Глава XXVI

Оставшись в одиночестве, Олрис сначала попытался выглянуть в окно, встав на один из табуретов, но не увидел ничего, кроме молочно-белого тумана. Хотелось спуститься вниз, но Меченый велел ему остаться здесь, и Олрис точно знал, что не решится поступить по-своему. На первый взгляд, Меченый был гораздо мягче Дакриса, но было в нем нечто такое, отчего хотелось лишний раз его не раздражать.

Разочарованный дурацким видом из окна, Олрис спустился с табурета — и только сейчас сообразил, что он впервые оказался в этой комнате совсем один. До сих пор он всегда поднимался в башню только в те часы, когда дан-Энрикс находился у себя.

Сердце у Олриса забилось чаще. Перевязь с мечом дан-Энрикс прихватил с собой, но в комнате наверняка осталось еще множество предметов, обладающих магическими свойствами.

Забыв об остывавшем завтраке, Олрис направился к столу, где Меченый работал вечерами. При этом он настороженно прислушивался, чтобы сразу же вернуться в безопасную часть комнаты, если на лестнице послышатся шаги. Меченый не успел сказать, чтобы он ничего не трогал, но Олрис был уверен, что дан-Энрикс будет не в восторге от того, что кто-то роется в его вещах. Остановившись возле верстака, Олрис почувствовал почти такое же смущение, как если бы забрался в эту комнату без ведома хозяина.

К его большому разочарованию, ни одного предмета, наводящего на мысль о магии, он не увидел. На столе лежала незаконченная карта, небольшие медные весы, вместительная глиняная плошка с серым, комковатым порошком, каминные щипцы, длинный и тонкий нож, которым Меченый чинил перья и снимал свечной нагар, и, наконец, целая кипа желтовато-кремовых листов, исписанных настолько плотно и убористо, что у Олриса начало рябить в глазах. Он храбро отодвинул верхние листы и неожиданно заметил среди текстов и каких-то непонятных крючковатых знаков нарисованный пером портрет. Олрису далеко не сразу удалось понять, что это женщина — черты ее лица, изображенные размашистыми, резкими штрихами, были хоть и тонкими, но начисто лишенными обычной женской мягкости. Брови неизвестной леди были чуть заметно сдвинуты над переносицей, и темные глаза смотрели требовательно и строго, но в насмешливом изгибе рта застыла горечь.

Лет в шестнадцать эта женщина, наверное, была очень похожа на Таиру. Но, парадоксальным образом, еще сильнее она напоминала Ингритт — не отдельными чертами, а, скорее, выражением лица. С таким лицом Ингритт когда-то заявила Олрису, что никогда и ни за что не выйдет замуж за Рыжебородого.

С минуту Олрис с изумлением разглядывал случайно обнаруженный рисунок. В голову Олриса закралась мысль, что, когда Меченый нарисовал этот портрет, он должен был чувствовать себя очень несчастным. Олрису внезапно показалось, что он совершает что-то непристойное — не лучше, чем подслушивание под дверью, и он торопливо сунул лист с рисунком в кучу остальных бумаг. Увы, при этом он задел стоявшую под рукой миску с серым порошком, и мерзкая посудина, жалобно тренькнув, соскользнула на пол. Олрис чуть не заорал от ужаса, но, опустившись на колени, обнаружил, что ему невероятно повезло — миска упала не на камни, а на покрывавший пол тростник, и не разбилась, а только перевернулась, так что ее содержимое высыпалось на пол.

Впрочем, это обстоятельство не сильно меняло дело. Если этот неприглядный серый порошок и есть люцер, который можно доставить только из другого мира, то теперь дан-Энрикс точно спустит с него шкуру. В животе у Олриса похолодело. Надо было что-то предпринять — причем немедленно. Олрис подхватил миску и начал сгребать туда просыпанный люцер. Проклятый порошок перемешался с пылью, мелкими травинками и прочим мусором, но в конце концов Олрису все же удалось собрать две трети порошка обратно в миску. Теперь осталось только выбросить остатки порошка, настолько перемешавшиеся с мусором, что спасти их не представлялось никакой возможности. Олрис высыпал их в камин, отряхнул посеревшие от пыли руки и наконец-то перевел дыхание. Сейчас, когда самое худшее осталось позади, Олрис внезапно осознал, что даже больше порки за испорченный люцер его пугала мысль, что Меченый выставит его вон и никогда больше не поручит ему никакого дела. С некоторых пор Олрис не представлял собственной жизни в Руденбруке без визитов в Ландес Баэлинд.

По комнате поплыл противный сладковатый запах — вероятно, его издавал сгорающий люцер. Олрис немного постоял возле камина, глядя на огонь и понемногу успокаиваясь. Ничего, сказал он сам себе. Если Атрейн действительно вернулся в крепость, у дан-Энрикса наверняка будет достаточно забот, чтобы присматриваться к миске с порошком. Скорее всего, он и не заметит, что люцера стало меньше.

Настроение у Олриса стремительно улучшалось. Он снова подошел к столу, повертел в пальцах удивительно прозрачный пузырек с густыми алыми чернилами, и, повинуясь безотчетному порыву, снова вытянул из-под других листов спрятанный среди них портрет. Ему больше не казалось, что он совершает что-то недостойное. Наоборот, Олрис почти жалел, что он не может вынести этот листок из Ландес Баэлинда и показать Ингритт. Просто удивительно, что Ингритт так похожа на возлюбленную Меченого… вот интересно, замечал ли это сам дан-Энрикс?

В мыслях Олриса царила изумительная легкость, зато голова кружилась все сильнее. Выпустив из рук рисунок, Олрис упал в кресло, на котором обычно сидел Меченый, и закрыл глаза, перед которыми сейчас кружился яркий разноцветный вихрь. Олрису казалось, будто кресло вот-вот выскочит из-под него или провалится прямо сквозь пол. Ощущение слегка напоминало то, которое испытывает очень сильно опьяневший человек, с той только разницей, что Олриса ни капли не мутило. Даже совсем наоборот: несмотря на шатающийся пол и ускользающее кресло, ему было хорошо и удивительно спокойно. Потом ему показалось, будто дверь открылась, и на пороге комнаты появилась женщина с портрета. Олрис видел ее даже сквозь опущенные веки и очень обрадовался, что она пришла. Теперь-то, надо полагать, дан-Энрикс будет счастлив. Олрис слабо улыбнулся, и женщина улыбнулась ему в ответ — только не так, как на рисунке Крикса, а совсем иначе, искренне и ласково. Она направилась к нему через всю комнату, и по дороге превратилась в Ингритт, а потом неторопливо наклонилась и поцеловала его в губы. Олрис хотел объяснить, что Меченый все время думает о ней, и рассказать о том, как он беседовал с Таирой на конюшне, но потом сообразил, что в этом нет необходимости — она и так все знает.

Губы незнакомки были мягкими и теплыми. Это было последнее, что запомнил Олрис, перед тем, как провалиться в темноту.

В себя Олрис пришел от ощущения, что по его лицу и шее струйками течет холодная вода. Он недовольно замычал и попытался открыть глаза, но отяжелевшие веки ни в какую не желали подниматься.

— Там еще что-нибудь осталось? — спросил чей-то голос у него над головой. — Давай еще. А то он совершенно одурел.

На голову Олриса снова полилась холодная вода. На этот раз он все же смог открыть глаза и даже попытался закрыть голову руками, но почувствовал, что у него едва хватает сил, чтобы оторвать руку от подлокотника кресла.

— Ну что, гвинн, пришел в себя?.. — спросил стоявший рядом человек. Он смотрел на Олриса сверху вниз, и взгляд у него был крайне неприветливым. Олрису показалось, что он уже видел этого мужчину раньше, но сейчас он не способен был сообразить, где именно. В мыслях царила полная сумятица. Олрис напрягся и сумел припомнить, что последним, что он видел, прежде чем заснуть, была загадочная женщина с рисунка, нарисованного Криксом. Беспокойно оглядевшись, он отметил, что теперь ее в комнате не было.

— А где та женщина? Она ушла?.. — спросил он у троих мужчин, стоявших у стола. Они мрачно переглянулись.

— Вода закончилась, — сказал один, вертя в руках пустую кружку.

— Ничего, сейчас я помогу ему прийти в себя, — зловеще пообещал второй и, сделав шаг вперед, отвесил Олрису пощечину. Парень чуть не оглох от громкого хлопка, однако в голове действительно немного прояснилось. Во всяком случае, он осознал, что все еще находится в комнате Крикса в Ландес Баэлинде, и вспомнил имена троих мужчин, которые стояли у стола. Того, который спрашивал насчет воды, звали Рейнар Лювинь, или же просто Рельни. Стоявшего рядом айзелвита звали Эвро, а того, который только что ударил его по лицу — Олметт. Всех троих Олрис часто видел в обществе дан-Энрикса, и точно знал, что они не в восторге от того, что Меченый приблизил к себе гвинна. Осознав, что, кроме них троих, в комнате на вершине башни никого больше не было, Олрис почувствовал испуг. От этой троицы ему не приходилось ждать ничего хорошего.

Олметт, похоже, вознамерился влепить ему еще одну затрещину, но Рельни удержал его.

— Не надо. Он уже очухался. Я прав?..

Голова у Олриса по-прежнему шла кругом, но, встретившись взглядом с Рельни, парень счел за лучшее кивнуть.

— Прекрасно. Тогда объясни-ка нам, как ты здесь оказался.

— Я относил Меченому завтрак… — начал Олрис. Олметт сердито посмотрел на него сверху вниз.

— Кому?.. Какой он тебе "Меченый", щенок?!

Рельни махнул рукой.

— Оставь. Это сейчас не важно. Ты сказал, что принес завтрак. Дальше?..

— Потом лорд дан-Энрикс пошел вниз, встречать Атрейна, а мне приказал остаться здесь и ждать его.

Троица выразительно переглянулась.

— Меченый приказал тебе остаться здесь в его отсутствие? — раздельно, будто бы подчеркивая голосом каждое сказанное слово, повторил Лювинь.

"Ага, вам, значит, можно называть его Меченым!" — подумал Олрис.

— Да, — ответил он.

— Мы уже послали за дан-Энриксом. Если ты врешь, мы это скоро выясним, — угрюмо сказал Рельни.

— Я не вру.

— Да что ты с ним миндальничаешь, Рельни? — возмутился Эвро. — Может быть, рыться в бумагах ему тоже приказал сам Крикс?..

— В самом деле, — Рельни пристально смотрел на Олриса. — Что ты искал в вещах лорда дан-Энрикса?

Олрис похолодел, впервые начиная понимать, в какое положение он сам себя поставил. К счастью, в эту самую минуту дверь открылась, и в комнату вошел сам Меченый. Сердце у Олриса едва не выпрыгнуло из груди — на этот раз от радостного облечения. А Крикс принюхался и удивленно поднял брови.

— Кто додумался жечь люцер?

Рельни неприязненно посмотрел в сторону Олриса.

— По-моему, этот болван просто не знал, что будет, если бросить порошок в огонь. Нам пришлось постараться, чтобы привести его в чувство.

— Понятно… — Меченый подошел к столу и замер. Проследив за его взглядом, Олрис обнаружил, что портрет, который Меченый хранил среди других бумаг, валяется на самом видном месте. Олрис заметил, как по скулам Крикса прокатились желваки. Олрис испуганно сжался в своем кресле, но Меченый, не удостоив его даже взглядом, снова повернулся к Рельни.

— Значит, ты вызвал меня потому, что мой стюард додумался высыпать в камин люцер и надышался дымом?

Рельни скрестил руки на груди.

— Я вызвал тебя потому, что твой так называемый "стюард" подослан сюда Олваргом. Ты еще не забыл про наш вчерашний разговор?.. Вот тебе доказательство того, что я был прав. Разве тебе не интересно, для чего этот мальчишка роется в твоих вещах?

Крикс тяжело вздохнул.

— Рельни, это смешно, — устало сказал он. — Согласен, Олрису не следовало трогать мои вещи. Но не всякий человек, который роется в чужих вещах — лазутчик Олварга. С чего ты взял, что он шпион?..

Лювинь прищурился.

— Гвинн говорит, что в Марахэне он был просто конюхом. Но такие вот мозоли, — Рельни схватил руку Олриса и развернул ее ладонью вверх так резко, что запястье Олриса иглой пронзила боль, — не остаются ни от вил, ни от лопаты. Это мозоли от меча! Я с самого начала был уверен в том, что этот гвинн — не тот, кем кажется. Но когда ты стал его защищать, я понял — просто рассказать тебе о том, что я заметил, будет недостаточно. Ты слишком веришь людям. Так что мы решили подождать, пока этот поганец выдаст себя с головой.

Заметив испуг Олриса, стоявший рядом с Рельни Олметт мрачно улыбнулся. Это была его первая улыбка с той минуты, как Олрис пришел в себя.

— Ну что, гвинн? Может, теперь расскажешь, кто в твоей конюшне обучал тебя владению мечом?

Олрис почувствовал, как внутренности у него сворачиваются в тугой, холодный ком. Похоже, на сей раз ему действительно конец. Меченый воин, он сразу поймет, что Рельни прав.

Олрис почувствовал, что сейчас просто разревется от бессилия и жалости к себе.

Но тут дан-Энрикс неожиданно сказал:

— Я давно знал, что Олрис был оруженосцем у одного из гвардейцев Олварга. Он рассказал об этом еще в первый день, когда я пригласил его сюда. Или, по-вашему, мне следует винить его за то, что он не стал болтать об этом обстоятельстве налево и направо?.. Думаю, любой из вас троих на его месте поступил бы точно так же.

Олрис осознал, что смотрит на Меченого, изумленно открыв рот. Мало того, что Крикс откуда-то знал то, о чем он никогда ему не говорил, так Меченый еще и лгал, чтобы защитить Олриса от Рельни и его друзей!.. Последнее обстоятельство потрясло Олриса даже сильнее, чем все остальное.

Лювинь отпустил руку Олриса — и смущенно поскреб заросший темной щетиной подбородок.

— Может, ты и прав, — с видимой неохотой признал он в конце концов. — Мы были так уверены, что гвинн тебя обманывает, что не допускали никаких других возможностей. Но я все равно не понимаю, для чего тебе потребовалось брать этого олуха к себе. Люцера, который он выбросил в камин, хватило бы на целый лазарет. Готов поспорить, эта вонь не выветрится еще пару дней, даже если держать оба окна открытыми нараспашку.

Крикс покосился на сидевшего на кресле Олриса. Тот быстро опустил глаза, не зная, то ли радоваться, что ему каким-то чудом удалось избавиться от обвинений Рельни, то ли паниковать из-за ожидавших его объяснений с Меченым. Пока он размышлял об этом, дверь комнаты в очередной раз распахнулась, и на пороге появились несколько гвардейцев в темно-красных коттах, которые носили люди из личной охраны лорда Уриенса. Вслед за ними вошел высокий, худощавый мужчина с длинными залысинами надо лбом, в котором Олрис с изумлением опознал самого Уриенса, наместника Руденбрука. До сих пор он видел его всего пару раз и не представлял, чтобы человек такого ранга станет лично подниматься в Ландес Баэлинд вместо того, чтобы позвать дан-Энрикса к себе.

Похоже, Уриенс не ожидал застать здесь Рельни и его друзей — во всяком случае, при виде этой троицы его лицо заметно вытянулось. В свою очередь, все четверо находившихся в Ландес Баэлинде мужчин повернулись к наместнику, забыв об Олрисе, и он еще успел порадоваться, что разговор о люцере, скорее всего, откладывается на потом. А потом Уриенс сказал:

— Именем Истинного короля, Крикс-из-Легелиона арестован мной по обвинению в измене. Отдайте ваш меч, мессер, и никто не пострадает.

Олрис громко охнул, но никто даже не обернулся в его сторону.

Рельни мрачно спросил.

— Что вы такое говорите, господин наместник? Где Атрейн?

— Атрейн находится под стражей по приказу Истинного короля, — судя по голосу наместника, Уриенс нервничал, однако старался сохранить лицо.

Олметт побагровел.

— А доказательства? Где доказательства, что это воля Истинного короля? Может быть, это ты — изменник!

Гвардейцы в темно-красных коттах схватились за мечи. Олметт, Эвро и Лювинь отступили к окнам и последовали их примеру. Только Меченый остался стоять на прежнем месте и не только не схватился за оружие, а, наоборот, демонстративно скрестил руки на груди. Олрису показалось, что он побледнел, но лицо Крикса оставалось спокойным.

— Надеюсь, вы не собираетесь здесь драться?.. — спросил он. — Если король желает, чтобы я отдал оружие, я так и поступлю. Уверен, это просто недоразумение.

— А я уверен, что внизу полно его гвардейцев, — процедил сквозь зубы Рельни. — По мне, этот 'арест' — обыкновенное убийство!

— Ерунда, — хладнокровно сказал Крикс, отстегивая перевязь. — Возьмите меч, мессер. Я следую за вами.

— Разумное решение, милорд, — произнес Уриенс. Выглядел он, как человек, испытывающий большое облегчение, но в то же время ожидающий какого-то подвоха. Меченый бросил на него короткий взгляд.

— Атрейн, конечно же, не отдал вам оружия?.. — осведомился он.

Пару секунд казалось, что наместник не ответит, но в конце концов он все же качнул головой.

— И сколько?

— Трое.

— А он сам?..

— Ранен, — ответил Уриенс все так же лаконично.

Олрис настороженно прислушивался к этому разговору. Поначалу он не понял, о чем речь, но несколько секунд спустя сообразил — Атрейн убил троих людей наместника, когда за ним пришли. Он прожигал глазами Крикса, думая — сделай хоть что-нибудь! Если не хочешь драться, воспользуйся своей магией!

Но Меченый только задумчиво смотрел на свой конвой.

— Понятно… Что ж, идемте.

Олметт, Эвро и Лювинь переглянулись.

— Нам пойти с тобой? — предложил Эвро.

— Не нужно, — отозвался Крикс уже в дверях.

* * *

Элена Эренс привыкла к тому, что поздняя осень — самое скучное время года. Сбор урожая и осенние ярмарки уже закончены, до зимних праздников все еще очень далеко, темнеет рано, да и дни становятся такими промозглыми и хмурыми, что впору удавиться от тоски. У послушниц, которые проходят обучение в Общине милосердия, в эти недели пропадает всякое желание учиться, а у их наставниц — преподавать. В общине расцветают сплетни и беспочвенные ссоры. Именно в это время настоятельнице требуется особенное искусство, чтобы поддерживать в сестрах бодрость духа и не позволить им впасть в уныние или переругаться от безделья. Но на этот раз Элене Эренс не пришлось придумывать, чем бы занять сестер. Мирная жизнь общины Милосердия была нарушена самым вопиющим образом — сначала появлением у их ворот вооруженного отряда, а затем — шокирующей просьбой предоставить гостеприимство Лейде Гвен-Гефэйр, женщине, которую многие называли герцогиней Гверра, несмотря на то, что номинально Гверром правил ее брат. Первой мыслью сестры Эренс было, что леди Гефэйр направляется в Бейн-Арилль, к Галатее Ресс. Поэтому, выйдя навстречу гверрцам, она посоветовала им проехать вперед еще немного и остановиться в ближайшем предместье, извинившись тем, что сестрам из общины Милосердия не подобает принимать в обители одновременно дюжину мужчин — если, конечно, это не больные в лазарете. Сестра Элена кожей чувствовала разочарование сестер, слушавших этот разговор из-за ее спины. К их удовольствию, леди Гефэйр ответила, что она приехала нарочно для того, чтобы поговорить с Эленой Эренс, поэтому просит позволения остановиться в Доме милосердия. А люди из ее эскорта могут подождать в предместье, чтобы не обременять сестер. Элена Эренс очень удивилась, но ответила, что месс Гефэйр может оставаться в Доме милосердия, сколько захочет. Неожиданный и выглядевший совершенно беспричинным приезд леди Гефэйр внушал смутную тревогу, но, конечно, отказать в гостеприимстве было верхом неприличия, даже если бы Орден милосердия не был кругом обязан Лейде, приложившей массу сил к восстановлению гверрских общин после войны. Сестра Элена лично проводила Лейду в ее комнату, а затем в трапезную, потому что наступало время ужина.

Устав общины запрещал любые разговоры за едой. Кто-нибудь из сестер должен был читать вслух, а остальные — слушать. Но сегодня голос чтицы был почти неслышен из-за постоянных перешептываний. Воображение сестер, многие из которых не видели в жизни ничего, кроме своей родной деревни и общины Милосердия, будоражило все сразу — и мужской костюм приезжей, и ее распущенные, вопреки традициям, темные волосы, и то, как она с аристократической небрежностью орудует двузубой вилкой и ножом. Элене было неудобно за ребячливое поведение своих помощниц, хотя сама гостья игнорировала это любопытство с хладнокровием человека, давным-давно привыкшего к подобному вниманию. Скорее всего, ей и правда не было дела до каких-то перешептываний — женщину, которую прозвали Стальной Розой Глен-Гевера, едва ли могли волновать такие мелочи.

После ужина Лейда Гефэйр пожелала говорить с настоятельницей наедине, и сестра Эренс предложила ей пойти в библиотеку — аскетическая обстановка спален в Доме милосердия не была рассчитана на то, чтобы принимать гостей.

Лейда Гефэйр явно не привыкла тратить времени на долгие вступления и приступила к делу сразу же, как только они обе опустились в кресла.

— Простите, что явилась к вам без приглашения, сестра Элена. Следовало предупредить вас письмом, но я подумала, что письмо от меня могло бы вас скомпрометировать. Насколько мне известно, моя репутация среди ваших единоверцев оставляет желать лучшего.

Сестра Эренс собиралась возразить, но ее собеседница сумрачно улыбнулась, будто говоря "Да-да, я знаю все, что вы хотите мне сказать, не будем тратить времени".

—… Я проделала этот путь, чтобы поговорить о "Братстве истины". У меня сложилось впечатление, что вас, как и меня, волнует то, что члены Братства провоцируют вражду между элвиенистами и унитариями.

Сестра Элена нахмурилась. В последнее время трудно было выбрать более сомнительный предмет для обсуждения, чем тот, которого коснулась Лейда Гвен-Гефэйр. Так называемое "Братство истины" возникло среди лавочников, подмастерьев и поденщиков в Адели, и борьбу за истинную веру большая часть этих людей понимали отнюдь не как ученый диспут со своими оппонентами. Разгромить книжную лавку, в которой продавали сочинения Кэлринна Отта, забросать гнилыми овощами элвиенистского проповедника, выступающего на площади, или устроить драку в городском трактире, из-за того, что выступавший в зале менестрель пел для гостей баллады о дан-Энриксе — таков был далеко не полный перечень их "подвигов" во славу веры и Создателя. Когда "истинники" вымазали дверь столичного Книгохранилища дерьмом, Элена Эренс, в приступе неистового раздражения, публично назвала их "полоумными фанатиками, которым не помешала бы хорошая порция плетей". Увы, многие поняли ее высказывание, как одобрение идей Кэлрина Отта, и даже ссылались на нее, распространяя эту ересь среди унитариев. С тех пор сестра Элена обещала себе держаться как можно дальше от всех этих дел. Когда два враждующих лагеря ослеплены своей враждой, они используют любые средства в борьбе друг с другом. Умный человек не станет подливать масла в огонь, и лучше будет держать свои мысли при себе, чем позволять сторонникам враждующих идей подхватывать свои слова, переиначивать их на свой лад и использовать в собственных целях. Но Лейда Гефэйр еще очень молода, и, вероятно, жизнь должна казаться ей гораздо проще, чем Элене Эренс. Настоятельница помнила, что двадцать лет назад большинство тех противоречий, которые сегодня ставили ее в тупик, не только не казались ей неразрешимыми, но вообще не попадали в поле ее зрения.

— А вы уверены, что эту вражду провоцируют именно "истинники"?.. — сдержанно поинтересовалась леди Эренс. — В конце концов, Братство возникло не само собой, а как ответ на рукопись Кэлрина Отта. Вы не хуже меня знаете, что в этой книге содержатся кощунственные с точки зрения большинства унитариев идеи.

Лейда криво улыбнулась.

— Кэлрин Отт, по-моему, пытался написать что-нибудь вроде новой "Повести о Бальдриане". Думаю, ему и в голову не приходило, что кто-нибудь отнесется к его сочинению, как к богословскому трактату.

— Может быть. Но, тем не менее, в написанной им книге напрямую утверждается, что Крикс дан-Энрикс связан с Тайной магией. Огромное количество людей, читавших "Сталь и Золото", вполне уверены, что Крикс — и в самом деле Тот, кого в Книге Надежды называют Эвеллиром. С точки зрения моих единоверцев такое утверждение — немыслимое святотатство.

Ее собеседница нетерпеливо повела плечом.

— Насколько мне известно, Кэлрин Отт — не первый человек, которого ваши единоверцы обвиняют в ереси. Вспомнить хотя бы Эйта из Гоэдды. Когда он написал свои "Монологи", капитул публично объявил его идеи несовместимыми с Книгой Надежды. Но сам Эйт при этом продолжал спокойно жить в общине Белых братьев, и, кажется, был в прекрасных отношениях со всеми ее жителями вплоть до настоятеля. Никто не приходил в неистовство из-за того, что "Монологи" Эйта продают в столичных книжных лавках и даже изучают в Академии. Капитул обозначил свое несогласие с его идеями, но не пытался помешать ему их высказывать. Почему бы не отнестись так же и к сочинению Кэлринна Отта?..

Элена Эренс ответила без запинки — ей уже случалось размышлять на эту тему.

— Потому, что Эйт из Гоэдды был прежде всего ученым, а не проповедником. Если немного поскрести его идею "чистых философских принципов", то под ней обнаружится самый обыкновенный материализм. А материализм не обладает наиболее опасным свойством ереси — способностью будоражить человеческое воображение и пробуждать стремление к чему-нибудь заведомо несбыточному… И самое главное: идеи Эйта из Гоэдды не рассчитаны на то, чтобы воодушевлять толпу. Охотники сводить Создателя к "чистому принципу" и продираться через сложную систему умозрений, выстроенных Эйтом в его "Монологах", могут найтись только среди таких людей, как и он сам — привыкших проводить большую часть своего времени над книгами и способных наслаждаться тонкостями философских диспутов. А книга Отта исключительно проста. Мне приходилось видеть, как ее читали вслух на рынках и у городских ворот.

Лейда поджала губы.

— Мне кажется, что унитарии ставят себя в смешное положение, устраивая вокруг книги Отта такой шум. Это же просто вымысел!..

— Если бы автор книги подавал ее как вымысел — никто бы и слова не сказал, — парировала сестра Эренс. — Беда в том, что Кэлрин Отт уверен в том, что говорит своим читателям чистую правду. А то, что он включает в свою повесть большое количество бесспорных фактов и свидетельств очевидцев, придает его книге убедительность. К тому же, Отт дает понять, что все, что он узнал об Олварге и Меченом — не его собственные домыслы, а слова самого же Крикса. Вы, наверное, читали последние главы его книги — там, где Отт описывает свою встречу с Криксом в ставке Серой сотни?..

— Разумеется.

— Значит, вы понимаете, о чем я говорю. Либо Отт выдумал весь этот разговор с начала до конца, а потом выдал его за реальное событие, либо он действительно записал то, что говорил ему дан-Энрикс. Честно говоря, я больше верю во второе. Отт, насколько я могу судить по его книге — человек увлекающийся, он вполне способен что-то приукрасить… но не до такой же степени! Поэтому я думаю, что лорд дан-Энрикс в самом деле говорил хотя бы часть того, что Отт описал в той главе. Вы не согласны?..

Лейда мрачно усмехнулась.

— Полностью согласна. Даже более того — вы полагаете, что Крикс сказал "хотя бы часть" того, что описал в своем последнем свитке Кэлрин Отт, а я уверена, что Кэлрин вовсе ничего не приукрашивал.

Сестра Элена посмотрела на собеседницу почти с испугом.

— Но… Вы же ведь не думаете, что дан-Энрикс — в самом деле Эвеллир?..

— Не думаю, — кивнула Лейда.

— Тогда для чего ему понадобилось рассказывать своим друзьям такие байки?!

— Очевидно, потому, что сам он не считал их байками, — сказала месс Гефэйр очень сухо.

— Но ведь это же безумие, — растерянно сказала сестра Эренс.

Лейда Гефэйр вскинула глаза на настоятельницу. От ее взгляда настоятельнице на секунду сделалось не по себе.

— Да, — медленно сказала Лейда. — Думаю, это действительно безумие.

— Вы что, действительно считаете, что он… — Элена осеклась.

— Сэр Таннер Тайвас, видевший дан-Энрикса на переговорах, убежден, что Меченый был не в себе. Я склонна ему верить. А вы никогда не думали, что от того, что с Криксом делали в Кир-Роване, немудрено было сойти с ума?.. Не мне вам говорить, что многие из тех, кем занимались лорд Дарнторн и его ворлок, до сих пор живут в общинах Милосердия.

Сестра Элена прижала ладонь к губам. "Словно какая-нибудь перепуганная птичница" — подумала она. Впрочем, она действительно не помнила, когда что-нибудь потрясло и огорчило ее так, как эта новость.

— Да… вы правы, — произнесла она вслух. — Но, как бы глупо это ни звучало, эта мысль действительно ни разу не пришла мне в голову. Я думала — это тщеславие… или какая-то глупая шутка… Боже мой! Да, если Крикс сошел с ума в Кир-Роване, то это вполне объясняет то, что он наговорил Кэлрину Отту. Перед тем, как Меченого взяли в плен, он находился здесь и читал наши книги, в том числе Книгу Надежды. Это могло как-то повлиять на его мысли.

Лейда покачала головой.

— Едва ли, леди Эренс. Думаю, все началось гораздо раньше.

— Раньше?..

— Да. Мы познакомились с дан-Энриксом, когда он еще был оруженосцем коадъютора. Тогда как раз была война с Каларией. Потом — голодная зима, потоки беженцев, хлебные бунты… Крикс без конца повторял, что должен быть какой-то способ положить этому конец. Со временем я поняла, что он имеет в виду даже не войну, а то, что людям в принципе приходится страдать. Тогда мне стало страшно за него. В конце концов, нам всем приходится смириться с тем, что смерть, страдание и несправедливость — неотъемлемая часть нашего мира. Но Крикс слишком упрямый… Я видела, как он сводит себя с ума, пытаясь решить задачу, у которой не было решения. Но точку в этом деле все-таки поставил ворлок из Кир-Рована. Не знаю, что они с Дарнторном делали с дан-Энриксом, но в результате он вообразил, что этот маг — и есть тот самый человек, которого в крестьянских сказах называют Олваргом. Крикс верит в то, что, если он сразится с этим магом — то сумеет уничтожить Темные Истоки. И тогда наш мир каким-то непостижимым образом освободится от страдания и зла. Это безумие — прямое и продолжение идей, которые не давали Криксу покоя всю его сознательную жизнь. Ну а все остальное — это, вероятно, образы, навеянные старыми элвиенистскими трактатами, которых он начитался в Академии.

Элена провела ладонью по лицу.

— Я этого не знала… Видит бог, все это исключительно печально! Безумие лорда дан-Энрикса — это уже не личная трагедия, а катастрофа для целой страны. Не удивлюсь, если Валларикс потихоньку отослал его на Острова… или куда-нибудь еще.

С губ Лейды слетел короткий и резкий смешок.

— Вы говорите, что знакомы с Криксом — но, похоже, вы не представляете, что он за человек. Будь он на Островах — об этом стало бы известно не через шесть лет, а через шесть недель. Крикс обладает поразительным талантом привлекать к себе всеобщее внимание. Не знаю, где он сейчас может быть — но уж никак не ближе Авариса.

Сестра Эренс вздрогнула. С тех пор, как Лейда сделалась протектором Гверра и возглавила войско своего отца, каждый ее поступок — даже совершенный много лет назад — служил в Бейн-Арилле и Гверре поводом для сплетен. Даже сестры из общины леди Эренс с удовольствием чесали о леди Гефэйр языками, когда собирались в кухне, чтобы перебрать крупу, или подрубали полотенца и пододеяльники для лазарета. Сестре Эренс эта болтовня казалась глупой и, в конечном счете, просто неприличной, но ни мягкие увещевания, ни даже явное недовольство настоятельницы не могло пресечь дурацких кривотолков. Обрывки подобных разговоров временами долетали и до самой сестры Эренс, так что она поневоле знала о Лейде Гефэйр больше, чем ей бы хотелось знать. К примеру, она знала, что именно из-за Меченого некогда разладилась помолвка Лейды, и что их связь с Криксом продолжалась больше года — до тех пор, пока леди Гефэйр не вернулась в Гверр в связи с болезнью своего отца. Правда, с тех пор прошло семь с лишним лет. О нынешних отношениях Лейды Гефэйр ходило много сплетен — одни говорили, что она была любовницей Таннера Тайваса, другие утверждали, будто она тайно обвенчалась с капитаном своей гвардии, безродным чужаком по имени Алавер. Кое-кто из сплетников доходил до утверждения, что месс Гефэйр предпочитает девушек — наверное, подобные предположения порождал ее мужской костюм и резкие манеры. Но сейчас, когда она заговорила о дан-Энриксе, все эти слухи показались сестре Эренс полной чушью.

— Вы его любите?.. — спросила она прежде, чем успела прикусить себе язык. И тут же покривилась. Боже, да она не лучше тех болтушек, которые обсуждали Лейду в трапезной… — Простите, месс Гефэйр. Меня это совершенно не касается.

Другая женщина на месте Лейды, надо полагать, смутилась бы из-за ее вопроса. Но леди Гефэйр только посмотрела на нее — задумчивым и долгим взглядом, от которого настоятельнице сделалось не по себе.

"Определенно, эта женщина умеет держать паузу" — подумала Элена Эренс.

— Вы правы, леди Эренс, — произнесла Лейда несколько секунд спустя, когда Элена уже совершенно убедилась в том, что эта тишина продлится вечно. — Вас это совершенно не касается… Оставим сантименты. Лучше побеседуем о том, что делать с Братством Истины.

* * *

Олрис выскользнул из Ландес Баэлинда вслед за Рельни и его друзьями. Он надеялся, что они объяснят ему, что делать дальше, но было похоже, что после ареста Крикса эти трое начисто забыли о его существовании. Выйдя на улицу, они быстро направились в сторону крепости, не удостоив гвинна даже взглядом. На ходу они ожесточенно спорили, понизив голоса до неразборчивого шепота, и Олрис не решился следовать за ними. В результате он остался посреди двора совсем один.

Таким беспомощным и одиноким он не чувствовал себя с тех пор, как убежал из Марахэна. В растерянности он чуть было не отправился в свою каморку на конюшне, но потом сообразил, что там его никто не ждет. С тех пор, как Олрис стал стюардом Меченого, Янос сделался неразговорчивым и хмурым, хотя раньше с удовольствием показывал ему все закоулки крепости и без конца болтал о всякой ерунде. В начале Олрис был слишком поглощен своими новыми обязанностями, чтобы обращать внимание на поведение соседа, но в конце концов недружелюбие Яноса сделалось настолько очевидным, что его стало невозможно не заметить. Олрис подступил к товарищу с расспросами. Долгое время от Яноса нельзя было добиться ничего, кроме короткого "Я занят", если разговор случался днем, или "Отстань, я хочу спать", если беседа начиналась вечером. Олрис совсем было решил оставить Яноса в покое — если он не хочет объяснять, в чем дело, то пусть себе дуется, сколько угодно, — но несколько дней назад Яноса прорвало. Он обвинил Олриса в том, что тот целыми днями пропадает в Ландес Баэлинде, пока Янос вынужден делать за него всю грязную работу на конюшне, а еще — что Олрис будто бы считает себя лучше остальных только из-за того, что он нашел какой-то способ подлизаться к Меченому. Олрис так опешил, что сначала даже не почувствовал себя задетым — просто попытался объяснить, что он работает ничуть не меньше Яноса. Даже начал, загибая пальцы, перечислять свои обязанности — но в ответ услышал только ворох новых колкостей. Довольно скоро стало ясно, что на самом деле Янос злится не на то, что Олрис отдыхает, пока он работает, а на то, что Меченый приблизил к себе Олриса, а не его. К тому моменту Янос наговорил столько гадостей, что Олрис совершенно вышел из себя и сообщил, что некоторые просто не годятся ни для чего, кроме того, как разгребать навоз.

На следующий день Олрис вернулся поздно и обнаружил, что мясляный фонарь, всегда висевший у двери, на этот раз потух, и конюшне царит глухая темнота. Не придав этому особого значения, Олрис наощупь двинулся вперед, ничуть не сомневаясь в том, что доберется до своего денника даже без света. Но не успел он сделать и пяти шагов, как в темноте кто-то внезапно прыгнул ему на плечи, обхватив его руками так, чтобы притиснуть локти Олриса к бокам. Еще два человека подскочили спереди и принялись изо всех сил молотить его кулаками. Олрис пнул кого-то из нападающих ногой и, кажется, попал, но силы были слишком неравны. Услышав их возню, кто-то из лошадей в ближайшем деннике тревожно заржал, и ему ответили несколько других лошадей. Снаружи громко и отчаянно залаяла собака. Тогда нападающие бросили его и выскочили за дверь, оставив Олриса стоять на четвереньках посреди конюшни. Олрис поднялся на ноги и ощупью добрался до своей постели. Денник был пуст — исчез не только Янос, но и все его пожитки. Лежа в темноте, Олрис скрипел зубами — больше от досады, чем от боли. Нападающие были не особенно умелы в драке; они так старались нанести ему как можно больше ударов, что больше мешали друг другу, чем помогали. По сравнению с той дракой, в которой Олрис когда-то выколол глаз Фрейну, нынешняя стычка была сущим пустяком — но именно поэтому Олрис и чувствовал себя гораздо хуже, чем тогда. Схватка с Фрейном была страшной, тогда как сегодняшняя драка была просто унизительной. Олрис полночи проворочался без сна, строя бесчисленные планы мести бывшему соседу и его приятелям.

В любом случае, о Яносе можно было забыть. Даже если бы они по-прежнему оставались друзьями, Янос все равно бы не сумел ничем помочь.

Тогда Олрис подумал об Ингритт. В последние недели они почти не виделись, но сейчас, когда дан-Энрикса арестовали, Ингритт была единственным человеком во всей крепости, к которому он мог прийти за помощью. Она знакома с Алинардом, а тот, в свою очередь, имеет доступ к Истинному королю. Быть может, Ингритт убедит врача вмешаться в это дело и вступиться за дан-Энрикса. А если нет, так хоть узнать, за что его арестовали...

В голове у самого Олриса все безнадежно перепуталось. Лорд Уриенс сказал, что Меченый обвиняется в измене, Рельни с Олметтом считали, что наместник хочет убить Крикса, а сам Меченый сказал, что это ерунда, и отдал людям Уриенса меч. Зачем он это сделал? Почему позволил увести себя, даже не попытавшись защищаться?

На глазах Олриса вскипали злые слезы.

Комната Ингритт находилась над большим кухонным залом, по соседству с комнатами поварих и судомоек. Но, в отличие от прочих спален, выходивших на общую галерею, спальня Ингритт имела отдельный вход — туда вела крутая каменная лесенка, которая казалась узкой даже Олрису. Через единственное тусклое окошко, находившееся наверху и почти всегда затянутое паутиной, проникало совсем мало света, так что, поднимаясь в свою комнату, Ингритт всегда брала на кухне толстую свечу. Захваченный своими мыслями, Олрис совсем забыл об этом, и поэтому, поднимаясь к Ингритт, то и дело задевал головой толстые балки, выступающие из стены в самых неожиданных местах. Но хуже всего было то, что, добравшись, наконец, до верхней площадки с узкой дверью, почти примыкавшей к пыльному окну, Олрис обнаружил, что комната Ингритт заперта.

Олрис только теперь сообразил, что в это время дня Ингритт должна быть в лазарете. Поколебавшись, он решил остаться наверху и подождать. По собственному опыту он уже знал, что добиться встречи с Ингритт в лазарете будет не так просто — помощники Алинарда, двое крепких молодых парней, выделенных королем для помощи госпиталю, встретят его у дверей станут спрашивать, чем именно он болен. Если он честно признается, что он здоров и пришел к Ингритт, его просто выставят за дверь, а если наплести что-нибудь о больных зубах или о резях в животе, посадят дожидаться своей очереди среди остальных больных. И если Алинард окажется где-то поблизости, то он наверняка разоблачит его притворство и с позором выгонит его из лазарета. Олрис очень смутно представлял себе, как Ингритт с Алинардом разбирались в путаных и часто противоречивых жалобах пришедших в госпиталь крестьян, но ему казалось, что старому лекарю достаточно будет взглянуть на него, чтобы тут же понять, что он ничем не болен.

Олрис сел на верхнюю ступеньку лестницы и прислонился плечом к стене. От камня шло приятное тепло — другая сторона стены смыкалась с рядом каменных кухонных плит, на которых целый день готовились какие-нибудь кушанья — тушили мясо, жарили угрей, варили сырный суп… Представив себе миску супа и большой ломоть белого хлеба с золотистой корочкой, присыпанной мукой, Олрис сглотнул слюну и вспомнил, что он так и не позавтракал — если не брать в расчет единственного пирожка, который он сжевал, пока просматривал бумаги Крикса. Но суетные заботы об обеде были тут же вытеснена новой жуткой мыслью: если Уриенс когда-то служил гвиннам, то, возможно, он решил опять переметнуться на их сторону и выдать Олваргу дан-Энрикса и Истинного короля.

Эта догадка показалась Олрису настолько страшной и одновременно — очевидной, что казалось странным, почему дан-Энрикс не додумался до этого самостоятельно. Олрису показалось, что волосы шевелятся у него на затылке. Всего пару месяцев назад он был уверен в том, что магия делает своего обладателя неуязвимым, но теперь он знал, что маги очень мало отличаются от остальных людей.

В один из первых дней после того, как Крикс сделал его своим стюардом, Олрис застал дан-Энрикса за умыванием. Меченый только что поднялся и стоял над умывальником в одних штанах, пригоршнями зачерпывая из него холодную воду. Олрис замер на пороге и едва не уронил на пол сверток с одеждой Крикса, только что полученный от прачки. К виду побледневшего клейма на лбу дан-Энрикса Олрис уже привык, но темные рубцы наслаивающихся друг на друга шрамов на спине, предплечьях и боках мужчины стали для него полной неожиданностью. Как и широкие, затянутые лоснящейся стертой кожей следы от кандалов, которые обычно прикрывали рукава. Обернувшийся на шум дан-Энрикс, несомненно, заметил потрясение на лице Олриса, и, дотянувшись до рубашки, как ни в чем ни бывало натянул ее. Олрис, перед глазами которого все еще стояли жуткие отметины на теле Меченого, чуть было не выпалил — "Кто это сделал?.." — но в последнюю секунду прикусил себе язык. Недоставало только, чтобы Меченый решил, что он не в меру впечатлителен, или решил, что Олрис никогда раньше не видел шрамов.

Впрочем, выбросить увиденное из головы Олрис так и не смог.

Если мага можно держать в плену, пытать, поставить ему на лоб клеймо — то, несомненно, его можно и убить.

Олрис отчаянно замотал головой.

"Заткнись, — сказал он сам себе. — Чего ты раскаркался, словно ворона? Кто сказал, что они собираются его убить?.. Но Рельни говорил… заткнись, заткнись, заткнись!.."

В отчаянии Олрис обернулся к стене и несколько раз ударился об нее лбом. Под кожей начала вспухать болезненная шишка, но зато ему стало немного легче.

Поскольку прошлую ночь он почти не спал, а делать было совершенно нечего, через какое-то время Олрис почувствовал, что его начинает смаривать. Он опустил голову на колени, и мало-помалу задремал — точнее, погрузился в беспокойный, мутный сон, в котором Дакрис говорил ему, что Бакко сейчас принесет клеймо, которое они поставят Олрису на лоб, поскольку он должен пройти через Испытание Болью. Олрис попытался вырваться, но Дакрис вцепился ему в плечо и заявил, что, если Олрис не пройдет все Испытания, его отправят на Драконий остров. Уже просыпаясь, Олрис почувствовал, что на его плече действительно лежит чья-то рука, и рванулся вперед, едва не ударив нагнувшуюся к нему Ингритт головой в лицо.

Когда он понял, что и Дакрис, и угроза про Драконий остров были просто сном, он с облегчением вздохнул. Впрочем, мгновение спустя он вспомнил, для чего он дожидался Ингритт, и вскочил.

— Ты знаешь, что дан-Энрикса арестовали?! И Атрейна тоже!

Глаза Ингритт на мгновение расширились. Олрис был готов к тому, что она ему не поверит, но, похоже, эта новость не была для девушки совсем уж неожиданной.

— А я-то все думала, в чем дело… Во дворе полно солдат, все бегают туда-сюда и ведут себя так, как будто начался поход на Марахэн, — отозвалась она. — Но это же безумие! Кто мог арестовать Атрейна с Криксом?

— Говорят, что приказ отдал сам король. Якобы их подозревают в государственной измене. Но я этому не верю… Уриенс привел своих гвардейцев в Ландес Баэлинд и сказал Меченому, что он должен пойти с ними. А Атрейна к этому моменту уже взяли под стражу. Он убил троих гвардейцев Уриенса, прежде чем его смогли арестовать, хотя в итоге его тоже ранили. А с Криксом были Рельни, Эвро и Олметт, но он все равно отдал свой меч, даже не попытавшись защищаться. До сих пор не понимаю, почему он это сделал!

— А по-моему, это как раз понятно, — возразила Ингритт. — Как ты думаешь, что было бы, если бы он не захотел отдать оружие?

— Ну, их ведь было четверо. Они могли бы забаррикадироваться в башне...

—… а гвардейцы Уриенса стали бы ломиться внутрь. Через пять минут туда сбежались бы сторонники дан-Энрикса и те, кто воевал с Атрейном в Лисьем логе, и все бы передрались между собой. Неудивительно, что дан-Энрикс этого не захотел.

— А если Уриенс — изменник, который задумал выдать Меченого Олваргу?!

Ингритт нахмурилась, как будто что-то взвешивая про себя.

— Да нет, не думаю… — ответила она в конце концов. — Уриенс очень хитрый человек — иначе он не смог бы править здесь при гвиннах. Мне кажется, если бы он действовал по собственному побуждению, он бы нашел десяток способов проделать это тоньше и не подвергать опасности своих людей.

— Каких же, например?..

— Не знаю. Отравил бы Крикса с сенешалем за обеденным столом и отослал бы Олваргу их головы… Да мало ли! Но точно не пришел бы в Ландес Баэлинд средь бела дня и не сказал бы Криксу, что он арестован. А вот если Истинный король и правда приказал ему арестовать Атрейна и дан-Энрикса, то ему просто ничего не оставалось, кроме как пойти и выполнить этот приказ.

Олрис был вынужден признать, что все это звучит вполне разумно.

— Ну ладно. Ты, наверное, права. Но что нам теперь делать?

Ингритт дернула плечом.

— Полагаю, ждать. Когда я шла сюда из лазарета, внизу уже было очень неспокойно. Думаю, что очень скоро новость разлетится по всей крепости, и люди примутся шуметь и требовать, чтобы им объяснили, почему Атрейн с дан-Энриксом находятся под стражей. Тогда мы, во всяком случае, узнаем, в чем их обвиняют.

Олрису эта идея не понравилась.

— Может, лучше ты попросишь помощи у Алинарда? Он ведь мог бы пойти к Истинному королю...

— И что бы он сказал? "Я не имею ни малейшего понятия о том, за что был арестован Меченый, но я уверен, что это какая-то ошибка"?.. Если уж король решился на арест Атрейна и дан-Энрикса, подобные слова его не убедят. Надо хотя бы попытаться выяснить, что там произошло на самом деле… — несколько секунд Ингритт молчала, задумчиво потирая подбородок. — Ты сказал, что сенешаля ранили?

Олрис кивнул.

— Тогда спускайся вниз и постарайся разузнать, где его держат. Я пойду к себе, переоденусь и возьму все необходимое. Если рана достаточно серьезная, то к нему, возможно, пустят лекаря… Король не может не понять, что сохранить Атрейну жизнь — по крайней мере, до суда — в его же интересах. Если сенешаль умрет, его сторонники никогда не поверят ни в какие обвинения и будут называть этот арест убийством. А тут еще и дан-Энрикс… Нужно окончательно сойти с ума, чтобы восстановить против себя большую часть собственной армии.

Олрис поднялся на ноги, чувствуя, как в затекшие от долгого сидения ступни разом вонзаются тысячи крошечных иголок. За время жизни в Руденбруке он успел отвыкнуть от того, как стремительно Ингритт принимает решения и с какой энергией берется за их воплощение в действительность. Теперь он чувствовал себя довольно глупо — получалось, что он не сумел предложить ничего дельного, да и весь риск задуманного Ингритт предприятия касался исключительно ее самой, в то время как ему, похоже, предстояло дожидаться ее в безопасном месте и надеяться, что все закончится благополучно.

— Я даже не знаю, как тебя благодарить, — неловко сказал он. Девушка повела плечом.

— Пока что меня не за что благодарить. Посмотрим, что из этого получится.