Часть 1. День приоткрытых дверей

Все события и персонажи вымышлены.

Хотя насчёт чудовищ лично я сомневаюсь.

Нас у Сю осталось всего трое, потому мы и ходили за ней как цыплята. В начале процессии шагала Сю — маленькая и круглая, она единственная была в штатском — без халата. И несла себя торжественно, как университетский флаг. Следом, подхватив основательную стопку бумаг Сю, дефилировала Малина.

Глядя на её глянцево блестящие колготки, я всегда тихонечко завидовала, да и халат у Малины был самым коротким из нас троих. Потому ей и доверяли нести пачку бумаг. Когда Малину видели другие завкафедрой, особенно если они были мужского пола, они так и открывали рот в восхищённом «о». А потом, как бы между делом, интересовались, где Сю набирает таких аспирантов.

— Там где набирала, больше не осталось. — Сю возмущённо поправляет очки на носу. На самом деле ей было приятно, но когда Сю приятно, она больше всего возмущается, и так поправляет очки, что переносица краснеет.

«Таких аспирантов» — всегда во множественном числе. Это снисходительный кивок в нашу с Рушью сторону, чтобы нам не было так обидно. Мы-то особенными ногами не выделялись, и халаты у нас были как у всех — обычные, ниже колен, а мой к тому же — на два размера больше в плечах. Какие удалось раздобыть на складе, такие и были.

Потому мы с ней и замыкали процессию — Сю, Малина, Рушь и я напоследок, оглядываясь, как будто из тёмного коридора кто-то собирался ударить нам в спину.

— Девочки, у кого пропуск? — На подходе к ректорскому крылу, Сю оборачивается на Малину, Малина на Рушь, а Рушь на меня.

— У Кролика был.

Я нервно зашарила в больших карманах халата. На пол по очереди выпали чёрная и красная ручки, ватная пробка к колбе, пара пластиковых наконечников на пипетки, какие-то клочки бумаги с потёкшей тушью — вот бы вспомнить, что и когда я на них записывала. Я вечно всё теряла, и потому облегчённо вздохнула, когда в самом пыльном углу кармана нашла пластиковую карточку. И протянула её Руши. Рушь Малине, а Малина — Сю, как и заведено.

На ректорский этаж пускали только по особому пропуску, и Сю такой выдали, а мы втроём ходили за ней гуськом, чтобы не заблудиться в незнакомых коридорах, и через терминал проходили по одному, передавая друг другу пластиковую карточку, тёплую от наших прикосновений.

Перед тем, как зайти в зал заседаний, Сю построила нас вдоль стены и каждой поправила воротник халата. Когда она добралась до меня, на переносице у неё уже залегла глубокая морщина — нехороший знак. Я поспешно убрала с лица улыбку, чтобы не злить руководительницу ещё сильнее.

— Девочки, речь выучили? Рушь, спину выпрями. Малина, если опять забудешь слово, просто скажи какое-нибудь другое. Кролик… ладно, до тебя дело, скорее всего, не дойдёт.

На меня никогда надежды нет. Это потому что у меня пальцы толстые, и ещё руки всё время трясутся. Если на первом этаже страшный грохот — это Кролик разбила последнюю двухлитровую колбу. Больше таких нет — Сю на складе проверяла. И достать не у кого. Сю в панике, Малина с Рушью укоризненно качают головами. Нет, лучше мне колбы в руки не давать.

Мне и серьёзную работу не доверяли, потому у меня и выдающихся достижений в науке нет. У Малины есть — ей в прошлом году даже грамоту вручали, при всём университете. И у Руши есть — она выступала за трибуной и ни разу не сбилась. А у меня нет, но это ничего страшного. Не всем же быть великими учёными. Коробки таскать, например, тоже дело нужное.

Я вытерла вспотевшие ладони об халат и следом за ними нырнула под высокие своды конференц-зала.

Никто не знал, зачем ректор вызвал всех — листок с объявлением просто появился на доске перед деканатом, как всегда появляются подобные вещи.

«Всем завкафедрой явиться в конференц-зал с аспирантами, в пятницу, ровно в семь, для принятия стратегических решений».

Малина с Рушью уже возле доски поспорили, что это за стратегические решения. Рушь считала, что будут раздавать какие-нибудь блага. Как пипетки, например, в прошлом месяце раздавали. Кто-то отыскал коробку в самом дальнем углу склада, вот и делили — по-братски, на все кафедры.

Малина наоборот говорила, что будут искать виноватых. В чём, она не могла придумать, но университет большой, всякое ведь могло произойти. Сю на всякий случай заставила нас выучить научные доклады, и самолично три раза проверила, чтобы мы тараторили их без запинки.

Зала амфитеатром спускалась вниз, к позолоченной трибуне с гербом университета на передней грани. Наше место было в пятой секции, очень удобно — как раз лицом к выступающему. Я покрутила головой, проверяя, кто на месте. Секции были набиты до отказа: ботаники на первой, зоологи — на второй. Было ещё много тех, кого я даже не знала по именам. В общем, согнали весь университет.

Я поймала строгий взгляд Сю. Спохватилась и опять убрала с лица дурацкую улыбку.

Все разом замолчали, когда за трибуну вышел ректор. В свете белых ламп я щурилась и с непривычки не могла ничего разглядеть, кроме отблесков в стёклах его очков. Жёлтых и круглых, похожих на волчьи глаза.

— Уважаемые коллеги! — произнёс он трагически-приглушённым тоном. — Многие годы наш университет был закрыт от внешнего мира, но сегодня ночью случилось нечто непредвиденное. Двери главного холла открылись.

Я едва удержала испуганный вздох. В оглушительной тишине стало слышно, как в трубах за стенами залы течёт вода. Я оглянулась — неужели никого, кроме меня, не поразила эта новость. Все сидели с застывшими лицами, с тревогой во взглядах, с руками, судорожно сцепленными на коленях.

— Не вертись, — сердито шикнула на меня Сю, не оборачиваясь.

Шикать на меня она умела в любом состоянии.

Я постаралась, чтобы меня стало как можно меньше — втянула голову в плечи и легла подбородком на вытянутые на столе руки. Ректор за трибуной дёрнул тугой узел галстука. Те двое, которые всегда стояли за его спиной переглянулись.

— Случай беспрецедентный, — сказал ректор. — Никто не может знать, что ждёт нас за дверями университета. Но также мы понимаем, что кто-то должен пойти на разведку. Запасы университета однажды истощатся. Нам уже не хватает приборов и бумаги для записей. Наши библиотеки сильно пострадали от времени и сырости. Подумайте ещё о том, что внешний мир может стать неисчерпаемым источником знаний.

Он запнулся, и мы молчали. Мы думали. Тихий ропот, как сквозняк, пронёсся по задним рядами. Я уловила, как подрагивают уголки губ Сю в гримасе, неизвестной мне до сих пор.

— Но мы не можем рисковать жизнями многих, потому наружу должен выйти только один. — Руки ректора сами собой сложились под грудью, и часы на его запястье сделались третьим жёлтым отблеском — волчьим глазом. И все разом пригнули головы, боясь стать тем самым единственным, кого выберет ректор. Но его руки тут же опустились. — Итак, Совет великих учёных принял решение. Каждый из факультетов обязан выбрать и предоставить кандидатов. Заявление, заполненное по форме, предоставьте в канцелярию. В назначенный день будет решено, кому из них посчастливиться стать… героем.

Последнее слово вырвалось из него трагическим хрипом, и — я была уверена — каждый в этом зале мысленно произнёс другое.

Я возвращалась в лабораторию, глядя в пол. Мрамор — паркет — и, наконец, кафельная плитка в нашем коридоре. Думать было особенно не о чем. Кому бы ни выпал счастливый шанс, но уж точно не мне. А что если вдруг? На одно мгновение во мне поселилась надежда, но когда дверь лаборатории захлопнулась, и Сю развернулась к нам, всё ещё дрожа уголками губ, умерла и она.

— Девочки, дело серьёзное. Нам нужно хорошенько подготовиться. Кролик, посиди за шкафом, чтобы под ногами не мешаться.

***

Никто из нас уже не помнил, когда появился университет и кто его построил. Много лет университет стоял, и ни бури, ни наводнения, ни ядерная война не смогла его разрушить. Сейчас мира снаружи больше не существовало, и наше существование было ограничено этими древними стенами.

Всё шло по накатанной колее: мёртвые авторы хранили древние знания в библиотеке, функции охранников торчали на своих постаментах и разгадывали сканворды, призрак профогра шатался ночами по дальним коридорам, а профессора двигали великую науку. Мы, аспиранты, помогали им, как могли.

Но в прошлом учебном году наша мирная жизнь чуть было не дала трещину. В университете завелось чудовище хаоса, их тех, которые всегда заводятся в бумажном мусоре, ненужных вещах и выброшенных книгах, в коридорах нулевых этажей, куда никто не заходит и не ворошит слои вековой пыли. Чудовище выросло таким большим, что начало подгрызать стены университета и грозило сровнять его с землёй.

Хорошо, что как раз в этот момент звёзды над университетом сошлись особым образом, и поднялся из подвалов алый туман, и явился герой, способный победить чудовище. Ну, все ведь читали статью об этом в прошлогоднем вестнике?

После этого героине осталось только найти меч великих учёных и убить чудовище. Жаль, что она больше не вернулась. Сейчас бы она очень сгодилась университету.

***

Сю всегда говорила, что от каждого есть польза. Тут главное — найти, в чём ты можешь быть полезен. Я, например, замечательно делаю уборку. Потому, когда Рушь и Малина ушли подавать заявления, а Сю отправилась следом, чтобы помочь им, если что, я осталась в лаборатории.

Не люблю одиночество. Я-то сама по себе ничего не значу и ничего собой не представляю.

Я мыла брошенные на столе чашки, укладывала аккуратными стопками бумаги на столе Сю. Писала новые этикетки для Руфи. Вычитывала статью Малины. Потом от скуки открывала все подряд шкафы и перемывала колбы, если мне мерещились отпечатки пальцев на стеклянных боках — Сю очень не любила грязные колбы. Протирала рабочие столы.

Но сегодня даже этого оказалось мало: посуда уже блестела, а я уныло сидела в углу, слушая гудение ламп. Они до сих пор не вернулись, и во мне просыпалась обида. Неужели они про меня забыли? Им всё равно, что я сижу одна? Почему нельзя чуточку поторопиться?

Руки чесались заняться ещё чем-нибудь, и я выдвинула верхний ящик стола, тот, который считался общим. Вместе с ворохом макулатуры мне в подол халата выпали старые выцветшие фотографии. Наши выпускные: Руфь с показной задумчивостью смотрит на колбу с питательной средой, Малина держит пипетку, Сю состроила хитрую рожицу.

Я решила, что было бы хорошо развесить их в нерабочей части комнаты. Вот прямо здесь — над столом Сю, прямо под книжными полками, чтобы, когда она отрывается от работы, она могла бы посмотреть и улыбнуться.

Я никогда не брала документов, которые лежат на её столе справа. Сказано было: не лезть туда. Я приводила в порядок бумаги только слева — там вечно громоздились черновики и пыльные старые учебники. Справа лежало что-то с подписями и печатями — даже смотреть страшно.

Я отрезала кусок липкой ленты, потянулась, чтобы пристроить фотографию на самое видное место. Пола халата качнулась — в кармане у меня, как всегда, валялась куча хлама, так что удар вышел весомым. Оставленная на столе чашка кофе дрогнула. Я нервно пошатнулась и забалансировала на одной ноге.

Уцепиться за край полки не вышло, пальцы соскользнули. Сверху на меня посыпались скрепки. Следом сорвался огромный том, корешком стукнул точно по локтю. Я взвыла и шарахнулась в сторону, бросая всё на самотёк. Стол тут же накрыло лавиной книжек. Со злобным шелестом они всё падали и падали, пока я дрожала в углу под кофеваркой.

Наконец всё затихло. Я бросилась к столу. Сминая страницы, разгребла место трагедии.

Было поздно. Уродливое коричневое пятно растеклось по верхнему листу в стопке документов. Я быстро подхватила его, надеясь спасти остальные, но кофе уже добрался и до них. Бумага морщилась и коричневела.

Я выдохнула сквозь зубы и понеслась за полотенцем. Ничего не слыша, кроме бешеных ударов сердца, промокнула жидкость, но противный кофе уже впитался. В той самой верхней бумаге подпись ректора расползлась чудовищной сороконожкой. Сю меня убьёт.

Лабораторные часы показывали самое время для возвращения Сю и девочек. Я села, нервно прислушалась. Ноги отказывались шевелиться и покрылись противными мурашками. В коридоре стояла тишина, только гудели лампы. Наблюдая за тем, как ползёт минутная стрелка, я сидела в тупом оцепенении, с полотенцем на коленях.

Если бы Сю пришла в эту тягучую минуту, она могла бы резать меня на куски, я бы не пикнула. Но секунда, другая, и жизнь в меня понемногу вернулась — вместе с робкой надеждой как-нибудь спасти документ.

Бумага уже подсохла и теперь пузырилась.

Ненавижу одиночество. Если бы они вернулись чуть раньше, я бы не полезла приклеивать фотографию, не зацепила бы чашку с недопитым кофе, который Сю вечно оставляет на столе, не устроила бы погром. Ничего бы не случилось.

Я подцепила лист и положила на колени. Пальцы едва подчинялись от страха. В голову закрадывались шальные мысли: переписать на чистый лист? Подделать подпись ректора?

Я никогда не смотрела в документы Сю. Зачем? Захочет — даст мне сама, ну или вслух зачитает, чтобы все услышали. А теперь буквы сами полезли мне в глаза. Первое слово сложилось само.

Отчислить.

Летящим почерком Сю чуть наискось, и с подписью ректора в уголке. Отчислить. Я внутренне содрогнулась. Не повезло же какому-то бедняге. А я ещё страдала из-за испорченных бумаг. У кого-то проблемы пострашнее.

Следующее, что я заметила, свой номер — всё тем же летящим почерком. Циферка в циферку мой номер. Я глупо хлопала глазами, надеясь понять, где тут ошибка. Случайный чернильный хвостик, из-за которого единица превратилась в четвёртку. Например.

Но кофейная клякса не доползла до номера — он был чётким. Мой номер и страшное слово «отчислить», и подпись ректора, расплывшаяся пауком. Я вернула документ на стол.

Всё верно, ошибки нет. Нужно прибраться. Составить книги обратно на полку. Вот так, по алфавиту, как больше всего нравится Сю, по первой букве в фамилии автора.

Мой номер в приказе на отчисление.

Вытереть кофейную лужу. Полотенце из белого сделалось светло-коричневым. Я выстирала его в раковине, в рабочей части лаборатории и повесила сушиться на металлическую дверцу шкафа.

Это всего лишь значит, что Сю написала заявление, а ректор его подмахнул.

Я налила воды в кофеварку, насыпала порошка, положила в чашку два кубика сахара. Нажму кнопку, как только они вернуться, и пока Сю будет надевать халат, кофе уже сварится. У меня всё рассчитано. Нужно только нажать на кнопку сразу, как только её шаги послышатся в конце кафельного коридора. Времени хватит.

Она хотела меня отчислить.

Я села. Заявление лежало на краешке стола. Мы с ним были друг напротив друга, смотрели друг другу в глаза и думали, кто кого переглядит. Я сдалась первая, и рука сама собой потянулась к верхней пуговице на халате.

Отчислить в связи с сокращением ресурсной базы университета.

Всё правильно, однажды это должно произойти. Запасов в университетских складах всё меньше, вот и приходится избавляться от лишних обитателей. Отчисленным незачем форменная одежда. Я выгрузила содержимое карманов на стол. Может, легче отправить сразу в мусор? Но фонарик было жалко, а красная ручка совсем новенькая. Я подумала и принялась рассовывать вещи по карманам джинсов.

Всё было готово. Оставалось только дождаться её возвращения и не забыть вовремя нажать на кнопку кофеварки. В последний раз. Кто же будет варить кофе для Сю без меня? Кто перемоет пробирки? И Малине придётся самой таскать тяжёлый бикс до автоклавной.

Она, наверное, и забыла, где это. По лестнице вверх, до поворота, третья дверь от окна.

Я встала и прошлась по лаборатории, слушая, как шуршат подошвы стоптанных туфель по кафелю пола. Открыла дверь, заглянула в полумрак коридора. Лампы горели только на лестничных пролётах, и то не на всех. Только плитки на стенах чуть-чуть фосфоресцировали.

Белый халат — это очень удобно. В полумраке прекрасно видно тех, кто в белых халатах — то есть, нас, призраков университетского подземелья. Я же в сером свитере, в старых брюках почти сливалась с темнотой.

Я постояла на пороге, вдыхая коридорный воздух. Часы показывали самое время для ночного побега, и я шагнула в темноту.

Сначала коридоры были знакомые. Я убеждала саму себя, что только прогуляюсь и скоро вернусь, но потом потянулись чужие переходы, запертые двери. Лампы гудели другими голосами. Я говорила себе, что выберусь обратно по своим же следам. Ерунда вопрос! Ещё пару лестниц, ещё несколько шагов. Я только немного разомнусь. Никому не запрещается гулять.

Последняя на сегодня лестница вела в подвал. Единственная лампа горела над первой ступенькой. Красная лампа с затёртой надписью «выход». Таких я раньше не видела, но о таких ходили истории.

***

С тех пор, как я сбежала, я больше не смела высовываться на верхние этажи, так что понятия не имела, что там происходит. Кого выбрали для похода наружу. Что сказала Сю, когда узнала о моём побеге. Я даже не знала, сколько прошло времени с того злополучного дня. Висит ли моя фотография на стенде, рядом со штабом университетской охраны? Ну, тут и гадать нечего. Конечно же висит.

Я пряталась на необитаемых лестницах и в плохо освещённых тупиках. Питалась тем, что не доедали в столовых за день, читала книжки, о которых забыли все остальные. И думала, как быть дальше.

Я поступила глупо. Зачем я сбежала? Теперь я буду долго и мучительно умирать где-нибудь в заброшенных коридорах, и никто даже тела моего не найдёт. Уж лучше отчисление. Говорят, это быстро и почти не больно.

Сны были всегда одинаковые — как по заказу. Я закрывала глаза и видела белую лампу под потолком родной лаборатории, стеллажи, уставленные колбами, и кофейную чашку Сю — из прозрачного фарфора, с розовым цветочком на боку. Я слышала, как уютно жужжит центрифуга в углу, чуяла аромат раскалённого сушильного шкафа и просыпалась с горьким отчаянием.

По ночам в университете становилось очень холодно, и даже костёр, разведённый из деревянных обломков, не согревал, только обдавал жаром лицо, которое и без того горело. А потом я нашла их: услышала голоса, увидела блики света и вышла. Сначала я думала просто посмотреть издали, но под ногами хрустнула сухая рейка, и они меня заметили.

В полуразрушенных коридорах минус первого этажа их было пятеро: трое парней и две девушки. Пока остальные молча сновали вокруг то с охапкой старых карт для растопки, то с котелком, в который собирал воду из текущих труб, один, самый старший, сел у костра напротив меня и спросил:

— Ты кто такая?

Кажется, он был даже преподавателем — по крайней мере, гораздо старше меня. Свет костра расчерчивал его лицо морщинами. Сеточка из трещин на стеклах очков надёжно скрывала глаза.

— Кролик. Биолог, — пробормотала я, не сразу понимая, что такой вопрос обычно задают, если хотят узнать факультет.

— Отчислить хотели? — Он понимающе поскрёб щетину на щеке. — Что натворила-то?

Я всхлипнула, прячась за подтянутыми к груди коленями. Я только сейчас осознала, что не имею понятия. За что Сю так со мной?

Примерно месяц назад я неправильно посчитала микробные колонии. Может, из-за этого. Или когда я забыла про электроплитку, на которой грелась среда. Среда закипела, пробка вылетела, ударила в потолок… я долго оттирала пептон от кафельных стен. Или Сю просто посчитала все колбы, которые я разбила, и решила, что так выйдет дешевле.

— Ладно, не реви, — сказал он, поднимаясь. — Меня зовут Единорог. Можешь пока побыть с нами. Ты как, согласна?

Я торопливо кивнула. Уж лучше так, чем сидеть на месте и жалеть себя.

— Только всё не так просто. — Он поднялся, чтобы возвыситься надо мной во весь рост. — Для начала ты должна поступить на нашу кафедру.

Я вытерла щёки рукавом и дёрнулась — рукав свитера был колючий и жёсткий, а я привыкла к нежной белизне халата. Видимо, я была ещё под впечатлением от своего побега, так что не нашла ничего лучше, чем брякнуть:

— На какую кафедру? Я думала, вы все здесь просто…

Вокруг воцарилась зловещая тишина, даже вода из труб перестала капать. Девушки, снующие вокруг котелка, замерли. Одна быстро провела ладонью по лбу, как будто проверяя, не написано ли там чего ненужного.

— Кто мы? — холодно осведомился Единорог. — Просто бродяги, да? Так ты хотела сказать? Пойдём.

Слова извинений никак не лезли у меня из горла. Я решила, что если он заведёт меня в самый дальний угол и там убьёт, так мне и надо. Потому встала и поплелась следом. Я шла за ним в кромешной темноте, то ориентируясь на слух, то ощупью, и даже не видела, но догадывалась — широкая спина мерно покачивается впереди.

Наконец, сквозь щели в стенах пробился серый свет. Я различила коридор — как в плохом сне, он был вроде бы как остальные, университетские: двери, арки и колонны, но двери висели на одной петле, а со стен давно слезла краска. Колонны в основном валялись у нас под ногами.

Я догадалась вынуть из кармана фонарик, и кружок белого света заполз на сосредоточенное лицо Единорога. Обеими руками он тёр табличку на двери, стирая пыль и паутину. Я подошла ближе.

Когда-то она была золотисто-желтой, как все кафедральные таблички университета. Время и чьи-то руки хорошо потрудились над ней, потому я не могла понять, что здесь было написано раньше. Теперь поперёк тянулись кривоватые буквы. И цифры: ноль-ноль-восемь.

— Теперь ясно? — сказал Единорог, глядя на меня сверху вниз. — Кафедра педагогики. Что тут такого удивительного?

Я на всякий случай кивнула и решила ничего не спрашивать, хотя понятно ничего не было. Про такую кафедру я ни разу в жизни не слышала, ни на общих собраниях, ни на конференциях, ни в сплетнях, нигде. На этот раз пронесло, Единорог не обратил внимания на моё выражение лица. Незачем искушать судьбу ещё раз и переспрашивать.

Он толкнул дверь и впустил меня внутрь: коридор там расходился сразу в двух направлениях и выглядел чуть более обжитым, чем другие. Единорог шагал впереди так быстро, что я не успевала водить фонариком по стенам. Все двери, на которые натыкался луч света, были надёжно заперты.

С профессорским достоинством он указывал рукой то в одну сторону, то в другую.

— Это наша библиотека. Здесь будет…

— У вас есть своя библиотека? — вскрикнула я, тут же пугаясь, что вместо удивления в моём тоне зазвенит недоверие. — На кафедрах не бывает своих библиотек.

Впрочем, Единорог ничего не заметил. Он задрал нос под самый потолок, так высоко, что моё недоверие просто не долетело до него. Растерялось по дороге.

— А вот у нас есть. Наша кафедра уникальна, как видишь. Здесь — фонды. Лекционная аудитория в форме амфитеатра. Всё, как положено уважающей себя кафедре. Когда у нас была связь с северным корпусом университета, у нас ещё были комнаты отдыха и даже бассейн. Ты что, не веришь?

Я поспешно забормотала, что верю, конечно, как же — такая уважаемая кафедра, и без бассейна. Под дверью лекционной аудитории лежали клубки пыль величиной с футбольные мячи. От каждого шага соринки поднимались вверх и окутывали меня, лезли в нос и в глаза. Я боялась чихнуть, чтобы не разозлить его. Единорог двигался дальше, как в тумане.

— А та дверь ведёт в лабораторию.

При слове «лаборатория» у меня тоскливо защемило в груди. Я потянулась к двери, чтобы толкнуть её, чтобы хоть одним глазком… Единорог перехватил мою руку.

— Подожди. Руки прочь! Сначала поступи к нам на кафедру, потом уже и посмотрим, пускать тебя сюда или нет.

Вокруг нас торжественно кружилась пыль. Я замялась на месте, стараясь не расчихаться, чтобы окончательно не убить важность момента. Я понимала, что ни одна уважающая себя кафедра не будет располагаться в тупиковом отростке подвального коридора, но даже за призрачный шанс вернуться к прежней нормальной жизни, я готова была терпеть что угодно.

— Я согласна поступить на вашу кафедру, — выдала я на одном дыхании, пока опять не струсила и не передумала, — что надо делать?

— Вот и отлично.

Я не успела заметить, как это произошло, но он прижал меня к стене, одной рукой мастерски зажал рот, а другой обшарил карманы. У меня их было всего два, и аспирантский билет хранился в заднем. Ничего удивительного, что Единорог тут же обнаружил зелёную корочку и вытащил, аккуратно, двумя пальцами. Развернул и сощурился. И только потом выпустил меня, ошарашенную и задохнувшуюся от удивления.

…Когда мы вернулись к костру, мои глаза так привыкли к темноте, что даже его бликующий рыжий свет заставил зажмуриться. Сразу пять пар глаз уставились на Единорога выжидающе.

Котелок стоял поодаль. Одна из девушек — та, что в не по размеру большой военной форме, кинулась к нему, зачерпнула варева и плюхнула в две разномастные миски. Одну мне, другую — Единорогу.

Как бы я ни была голодна, от волнения я не смогла протолкнуть в себя ни ложки. Единорог ел обстоятельно, каждую ложку каши заедал кусочком хлеба. Стояла оглушительная тишина, нарушаемая только стуком ложки.

Наконец Единорог поднял голову и торжественно кивнул.

— Она согласна.

Несколько голосов радостно вскрикнули. Ещё несколько — тяжело вздохнули. Когда все говорят одновременно, я теряюсь. Они все придвинулись ближе, и чьё-то дыхание защекотало мне шею. Вопросы посыпались мне на голову, так что я едва успела закрыться руками.

— А как же она…

— Это невозможно!

— Пусть сначала…

Единорог поднял кверху палец, и наступила тишина.

— Я уже всё решил. Сначала ты должна написать заявление на имя заведующего кафедрой, тогда он подпишет, и можешь идти.

Я ощутила себя неловко, как всегда под чужими взглядами, и язык начал заплетаться. Я едва выговорила:

— И после этого меня примут на кафедру? Давайте, я напишу заявление. А вы заведующий кафедрой, да?

По тому, как Единорог скривился, я поняла, что опять допустила ошибку. Ужасную ошибку. Правильно Сю говорила, мне лучше поменьше разговаривать. Всё равно ничего дельного не скажу.

— Нет. Наш заведующий кафедрой великий учёный. Он гораздо более великий, чем все остальные заведующие, и он не снисходит до того, чтобы болтать с простыми смертными. А я, конечно, куда ближе к нему, чем остальные, но всё равно не смею посягнуть на его величие.

При его словах все остальные молитвенно подняли глаза к потолку. Я на всякий случай посмотрела туда же. Но на потолке кроме пыли и паутины ничего не было.

— А когда он придёт? Очень уж хочется увидеть такого потрясающего человека.

Я до крови прикусила язык, но, кажется, подвоха никто не заметил. Губы Единорога трагично дрогнули.

— Этого никто не знает. Год назад, когда случился страшный катаклизм, наш корпус оказался отрезанным от остального мира. В это время наш завкафедрой был в северном корпусе, и мы остались здесь, ждать его. Но мы верим, что однажды он к нам вернётся. Он не может покинуть нас, его верных приверженцев.

Я смотрела на огонь, медленно соображая, когда успела сама себя загнать в ловушку. Просто отлично: я сижу на кафедре, которой не существует, но меня даже не могут принять на неё, потому что у кафедры нет заведующего. Да обезумевшая функция охранника в переходе четвёртого крыла была образцом здравомыслия по сравнению с этим.

Единорог, видимо, посчитал, что всей необходимой информацией меня уже обеспечил, и снова принялся за вторую порцию варева. Все остальные тоже, как по команде, застучали ложками. Я сидела, скорчившись, обхватив колени руками, потому что подвальные сквозняки уже подгрызали мою решимость.

— Тогда можно мне не поступать? Можно я просто уйду, а?

Девочка справа от меня — давно немытые волосы сплетены в два жгута — на пальцах стала пересчитывать, сколько лет они не видели университетских сборников — испуганно охнула. Единорог презрительно фыркнул.

— Понятное дело, нет. Какая шустрая нашлась. Ты что думаешь, вот так просто уйдёшь сейчас и доложишь всем наверху, что мы здесь? Как бы не так, много вас тут ходит, а потом нагрянут к нам всякие охотники до чужого добра и обнесут.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, сколько раз нужно обойти весь подвал, чтобы хоть что-нибудь найти и украсть. Но наткнулась на его взгляд и рот тут же закрыла.

Они молчали. Они ждали моего ответа, и надменный взгляд Единорога постепенно делался угрожающим. Я открыла рот, чтобы отказаться, но опять закрыла. Они показали мне то, что называли кафедрой. Я знаю, где они обитают. Одно подозрение, что я сбегу сейчас и растреплю их секреты наверху — и всё.

Прощай, Кролик. Их шестеро — ты одна. Никто тебя не найдёт.

— О, я всё сделаю, чтобы поступить на вашу кафедру. Конечно же я буду ждать возвращения вашего завкафа.

Он удовлетворённо кивнул — наконец-то я угадала, чего от меня хотят — и вернулся к еде.

Я уткнулась лицом в колени. Неясно ещё, что хуже, быть отчисленной из университета, или остаться здесь, среди них. Нет, бежать, выкрасть обратно свой аспирантский и бежать отсюда, как только представится подходящая возможность. Ведь они когда-нибудь спят?

— Ты не будешь? — с надеждой спросила девушка, которая сидела справа от меня, и забрала себе миску ещё до того, как я успела помотать головой.

— Эй, — сказала я наконец, — а вы слышали, что университет открывает двери?

Они даже оторвались от еды. Цепляясь за этот эфемерный интерес, я вдохнула в голос как можно больше восторга.

— Ведь это прекрасная возможность. Университет открывает двери наружу. Я бы могла пойти в северный корпус и найти там вашего завкафедрой. А заодно написать заявление, и всё такое.

Единорог долго изучал тёмный угол, прежде чем ответить.

— Нет.

— Что — нет? — Я была так уверена в его согласии, что растерялась и забыла всё, что придумывала наперёд.

— Нет, ты никуда не пойдёшь. Если завкафедрой посчитает нужным, то он сам придёт и сам найдёт нас. Нечего всяким там непонятным личностям ходить к нему и глаза мозолить. Вдруг он страшно занят? А тут ты со своим заявлением. Некрасиво это. Невежливо.

Я хотела ответить ему, что невежливо отбирать аспирантские билеты, но опять промолчала. Исподтишка оглядела тех пятерых, что были вряд ли старше меня самой. Как они здесь оказались, добровольно, или попались по глупости точно так же, как я?

Или может, ну его к дьяволу, этот аспирантский, не съедят же они его, в конце концов. А можно просто убежать, найти первого же охранника, рассказать ему о банде, которая орудует в подвале университета? Пусть примет меры, это его работа.

По сравнению с такой кафедрой даже отчисление покажется неплохим вариантом.

«А может», — шальная мысль мелькнула в голове, — «Сю уже передумала меня отчислять. Ну, погорячилась, с кем не бывает. Может, ещё и обижалась за тот мерный цилиндр, который я грохнула на прошлой неделе. А теперь остыла, успокоилась. Можно пойти, попросить прощения, как всегда. Она это любит, а мне не тяжело. Тебе ведь не тяжело, Кролик?».

Они поели. Единорог поднялся с тяжёлым вздохом, и сказал:

— Ладно, нечего рассиживаться. Нужно и поработать. Так, Агата, ты со мной в подвалы восточного крыла. Клоп и Мурка пойдут в сторону спортзала. А Краб останется с новенькой, чтобы ей не страшно было.

Единорог бросил на меня сердитый взгляд — мол, даже не вздумай — и зашагал в темноту коридора. Следом за ним поднялись и остальные. Они разбрелись по коридорам, кто куда — искать науку, как выразился Единорог. Парни несли пустые мешки и заточенные палки с обожжёнными остриями, девушки заматывали на ходу ловчие сети. Я судорожно сглотнула, воображая, какую именно науку они собираются ловить.

Со мной остался парень в потёртой кожаной куртке, но он скоро начал клевать носом. Костёр догорал, вот уже остались одни угли и почерневшие книжные листы рассыпались пеплом, если тронуть их носком кеды.

— А, может, я тоже пойду, поищу науку? — сказала я шёпотом и на всякий случай ткнула своего конвоира пальцем в плечо.

В ответ он покачнулся и продолжил сладко спать, привалившись теперь к стене, а не ко мне. Я медленно поднялась — ощутила, как хрустнули онемевшие коленки — и боком, боком, как воришка, прокралась в угол потемнее.

Из коридорных ответвлений слышались перекликающиеся голоса, но навстречу мне никто не вышел. Я пробиралась на ощупь, иногда — на полусогнутых ногах, иногда вообще ползком. И когда, наконец, выбралась к лестнице, всё тело ныло с непривычки. Но зато в лицо ударило свежим прохладным сквозняком из знакомого коридора.

***

Университет жил привычной жизнью, хлопал дверями и эхом отзывался на шёпот незнакомых шагов. Я осмелела настолько, что свободно выбралась в верхние коридоры. Теперь терять нечего: аспирантский у меня отобрали, осталось идти к Сю. Та или поможет, или сровняет с землёй.

Я уже бежала к лаборатории, бежала, не оглядываясь, хотя погони за спиной так и не услышала. Мне делалось легче, родные стены помогали. Я думала, что если загляну в лабораторию хоть одним глазком — через щель между дверью и косяком — то сразу всё встанет на свои места. Я неслась привычной дорогой — северное крыло, третья лестница направо.

Горели аварийные лампы — одна в начале лестницы, другая внизу. Я замерла посреди прохода, кожей ощутив неладное. В свете аварийных ламп на белом кафеле шевельнулась тень. Ногой, занесённой для следующего шага, я нащупала ступеньку сзади. Показалось?

Лампа горела ровно, и вдруг в дверном проёме опять дёрнулся силуэт. Засада. Нет, они не простили меня и не желали миловать. Они всё это время думали, как бы меня поймать, а я, блуждая в далёких коридорах, совсем потеряла связь с реальностью.

Не раздумывая больше ни секунды, я развернулась и бросилась прочь. Вслед мне понёсся крик.

— Держите её, уйдёт!

Я рванула вдоль по центральной галерее, они неслись за мной — эхо размножило топот до бесконечности, пока я не уверилась, что за мной гонится целая армия. Я боялась обернуться, но спиной ощущала их ненависть, и с каждым шагом теряла надежду, что смогу убежать.

— Кролик, стой! — Это был голос Сю, от которого у меня перехватило дыхание. — Ты сама знаешь, что виновата. Бесполезно убегать. Тебя всё равно отчислят. Приказ уже голов.

Голос делался всё тише. Я свернула в узкий переход, и крик Сю изошёл на нет. Кто знает, как сильно мне хотелось поддаться, плюнуть на всё, разом обрубить череду своих злоключений и повернуть назад. Но я больше не верила, что она права, ни на грамм не верила, ни на микролитр, ни на моль.

Пусть уж ловят тогда. Сама я не сдамся.

Сю отстала, теперь за мной бежали только охранники. Я узнала их по слаженному, дружному топоту и сопению. Они могли бегать всю ночь, а я уже выдыхалась. Мимо неслись чужие двери — тёмные или подкрашенные снизу полоской жёлтого света. Ни за одной из них меня не ждали.

Справа разинулась чёрная пасть лестницы в подвал. Ещё лестницы и ещё переходы. Воздух едва проталкивался в грудь. Стало ясно, что долго я не продержусь, нужно искать, где бы спрятаться.

В чужом коридоре я толкала все двери одну за другой. Погоня была совсем близко — я слышала топот охранников на лестнице. Пальцы меня не слушались. Наконец, одна дверь поддалась. Я ввалилась в затхлую темноту, вшиблась плечом в угол шкафа, шарахнулась, чуть не уронила ещё один и затихла в углу.

Первым до меня долетел голос Сю. Она запыхалась, но шла следом за охраной.

— Она точно побежала сюда? Может быть, на этаж выше? Вы видели?

Гудение ламп, приглушённые голоса. Шаги Сю замедлились и замерли прямо за стеной. Я почти ощутила, как проскрипели и затихли половицы чужого коридора.

Я вдруг поняла, что она войдёт. Обязательно войдёт, почует мой запах, как полицейская собака, услышит дыхание. Я заползла в самый угол — под руками оказалась пропылённая ткань. Я попробовала зарыться в неё, как слепой крот, и запуталась в рукавах и завязках.

— Спросим у кого-нибудь, может, видели? Я спрошу, — решила Сю в двух шагах от меня.

С бешено колотящимся сердцем я принялась натягивать чужую одежду — рабочую куртку. Как змея из старой шкуры, вылезла из штанов, по которым Сю могла меня узнать, и натянула чужие. Они были впору. На куртке к счастью оказался капюшон. Я встала, спешно поправляясь, щёлкнула последней кнопкой.

В эту же секунду дверь открылась, и полоска света упала на деревянный пол, вырывая из темноты меня, зажатую между двумя огромными шкафами. Сю стояла на пороге. Я тоже застыла, не решаясь даже шевельнуться. Протянулась мучительная секунда молчания. Сейчас Сю глубоким и проникновенным тоном расскажет о том, как я её предала.

Она толкнула очки поглубже на переносицу.

— Извините, — сказала Сю наконец, — у вас здесь никто чужой не пробегал?

Я мотнула головой.

— Нет? Точно? Ну извините, — повторила Сю с досадой с голосе и закрыла дверь.

Она меня не узнала. Ноги ослабли, я едва доковыляла до стула. Голоса и шаги стихли за поворотом. Когда стало ясно, что они не вернутся, я позволила себе выдохнуть. И поняла вдруг, что забралась в чужую комнату. А что, если сюда нагрянут хозяева? Они точно сдадут меня охране.

Но комната вовсе не походила на жилую. Я различила в полумраке силуэт настольной лампы и включила свет: слой пыли на столе, по не-жилому аккуратно сложенные книги и пара отточенных карандашей, рядом — кружка с отбитой ручкой. На кружке нарисована пушистое насекомое с растопыренными лапами, а на дне залегли тени от кофе, выпитого много месяцев назад. Нет, в этой комнате никто не жил.

Так могла бы выглядеть комната умершего.

Мне почудилось, что стул ещё хранит чьё-то чужое тепло. Я вскочила, неловко взмахнула рукой. Карандаши покатились к самому краю, и прежде, чем я успела их подхватить, утонули в темноте между столом и стеной. Из углов комнаты на меня были направлены сотни осуждающих взглядов — теперь я ощущала их очень ясно.

Нет, нужно убираться отсюда, пока я не влезла в ещё большие неприятности. Вот только одежду всё-таки придётся украсть. Университетская охрана прочёсывает коридоры, и появись я сейчас в своём прежнем виде, они схватят меня через секунду.

Я повернулась вокруг себя, не зная, перед кем извиниться. Но взгляды всё ещё таращились, и я попятилась к порогу комнаты.

Не знаю, что было бы, очнись я чуть раньше. Они уже подошли к дверям с другой стороны. Сначала я услышала только шаги и решила, что вернулись охранники и Сю, но потом к шагам примешались голоса. Я застыла на одной ноге, едва не толкнув дверь.

— Видишь, темно. Никого здесь нет, — произнесла незнакомая девушка по ту сторону.

— Говорю, я слышал, как хлопнула дверь. Я что, сумасшедший, по-твоему, да?

— Зайди и проверь, — усмехнулась она.

Вот мне и пришёл конец. В голову не шло ни одного мало-мальски годного оправдания. Да и вообще я от страха не могла выдавить из себя ни звука, не то что произнесли связную речь.

Ручка двери медленно повернулась.

Откуда-то издалека светила лампа. Она вычертила их на пороге: девушку, и за её спиной — парня с острой бородкой. На них не было халатов, и я понятия не имела, с какого они факультета. Я даже не знала, станут ли они меня слушать. Рухнула последняя надежда договориться по-хорошему.

Мне показалось — свет вспыхнул ярче, и я инстинктивно отшатнулась. Я отступила — она наступила. Она была ниже ростом, и смотрела снизу вверх. Она не видела моего лица под капюшоном, а я видела её. Я видела шрам на её лице, видела светлые кудряшки, стянутые на затылке.

Она порывисто обернулась к парню.

— Ты тоже её видишь?

Он кивнул, не отрывая от меня взгляда. В крупную вязку свитера набилась пыль. Пыль была и на потёртых коленях джинсов.

Я мысленно смирилась с самой ужасной смертью.

— Ты вернулась, — выдохнула та, которая стояла в шаге от меня, рванулась вперёд и вцепилась мне в плечи. От неожиданности я поддалась, ей невозможно было сопротивляться, и оказалась в коридоре. — Галка, позови Шефа. Она вернулась!

У меня сдавило горло. Под курткой по телу потекли капельки пота, и вместе с ними утекали мои секунды. Я должна была искать оправдания, уговаривать, умолять, но не могла выдавить ни слова. Сейчас они позовут ещё кого-нибудь и показательно четвертуют меня на глазах у всего университета. Уж лучше бы Сю — тихоненько и почти не больно.

Она вытащила меня на площадку между четырёх квадратных колонн, прямо под свет лампы. Я увидела тупик и далёкий выход к лестнице, увидела двери чьей-то незнакомой кафедры.

Она всё ещё держала меня за края рукавов и смотрела, не в состоянии рассмотреть лица в темноте капюшона. Смотрела не зло. Взволнованно и, как будто бы, не в силах поверить.

— Туман. Ты вернулась. Мы думали, ты погибла.

— Тише. — Сказал из-за её спины Галка. — Не слушай её, мы знали, что ты вернёшься. Мы даже дверь твоей комнаты не стали запирать. Чтобы ты могла войти когда угодно. Аша, отцепись от неё. Она, наверное, устала. Нельзя так вцепляться в человека, когда он только-только пришёл. Пойдём, согреем хотя бы чаю.

Я знала, что это какая-то страшная ошибка. Я знала, что лучше объясниться сразу, иначе неприятностей я не оберусь, но там был чай и сахарное печенье, а я не ела уже не помню сколько дней. Я успокоила себя тем, что уйду сразу, как только останусь в одиночестве. Просто уйду, никто не догадается.

— Расскажи, как ты победила чудовище! — Аша сидела по другую сторону стола

— Не приставай к ней, — прошептал Галка.

Четвёртой из нас была девочка в зелёном плаще. Она сидела у самой стены, ничего не пила и не ела, только смотрела на меня. Руки с обкусанными ногтями лежали на столе неподвижно. Кажется, с тех пор, как я вошла, она ни разу не моргнула. Была бы я чуть менее голодной, я бы наверняка подавилась под таким взглядом.

— Нет, правда. Пусть расскажет, — сказала Зелёная, тщательно пережёвывая каждое слово.

— Расскажет, когда вернётся Шеф, — тоном старшего распорядился Галка.

И он пришёл. Сначала я услышала неторопливые шаги в коридоре, звякнула связка ключей. Секундная тишина размышлений — и дверь кафедры приоткрылась.

— Так, господа аспиранты, что за посиделки в рабочее время?

Все почтительно замолчали. Я не могла заставить себя обернуться и потому увидела его, только когда он вышел к столу через ряд кафедральных шкафов. Железные обручи внутри меня сжались ещё сильнее, перехватив дыхание. Даже если младшие меня не узнали, то он должен был узнать совершенно точно.

Он ведь не мог не узнать свою аспирантку.

— Туман? — сказал Шеф.

Галка предупредительно вскочил со стула, и он сел. Блик жёлтого света отразился в стёклах очков и прорезал темноту под моим капюшоном. Я устала бояться, я решила: пусть будет так, и отдалась на волю случая.

Шеф смотрел на меня несколько очень долгих секунд, а потом стянул очки за одну дужку и выдохнул усталым, тихим голосом:

— Ты вернулась.

Тогда моя судьба уже была решена. Можно врать и изворачиваться, если на кону стоит собственная жизнь, но врать до такой степени не могла даже я. Я открыла рот, чтобы признаться, я точно знала, что в этот раз смогу, но меня перебила Зелёная.

— Пусть она для начала расскажет, как убила чудовище!

Ножки стула скрипнули по старым половицам. Шеф даже не обернулся в её сторону.

— Зелёная, где список коллекционных видов? Ты две недели обещаешь мне его сделать.

Она фыркнула, но замолчала. Я всё думала, как же она будет выбираться, если решит уйти. Зелёная шмыгнула под стол, и через секунду её всклокоченная голова показалась со стороны прохода. На прощание Зелёная запустила пятерню в вазочку и взяла столько печенья, сколько сумела ухватить. Хлопнула дверь.

Шеф чуть откинулся на стуле.

— Ты ведь собирался проверить ловушки на минус первом этаже, правильно?

— Да, я как раз… — Галка пощёлкал пальцами в воздухе, словно пытался что-то вспомнить. Наткнулся взглядом на сумку, брошенную в углу, подхватил её и размашисто вышел.

— А я схожу и полью цветы в музее, — буркнула Аша и вышла, значительно впечатывая в пол каждый шаг.

Непонятно, существовали эти цветы или нет? Почему-то я думала, что второе.

Вместе с Ашей меня покинули последние капли тепла. Я смотрела на свои руки, сложенные на столе, с налипшими на пальцы крошками печенья. Мои руки с коротко остриженными ногтями и кожей, облезающей с подушечек пальцев — так бывает, если каждый день мыть пробирки щёлочью. У той, которую они ждали, наверняка были совсем другие руки.

Теперь я понимала: он меня узнал, просто решил не выпроваживать при всех. Выгнать тихонько и сделать вид, что никогда меня не видел. Я была благодарна ему за это.

— Туман, — сказал Шеф. — Ты ведь понимаешь, что я должен тебе сказать?

Я на всякий случай кивнула. От него пахло книжной пылью и чем-то ещё незнакомым, но от этого мне почему-то делалось спокойнее.

— Это не может быть случайностью. Университет открыл двери, и вернулась ты. Все решат, что ты пришла, чтобы идти наружу первой. Такие правила. Герой должен идти. Но прежде я хочу сказать. Мы тебя слишком долго ждали, чтобы снова потерять. Ты должна сама решить, чего ты хочешь. Ты пойдёшь?

Торопясь сказать, пока не передумала, я судорожно сцепила пальцы.

— Вы понимаете, так случилось, что я… — и закашлялась. Слова, скребущиеся в горле, рассыпались, как горка сухих листьев под ветром. Я не могла сказать.

От них в груди болело, но губы спеклись, я не сумела их разжать. Шеф дождался, когда я утихну и кивнул.

— Понимаю, тебе нужно время, чтобы подумать. Не пытайся угодить всем, просто будь сама собой и реши. Я приму любое твоё решение. Давай ещё раз поговорим об этом завтра днём. И обо всём остальном тоже. Иди, Туман. — Он поднялся, упираясь распластанными ладонями в край стола, пока я пыталась протолкнуть в лёгкие немного кислорода. И вдруг накрыл своей рукой мою. Мою — совсем не похожую на руку той, кого они ждали. — Не бойся.