Костер и звезды

Костяной гребень осторожно погрузился в переплетение цветных прожилок. Тонкие зубцы вошли в радужную мешанину, раздвигая ее, и осторожно подцепив, вытянули из пестрого узора серо-голубую нить. Проворные пальцы начали вплетать ее в основу, пропуская между толстыми пучками волокон, которые становились крупнее и грубее, все больше похожи на стволы деревьев. Серая нить вилась среди них и вскоре превратилась в лесную тропу под сенью густых крон.

Утро было сырым и хмурым. Облака длинными перьями и грязно-серым пухом налипли на белесую небесную гладь. Розовый свет лика Уше едва пробивался сквозь эту завесу. Зоул задернул мокрый от росы дверной занавес и направился к Дому Медведя. Поселок еще спал. Над бухтой царила тишина, наполненная шепотом неутомимого прибоя. Даже крикливые жители скал еще не поднялись со своих гнезд.

Но у темного сруба уже виднелась стройная фигура вожака юных Каланов. Савин, как обычно, пришел первым. Он любил быть первым. Всегда и во всем. Он стрелял лучше других юношей, плавал дальше, бегал быстрее остальных. И только раз проиграл…

Над отмелью с криком носились крачки, возмущенные вторжением, но опустится ниже боялись, слишком много было пришельцев. На дальнем конце галечной косы из буро-зеленого ковра водорослей торчали две треноги с пластами липовой коры. В воздухе мелькнули дротики. Один вонзился в край мишени, другой упал на камни в полушаге от нее.

Юные охотники радостно взвыли, прыгая и размахивая руками. Удачливый метатель гордо вернулся к своим удостоившись дружеских толчков и похлопываний по плечу. Рыбак прошел сквозь расступившуюся ватагу товарищей, глядя в землю.

Мальчишки, сверкая пятками, побежали за дротиками, а к процарапанной черте вышла новая пара. Савин и Зимер. На это стоило посмотреть. Стройный и гибкий Савин, вожак юных каланов, вобравший в себя все лучшие черты своих соплеменников, сложив руки на груди, поглядывая на предводителя молодых медведей. Зимер, крепкий и коренастый, наделенный от рождения немалой силой, за что и получил прозвище мишук, невозмутимо глядел на мишени, ожидая, когда вернуться сорванцы, не замечая насмешки в глазах вечного соперника.

Наконец дротики оказались у метателей. Савин привычно взвесил свой в руке и чуть отступил назад, разворачиваясь для замаха. Мишук долго примеривался, мусоля древко в ладони. Потом размахнулся и послал оружие в цель. Он больше привык к тяжелому кремневому топору, которым с маху перерубал жердь толщиной со свое запястье.

Каменное острие с треском вошло в мишень в трех пальцах от нарисованного мелом круга, пробило кору и погрузилось в песок. Кто-то из медведей радостно вскрикнул, но остальные молча глядели, как Савин размахнулся и уверенно метнул свой. Наконечник до шейки вонзился в белое пятно в пяди от центра.

Теперь пришло время прыгать и кричать каланам. Зимер невозмутимо пожал плечами и отошел от черты к остальным охотникам, а Савин гордо обвел взглядом берег и вдруг заметил найденыша, стоящего поодаль от обеих ватаг. Уголок губ чуть дрогнул, пряча усмешку, в глазах промелькнула лукавая искра.

— Зоул, эй, Зоул, — призывно махнул рукой сын рыбака, — иди сюда. Да иди, иди, чего боишься? — добавил он, видя нерешительность чужака.

Подростки притихли, ожидая, что же будет дальше. Приемыш племени, не спеша, прошел меж ватагами и остановился у черты. Савин взял метательное копье у подбежавшего мальчика и, улыбаясь, протянул ему.

— Бросишь?

— Куда ему, — раздалось сзади. — Он и держать не сможет…

— Покажите. Каким концом вперед…

— Смотрите, он себе ногу проткнет…

— Ой, разбегайся, сейчас бросать будет… — веселились подростки.

Зоул медлил, глядя на гладкое буковое древко. Он и правда, до этого не держал в руках дротиков. Но часто тайком тренировался в меткости, швыряя камни просто рукой или из самодельной лыковой пращи. Но копье… это оружие охотников.

— Давай, чего боишься, — подбадривал Савин — все уже бросили. Давай. Попробуй.

— Ну, чего пристал, — пробасил Зимер. — Знаешь ведь, не умеет, чего же…

— Ну, давай, — Савин заглядывал в глаза потупившемуся чужаку с приветливой улыбкой, — давай.

Зоул протянул руку к дротику, уверенно сжал ладонью и, глядя в лицо насмешнику, взвесил в руке. Оно было тяжелее, чем казалось, но сбалансировано хорошо.

Поставив носки башмаков у черты, Зоул уперся взглядом в белый круг правой мишени, представив, как острие входит в него, прикрыл глаза, вспоминая, как метали копья остальные юноши. В памяти остались только полет оружия. Движения, за которыми он жадно следил, стерлись, размазались. Обрывки мыслей заметались в панике, предвкушая будущий позор. Но тело нежданно само вспомнило, что нужно делать. Ладонь нашла свое место на древке. Правая нога отступила назад, спина напружинилась.

Наконечник вошел точно в центр мишени и, пробив его, ушел в гальку. Толпа удивленно вздохнула. Чужак повернулся к Савину, ошеломленному и раздосадованному.

— Отойдем на пару рук, — предложил сын Калана, — или боишься?

— Отойдем, — согласился Зоул и, отсчитав десяток шагов от черты, остановился, ожидая, когда вернуться мальчики.

Соперники приготовились. Зрители почти перестали дышать. И оба дротика легли в старые пробоины в белых кругах.

— Отойдем еще! — Бросил Савин, отсчитывая шаги.

Зоул молча кивнул.

На этот раз дротик чужака вновь попал в край круга, а сын калана промахнулся. Каменное острие лишь царапнуло край коры и, отскочив от гальки, упало перед треногой. Вожак рыбаков, увидев это, отвернулся и ушел в сторону поселка, пряча злое лицо.

Савин собрался в дорогу основательно. Кроме заплечника за спиной, у него висели лубье с луком, тул со стрелами и два дротика.

— Ладонь Матери над тобой, — едва кивнул он Зоулу, соблюдая приличия. — Подождем Зимера. Ленивый мишук видно еще спит.

— Подождем, — согласился Зоул, сел на камень, поежившись от холодного прикосновения, с завистью рассматривая лук спутника. Сам он нес лишь тяжелый нож с деревянной ручкой да набор лезвий и рубил — подарок Отца Племени. Подросткам не разрешалось самим делать оружие, пока не станут мужчинами, не узнают нужных заговоров и необходимых жертв, подчиняющих душу рожденной вещи, без которых она будет опасна для самого владельца. Но его могли подарить родичи.

Из-за хижин показался Зимер. За плечом, кроме мешка и дротиков, виднелся его любимый боевой кремневый топор с костяными накладками на рукояти.

— Сила предков с вами. Ну, чего ждете, пошли, скоро совсем рассветет.

— Да ты сам проспал, — возмутился Савин, — мы тут уже промокли…

Зоул молча поднялся с камня и первым начал карабкаться по камням вверх, туда, где безмолвной стражей застыли над поселком ряды стройных сосен.

Каменный человечек, дух охранитель в пути стоящий на обрыве спиной к поселку принял жертвы спутников. А сами они молча стояли, глядя вниз. Под ними раскинулся пляж и серое зеркало бухты, охваченное зубчатой темно-серой стеной Мыса Кайр. Над голыми камнями кружились стаи гнездившихся на них морских птиц. Среди коробочек хижин и темных черточек лодок у берега уже появились первые жители проснувшегося поселка, казавшиеся с высоты чуть больше муравьев.

В этот момент Зоул почувствовал, что он уже не вернется сюда. С жалобным звоном оборвалась невидимая нить, связавшая его с жителями бухты. Звон утих, а с ним и мимолетная печаль. Непройденная тропа уже манила юношу в глубь леса навстречу судьбе и новому дню, и это было неожиданно привычно и знакомо.

Путь юношей лежал вдоль берега моря, то выводя их самым вершинам гранитных утесов, то ныряя в глубь леса, чтобы там пересечь ручей или речушку, спешащую влиться в бескрайние соленые воды. Теперь Зоул смог по достоинству оценить выносливость своих спутников, без устали топтавших лесные травы. При этом Зимер, несмотря на свой немалый вес, ступал легко и бесшумно, словно огромная кошка. Савин же двигался вперед с неутомимостью длинноногов, что целыми днями носятся в зарослях папоры в погоне за травяными блохами. Да и сам Зоул не чувствовал усталости. Казалось, сам лес вливает в его жилы свежие силы, придавая ногам неутомимость.

Наконец тайные знаки племени вывели юношей к стоянке. Строгие личины, глубоко врезанные в кору, смотрели со стволов старых вязов, обступивших крохотную полянку с ложбинкой и кострищем в центре. Значит здесь, под корнями, укрытые одеялом густого мха, покоились их родичи, здесь можно рассчитывать на их незримую защиту.

В пути Савин подстрелил двух тетерок, а Зимер добыл зайца и потому, устраиваясь на ночлег, каждый из них занялся разделкой своей добычи. Зоул понял, что на его долю выпал сбор хвороста, и отправился бродить по окрестностям.

Когда он вернулся с последней охапкой веток, тушки уже подрумянивалось над огнем, а губы лика пращура на древесном стволе были вымазаны жертвенной кровью. Спутники обвели лагерь кольцом подпаленной травы, наговоров, и тонких жилок с трещотками, настороженными на незваных гостей. Мало ли в лесу обитателей, которые не прочь проведать спящих.

Мясо быстро исчезло на дне голодных желудков. Костерок, проглотив остатки трапезы — приношение Животворящему Огню, довольно зашипел, ровно освещая ложбинку, где расположились юноши. Тишину нарушали лишь шум деревьев да потрескивание углей. Дежурить первому выпало Савину, и Зоул улегся на шкуру, покрывшую слой старого сухого лапника, с удовольствием вытянув ноги. Только теперь он почувствовал накопившуюся за день усталость и предался блаженству отдыха.

Савин разбудил его среди ночи и молча свалился на свое ложе. Зоул протер слипающиеся глаза, размял суставы, подбросил в едва тлеющий костер пару веток, потом сел на корень, выступающий из земли, глядя, как алые язычки танцуют над углями. Он попытался вспомнить, что ему снилось, почему-то это казалось важным, но в памяти остались лишь белые камни да лунный свет.

Вокруг, в ночи шла своя беззвучная жизнь. Где-то крикнула ночная птица, послышался шелест листьев, хлопанье крыльев, писк и вновь воцарилась тишина. Полянку окружали только безмолвные бугристые стволы с занавесями мрака меж ними. Юркие отблески огня пробегали по коре, сплетаясь в бесконечный узор, и это было единственным движением, которое видел Зоул.

Вдруг он понял, что один из древесных корней смотрит на него. У основания ствола, за пределами сторожевого круга, сливаясь с пляской световых бликов, застыло удивительное существо.

Чешуйчатое змеиное тело венчала лошадиная головка с лицом старичка и взглядом филина. Густая золотистая грива падала с затылка и темени, а под подобием носа струились длинные шелковистые усы. Большие глаза смотрели разумно и строго, а в их черной глубине плясали янтарные искры, отблески костра. Существо глядело прямо в зрачки человеку, и он тоже не отводил взора, опасаясь пошевелиться, хотя и не испытывал страха. Память услужливо подсказала имя — Уж, покровитель ведающих, податель мудрости, хранитель тайн, сам Уж пришел к нему.

С десяток ударов сердца ночной гость продолжал, не мигая, смотреть на Зоула, словно оценивая его, а потом юноша услышал или может быть, угадал шелестящие, едва слышные слова: « Продолжай свой путь. Но торопись, торопись. И опасайся,… Матери змей. Огонь жжет…».

В глазу запершило, словно в него попала соринка и человек, не выдержав, сморгнул. А в следующий миг у корней уже никого не было. Только огненные блики продолжали свою пляску.

Солнечный лось еще не показал своих рогов из волн моря, когда спутники уже собрались в дорогу. Прохладный утренний воздух, напоенный ароматами леса и влагой росы, бодрил не хуже напитка, что варили на праздниках племени. От вчерашней усталости не осталось и следа и теперь, при свете утра, ночной гость казался Зоулу не более чем сном наяву, навеянным пляской пламени. Но, так или иначе, а предупреждение предназначалось только ему.

Трое шагали по траве, мокрой от росы, оставив стоянку с затушенным костром позади, все дальше уходя от береговых скал, покрытых лесом, в царство пологих холмов. Взобравшись на вершину одного из них, юноши остановились. Ниже по склону, заросшему пестрым ковром разнотравья с грубыми прорехами белесых проплешин плитняка, стояла небольшая плотная дубовая рощица. К ней они и направились.

Когда до ближайшего дерева оставалось не более десятка шагов, от зеленой массы ветвей отделилась человеческая фигура. Мужчина спрыгнул на землю и пошел навстречу путникам, замершим среди желтых метелок оленьей сыти, на которых стрекотали бесконечную песнь крылатые травяные блохи. В рощице укрывался схрон, последний рубеж племени у порога непредсказуемых и опасных ничейных земель.

— Храни вас предки, — чуть кивнул юношам охотник в лыковой накидке с вплетенными зелеными веточками, одежде дозорных.

— Пусть они хранят и тебя, старший, — ответил Зимер. — Мы идем к дому Матери Для Всех.

— Мне ведомо. Вас трое, это больше, чем один, но все равно маловато. Почему совет отправил вас этой дорогой? Почему не водой?

— Отец Племени так решил…

— Ветер третий день дует с восхода. Лодки старейшин пойдут веслами. Могут не успеть ко дню даров, — добавил Савин.

Охотник поглядел на молодого рыбака с сомнением, но спорить не стал. И вновь обратился к собрату по Дому Медведя.

— Ты хорошо знаешь дорогу?

— Да старший, — кивнул Зимер, — я помню. Нижняя тропа. Переправа у Гусиной Ноги.

— Да, нижняя тропа. Верхняя идет по краю ничьих земель. Там… сам знаешь. Нижняя идет через холмы вдоль Ольхового ручья к переправе. Развилка на третьем знаке. Первый вон там. Видишь? — охотник указал на каменную пирамидку, венчавшую вершину соседнего холма.

— Да старший.

— От пятого знака пойдете на восход. И, раз уж вы идете через холмы, то смотрите под ноги, смотрите вокруг, смотрите вверх. Слушайте ночь, пробуйте ветер. Пока не доберетесь до переправы. Там Крачки вас проводят. Что ж, легкого пути, скорого возвращения. Храни вас Мать Всем. — И, взмахнув на прощание рукой, охотник скрылся в тени деревьев.

Чем дальше уходили путники, тем ровнее становился лик земли. Холмы расплывались и оседали, превращаясь в широкую равнину. Керны, кучи камней, указывающие путь, становились все выше и реже, но видно их было издалека. Кое-где между холмов еще встречались островки леса.

Непривычным к простору охотникам так и не удалось ничего добыть. Осторожные степные зайцы и куропатки без труда ускользали от них. Долго не попадалось и подходящего места для ночевки. Редкие, заросшие кустарником балки с ручьями на дне были слишком сырыми, а открытые всем ветрам вершины и склоны холмов непривычными и бесприютными.

Темно-багровый лик небесного жара почти утонул за бирюзовой лентой окоема, когда они, наконец, нашли себе пристанище.

Недалеко от того самого, пометившего развилку, пятого путевого камня, притаилась неглубокая ложбина, окруженная сухим кустарником. На дне, устланном толстым одеялом сухой травы, угадывалась старая проплешина кострища.

Зимер дотошно осмотрел стоянку, и все вокруг нее, а Зоул тем временем развел костер, благо топлива для него было больше чем достаточно. Савин же принялся рыться в мешках, доставая припасы.

— Мне здесь не нравится, — задумчиво глядя в огонь, заявил мишук. — Место сухое и удобное, звериных следов вокруг нет, но что-то давит… как будто… — юный охотник замолчал, не находя слов.

— А я ничего не чую, — пожал плечами Савин. — Место, лучше не найти, ты сам сказал, новое искать уже поздно, — он махнул рукой в сторону краешка небесного глаза, готового вот-вот скрыться за вершинами холмов, — если только вы не хотите ночевать в чистом поле.

— Может и лучше в чистом, — проворчал Зимер, развязывая свой мешок.

Зоул промолчал. Он тоже ощущал непонятное беспокойство, но что его вызвало, понять не мог. Может быть тем, что слишком близким было пограничье, полоса меж лесом и степью, считавшаяся ничейной, по которой бродили отверги лесных и степных племен, изгнанные охотниками из пределов своих владений.

Когда с едой было покончено, и его спутники принялись за охранные заклятья, юноша отправился сам осмотреть окрестности.

Невдалеке выделялась на фоне темнеющего неба стена дубовой рощи. Над ночлежной ложбиной, прикрывая от посторонних глаз, нависло плотное полукольцо сухого кустарника и густые пучки высокой травы. Во всем этом не было ничего необычного или тревожного. Вот только камень…

Он стоял на самой вершине холма и не был похож на те пирамиды из серого плитняка, что сопровождали их в пути. Молочно-белая игла в четыре человеческих роста, исчерченная густой сетью черных трещинок. Утоптанная площадка у основания усыпана серой щебенкой и нигде ни единого осколка иного цвета. Откуда здесь этот камень? Следы, оставленные ветром и водой, говорили, что он не менее стар, чем скалы, окружавшие поселок племени Кайр.

Непонятно почему, но Зоулу неодолимо захотелось коснуться камня, ощутить его холодную шершавость, стереть налет пыли с паутины трещин. Он уже протянул руку, но что-то его удерживало. Желание и опасение боролись меж собой. Пальцы замерли в нерешительности, но любопытство, наконец, пересилило, и они легли на ребро грубого излома.

И в тот же миг камень и холм исчезли.

Лишенный тела, бесплотный, не чувствующий пронизывающего ветра, юноша стремительно летел над равниной. Внизу мелькали леса, холмы, реки, едва различимые в вечернем сумраке. На темной скатерти степи виднелись такие же молочные каменные столбы. Они складывались в ряды и цепи ячейки гигантской сети, наброшенной на лик земли. Зоул мчался над одной из таких нескончаемых нитей все дальше и дальше на закат, к светлеющему окоему неба, догоняя само солнце на его вековечном пути.

Белые шпили становились все выше. Казалось, они вот-вот вспорют вершинами небесную твердь. Теперь под ним проносились предгорья и горные долины. Острые зубцы скальных стен сияли в потоках лучей, льющихся из-за раскаленной грани закатного неба. Впереди на голубой полосе окоема показалась белая трехглавая скала, к которой сбегались бесчисленные жилы каменной сети. Она купалась в жемчужном сиянии, водопадом стекавшем с ее уступов. Приближаясь к ней, Зоул рассмотрел на одном из снежных конусов, в самом поднебесье, в сердце света маленькую, но стремительно растущую человеческую фигурку. Ощутив приближение юноши, незнакомец начал оборачиваться. Угольно-черное одеяние распахнулось у него за спиной, словно огромные крылья, закрывая собой полнеба. Еще мгновение, их взгляды встретятся и тогда…

Зоул отдернул пальцы и вновь оказался на холме перед менгиром. Но все вокруг неуловимо изменилось. Из-под каждой кочки и камня глядели невидимые недобрые глаза, буравя лицо и спину. Дунул резкий холодный ветер. Недалекая стена леса вдруг стала выше, грозно зашумев ветвями. Из нее выступила огромная темная фигура полумедведя — получеловека с красными угольками зрачков, горевших выше макушек дубов. Их взгляд прожигали человека насквозь, добираясь до его внутренней скрытой сущности. Казалось, злой жар уже обуглил его изнутри. Но вдруг… хозяин леса отступил назад и растаял в темноте. Ветер утих, и бестелесные обитатели степи поспешно и, кажется, даже испуганно затаились в своих глубоких норах.

Сердце громко стучало в груди, и спина была мокрой от пота, но Зоул почему-то был уверен, что сейчас все закончилось. Этой ночью можно не опасаться тех незнаемых, что на краткий миг выползли из своих тайных убежищ. Опасность исходит не от них, рассмотревших его истинное, самому Зоулу неведомое лицо и… отступивших. Беспокоил только черный незнакомец в белом сиянии. Кто он? Зачем манил к себе? Чего хотел? Не он ли был той гнетущей тенью, что затаилась в его прошлом?

Где-то на самом дне души, за каменной стеной забвения родилось узнавание. Шевельнулось и вновь кануло камешком в омут. Но что совершено, того не вернешь. Теперь Зоул не останется без внимания невидимых соглядатаев.

Юноша вернулся к костру. Зимер был еще мрачнее, чем до заката. Когда он обводил лагерь огненным кольцом, головня дважды гасла, и замкнуть его удалось лишь на третий раз. Охотник считал это плохим знаком. Савин, может быть, назло товарищу казался, как всегда, беззаботным и вызвался дежурить первым. Зимер молча пожал плечами и лег спать.

Зоул не стал ничего рассказывать спутникам. Зачем добавлять им лишних страхов? Чему суждено, то сбудется. Он снова был необычно спокоен. Мягкая подстилка из травы, тепло костра, все это убаюкивало, расслабляло, как будто вернулись безмятежные времена зимних костров, когда все было простым и ясным, как синь безоблачного неба. Юноша все дальше, все глубже погружался в манящую пучину сна, глядя на серый силуэт стоячего камня на черно-звездном пологе ночи.