Травы и ветер

Новый рывок нити застал врасплох, но замерзшие суставы пальцев отказывалась разгибаться и жилка холодной змеей скользнула между ними, обжигая кожу. Сур начал проваливаться вниз, в густеющий туман. Молочная муть застряла в гортани игольчатым режущим комком. Серая пелена залила зрачки, стягивая мир в одну точку. Но сквозь нее вдруг глянули глаза белого волка, глаза девочки из берегового поселка и черные бездонные глаза Хозяйки судеб. И непослушную ладонь свела судорога, заставив поймать своевольное волокно. Преодолев сопротивление онемевших мышц, Сур накинул на ладонь петлю. Его повлекло вверх, в запрокинутое лицо ударил поток острых игл. Серая пелена все же сомкнулась вокруг и рассеялась, оставив перед глазами бескрайний простор под голубым куполом, зеленые холмы и серые стены города вдали.

Утро выдалось сырым и холодным. Порывистый злой ветер перекатывал по небу текучие обрывки облаков, на краткие мгновения обнажая пронзительно синюю подложку осеннего неба. В узких каменных коридорах городских улочек он дул с особым остервенением, срывая солому с крыш, завывая в трубах. Злобно налетал на жителей, решивших покинуть уют своих жилищ, стараясь выдуть из-под одежды последние остатки домашнего тепла.

Сур с учителем пробирались по грязной улочке к городским воротам. Мальчик откровенно зевал. На заспанном лице ясно читалось недовольство столь ранней прогулкой. Ведь даже Небесный Щит еще не выкатился из-за окоема в холодное небо.

Сонный стражник у закрытых ворот приветственно поднял руку. Недавно учитель вылечил ему гнойную рану плеча, полученную в пограничной стычке. Теперь воин поставлен в городскую стражу до полного выздоровления. Можно ли пожелать лучшего отдыха?

Служитель Апсуса раскланялся с бравым воякой и тот, несмотря на ворчание напарника, поднял засов и приоткрыл тяжелую створку. Лекарь с помощником направились в лес, за травами и корнями, разве это плохо? Снадобья всегда нужны, особенно в таком беспокойном уголке царства, как Илл. Недостатка в больных и раненых здесь не предвиделось. Пусть идут.

Астер с Суром проскользнули между сколоченных из огромных плах створок и оказались на мостике, висящим над сухим рвом, опоясавшим крепостные стены.

На мосту ветер радостно вцепился в теплые шерстяные плащи, потрепал полы и разочарованно понесся дальше. Наконец, устав гонять пыль и мусор по пустоши, перемахнул через холмы и унесся в степь, простершуюся за ними, как безбрежное ковыльное море.

Путники, напротив, отправились вниз, вдоль полей и пастбищ, к зажатому между берегом реки и холмами темной стене бора, несмотря на ветер, укутанной вязкой пеленой тумана. Стражник из-за приоткрытой створки глядел им в след. Он был спокоен за путников. Едва эта странная пара впервые вошла в ворота городка, старый десятник определил в новом врачевателе бывалого и опасного бойца, укрывшегося под маской напускной неуклюжести.

Да, лекарь не так прост, как хочет казаться, ну да Ллуг ему судья. Бродить по окраинам Илла занятие не из легких. Гахи, иххи, лонты то и дело тревожили городки набегами. Да и местные, угрюмые илланы не очень то жаловали Детей Архонта. Налоги и подати с них собирать не забывали, а вот защиты крепкой от набегов пока не видно. Да и Пресветлой троице они предпочитали своих старых богов. Так что служителю Апсуса лучше не появляться у них в деревне в одиночку. Тут по неволе когти отрастишь, а то схарчат не за лепту. Вот новый жрец, видно, и отрастил.

Старый солдатский костоправ, прежде заправлявший в крепости, не терпел других лекарей. Местных знахарей не подпускал к крепости ближе, чем на стадию, хотя сам регулярно покупал у них потребные снадобья. А перед скромным путником в пыльном дорожном плаще склонился, на удивление всему гарнизону. Только новичок не гнался за выгодой, брался лечить только тех, на кого махнул рукой его старший собрат, так что тот немногое прогадал.

В лесу ученик и учитель разошлись. У каждого были свои дела и своя тропа. Астер молча растворился среди ветвей кустарника, оставив мальчика в одиночестве.

Сур отправился в глубь чащи по одному ему приметной тропе, стараясь не оставлять следов. Она вела в один из самых диких уголков древнего бора. Деревья, вывороченные с корнем, наваленные друг на друга давней бурей, образовали почти непроходимый завал, очень удобный, чтобы ухорониться от ненужного внимания. Сначала Сур сделал большой круг, а лишь после, убедившись, что все спокойно, отправился в глубь бурелома, легко находя знакомые проходы к тайному логову.

Еще издали Сур почувствовал бесплотное прикосновение. Будто пять горячих шершавых языков радостно лизнули лицо. За последним завалом, мешаниной веток, земли и вздыбленных корней, пряталась крохотная полянка. Они выбежали навстречу из темного лаза, едва его пятки коснулись мягкой лесной травы, с ходу набросились, повалив на землю, шутливо покусывая и облизывая руки и лицо. Сур, смеясь и отбиваясь, катался в этом сером коме, но, наконец, встал, стряхнув своих питомцев, и едва слышным ворчанием призвал к порядку. И почувствовал, как бушующая радость откатывается, уступая место напряженному ожиданию. Сегодня он должен вывести своих воспитанников на первую охоту. Первую настоящую охоту.

Сур перебрался через завал и побежал вперед, лаем и, главное, мыслью призывая пятерых волков — подростков следовать за собой. Привычно проникнув в ощущения своих зверей, он чувствовал себя настоящим волком, вдыхая сотни запахов влажным носом, топча землю сильными лапами, слушая тишину леса чуткими ушами. Еще не войдя в Круг, еще не научившись надевать обличие Истинного Волка, он уже знал, каково это — быть им.

Сур нашел своих воспитанников весной. Осиротевшие волчата, голодные и потерянные, бродили у логова. Куда пропали их родители, ведомо лишь Ллугу. Но, увидев пятерых испуганных щенков, злобно рычащих на человека, смешно старавшихся оборонять свой дом, юноша понял, что не даст им погибнуть. Учитель, узнав об этой затее, лишь неодобрительно покачал головой. Он понимал, каких трудов это будет стоить. Ведь своенравный ученик вознамерился вырастить не просто волков в клетке, на потеху скучающим городским бездельникам, не озлобленных тварей для боя на песке арены, а настоящих вольных зверей, лесных охотников.

Все лето Сур почти не появлялся в городе, спал в логове, позволяя волчатам ползать по себе, теребить за уши, чтобы пропитаться их запахом. Вычислив охотничьи угодья родителей, старательно обходил их, метя своим запахом. И соседние стаи признали человека за волка, перестав заходить на его земли. Он добывал пропитание для прожорливых питомцев и учил их ловить мелкую дичь.

Но, кроме того, сам учился быть зверем, проникать в ощущения своих волчат, сливаясь с ними воедино. Ведомый смутными догадками, вновь торил забытый путь.

Астер только удивлялся, глядя на успехи ученика.

— Странные узоры в полотне судеб. Когда-то, в забытые времена, серые пришли с нами на земли Ллуга и были нам младшими братьями. Тогда мы были одним целым, вместе жили и сражались. Многое, очень многое мы забыли. Но, может быть, благодаря тебе волки снова станут рядом с нами...

Настало время последнего испытания перед расставанием — настоящей охоты. Сур вел воспитанников на полночь за стену Илла, в полосу ничейных земель у подножья горящих гор. Гиблое поле, вольная степь, прибежище диких кочевников и остатков разбитых орд. Там, вдалеке от охотников, прятались в сухих балках пугливые дикие козы, топтали высокие травы быстроногие сайги. Там лучшая охота для резвого степного волка.

Скоротав в холмах холодную ночь, стая двинулась на восход. Сырое ветреное утро незаметно перешло в хмурый, но тихий день. Гонимый прежде ветром, туман улегся в низины серой, едва заметной дымкой, не стремясь подниматься к угрюмому небу. Лучшая погода для тех, кто крадется, укрываясь в волнах степной травы, высматривая добычу.

Сур со стаей уходил все дальше в степь, и до сих пор не встретил крупной добычи. Видно, охотничьи отряды Стражи Илла поработали здесь на славу, загнав стада в глубь сухого поля. Но не тратить же время на ловлю мышей и толстых трусливых байбаков, прячущихся в норы при первом же шорохе.

Между тем щит Ллуга вкатился в зенит, и сквозь облачную поволоку высушивал остатки сырой дымки, наполняя просторы степи звенящей прозрачностью. Волчата давно рассыпались по степи, но Сур продолжал ощущать всех пятерых. Еще немного, и он научится видеть мир глазами своих питомцев.

Впереди показался пологий холм, заросший у подножья колючим кустарником. В ковре переплетенных ветвей выделялось темное пятно. Дольмен. Наследие степняков или, может быть, вход в подземелье. Тогда холм — это курган. Юноша приостановился. Он помнил наказ учителя не приближаться без нужды к местам, отмеченным особыми знаками. Он вслушался в песнь мира, но не ощутил не только ничего угрожающего, но даже необычного. И все-таки следовало поостеречься. Сур уже собирался обойти холм стороной, как вдруг почувствовал — один из волков, крадущихся справа, нашел дичь.

Отбросив опасения, Сур поспешил к подножию холма, пригибаясь к траве и направив остальных воспитанников вправо и влево, образуя загонный полукруг. Ближняя пара должна отсечь дичь от бугра, трое дальних выйти наперерез, а человек вспугнет ее с нужной стороны. Едва заметный ветерок холодил левую щеку, значит, стадо не могло почуять охотников, но и те еще не уловили его запаха.

Приблизившись к холму, Сур разглядел сквозь занавес сухой травы тройку крупных, очень крупных сайгаков. Очень не плохо для первого раза.

Правый волк учуял запах, и тот ему не понравился. Но остановиться сейчас — упустить добычу. Пора начинать охоту, и Сур встал во весь рост, чтобы вспугнуть. И сразу же, как только он увидел рогачей вблизи, появилось острое чувство опасности, но почему?

Крупный буланый самец поднял от земли голову и повернул в сторону человека.

— Назад, Сур, назад, это не сайги...

Лишь теперь, увидев морду вожака, юноша понял — перед ним хищник. Блестящий влажный нос, настороженно торчащие усы и острые желтые клыки в приоткрытой пасти. Заметив Сура, он двинулся навстречу с грацией готовящейся к прыжку кошки.

Теперь время потекло медленно, словно вязкая вишневая смола. Волки вынырнули из травы справа и слева, порождения тьмы развернулись им навстречу. Сур тащил из ножен длинный, в локоть, бронзовый обоюдоострый кинжал, а вожак скачками приближался к нему, взрывая копытами сухой степной дерн.

Поднырнув под шею несайги, человек вонзил сверкнувшее лезвие ему в глотку. И отлетел в сторону, сбитый грудью рогача. Земля ударила по спине. Затылок попал на твердый корень и свет дня на мгновенье погас.

И вспыхнул снова, но перед глазами плыли радужные круги. Юноша попытался подняться — тело отказалось слушаться. Он смог лишь повернуть голову и увидеть.

Один из волков впрыгнул самому низкому из монстров на спину и, отброшенный, отлетел в сторону. Второй вился сбоку, стараясь вцепиться в бок. Остальные наседали на пегого несайга, отбивавшегося острыми треугольными копытами и рогами. Вожак пролетел над Суром и теперь старался подняться с травы, обильно орошая ее кровью из перебитых шейных жил.

Раздался свист. В лоб правой несайги, меж рогами, впился бронзовый диск, до половины утонув в кости. Порождение Моры завалилось набок. Волки впятером набросились на оставшегося, но он, яростно щелкая клыками, отбивал все атаки. Двое серых уже откатились, попав под удар копыт. Потом на холку рогачу запрыгнул белый волк, вдвое превосходящий ростом своих собратьев, заваливая монстра мордой вперед.

Вопреки ожиданиям, учитель был доволен. И даже более. Учитель улыбался, что случалось нечасто.

— Ты прекрасно справился с порождением тьмы, Сурат-ал-Латэр, лучше, чем я думал. А твои волчата просто великолепные помощники, просто великолепные.

— Что с ними, — побормотал юноша, приподнимаясь.

— Не бойся, живы и даже невредимы, не считая пары царапин.

Сур приподнялся, опершись на локти. Волки сидели поодаль, беспокойно поводя ушами, с опаской поглядывая на учителя. Похоже, его воспитанники сразу признали превосходство Истинного над ними всеми, вместе взятыми. Движение не прошло безнаказанно. Тупая боль охватила поясницу. Астер, заметив тень страдания на лице ученика, заставил его снова лечь, приговаривая:

— Это ничего, это нестрашно. Кости целы, жилы и мышцы тоже. Сейчас мы приведем тебя в порядок.

Учитель развел костер, поставил на камни горшок с водой, плеснув в него желтого, как постное масло, снадобья. Вскоре вода закипела, и под кронами приземистых бересклетов повис пряный запах семян белоцвета. Волки сидели поодаль, поводили носами, принюхиваясь к необычным ароматам, нетерпеливо переступая и повизгивая, не решаясь подойти ближе.

К вечеру Сур поднялся, и они с учителем стащили порождения Моры в кучу. Срубив полдесятка сухих кустов, устроили грандиозный очистительный костер, постаравшись, чтобы даже кости рассыпались в пыль. Волки явно не одобряли перевода кучи еды, тем более добытой с таким трудом. И все-таки им пришлось довольствоваться сушеным мясом из запасов учителя, по одной полоске на нос.

Затоптав остатки костра, и уложив мешок, Сур попрощался со своими питомцами. Взъерошив пальцами жесткую шерсть на загривках, юноша последний раз заглянул в зрачки каждому из зверей. Вздохнул и ворчливо рыкнул, указав рукой туда, где по окоему низкого предосеннего неба растекался румянец вечерней зари.

Домой, приказал он, нужно возвращаться домой.

Когда последняя серая точка скрылась в волнах травяного моря, Сур поспешил на восход, вслед за Астером. Теперь волчатам предстоит самое важное из испытаний — выжить одним, без своего хранителя и опекуна. Выжить среди охотников и врагов. И здесь он уже ничем не мог им помочь.

Ночь была темной и беззвездной. Слабый свет полной луны едва просачивался сквозь плотное одеяло облаков. Ветер утих и путникам, растянувшим кожаный полог вокруг костерка, удалось немного согреться.

Когда юноша засыпал, лекарь по-прежнему сидел у костра. Отблески огня плясали на его лице, заостряя черты, превращая в чеканный рельеф на фоне ночного мрака. Сколько дней Сур провели вместе с ним. Сколько узнал от него нового и необходимого. Казалось, он изучил каждый жест учителя. И все-таки Астер оставался загадкой едва ли не большей, чем в тот день, когда вынырнул из полуденного марева над дорогой.

На самом деле юноша не знал об учителе почти ничего. Ни откуда он родом, ни даже, сколько зим он ходит под оком Ллуга. Лекарь не любил говорить о себе. Всегда находились более насущные вопросы и дела.

Может быть, пришло время спросить, только сон был сильнее любопытства, и Сур провалился в вязкий серый туман видений.

— Ты знаешь, кто мы?

— Частицы Истинного Волка, стражи этого мира.

— Разве что-то угрожает полуденному миру?

— Тьма изначальная, порождения ее, проникшие в мир Ллуга.

— Как они могут попасть к нам, ведь грани мира, очерченные Кромом предвечным, незыблемы и непоколебимы?

— Они незыблемы, но в скорлупе мира есть трещины. Тьма сочиться сквозь них.

— Но ведь окружающая мир река огня бездонна?

— Она бездонна, но есть мост Кали.

— Но ведь молочная стена неприступна, в ней нет прохода.

— В ней нет прохода, но есть путь. Мы торим его, приходя из полуденного мира на опаленные берега.

— На пути оставлена стража.

— Любого стража можно победить.

— Значит, нашей службе нет конца?

— Службе нет конца.

— Ты готов встать в круг и занять уготованное место в рядах хранящих?

— Я не знаю лучшей участи.

— Не спеши, ведь у тебя не будет угла, который бы ты мог назвать своим.

— Моим домом будет весь полуденный мир.

— У тебя никогда не будет семьи и детей, у тебя не будет друга, которому ты сможешь открыться, у тебя не будет рода, на который ты сможешь опереться. Окруженный людьми, ты будешь одинок.

— Вы будете моей семьей, моим родом. С вами я не буду одинок.

— И ты пойдешь туда, где тьма прорвется в мир, на опаленные берега и мост Кали, и встанешь на ее пути?

— Я пойду навстречу тьме и встану на ее пути.

— Ты примешь облик и судьбу Истинного Волка?

— Я приму уготованную мне судьбу

— Тогда ты готов вступить в круг Крома. Приходи и займи свое место.

На рассвете вновь поднялся ветер. Он трепал кожаный полог, раздувая потухшие было угли костра, рвал на клочки грязное покрывало облаков. В прорехах показалось густо-синее осеннее небо.

Сура разбудил запах похлебки. Астер уже подогрел на угольях воду и накрошил в нее сухого мяса, зерна, орехов и приправ.

— Учитель, мне снились голоса.

Лекарь лишь молча кивнул.

— Мы идем сегодня, учитель?

Астер снова кивнул и, подняв голову к небу, добавил:

— День будет ясный, ночь лунной. Подошло время собрать круг.

Они шагали без устали, с коротким перерывом на трапезу. День и вправду выдался солнечным. Недремлющее око огненного Щита высушило остатки вчерашней сырости. Степь становилась плоской, как ладонь, все дальше отодвигая горизонт, и лишь редкие пологие холмы да мелкие балки нарушали ее однообразие. Ветер раскачивал побуревшую от дождей траву. Изредка слышался тревожный свист сусликов, а в подернутом легкой сеткой высоких облаков небе мелькали охотящиеся соколы.

На бирюзовой полосе окоема показался холм, увенчанный короной стоячих камней. Они казались черными на фоне светлого закатного неба. Одиночные столпы чередовались с арками из двух стояков и накрывавшей их плиты. Не нужны были вопросы, чтобы понять и почувствовать — пришли. Там, на вершине кургана, цель долгого пути.

Сур и Астер разожгли костер из остатков принесенного с собой хвороста. Учитель опустошил мешки, достав остатки съестных припасов. Ученик понял, что бы ни ждало их этой ночью, возвращаться пешком уже не придется.

— Ты должен знать, прежде чем вступишь в круг… Готов слушать?

— Да, учитель. — Сур выплеснул последние капли воды на землю и убрал чашку в мешок. — Я готов.

— Помнишь, мы говорили, что мир един и все живое и жившие лишь его крохотная часть.

— Я помню, учитель.

— Так вот, не только каждый из нас часть этого мира, но и мир лишь часть нас самих. Каждый из нас несет в себе все мировое яйцо. У нас, как и у него, есть круг внешний — броня телесного облика, круг внутренний за рекой огня — стены нашей души, а внутри них, за полосой молочных туманов, наша истинная бессмертная суть, та, что вольется когда-нибудь малой каплей в океан, омывающий пределы этого мира. Круг на холме — изображение мирового яйца, пределов обитания, очерченных Кромом. Проходя его, ты освободишься и от темницы внешнего облика, и от оков духа, и, если достоин, займешь место среди нас.

Медный диск лика Атес смотрел с небес, окруженный звездами. Они мерцали, трепеща в ожидании предстоящего таинства. Теперь, в серебряном сиянии, исполинская ограда казалась ослепительно белой, искрящейся ярче драгоценных диамантов в коронах семи царей. Но проходы между ними затянула жемчужная дымка. Сур явственно чувствовал исходящие из сердца круга волны колющего тепла и незнакомой истомы. Его все сильнее влекло сияющее марево.

— Иди, время пришло. — Голос учителя почему-то звучал тихо, с явственной грустью. — Иди, и… встретимся в круге.

Суру уже не нужны были слова. Он взбирался по склону, торопясь приблизиться к каменной короне. Наконец, достигнув ее, остановился перед проходом между шероховатыми, покрытыми трещинами, камнями. Жемчужное сияние стекало ручейками искорок с мегалитов и, расплываясь в воздухе радужной вуалью, скрывало то, что ждет впереди.

Юноша глубоко вздохнул, задержал дыхание на два… три… четыре удара сердца, шагнул вперед и … ничего не почувствовал. Лишь свечение теперь струилось со всех сторон, окутывая его непроглядной блестящей пеленой. И вновь он не смог увидеть, что же происходит впереди, сделал шаг вперед и вдруг заметил, что его пальцы теряют очертания. Плоть таяла, расплывалась в розовом свете. Руки стали похожи на волчьи лапы, потом просто на сгустки тумана.

Сур испугался и уже готов был отступить, но зов, что шел из сердца кромлеха, был сильнее страха. Юноша добрался до второго, меньшего круга камней. Задержался перед ним. Закрыл глаза и опять шагнул вперед.

На этот раз проход сквозь преграду отозвался в голове холодком и легким покалыванием, и Сур ощутил себя совершенно иным. Исчезли случайные мысли, мелкие страхи. Он был спокоен и наполнен необычайной радостью, поющей гармонией, видел и ощущал все вокруг столь ясно, что глаза и уши ему были не нужны. Казалось, он знал ответ на любой вопрос, проникнув в саму суть вещей. Для него пел мир и рокотал прибой безбрежного небесного океана.

Но все-таки Сур поднял веки и увидел, что сияние исчезло, а он стоит перед кольцом низких, по пояс столбиков, в центре которого лежит черный, как сама тьма, валун. Одинокое темное пятно в круге Крома, где даже трава сейчас изливала свет.

Сур оказался нагим и только на плечи накинута плащом белая, как снег, волчья шкура.

Из проходов шагнули одиннадцать обнаженных мужчин в таких же белых шкурах. Они вскинули вверх руки и затянули протяжную ликующую песнь. Черный камень отозвался, окатив все вокруг волной бело-голубого ослепительного света.