Глава 1

Ярость непонятная и беспричинная пульсировала в висках кровью. Перед глазами разбегались круги и чёрные мухи. Разум отключался, но тело помнило, что этим дождливым днём вытолкало его из дома. Рейнальд буквально летел через мокрые улицы серого города, разбивая телом капли дождя. Ему казалось, что влага слишком медленно падает с неба, так, что глаз успевает различить печальный и трагичный полёт капли и даже уловить в ней своё отражение.

— Зачем я здесь? — спрашивал он себя, потирая виски.

— Чтобы не уходить без прощального подарка, — ответил он сам себе.

Этот дом с облупившимся фасадом, тусклой краской, где балконы давно отвалились, рассыпавшись крошкой по тротуарам. Рей помнил дорогу туда даже сквозь пелену дождя и наркотический дурман. Пришло время возвращать долги. Он всегда уходил раньше, чем успеют выгнать. Но иногда сталкиваешься с такими структурами, что уйти оттуда, кроме как с гирей на шее в мутный поток Селены, некуда. Словно слыша его мысли, река злорадно зашипела под мостом. Жуткое место, наполненное отбросами и стоками городской канализации. Сейчас, в дождь, она стала буровато-алой, почти кровавой.

— Прыгни в мои объятья. Слейся со мной, любимый, — шептали мутные волны.

Рейнальд помотал головой, так, что с него чуть не слетела широкополая шляпа. Слипшиеся тёмные пряди хлестнули по лицу, словно плети. Он вспомнил, куда и зачем шёл, потому ускорил шаг, унося ноги подальше от мутного зловония реки. Впереди сиял сгусток тумана, такое наблюдалось всегда на входе в Сурнус, один из самых скверных районов Вермины. Дымящийся котёл зловонных испарений сточных канав. Рей всегда ходил, как король по этим улицам, проклятым чумой. Однако теперь ему пришлось ступать отходными путями, прячась в собственной тени. Никто не должен видеть его. Грязные подворотни с остатками пира нищих и собак не стали для него преградой. Знакомое окно — второй этаж, привычная лазейка для того, кто не ходит в дверь.

Здесь внутри всё не так, как снаружи. Рейнальд приземлился грязными ботинками на изысканный ковёр с длинным ворсом. Вокруг царил полумрак, скрывая роскошь резиденции убийц, того, что стало для него домом, вспоив ликёром, как материнским молоком, одурманив опиатами, дав силу и власть. Сегодня он собрался покинуть добродушные объятья благой смерти. Знакомая дверь, за которой он провёл столько времени в душевных разговорах и любовных утехах. Самуил — глава клана, тот, кого остальные звали отцом, наставником или уж совсем возвышенно «магистром Смерти», был у себя, Рей ощущал его присутствие за дверью. Осторожно скрипнула ржавая пружина, пуская его в пропахший благовониями кабинет. Самуил был здесь не один. Он совокуплялся с карлицей, даже не удосужившись снять халат, лишь расстегнув его, обнажая волосатую грудь. Карлица верещала от удовольствия, когда огромный член входил в её гладковыбритое лоно.

Рейнальд пожалел, что не выпустил в него пулю сейчас, что медлил, наблюдая за омерзительным действом. Где-то в горле клокотала ревность, почти забытое, но разбуженное наркотиками чувство.

— Что стоишь? Заходи! — глава клана обернулся через плечо, не отрываясь от процесса. Тёмно-каштановые волосы прилипли к его лицу, раскрасневшемуся от возбуждения.

Рей оцепенел.

— Знаешь, я тут думал о величии человека, — начал Самуил, продолжая вгоняться в визжащую карлицу. Его глаза мерцали убийственным наркотическим блеском, сегодня опий принял его в свои объятья более прочно, чем всегда. — Ведь что может быть возвышеннее самых сильных человеческих порывов?! Разве что-то мирское и мерзкое способно заставить отвернуться от главного: от любви, любви к богу, к ближнему. Знаешь, как приятно порассуждать о высоком, когда трахаешь карлика!

По его короткой аккуратной бородке стекали потоки слюны, она пенилась словно у бешеной собаки.

Около минуты они смотрели друг на друга стеклянными, словно у мёртвых чучел, глазами. Рука Рейнальд а на ощупь искала револьвер. Холодный металл приятно отрезвлял, изгоняя струящийся по телу болезненный жар. Его тошнило.

— Прости, я ухожу! — секунду спустя пуля вошла в мозг Самуилу, так и не дав ему кончить. Карлица застыла в изумлении, вытаращив свои поросячьи глазки. Вторым выстрелом Рей успокоил её.

Запах крови, пота и других секреций остывающих тел наполнял комнату. Рей схватил пылающий трезубец подсвечника и поднёс к шторе.

— До свиданья, мой любимый дом, — шептал он, выпуская огонь на волю.

В углу стоял сейф. Глупо было упускать возможность. Не так давно ему стал известен код. Простая комбинация цифр, так плотно врезавшаяся в мозг, что не вырезать и не сжечь. Сейф добродушно скрипнул, открывая своё нутро. В последнее время дела у клана шли плохо — лишь три пачки разносортных банкнот, но лучше, чем ничего. Комната наполнялась удушливым дымом. Моральный дух клана подорван, сейчас в случае пожара уже никто не станет заботиться о судьбе Магистра Смерти, они побегут, как крысы с корабля. На сейфе Рейнальд заметил какую-то книгу с алыми пятнами крови на обложке. «Библия» — гласили буквы. Инстинктивно Рей сунул её в сумку, вместе с пистолетом и банкнотами.

Стало нечем дышать, почти ничего не разобрать в дыму. Он слишком долго провозился здесь.

— А ты не думал сначала взять деньги, а потом поджечь дом? — спросил внутренний голос.

Думать было поздно, Рей выбежал в коридор, с разбега выпрыгнув в окно. Дом горел, внутри слышался шум и крики. Как хорошо, что никто ничего не заметил, все привыкли, что убийца ходит через окно.

Наркотический яд в крови заиграл снова. «Ну что за дрянь дал мне сегодня утром этот ублюдок?» — перед глазам снова всё плыло. Лабиринты Сурнуса не давали входа, казалось, что он уже несколько раз прошёл мимо одного дома. И всё это в знакомом районе, где прошло около десяти лет его жизни.

— Эй? — спросил навязчивый голос, казалось, что он звучит откуда-то отовсюду, от камней мостовой, обшарпанных стен, вибрирует под кожей и в мозгу. — Ты крут, как и все, что носят с собой библию и пистолет.

— Кто ты, чёрт возьми?! — Рей огляделся по сторонам, присаживаясь на тротуар, как бродяга.

Нечто мельтешило перед глазами, казалось, что оно есть и в то же время нет. В глаза бросалась лишь страшная рана, идущая от уха к шее. Кажется, это была кошка… или птица… или женщина. Голова закружилась, Рей растянулся на мостовой, шляпа укатилась куда-то в сторону. Хотелось просто спать или проблеваться. Начинался отходняк.

— Я химера, — сказало нечто. — Я могу быть всеми, но не могу залатать эту рану. Я могу быть тобой.

Рей чувствовал, как против воли превращается в сгусток чего-то тянущегося и подвижного.

-Что это, чёрт побери?

— Когда я становлюсь тобой, ты становишься мной, потому что мы становимся чем-то одним.

В голове всё плыло, мир обращался отражением себя самого на кромке кинжала.

— Только я знаю выход из лабиринта, — сказало что-то внутри.

— Откуда ты взялась?

— Я всегда была в тебе, была, была в твоём хозяине, в этом мире. Я была вами, вы были мной. Неужели непонятно?

Становилось всё более и более непонятно. Рей и Химера бежали прочь, разрывая лабиринт, как порочный круг.

— Я за тебя ищу выход! — шептала она, вокруг плясал хоровод огней.

***

— Юноша, вы так прекрасны, что хочется посвящать вам стихи, — седой старик с выцветшими глазами склонился над Стефаном, дыша винным перегаром.

Тот отодвинулся дальше, стараясь не упасть со стула.

— Я и сам могу посвящать себе стихи сколько угодно. А сейчас у меня свидание с бутылкой абсента! — ответил он, взглядом давая понять, что разговор окончен.

Завсегдатаи этого заведения только посмеивались над незадачливым ухажёром. Они знали, что к Стефану на кривой кобыле не подъедешь, а особенно стихами не удивишь, он и племянника королевы отшил, и губернаторскую дочку. Сам не свой после смерти этой Анны. Приходит сюда каждый вечер, напивается до зелёных ангелов в глазах. О нём вообще ходило слишком много слухов, которые он не подтверждал и не отрицал вовсе. Говорили, что он сын графа, но в сильных неладах со своей семьёй, так как, кроме стихоплётства, пьянства и блуда, ничем другим заниматься не желает, позоря фамилию. Мало кто говорил со Стефом о его прошлом, он, как поэт, любил посылать весьма витиеватыми путями. Он был вызывающе красив, той самой незрелой красотой юности. Уже не мальчик, но ещё не мужчина. Слишком правильные черта лица, тонкие, расплывчатые, женственные. Светлые локоны цвета сухой полыни с лёгкими блядскими завитками доходили до середины шеи. А глаза словно впитали в себя всю мутную зелень абсента.

Альриг подсел к Стефану, положив рядом на стол свою скрипку.

— Чего нового? — спросил он, прикуривая от свечки. Волосы снова лезли из причёски, закрывая лицо. Казалось, что улыбка намертво приклеилась к губам музыканта.

— Да ничего особенного, — скривился Стефан, калякая перьевой ручкой в блокноте паутину. — Достало всё. Издам второй сборник и с моста.

Он рассмеялся, даже почти искренне. Затем налил себе ещё абсента.

— За тебя, Ал! — Стефан отсалютовал бокалом в воздухе.

Уже месяц его губ касался только зелёный напиток.

Альриг подвинул к себе бутылку и отпил абсент прямо из горла. Вид у него при этом было менее трагичный, чем у всех посетителей салона, когда они прибегали за спасением к зелёной фее. Казалось, что желудок у музыканта железный. Бутылка водки перед выступлением — и он играет, как бог. Алкоголь был для него чем-то вроде заменителя крови, неотъемлемой частью Ала, его главной музой. Он не употреблял морфий или опиум, как все остальные в этой среде, оставаясь верным своему демону-алкоголю.

— Пойду-ка я на сцену! — сказал он, выдохнув. — Кажется, я уже в кондиции. Спасибо за ту песню, кстати.

— Для тебя всегда пожалуйста, — Стефан накрутил на палец прядь светлых волос и улыбнулся.

Тому, кто его не знал, могло бы показаться, что поэт просто заигрывает с Альригом, однако Ал знал, что это просто его манера общения и не более того. Он на всех, кого не готов убить, смотрит так, словно готов отдаться. Но они не были даже друзьями. Просто были влюблены в таланты друг друга.

— Гитару мне дайте! — крикнул Альриг одной из девушек, что крутилась поодаль. Все девушки в салоне «Под сенью виселицы» милые, прекрасные и дорогие, и все обожают музыканта, готовы выполнить любую его просьбу, даже когда он обращается к ним, как к прислуге.

Он взошёл на небольшую сцену, прошёлся пальцами по струнам своей белой гитары с золотыми узорами. Пригладил волосы, эта длинная копна цвета тёмного шоколада всегда лезла в глаза в самый неподходящий момент. Голос у него был красивый, нет, не слащавый тенорок, с которым только и лезть, что в никому не нужную оперу. Он пел грубо, гортанно и слегка вибрируще, но тем не менее сильно. Его романсы способны пробирать до слёз, а лёгкие весёлые песенки заставляют смеяться до упада. Альриг кивнул лысеющему типу за роялем, тот заиграл аккомпанемент.

«Всё больше склоняюсь к „In vino veritas“,

Я точно знаю, земля не вертится.

Я точно знаю, голова кружится

С хрустальной талией моей супружницы.

Она холодная, но не порожняя

И вот беда — не вышла рожею.

Есть тонкий стан, вином наполненный,

К ней приползаю живой, несломленный.

Моя любимая — бутылка винная,

Она порочная, она невинная.

Она холодная, но не фригидная,

Она стервозная — но дама видная!»

Пьяницы поддерживающе размахивали полными пивными кружками в такт мелодии. Девки танцевали под заводной мотив, звеня украшениями, задирая юбки почти до головы, обнажая стройные ноги в кружевных чулках. Но веселье было чуждо Стефану сейчас, пусть даже оно было создано с его подачи, с его словами, что он бросал в пустоту, стремясь затушить огонёк боли внутри. Он вспоминал, как пела Анна, вальяжно распластавшись по роялю, как двигались алые губы, как светились густо подведённые чёрным глаза. Она всегда пела, словно соблазняя Альрига, что, как правило, играл ей, но Стефан не ревновал, чётко зная, что она поёт только для него. Но в свои тридцать три Анна уже плотно сидела на игле, она просто не вернулась из своих видений и ушла в царство вечного кайфа, просто забыла проснуться утром.

«Под сенью виселицы» — прочитал Рейнальд, оглядевшись по сторонам, он понял, что химера принесла его на другой конец города, если вовсе не в другой город. Кажется, они оба просто так повернули мир, оказавшись в этой точке. Начинался вечер. Фонари зажигались, сияя лиловым светом. Из приоткрытой двери играла музыка, цветные витражи пропускали на волю отсветы свечей. А район вокруг казался таким же мутным, как родной Сурнус, разве что чуть почище. Небо продолжало изливаться дождём, шляпа и плащ уже не спасали от влаги. Рейнальд толкнул тяжёлую дверь. Запах сигарет, духов, вина, человеческого пота и опиума ударил в нос. Он стоял на пороге, разглядывая толпу, сливался с темнотой. В зале играла музыка, слишком громко и слишком давяще. Скрипка словно резала вены.

— Эй, теперь я хочу быть музыкантом, — сказала химера, отпуская Рейа.

Мир вернулся на круги своя, словно отпустило и дышать стало легче, несмотря на то, что он стоял в душном дыму. Только сложно было привыкать к тому, что ты это ты, а вовсе не химера. А была ли эта химера на самом деле? Захотелось выпить.

Альриг самозабвенно погрузился в музыку, почти не замечая ничего вокруг. Его несло на волнах импровизации. И мир, как отражение в бокале. Он не так много выпил, чтобы его откровенно начинало нести. Он продолжал играть, что-то зажигательное и страстное, как жидкое пламя по венам. Сквозь морок он различил Стефана в его белом пиджаке, который разговаривал с каким-то типом. Они бурно жестикулировали, затем вовсе сцепились в драке. Дрались они невероятно технично и ритмично. Ал знал, что у Стефа есть длинный стилет, и он достойно с ним управляется. Типчик тоже не отставал, размахивая длинным ножом. Кажется, это битва не на жизнь, а на смерть. Тот тип, высокий, похожий на вампира или застарелого наркомана, бледный с растрёпанными чёрными волосами, они намокли от дождя и висят как пакля. «Помочь Стефу что ли?»- промелькнуло у него в мозгу, но он не мог нарушить своё табу и прервать песню. Они дрались, разбивая вдребезги винные бутылки, прыгая по столам. Алу нравилось, как они попадают в такт песни, или же, засмотревшись на них, скрипач сам играет в ритме этой драки. Они оба идеальное воплощение страсти и азарта. Посетители смотрели на них, как на представление, словно бы они занимались любовью у всех на глазах. Красивый поединок двух честных соперников.

Стефан сделал выпад вперёд, но промахнулся. Противник перехватил его запястье, выворачивая руку. Стилет упал на пол, затерявшись в полумраке. В глазах поэта мелькнул ужас. Взгляд этих серых глаз буквально сковал его. Капля пота стекла по виску. Победитель ловким движением убрал нож, прижимая юношу ближе к себе, через холод одежды он ощущал жар внутри этого тела. Он перехватил руку Стефана и властным движением обхватил за талию. Поединок перерос в танец. Такого «Виселица» ещё не видела, она оба оказались превосходными танцорами. Незнакомец вёл жёстко и уверенно, Стефану ничего не оставалось, как подчиниться ему. Все роли отмерены свыше. В этот миг он был влюблён и исполнен ненависти одновременно. Душа поэта умудрялась смешивать самые разные чувства. Они танцевали, Альриг счёл высшим удовольствием наблюдать за ними в этот миг, это такой же кайф, как и музыка.

Они упали куда-то под стол, рядом с лужей разлитого вина, а там сцепились в объятьях. Альриг видел похотливые взгляды посетителей, а также проституток обоих полов, томные глаза мальчиков, тянущих свои руки к застёжкам брюк клиентов, девочек, выпадающих из платьев. Он не раз становился свидетелем оргий в этом салоне, но никогда они не начинались так спонтанно. Но высшим кайфом для него было просто смотреть, отдаваясь музыке. В клубах дыма, слушая чужие стоны, он ласкал лишь свою единственную возлюбленную — скрипку. С лестницы спустилась даже сама мадам Синая, падая в объятья одного влиятельного чиновника. Праздник возбуждённых членов, сочащихся вагин и тугих задниц.

Две дамы с демоническими глазами снимали друг с друга чёрные платья, оставшись в одних лишь корсетах, чулках и диадемах с перьями. Они ласкали друг друга, усыпая красными поцелуями белую кожу, погружая пальцы во влажную зыбь промежностей.

Один приличного вида господин, который в обычной жизни наверняка был примерным семьянином, нанизывал на свой огромный член мальчика лет тринадцати, проверяя, налезет ли. Альриг знал, что налезет, он и не такое видел в этом салоне. Всё вокруг извивалось, стонало и кричало. Только вот Стефана с его новым знакомым нигде не было видно.

— Ха, разве великий поэт позволит трахать себя на глазах у простых смертных?! — рассмеялся Стефан, когда они ввалились в его комнату, что он снимал на верхнем этаже «Виселицы».

Рейнальд толкнул его на кровать.

— Я принял тебя за шлюху, и я был прав.

Тогда, несколько минут назад, войдя в салон, Рей на полном серьёзе принял его за тапетку пола и прямым текстом спросил его о цене. Стеф разошёлся не на шутку.

— Заткнись, я хочу тебя, — закричал Стефан, впиваясь в его губы.

Рей не стал церемониться, молча стащил с него одежду и всунул свой смазанный член. Для привыкшего к нежности Стефана это оказалось несколько непривычно, больно, это сейчас ему было нужно, как никогда. Забыться в грубых чужих объятьях.

«У этого мальчика просто потрясающее тело, словно созданное для кайфа», — думал Рей, держа Стефана за бёдра и вонзаясь почти яростно и нещадно. Со спины и вообще не различишь, мальчик это или девочка. Наверное, он зашибал бы большие деньги, если бы не отдавался бесплатно первым встречным. Как же приятно управлять чужим телом через боль или страсть, заставлять его кончать, изливаясь на белые простыни.

После всех косяков сегодняшнего дня секс с этим юношей походил на подарок свыше.