого отвлекают заботы о своей семье, никогда не сможет полностью посвятить себя службе.

— Тогда почему ты не хочешь попросить хотя бы за себя? Или боишься, что тоже не сможешь "полностью посвятить себя службе"?

— Разумеется, боюсь. Кроме того, я собираюсь в скором времени возглавить Орден, а командир, не должен нарушать те правила, которые он заставляет выполнять своих людей. Это дурной тон.

— И как ты собираешься возглавить гвардию?.. Убить Хенрика Ховарда и сам стать принцепсом?.. — насмешливо спрашивает она.

— Нет. Просто скоро Орден соберется на совет и примет новый устав, дающий коадъютору особые полномочия. Хенрику Ховарду придется потесниться.

Ирем, как всегда, уверен в том, что говорит. Если бы другой человек сказал, что он собирается возглавить Орден при живом Хенрике Ховарде, да еще и прослужив в имперской гвардии всего несколько месяцев — то его можно было бы считать либо безумцем, либо хвастуном. Но в устах Ирема это звучит как-то на удивление естественно. В комнате между тем становится совсем светло. Из-за покатой крыши соседнего особняка брызжут лучи встающего над Аделью солнца.

— Мне надоело обсуждать твой Орден.

— Да, мне тоже, — охотно соглашается он, но вместо того, чтобы встать, притягивает ее к себе.

Вот сумасшедший, в доме уже встали!.. Но руки у каларийца сильные и нежные, и готовность возмутиться и вытолкать Ирема вон тает с каждой секундой. Как это уже было раньше, ей быстро становится на все плевать.

Впрочем, через пару минут до слуха Элены долетает звук, от которого недавняя беспечность слетает с нее, как сон. Кто-то быстро и решительно идет по коридору, а мгновение спустя дергает ручку двери. Обнаружив, что она закрыта, человек стучит по створке кулаком.

— Элен, открой немедленно! — требует он.

— Открой, или мы выломаем дверь! — подхватывает второй голос. Элена слушает эти угрозы в каком-то странном оцепенении. Чтобы найти какой-то выход из сложившегося положения, нужна нечеловеческая предприимчивость, а в голове — ни одной связной мысли.

— Что это они там разорались?.. — пренебрежительно спрашивает Ирем. Это заставляет Элену прийти в себя.

— Оденься! — коротко приказывает она рыцарю. Обычно Ирем никогда не делает того, что ему говорят, но сейчас у нее, наверное, такое жуткое лицо, что калариец неохотно тянется за брошенными на ковер вещами.

За дверью продолжают бушевать.

— Да открывай же ты!!

— Мы знаем, что он там! Все равно никуда теперь не денется!

Но, видимо, братья все же отчасти сомневаются в своем последнем утверждении, потому что кто-то из них просовывает в щель между притолокой и створкой кончик своего кинжала и пытается поддеть щеколду, на которую закрыта дверь.

— Они мне надоели. Я сейчас открою, — заявляет Ирем, застегивая на поясе перевязь с мечом.

— Только посмей, — шипит она.

— А что ты предлагаешь?

— Убирайся!

Калариец невыносимо иронично улыбается, приподняв брови.

— Может, ты пояснишь, как именно мне следует убраться?..

— Да как хочешь! Прыгай в окно, просачивайся через стенку — что угодно, но чтобы через минуту тебя здесь уже не было, — в сердцах заявляет Элена, и, только сейчас сообразив, что она полностью раздета, торопливо драпируется в тонкую батистовую простыню, сорвав ее с кровати. Ее одежда должна быть где-то здесь, но поди упомни, где… вчера ей было не до этого.

Ирем беззвучно усмехается и залезает на широкий подоконник. Когда ставни распахиваются, в спальню врывается поток холодного воздуха. Элена вспоминает, что внизу три этажа, а потолки в столичном доме Эренсов достаточно высокие. Ей хочется крикнуть "Стой!", но калариец уже прыгает — так просто и непринужденно, словно занимается этим по десять раз на дню.

Элена бросается к окну и со смесью ужаса, досады и восторга убеждается, что с каларийцем все в порядке. Он уже перебирается через чугунные ворота в виде переплетенных виноградных лоз, а с противоположной стороны ограды собираются зеваки, изумленно глазеющие на выпрыгнувшего из окна мужчину и на кутающуюся в простыню девушку в окне особняка. По всем законам ярмарочных представлений Элене полагалось бы немедля упасть в обморок от чудовищной скандальности своего положения, но вместо этого ее душит хохот. Продолжая запахиваться в простыню, она доходит до двери и двигает щеколду. Ворвавшиеся в комнату братья, мигом оценив сложившуюся ситуацию, бросаются к окну — и, вероятно, еще успевают увидеть Ирема, спокойно удаляющегося по улице.

Элена сидит на краю кровати и смеется. Она знает, что цепляться к ней Эйнар и Ренаром не посмеют. Один раз они уже попробовали обвинить сестру в "распутном" поведении и пригрозили, что расскажут все отцу, но она быстро поставила их на место, перечислив братьям их грешки… о большей части которых отец, кстати, тоже ничего не знал. После такого сообщения двойняшки сразу же раздумали наушничать, а все свое внимание перенесли на "оскорбителя". С которым, слава Всеблагим, им пока что не довелось столкнуться лично. "Энни и Ренни", как она дразнила их в далеком детстве, были исключительно высокого мнения о своих воинских талантах, но сэр Ирем не оставил бы от них мокрого места. Разве что учел бы то, что оба дурака приходятся ей братьями.

Как же все это было давно… Обычно ей казалось, что она почти ничего не помнит о том времени. Их встречи с каларийцем продолжались больше года — до тех пор, пока она не поняла, что это путь, ведущий в никуда. Ирем на ней не женится. Самое большее, на что она может рассчитывать — это на то, чтобы быть любовницей коадъютора, пока однажды эта связь ему не надоест или его внимание не привлечет какая-то другая женщина. Нет, разумеется, когда он говорил ей о любви, то утверждал, что будет ей верен. Наверное, он даже в это верил. Но Элена слышала десятки подобных историй, и не собиралась обольщаться. Она уехала в замок отца, в Бейн-Арилль, твердо решив позабыть про каларийца, полюбить достойного мужчину и быть счастливой. Но по сравнению с Аделью в провинции было нестерпимо скучно. Ища для себя какое-то занятие, она стала помогать Белым сестрам. Их семья всегда принадлежала к унитариям, но до того лета Элена очень мало интересовалась вопросами религии. Однако то, что делали Белые сестры, поразило ее воображение. Женщины, о которых во внешнем мире обычно говорили с оттенком снисходительной жалости, как о бедняжках, не сумевших найти мужа и устроить свою жизнь, на деле оказались совершенно не такими, какими она их представляла. Никогда раньше Элена не видела столь же решительных, деятельных и — как ни удивительно — свободных женщин. Им не было дела до того, что о них думают другие, они заботились о каждом человеке, который нуждался в их помощи, а главное — они производили впечатление очень счастливых и самодостаточных людей. В окрестностях их замка было целых две общины Милосердия, и вскоре у Элены появилось множество подруг среди сестер. А еще год спустя Элена огорошила свою семью внезапным заявлением, что хочет вступить в орден. Родственники не могли прийти в себя от такой новости. Первая красавица Адели, девушка, руки которой добивались самые завидные женихи в столице, неожиданно решила присоединиться к Белым сестрам! Тут же, конечно, пошли слухи, что всему виной несчастная любовь… Элена только улыбалась, когда кто-то осторожно намекал, что все еще может уладиться. Если бы сам Ирем, вопреки всякой вероятности, внезапно прискакал в Бейн-Арилль и предложил ей руку и сердце, она бы и то не согласилась. Иногда она очень скучала по нему, но по сравнению с той жизнью, которую вели ее новые подруги, не зависящие ни от кого и ни от чего, перспектива жить и умирать в зависимости от того, как будет вести себя непредсказуемый калариец, выглядела, мягко говоря, сомнительной. Но Ирем, разумеется, не прискакал — и это, кстати, лишний раз доказывала правильность ее решения.

Элена ни разу не пожалела о сделанном выборе. Сперва она жила в одной общине, потом обустраивала другую, потом стала настоятельницей в третьей… В ордене было не так уж много сестер, которые получили бы такое же хорошее образование, как дочь мессера Эренса, поэтому переговоры с местными властями очень часто выпадали именно на ее долю. Приходилось много путешествовать, учиться и работать — в юности она бы в жизни не поверила, что ей придется работать руками, как жене обыкновенного мастерового, но в общинах Милосердия белоручек не было. За всеми этими трудами у нее было не так уж много времени, чтобы думать о сэре Иреме, которого Валларикс успел сделать лордом — новости об этом, а также о грандиозной перестройке Ордена, дошли даже до Внутриморья и Бейн-Арилля, и Элена поняла, что Ирем все-таки осуществил свой давний план.

Со временем воспоминания о каларийце окончательно поблекли, и порой она не вспоминала о нем месяцами — пока кто-нибудь не упоминал о коадъюторе в случайном разговоре, или пока не случалось что-нибудь еще. Вроде приезда странного южанина… Создатель, как же этот юноша похож на каларийца! Не на того, каким сэр Ирем, вероятно, стал сейчас — все-таки, надо думать, к тридцати восьми годам он несколько остепенился — а на того Ирема, каким он был во время их недолгого романа.

На мгновение отвлекшись от своих размышлений, Элена заметила, что начало смеркаться. Это означало, что она бродит по саду уже больше двух часов. А казалось, будто только что спустилась вниз по лестнице. Интересно, сколько сестер искало настоятельницу, чтобы попросить совета или помощи, пока она бродила по заснеженному саду, думая о том, о чем давным-давно пора забыть? Определенно, подобные воспоминания — штука весьма опасная… Вот так утонешь в них — и позабудешь про настоящую жизнь.

Пора было идти на ужин. Настоятельница пошла к дому, и увидела, что в окне Круглой башни горит свет. Значит, южанин все еще сидел в библиотеке. Вот интересно, что такого любопытного он нашел среди старых книг?.. Но, в любом случае, надо позвать его в трапезную, а то он, пожалуй, пропустит ужин. Перед трапезой всегда звонили в небольшой медный гонг, но на вершине Круглой башни этот звук был едва слышен.

Крикс перевернул еще одну страницу и опять запустил пальцы в волосы, из-за чего налобная повязка съехала на сторону. В конце концов он снял ее и положил на стол, чтобы надеть потом, перед возвращением в нижние комнаты. Эта привычка взъерошивать себе волосы, когда какое-нибудь место в книге поражало или озадачивало его, появилось у южанина давным-давно, еще когда он ходил к Саккронису в первый год учебы в Академии. Архивариус шутливо утверждал, что по виду энонийца всегда можно с уверенностью сказать, читал ли он что-нибудь интересное — если это было так, то непослушные черные волосы стояли дыбом. За последнюю пару часов он повторял этот жест десятки раз. Когда сестра Элена оставила его в библиотеке, Рикс вспомнил ее упрек о том, что он, элвиенист, ничего не смыслит в их учении, и осознал, что это правда — все его познания об унитариях ограничивались тем, что мог бы рассказать любой ребенок. Унитарии и элвиенисты когда-то считались одной религией, но потом разошлись из-за вопроса о природе зла; унитарии осуждают своих оппонентов за излишнее, с их точки зрения, увлечение разнообразной мистикой и за рассуждения о Тайной магии, и, наконец, унитарии не почитают Всеблагих, утверждая, что Альды — такие же творения Создателя, как сами люди, так что поклоняться им кощунственно. Негусто. Крикс решил, что, раз уж он находится в общине унитариев, будет не лишним получше узнать об их обычаях. Сложив на стол тяжелую и толстую "Книгу Надежды", устав ордена Белых сестер в мышасто-сером переплете, и "Историю Великого раскола" Хильперика из Равены, Меченый придвинул к себе первую из книг и наугад раскрыл ее посередине. Поначалу чтение казалось не слишком увлекательным, но, случайно наткнувшись в тексте на упоминание Эвеллира, энонинец изумленно выдохнул, запустил пальцы в волосы и стал читать очень внимательно. Оказывается, у унитариев тоже существовали легенды об Эвеллире — только здесь его считали не наследником Альдов, а человеком, который будет послан в мир самим Создателем, чтобы избавить людей от зла. Про его связь с династией дан-Энриксов не было сказано ни слова, но зато тон рассуждений об Эвеллире в этих книгах был гораздо более торжественным. Хотя его и называли человеком, создавалось впечатление, что в глазах автора "Книги Надежды" Эвеллир был чем-то большим, чем обычный человек. Вот интересно, что сказал бы Князь об этом тексте?.. В нем, между прочим, утверждалось, что Эвеллир появится только тогда, когда мир окажется на краю гибели. Но вот — их мир не то что на краю, а, кажется, уже за краем гибели, а Эвеллира так и не нашлось. И, может, вовсе не найдется. Крикс понял, что не может читать дальше, и закрыл "Книгу Надежды", которую его так и подмывало назвать "Книгой Самообольщения". Нечего травить душу старыми легендами и ждать, пока Создатель, или Альды, или кто-нибудь еще пошлет им своего наследника. Надо добраться до Кир-Кайдэ и прикончить Олварга. И точка. А пока он лучше разберется в различиях между унитариями и элвиенизмом — это может ему пригодиться, особенно если нужно будет выдавать себя за иноверца. Крикс решительно открыл монументальную "Историю раскола" и погрузился в чтение. Это было гораздо увлекательнее "Книги Надежды", потому что здесь описывались — и почти дословно приводились — те жаркие споры, которые сопровождали разделение элвиенистов и унитариев. В подобных спорах чаще всего участвовали прекрасно образованные и одаренные немалым красноречием представители от каждой стороны, так что читать об этом было интересно.

Он так увлекся рассуждениями Береса о свободе индивидуальной воли, что не сразу заметил, что в комнату на вершине башни поднялась сестра Элена. Обычно к нему не так-то просто было подобраться незамеченным, но в Доме милосердия вечная настороженность разведчика порядком притупилась — здесь и правда было сложно постоянно ожидать чего-нибудь дурного. Крикс заметил настоятельницу только в тот момент, когда густая тень от ее головы упала на страницу книги.

— Что вы читаете? — спросила она вежливо. Крикс поднял взгляд от книги и, все еще мысленно присутствуя при знаменитом споре, коротко сказал:

— Главу о Мельском диспуте.

Во взгляде Элены промелькнуло изумление.

— Не думала, что вас могут интересовать такие вещи. Философские дебаты о добре и зле — это не совсем то, что занимает молодых людей в такие беспокойные времена, как наше.

— Напротив, я давно не читал ничего настолько увлекательного.

— Вот как?.. И вы, конечно, разделяете точку зрения Итлина, а не Береса?

"Да, разумеется" — хотел ответить Крикс. Но с некоторым удивлением почувствовал, что это было бы неправдой. То есть — не всей правдой.

— Мне кажется, что тут случилось недоразумение, — медленно сказал он. — Если я все правильно понял, то ваш Берес утверждает, что любой, кто говорит о борьбе добра и зла, тем самым умаляет величие Создателя. Создатель всемогущ, ему не нужно бороться со злом, так как ничто на свете не может существовать помимо Его воли. Значит, Создатель для чего-то терпит зло, а люди просто слишком неразумны и слабы, чтобы понять Его конечный замысел. Поэтому выходит, что элвиенисты, которые говорят, что люди созданы Всевышним для того, чтобы вернуть мир к совершенству, впадают в грех гордыни, думая, будто Создатель неспособен справиться своими силами. Ведь так?..

Элена выглядела так, как будто бы усиленно старается сдержать улыбку. Надо полагать, его небритая разбойничья рожа и шрам на лбу и правда составляли забавный контраст с беседами на богословские темы.

— В целом, да, — преувеличенно серьезно согласилась настоятельница.

— Тогда я не вижу здесь никаких противоречий с нашей философией, — победно улыбнулся Рикс. — Если Создатель так велик, а зло, которое ваш Берес называет абсолютной пустотой, так исключительно ничтожно, то из этого как раз и следует, что уничтожить зло способны только люди. Просто потому, что мы, по своей человеческой природе, тоже сопричастны злу и можем напрямую сталкиваться с ним, а Тот, Кто совершенен, этого не может — они просто находятся в разных измерениях.

Элена удивленно посмотрела на него, а потом улыбнулась — то ли укоризненно, то ли поощрительно.

— Признаться, я пока ни разу не слышала такого аргумента. Но все-таки, прошу вас, будьте осторожнее — и, если сумеете, скромнее. При такой манере рассуждать у вас имеются все шансы заслужить и среди нас, и среди ваших собственных единоверцев репутацию еретика. Я понимаю, в вашем возрасте люди еще не успевают до конца утратить склонности к парадоксальному мышлению, поэтому их постоянно тянет к смелым обобщениям, но в таких скользких вопросах, как те, о которых вы здесь рассуждали, слишком легко бывает вызвать чье-то недовольство и нажить себе врагов.

Южанин выразительно пожал плечами. Врагов у него так много, что еще два или три ничего не изменят. Надо думать, эта мысль достаточно явственно читалась на его лице, поскольку настоятельница как-то криво усмехнулась. А потом вдруг спросила:

— Кем вы были раньше, Римуш?

— Почему вы спрашиваете? — тут же насторожился Рикс.

— Наверное, это смешно, но вы до странности напоминаете мне… одного человека. Может быть, вы даже его знали. Вы ведь жили в столице, так что могли сталкиваться с ним.

— Кажется, мы слишком заболтались. Слышите, звонят на ужин? — быстро сказал Крикс, которого слова настоятельницы заставили похолодеть. Не далее, как этим утром Морлин с гордостью поведала ему, что их настоятельница была знатного происхождения, а в прошлом вообще жила в Адели, при дворе. Но он все же не ожидал, что женщина заметит сходство между ним и Валлариксом. Да и сколько там было того сходства?..

— Я просто умираю с голоду, — решительно заявил Меченый, резко отодвигая стул и поднимаясь на ноги. И только сейчас заметил, что внизу продолжают колотить в злосчастный гонг. Даже приглушенный двумя каменными перекрытиями, этот звук казался удивительно тревожным. На лбу настоятельницы появилась глубокая складка.

— Там что-то случилось. К ужину звонят иначе.

— Оставайтесь здесь, — быстро сказал "дан-Энрикс" и метнулся к двери. Но женщина ухватила его за плечо и крепко сжала. Рука у Элены оказалась неожиданно сильной.

— Нет уж, это _вы_ останьтесь здесь. И никуда не выходите. Это может быть опасно.

Крикс удивленно посмотрел на настоятельницу, пытаясь понять — неужто она вправду думает, что он будет прятаться наверху, если в Доме действительно происходит что-нибудь опасное — но Элена не дала ему и рта открыть. Отстранив юношу с дороги, она стремительным шагом вышла на лестницу. Крикс вспомнил про повязку, быстро — и косо — повязал ей лоб и сбежал вниз по черной лестнице, ведущей в сад. Мысль о пожаре, ограблении или тому подобных неурядицах южанина даже не посетила — он был убежден, что ситуация значительно сложнее. Больше всего Меченый жалел о том, что в Доме милосердия не позволялось иметь при себе оружия, поэтому его ножны и походный меч остались в караулке у ворот. Что за нелепость, в самом деле?.. Человек с недобрыми намерениями все равно не станет соблюдать такое правило, зато тому, кто мог бы защитить сестер, придется делать это с пустыми руками. Сейчас "дан-Энрикс" отдал бы полжизни за Эльбрист. Да что там за Эльбрист — даже за ту железку, которую он купил себе перед отъездом, хотя его новый меч был сделан из довольно скверной стали и вдобавок плохо сбалансирован. Все лучше, чем встречать опасность вовсе без оружия!

Но выбирать "дан-Энриксу" никто не предлагал.

Спустившись в холл, Элена увидела бледных, перепуганных сестер, и нескольких мужчин в цветах Дарнторна. Вороненые кольчуги тускло поблескивали под черно-белыми накидками с единорогом. То, что эти шестеро ввалились в Дом все вместе, да еще не сняв оружия, достаточно ясно говорило об их намерениях. Сестры растеряны и напуганы, значит, придется полагаться только на себя.

Элена остановилась перед посетителями и скрестила руки на груди.

— Это святое место. Вы оскорбляете Создателя, входя сюда с оружием.

— О Создателе можете говорить с вашими сестрами, — грубо ответил капитан гвардейцев. — А я делаю то, что мне приказано.

— И что же вам приказано?.. — именно таким тоном — вежливо и чуточку презрительно — беседовала бы с этим мужланом прежняя Элена Эренс, дочь мессера Эдвина. Такие люди, как этот громила, привыкли к тому, что их противники пасуют перед их силой и грубостью, но против безоружной женщины его обычные приемы не годятся, и капитан понимает это так же хорошо, как и она сама. Пусть почувствует себя не в своей тарелке, это будет ей на руку.

— Арестовать имперского преступника, известного как Меченый. Мы знаем, что вы укрываете его в своей обители.

Элена тут же вспомнила про длинный шрам на лбу у Римуша. Скорое всего, люди Дарнторна разыскивают именно его. Но как они узнали?.. Судя по уверенному тону капитана, он не сомневался в том, что говорил. Это может значить только одно — кто-то из их сестер оповещает Дарнторна о том, что происходит в Доме милосердия. Создатель, как же глупо...

— Я не знаю никакого Меченого, — сказала Элена мертвенно спокойным голосом. — В нашем Доме, кроме вас, нет ни одного вооруженного мужчины.

— Лжете!

— Перед лицом Создателя клянусь, что это так. — Еще бы, Римуш честно оставил свое оружие у входа, когда доставил к сестрам Бренн.

— Так, значит, вы — не только изменница, но и клятвопреступница, — процедил капитан. — Я точно знаю, что Меченый находится у вас. Либо вы выдадите его нам, либо мы найдем его самостоятельно. Но я очень советую вам оказать нам помощь. Это ваш последний шанс, сестра. Лорд Дарнторн не станет терпеть рядом с собой гнездо изменников. Выдайте Меченого, или от вашего Дома останутся одни головешки.

Элена холодно смотрела на своего собеседника. Ей очень хотелось бросить ему в лицо что-нибудь вроде "Это от Кир-Кайдэ останутся одни головешки, если лорд Дарнторн посмеет причинить нам зло". Но увы, и она сама, и грубый капитан прекрасно знали, что на деле это далеко не так… Лорд Дарнторн очень долго не решался тронуть орден, потому что понимал, что это может вызвать бурю недовольства у окрестных жителей. Но если Сервелльд сможет доказать, что сестры помогали имперцам, то погром в обители действительно может сойти Дарнторну с рук.

Элена ощущала полное бессилие. Меченый, или Римуш, сейчас наверху. Из Круглой башни можно напрямую выйти в сад, но он наверняка оцеплен людьми Дарнторна. С первого взгляда было ясно, что за этим Меченым охотятся всерьез. Наверняка он успел очень сильно досадить лорду Сервелльду. А она-то, наивная дура, полагала, что на каждую из девушек и женщин в их общине можно положиться, словно на саму себя!.. По правде говоря, она даже сейчас не представляла, кто из них мог быть шпионкой Дарнторна.

При мысли, что она сама заманила юношу в ловушку, Элене чуть не сделалось дурно. Создатель, помоги ему, не допусти, чтобы южанин погиб из-за ее глупости!..

— Вас плохо информировали, капитан. Здесь нет преступников. Кроме того, каждый человек, переступивший порог Дома милосердия и оставивший свое оружие за дверью, вправе просить у нас убежища. Все люди, раненые и здоровые, которых мы сочли возможным приютить у нас, неприкосновенны для земных властей. Это право ордена признано магнусом Бейн-Арилля.

— В Кир-Кайдэ правит лорд Дарнторн. Если вы думали, что он станет терпеть ваше двурушничество вечно, то вы очень ошибались. Я уполномочен сообщить вам, что до окончания войны все привилегии вашей общины упраздняются. Отныне вы и ваши сестры будут делать только то, что вам прикажут.

Элена покачала головой.

— Мы будем делать то, что велит нам Создатель.

Капитан побагровел.

— Где Меченый?! — почти проорал он.

Ответом ему послужил шум снаружи. Элена различила звон оружия и чей-то яростный, гортанный крик. Высокий капитан и его сопровождающие бросились к дверям. Позабыв обо всем, Элена выбежала на крыльцо почти одновременно с ними.

Меченый успел завладеть чьим-то мечом, и в одиночку отбивался от нескольких нападающих. Насколько смогла рассмотреть Элена, двое из гвардейцев Дарнторна уже лежали на земле. Картина была фантасмагорической — плюющиеся искрами факелы, густо летящий снег и обезумевшие люди, всей толпой насевшие на одного.

Меченый отступал, вертелся, как волчок — но оставался на ногах, хотя это казалось невозможным.

— Сдавайся! — крикнул капитан, не делая, впрочем, попыток присоединиться к драке.

Услышал ли его Меченый, так и осталось неизвестным, но сдаваться он явно не собирался. Еще один из его противников упал на снег, и сжался на земле. Этот, пожалуй, не убит, а только ранен. Но ранен серьезно, сестрам в госпитале будет тяжело...

Капитан обернулся — и Элену поразило выражение его лица. Холодное, задумчивое, совершенно не такое, как пару минут назад.

— Взять ее, — коротко распорядился он.

Элена ощутила, как ее схватили, и один из солдат капитана грубо заломил ей руку за спину. Она стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Этим делу не поможешь, а собравшиеся в дверях сестры не должны видеть, что она напугана.

— Бросай оружие, или она умрет! — крикнул Меченому капитан. — Лорд Сервелльд не расстроится, если одной изменницей станет меньше.

"Они не посмеют" — пронеслось у Элены в голове. Но она уже знала, что это не так. Может быть, на следующий день эти мужчины ужаснутся сделанному, но сейчас — сейчас они посмеют все.

На этот раз не приходилось сомневаться в том, что Меченый услышал капитана — потому что энониец крикнул:

— Стойте! Я сдаюсь.

Что же ты делаешь, они сейчас тебя убьют...

Но людям Дарнторна, должно быть, приказали взять "опасного преступника" живым, поскольку в тот момент, когда Меченый отступил еще на шаг, бросив свое оружие под ноги нападающим, никто не рубанул его мечом. Однако ярость гвардейцев, потерявших нескольких товарищей, требовала выхода, так что спустя секунду Меченого уже сбили с ног и принялись с остервенением пинать. Капитан брезгливо наблюдал за происходящим с крыльца.

— Да остановите же их, — не выдержала Элена. Заступаться за кого-то в ее положении было верхом нелепости, но промолчать она все-таки не могла.

Капитан яростно покосился на нее, но ничего не сказал. А несколько секунд спустя распорядился:

— Хватит. — И, поскольку его никто не услышал, капитан повысил голос — Хватит, я сказал! Поднимайте и вяжите.

Пленника быстро связали, скрутив ему локти за спиной, а потом попытались поставить на ноги. Это оказалось не так-то просто — Меченый не шевелился, безвольно обвиснув в руках своего конвоя. Сперва настоятельнице показалось, что он без сознания, но, судя по тому, как злились и сквернословили солдаты Дарнторна, Римуш был вполне в состоянии держаться на ногах, просто не собирается облегчать жизнь своим противникам. И новые удары, сыпавшиеся на него со всех сторон, не могли переломить его упрямства. В результате, когда капитан спустился по широкой лестнице, пленник так и висел на плечах своего конвоя, дерзко улыбаясь своему противнику разбитыми губами.

Капитан что-то сказал ему — Элена не расслышала, что именно. Пленник так же негромко ответил. Вероятно, он сказал совсем не то, что капитан рассчитывал услышать, потому что гвардеец Дарнторна сильно, без замаха, ударил Римуша по лицу — голова юноши мотнулась назад.

— Посмотрим, что ты запоешь в Кир-Роване, — выплюнул он. И приказал — Посадите его на лошадь Вальха, все равно она ему больше не понадобится.

— А с ней что делать, капитан?.. — спросил тот самый гвардеец, что выкручивал ей руку. Его командир чуть-чуть помедлил.

— Отпустите. Лорд Дарнторн решит, как с ними быть.

Лорд Дарнторн, конечно же, решит… скорее всего, ничего хорошего их Дом не ждет. Но их, по крайней мере, не пошлют в Кир-Рован. А вот Меченому уже не спастись, если только Создатель не захочет сотворить для юноши какое-нибудь чудо. Гвардеец выпустил ее, но онемевшее плечо по-прежнему сильно болело, и Элене пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы держаться так же прямо, как обычно. Но еще больнее было сознавать, что она уже ничего не может сделать. Просто потому, что всякая война отдает милосердие и разум в плен захлестнувшего людей безумия.

Меченый поймал ее взгляд — и раздвинул окровавленные губы в ободряющей улыбке, словно она больше его самого нуждалась в утешении. Эта картина причина ей почти физическую боль. Неужели ему не страшно? Да конечно, страшно, тут же одернула себя она. Просто он никогда этого не покажет.

Во имя Вечно Сущего, пусть все это когда-нибудь закончиться… И пусть этот южанин, кем бы он там ни был, останется жив.