Полночный берег

У ледяных полночных скал,

Где белых вод кипенье…

Рассказ волка закончен. Мы проследили почти весь путь. Остался последний шаг, от полночной стены до врат Бера. Его я помню и сам. Трое стоят молча. Теперь они ждут моего слова.

День уже перевалил за половину, но время еще есть. Я успею к положенному сроку. Все-таки мороз начал пробирать и меня. Как же плосконосые выдерживают этот холод. Но на то они и дети снегов. Я же тут только гость.

Когда-то династ тариотов сказал слуге Ареха: «мы останемся, а вас смоет…». Со всей своей мудростью он ошибся. Однажды океан унесет всех нас. Каждый из народов в свое время канет в бездну вечности. Когда — ведомо только хозяйке судеб.

Мне довелось прийти в мир, когда вал только начал свой накат на берег. Я слышу, как он ворчит, как скрипят песок и галька под его тяжестью. Серые окатыши целых племен, и крупинки камня, каждая из которых человек. Волна прокатится и безвозвратно изменит узор, вытканный на берегу ее старшей сестрой. Кто знает, как лягут пестрые кусочки мозаики, какие картины они создадут…

Я смотрю вдаль на пики столпов Бера. Кажется, только они не подвластны разъедающей силе прибоя. Они да еще белые иглы камней пути. Кто поставил их на лик мира? Кто связал великую сеть? Может быть, там, у врат, я это узнаю.

Но сейчас время рассказа. Он не будет длинным. Мне даже не нужно подливать масла в плошку, хватит и того, что осталось. Трое смотрят на меня с ожиданием, и я вспоминаю…

В нише на беличьей шкурке лежал большой плоский кристалл. Руки со старческой, обтянувшей суставы кожей осторожно вынули его, ласково обтерли, поставили на камень, прислонив к грубой стланцевой стене. Прозрачный, как слеза, кусок нетающего льда озарился изнутри, поймав блики горящего в пещере огня. Кристалл втягивал в себя отблески, копил в своей глубине. Свет становился все ярче, наливаясь голубизной полуденного неба. Крупинки молочного сияния взвихрились в глубине снежной круговертью, складываясь в причудливые видения. И остановились, медленно, словно мягкие хлопья на заждавшуюся теплого одеяния землю опали в глубину, оставив за прозрачной преградой слепящую белизной равнину и темные пятна людей и волков.

Он всплывал из темного омута медленно и мучительно. Сквозь зелень и муть проступало белое сияние, окутывая, обволакивая со всех сторон ледяным коконом. Он сопротивлялся, он желал вновь погрузится в теплый покой и нежную мягкость тьмы, во чрево великого океана жизни, в волны, что катятся над плотью мира. Но жестокий свет пеленал его все плотней, поднимая к поверхности. Сквозь тонкую сверкающую пленку проступали картины, фигуры, лица, искаженные рябью. Он помнил, что даже в глубине эти видения не оставляли его, звали назад, к боли и холоду, не давая упасть на дно. Серебристый пузырь волновался все сильнее, грань истончалась и вдруг лопнула с гулким треском. Сур, последний из братьев Круга, вновь вернулся к жизни.

Мороз злорадно впился в кожу роем ледяных игл, только левый бок и затылок ожгло огнем. Жизнь медленно утекала вместе с сочащейся из ран кровью. Боль обволакивала сознание мутной пеленой. Юноша чувствовал свое тело, но оно не могло ни открыть глаз, ни пошевелиться.

Сур знал, его младшие братья, его волчата рядом. Даже провалившись за великую грань, он оставил в них часть своей души. Нужно только найти мостик, нить, что никогда не рвалась до конца.

Он нащупал связующую жилку, и сразу же на него нахлынула волна чужих чувств и стремлений. Сур увидел мозаику из четырех разных картин, услышал звуки, ловимые четырьмя парами ушей. Теперь он вновь в полной мере испытал силу лап, столь приятную после собственного бессилия, тонкий узор запахов, проступающий сквозь режущий ноздри морозный воздух. Он видел свое неподвижное тело, лежащее вверх лицом с неуклюже заломленной рукой на истоптанном зверями снегу и расплывающееся под ним бурое пятно. Прижимался к себе самому мохнатой грудью и вылизывал шершавым языком холодную кожу лба и щек. Наконец она порозовела, и чуть дрогнули смерзшиеся ресницы.

Послышался скрип снега под полозьями и резкие выкрики. Налетели ароматы сытного зверя и молока, смешанные с едким запахом шкур и дыма, жженой кости и горелого жира. Почуяв угрозу, два волка бросились навстречу приближающимся людям. Третий остался на страже. Вожак, чуть слышно поскуливая, продолжал свою работу.

К поляне мчались запряженные оленями нарты с тремя охотниками незнакомого племени. Понимая, что вот-вот вновь соскользнет во тьму, Сур приказал младшим братьям спрятаться. Что подумает человек, увидев волков над трупом человека — что он их добыча! Он не хотел смерти своим воспитанникам.

Сани выкатились из-за камней. Олени шарахнулись в сторону, почуяв хищников. Охотники спрыгнули на снег, держа наготове копья, и принялись осматривать поляну. Глазами скрывшихся за кустами волков Сур видел, как человек в меховой малице склоняется над ним, как трогает лицо, прикладывает ухо к груди, слушая сердце. Он собрал все силы, чтобы пошевелиться и застонать. Чужак распрямился и крикнул, подзывая спутников. Юношу подняли и понесли к нартам.

Последним усилием он приказал серым братьям следить, но не приближаться. И вновь погрузился в нездешний мрак.

Сур очнулся. Он понял, что лежит на мягком, но не смог открыть налитых свинцом век. Кто-то поднял его голову и начал вливать в рот горячую горькую жидкость. Сначала от боли, рожденной прикосновением к опухшему затылку, он чуть снова не потерял сознание, но послушно проглотил отвар. Вскоре скребущие по ребрам ножи исчезли. Он даже смог почувствовать ласкающее тепло мехового одеяла. Юноша попытался нащупать серых братьев, но ответом ему была тишина.

Раз нет чужих глаз, значит, придется открыть свои. Он долго не мог увидеть ничего, кроме цветных пятен и серой мути. Постепенно сквозь них проступили очертания его прибежища — сверху обычный потолок из шкур, рядом горел огонь в обложенном камнями очаге, а чуть поодаль сидел на пятках седой старик в расписанной узорами малице. Морщинистая кожа лица была непривычно белой. В четыре косы вплетены медные подвески и пестрые перья. Увидев, что юноша открыл глаза, старик заговорил с ним на незнакомом языке. Сначала Сур принял его за жителя Илла и только когда старик обратился к нему, понял свою ошибку.

Все, что мог ответить Сур — отрицательно покачать головой, показав, что не понимает. Старик улыбнулся и стал показывать знаками, что все хорошо и гостю нужно лежать, с чем юноша с готовностью согласился. Но даже эти движения отняли слишком много сил, и он опять соскользнул в уютный сумрак забытья.

В следующее пробуждение рядом опять был старик. В стороне Сур заметил еще двоих, столь же беловолосых и белокожих. Они лишь сидели поодаль и с благоговением наблюдали, как хозяин промывает раны Сура, окуривает его дымом из полой костяной трубки и поит отварами. Старик водил над ним руками, словно поглаживая, и прикладывал каменные и железные пластины к ранам и лбу, растирал тело юноши резко пахнущими мазями.

Сколько продолжалось лечение, Сур не знал. Он то приходил в себя, то вновь проваливался в липкое мучительное забытье. Но вскоре оно стало сменяться здоровым, приносящим отдых сном и гость уже смог приподниматься на своем ложе и шевелить пальцами обмотанной лубками левой ноги.

Что ж, все повторяется. Вновь Сур, как и в пещерах кайр, учился новому языку. Но на этот раз легко и быстро, ведь олень тоже был оленем и трава травой, лишь звучали по-другому. Многие названия были похожи на странно искаженные слова северного царства Архонта.

Все повторяется, но повторяется по иному. Теперь его дух был силен, мысли ясны и он прекрасно помнил свой путь, но вот тело, размозженные мышцы и переломанные ребра приковывали к постели. К тому времени, как ноги вновь начали слушаться, Сур стал понимать, о чем говорил хозяин и приходящие к нему мудрецы. Надев теплый меховой балахон, осторожно опираясь на костыль, он выбирался из теплой духоты жилища, и садился у входа, глядя вниз.

Жилье из шкур оленей и земляных быков Хоуму на каркасе из их же рогов и бивней стояло посреди широкой площадки-уступа. Снизу к нему вела узкая неровная лестница, вырубленная в каменных плитах и заботливо расчищенная от снега, укрывшего и скалы вокруг, и само жилище причудливыми сугробами. Зима уже перевалила за половину, а тучи в этом кругу сеяли белый пух не скупясь.

У подножия скалы, там, где кончалась лестница, стояли едва различимые жилища поселка племени беловолосых жрецов. В нем же жили и старейшины, приходящие за советом к шатру в поднебесье. Каждый день они приносили на своих плечах жертвенную пищу и топливо для очага, взбираясь по обледенелым уступам. Видимо, чем больше был принесенный груз, тем лучше, потому что за палаткой скопилась большая, занесенная снегом, груда хвороста. Каменные плиты огораживали площадку с боков, а сверху нависал карниз, превращая уступ в подобие грота, защищенного от ветров, неустанно лижущих скалы, гоняя по ним тонкие струйки снежной пыли.

Жители тундры и в правду были плосконосы. Казалось, их фигуры неумело вырубили иззубренным топором из корявого кряжистого пня. Даже говорили они с трудом, словно горло их не было предназначено для человеческих слов. Рядом с ними жрецы казались сошедшими с лоарской мозаики богами.

Когда охотники плосконосых нашли Сура у подножья ледника, они долго читали следы и, наконец, решили, что его охраняли волки. Значит, он великий колдун. Было в этом юноше с серыми волосами и чистой, без знаков рода, кожей нечто чародейское. Кто-то вспомнил сказания о том, что хозяин лесов в облике человека и свите из волков бродит по селениям людей. А может быть, это его сын, оборотень и великий герой Нум, возвративший солнце. Но старейшины плосконосых не смогли помочь чужаку и решили везти его к подножию Рога небесного лося. А там верховный жрец приказал принести юношу к порогу неба, и сам принялся лечить его.

Из рассказов старика Сур уже знал, что к священной горе стекаются вожди и жрецы со всей бескрайней ледяной равнины, растянувшейся вдоль берегов белого моря от заката до восхода. После большой охоты на вернувшихся из-за стены и нагулявших жир шерстистых гигантов, сделав запасы мяса на долгую зиму. Все, кто почитает небесного лося, медведя — хозяина лесов и отца всех хоуму — подземного быка приходили почтить их главное капище.

Сам старик лишь два раза за те две луны, что Зоул жил у порога небес, спускался вниз в поселок. На праздник медведя и еще раз к ложу раненого вождя. Обычно те, кому нужно было покровительство небесного оленя или его совет, сами поднимались к порогу неба, когда первые лучи огня, который он несет на своих рогах, касались верхушек гор. Старик выходил из палатки в шкуре молодого лося. Следом выносили рогатый шлем из черепа сохатого. Выслушав пришедших, старик поднимался на соседний уступ, похожий на поднятый вверх каменный кулак. Подходил к краю и, дождавшись, когда огненный шар весь покажется из-за окоема, подносил к губам священную раковину.

Над равниной раздавался голос матерого самца, призыв к небесному собрату, и многие из сохатых на равнине отвечали на зов. Люди поселка смотрели вверх, на увенчанную рогами фигуру на скале, и криками приветствовали солнечный свет нового дня. Потом старик возвращался в палатку и записывал волю бога значками красной, как кровь, охры на березовой коре. Письмо не было похоже ни на лоарские руны, ни на вязь тариотов, ни на черточки птичьих следов Ахи. Оно напоминало извивы волн, завитки пены и рябь на воде. Помощники спускались в поселок и вручали ответ просителям, читали и растолковывали.

С площадки порога неба открывался завораживающий вид. Густо-зеленые островки тайги и седые пятна безлистого тальника жались к подножию скал, а дальше расстилалась ровная скатерть тундры, убегавшей в даль, где-то там сливаясь с белесым зимним небом. Казалось, что грани окоема нет совсем и, если долго мчаться на оленьей упряжке вперед и вперед в эту снежную муть, то, наконец, въедешь на небо и попадешь прямо в небесную тундру. Туда, где бродит великий лось, отец всех лосей.

Сур снова и снова вслушивался в шепот мира, пытаясь разгадать судьбу своих товарищей, Савина и Зимера. Что случилось с ними, добрались ли они до родных пещер? Он пытался звать своих младших братьев, но ответом ему была тишина. Неужели воспитанники оставили его?

Думал он и о крылатом враге. Почему ворон в решающий миг ударил по детям змеи и спас последнего волка?

Что ж, как бы то ни было, но Зоул до конца выполнил свой долг перед племенем Кайр, погибнув за него. Сур же выжил и теперь у него иная дорога — участь последнего брата Круга. Слишком долго он бежал от нее. Теперь придется испить до дна.

Когда Сур достаточно окреп и выучил язык, они с Алао, так звали верховного жреца старики помощники, подолгу сидели вечерами у горящего очага.

Юноша рассказал хозяину о своей жизни у кайр и пути, что привел его в долину льда, умолчав, однако, обо всем, что было связано с Суром — волком. Поведал и о появлении своем в племени и о том, что не знал и якобы до сих пор не знает, кто он и откуда. В ответ старик говорил об обычаях и богах разных племен, что приходили к его святилищу, о небесном лосе, породившем все сущее, о хозяине лесов медведе и подземном быке. Иногда перед костром сидели помощники жреца, добавляя к рассказу что-то свое.

Сур старался сполна утолить свое любопытство, расспрашивая жреца, благо иных дел у него не было.

— Скажи, Мудрый, почему в мире так много богов, у каждого племени свой?

Старик лукаво улыбнулся.

— Так ведь боги тоже не всемогущи. Разве может один всюду поспеть, всех услышать, охранить достойных защиты и покарать виноватых? Вот и поделили они меж собой людей. Да и многие из них тоже раньше были людьми…

— А я слышал, что боги одни, а имен у них много.

— Что ж, может и так.

— А Ты какому богу служишь, мудрый?

— Мой бог — та суть мироздания, что дает жизнь всему живущему, тот бескрайний океан жизни, что разлит над мирами.

— А те, кто живут в стойбище у подножия твоей горы, те, кто приходят к тебе за советом, они верят, что ты повелеваешь духами, говоришь с солнечным лосем и хозяином леса…

— Я не обманываю, только называю иным именем животворящую силу.

— Кто же тогда сотворил все сущее? Кто задумал его таким, каков он есть?

Жрец замолчал, но ненадолго.

— Ты веришь, что мир один? — в глазах старика пряталась насмешливая искорка. — Нет, они бесчисленны, словно блики на воде. Один отражает другой. Стоит ветерку коснуться зыбкой глади: отражение исказилось, и вот уже не поймешь, где конец, где начало.

Теперь замолчал Сур, не зная, как спросить о том, что волновало его больше остального. Но хозяин его опередил.

— Ты ведь Берюк, волчий пастух?! — Пронзительно голубые, почти белые, очи жреца глядели в упор. Он не столько спрашивал, сколько утверждал. — Потому волки и хранили тебя!?

— Волчий пастух? — юноше не нужно было изображать удивление, — кто это?

— Юкен, гончая Бера. Мой род помнит! Мы храним верность.

— Верность кому?

— Братьям, оставившим нам свою мудрость. Братья Йельен и Юкен, крылатый воин и пастух волков. Они пришли по дороге ветра и поставили моих предков хранить ключ к вратам Бера.

— Ключ, к вратам? Куда?

— За край мира. В Темные леса, из которых пришли братья.

— Они пришли вместе?

— Да, вместе. Волк и Ворон.

— Я могу увидеть ключ?

— Сначала ответь, — старик был непреклонен. — И если ты пастух волков, то я проведу тебя!

— Что тебе ответить, Мудрый? Да, я последний брат Круга, сосуд для Волка истинного. Но мне не чем доказать. Я растерял то, что имел и не могу изменить обличие…

— Свою суть утерять нельзя, — покачал головой жрец, — если ты пастух волков, это навсегда. Я покажу тебе грани твоей души. Сейчас самое время. Ты согласен?

— Я готов. — Юноша вскочил на ноги, зацепился ногой за шкуру, чуть не упал, и схватился за костыль.

— Не торопись, — старик подал ему меховую малицу, — сначала оденься.

Они выбрались из палатки. Жрец прихватил толстую тлеющую головню из очага. Ночь уже погасила короткий зимний день. Звезды сверкали на черном пологе безлунного неба, и снег искрился под холодными колючими лучами. Старик направился за палатку, мимо отхожей ямы и кучи дров, к каменной стене.

— Прихвати хвороста, — бросил он юноше, не оборачиваясь.

Набрав охапку промерзших веток, Сур последовал за хозяином. Пробираясь по глубокому снегу, жрец приблизился к стене грота и вдруг пропал, словно провалившись в нее. Сур бросился вперед и увидел: в камне, за каменным выступом, таилась щель, наискось уходящая в скалу и совершенно не заметная издали. Сухопарый старик с горящей головней свободно шел по узкому проходу, а широкоплечий Сур едва протискивался между стенами, царапая их ветками.

Но всего через десяток шагов стены прохода разошлись. Впереди лежала темная пещера. Старик уверенно направился вперед, прошел три шага и, опустив головню к полу, остановился, поджидая гостя.

— Сложи костер, — велел он юноше, показывая рдеющим концом ветки на круг сухой золы.

Сур отряс ветки от снега, наломал и уложил посреди очага ровным шалашиком. Хозяин вынул из-за пазухи комок жира, раскрошил по веткам и сунул головню в глубь кучи. Поднес к багровому углю полоску сухого лыка и дунул. Огонек разгорелся. Вскоре жир вспыхнул, потек по веткам и костер, весело потрескивая, осветил пещеру.

Теперь можно было осмотреться. Узкая трещина в камне расширилась, образовав длинный высокий зал в сотни полторы шагов. Камень искрился под пляшущими отсветами очага, мешая верно оценить величину пещеры. Стланцевые стены уходили ввысь и смыкались где-то в темноте, поскольку неба видно не было. Под ногами хрустела щебенка. Плоские отесанные плиты были уложены вдоль стен, как лавки. Дальний конец суживался и там, в полумраке, угадывалось нечто вроде ступенчатой стены, перегородившей выход.

Напротив очага в стене виднелось множество выдолбленных ниш. Старик подошел к одной из них и вынул нечто, завернутое во множество мягких шкурок, уложил на плоский камень рядом с огнем и развернул.

Сначала Сур подумал, что это простой кусок прозрачного льда. Но, когда вокруг кристалла распустился цветок радужных отблесков, понял, что не знал раньше подобного. Он видел много крупных дорогих камней, но ни один из них не был достоин даже лежать рядом с этим чудом.

— Я слышал, что где-то в полуденных странах умеют ловить отражения в холодный нетающий лед, — пробормотал юноша, — но такое…

Камень пил свет огня, наполняясь голубым сиянием. Казалось, в нем самом горит холодный голубой огонь.

— Это Осколок радуги, Зеркало душ, — торжественно и благоговейно произнес старик, — Подойди к нему, загляни через него в огонь.

Сур приблизился к цветному кругу. Напротив кристалла лежал камень, заботливо накрытый куском дерева. Юноша опустился на сидение. Жрец встал у него за спиной. Гость опустил голову и заглянул в глубину, полную небесной голубизны.

Сначала он видел только пляску желтых языков огня за кристаллом. Потом появились тени. Три образа вышли из синей дымки. Они приближались и, наконец, шагнули за предел прозрачной преграды. Сур оторвал взгляд от камня. По ту сторону огня, глядя на него, стояли трое: мальчик лоарец, юный охотник и снежно белый волк.

— Это грани твоей души. — Услышал юноша голос жреца. — Я вижу: ты и в правду Юкен, раз несешь в себе волка. Теперь я могу показать тебе ключ.

Старик вынул горящую головню из костра и направился в дальнюю часть пещеры.

— Иди за мной, — позвал он юношу.

Сур с трудом оторвал взгляд от троих. Казалось — спроси, и пришельцы ответят, расскажут, вернут части его жизни, о которых он знал, но не мог вспомнить, не мог пережить заново. Казалось — нужно лишь шагнуть за языки огня, обнять троих, слиться с ними, чтобы прожить жизнь, заново не растеряв ни мгновения, стать, наконец, единым целым.

— Идем, — крикнул старик из дальнего конца зала, — у тебя еще будет время поговорить с самим собой.

Сур поднялся и пошел к жрецу. И, не удержавшись, оглянулся, но тени троих у костра уже таяли.

Дальний конец пещеры перегородила сложенная из стланцевых плит стена. Широкая каменная лестница начиналась от пола и поднималась до середины перемычки, оканчиваясь площадкой в три шага шириной. Старик уже стоял там, освещая факелом ступени. Сур поднялся к нему. Старик молча поднес пылающую головню к стене. А на ней…

Сур увидел каменный барельеф. Тот самый, что был на разрубленном медном диске.

В центре стояла фигура получеловека с медвежьей головой, сжимая в левой руке посох, увенчанный пятизубой короной. У правой ноги стоял волк ростом до бедра, на левом плече сидел, распахнув крылья, ворон. За спиной угадывалась стена елового леса. Свет факела колебался, и выпуклые фигуры казались живыми. Вот-вот огромный, в полтора роста, медведь шагнет со стены.

— Это и есть ключ. — Старик ткнул факелом в стену. — Видишь, это братья Йельен и Юкен и их господин Бер, владыка Темных лесов. Посмотри вверх. Видишь небо на камне?

Сур поднял голову и увидел над головой медведя медное кольцо. Оно очерчивало рисунок звездного неба, сложенный из пяти каменных ободьев, охвативших барельеф, словно рама. На стланце искрились хрустальные капли звезд и серебряный круг луны. Старик нажал на незаметный выступ и камень вздрогнул. За стеной послышался шум, щелчки. Обода чуть провернулись и изменили картину в медном кольце.

— В урочный час, когда звезды займут свои места, как предначертано, врата откроются, подчиняясь воле вечных светил. Смотри, — он указал рукой вверх, — ждать недолго.

Выше медного кольца Сур увидел в камне звездное небо. Он чуть опустил взгляд и понял, что рисунок живых звезд почти повторяет мозаику хрустальных капелек.

— Смотри, — старик ткнул пальцем в яркую звезду в каменном окне, — видишь, эта звезда скоро встанет на отведенное ей место. До открытия врат осталось совсем немного. Вы пришли вовремя. До нового срока придется ждать два десятка лет.

— Сколько дней осталось?

— Немного — девять.

— Мне нужно быть там.

— Успеешь, если поторопишься. Но помни, врата откроются, только если оба брата придут к ним и займут свои места. Уже много, очень много кругов такого не случалось.

— Это значит, мудрый, что мне нужен в спутники мой враг, ворон.

— Да, кивнул старик, — иначе не стоит тратить сил.

— Но я не знаю, жив ли он, что с ним сталось после долины льда. И захочет ли он говорить со мной.

— Он сам искал тебя. Ворон приходил ко мне четыре луны назад. И ушел тебе навстречу.

— Вот почему он помог мне! Но сейчас как узнать, где он?

— Нам поможет Осколок радуги.

Старик вернулся к костру, бросил головню в огонь и взял в руки кристалл. Свет в камне заволновался, взвихрился снежным бураном и снова просветлел. За твердой гранью нетающего льда показалась снежная равнина. По ней двигались три человеческие фигурки. Сур узнал ворона и двух его воинов. На привязанных к ногам деревянных досках они двигались по склонам укрытых снегом предгорий, меж зарослей ивняка и осинника.

— Видишь, — старик указал юноше на фигурки за чудесным окном, — Он уже идет к вратам Бера. Если ты поторопишься, то вы оба попадете к столпам вовремя.

— Но что я скажу своему врагу?

— Решать тебе, — пожал плечами жрец.

— Скажи, Мудрый, отчего началась вражда, отчего поссорились братья?

— Про то не ведаю. Знаю только, что, повздорив, разошлись Юкен и Йельен один на закат, другой на восход. Спроси лучше волка, живущего в тебе.

Старик положил кристалл на предназначенное ему возвышение. Сур сел на камень и глянул сквозь Осколок на огонь. И волк послушно явился, встав по ту сторону пламени.

— Покажи нам, как началась вражда, — попросил Сур.

И увидел:

На каменной террасе меж осколками упавших колонн стояли двое. Один — воин в белой меховой накидке с бронзовым двуручным топором в одной руке и еще целым медным диском в другой, и второй — затянутый в кожу и пластинчатые черненые доспехи. Они спорили. Они ссорились. Волк показывал на закат, а Ворон на восход.

Наконец Волк в гневе швырнул чеканный диск на угловатый обломок камня и замахнулся топором. Ворон хотел выхватить медь из-под удара и не успел. Бронзовое лезвие опустилось, брызнули осколки. Камень окрасился кровью. Топор отсек Ворону два пальца. Сжав покалеченную ладонь в кулак, Ворон схватил половинку круга и швырнул Волку в лицо. Воин в белом не успел отмахнуться, и рваный медный край разорвал ему щеку. Он выронил топор…

Картинка замутилась и исчезла. Волк печально кивнул Суру и растаял. Юноша сидел, глядя в кристалл, где плясало голубое незамутненное сияние.

— Идем, — старик тронул гостя за плечо и осторожно завернул кристалл в беличьи шкурки, спрятав в мешок, — если ты хочешь идти к вратам, тебе нужно торопится.

Загасив костер, они вышли через разлом на площадку. Голубая скатерть тундры лежала под ними, убегая в даль. Черная, полная искр, бездна безлунного неба накрыла землю. Сейчас окоем — та черта, где они встречались, был виден четко.

Огонь в палатке прогорел и холод уже начал пробираться внутрь. Старик быстро вздул пламя и устало опустился на шкуры, осторожно положив мешок с кристаллом рядом.

— Скажи, мудрый, — спросил юноша, — я могу взять Осколок радуги с собой. Я не закончил разговор…

— Я знал, что ты попросишь. Это камень Юкена и я только возвращаю его хозяину. Но, если он будет тебе не нужен, и ты вернешь его, я буду очень благодарен.

— Верну. Ведь возвращаться мне придется этим путем?

— От дороги ветра ты волен уйти, куда захочешь. Можешь отправиться на восход по тундре. Можешь отправится по берегу молочного моря, к закату. Но если хочешь вернуться на равнины за стеной, то придется идти к тропе хоуму.

— Я верну камень. Только как мне добраться до врат?

— Плосконосые проводят тебя до последнего берега.

Олени бежали ходко, все дальше и дальше на полночь. Теперь солнце показывалось над горизонтом едва ли на четверть дня и скорее ныряло назад. Плосконосые были неразговорчивы. Они просто побаивались юношу, считая сильным колдуном. Слух о пастухе волков уже далеко разнесся по равнине. Отроги гор северной стены сгладились, и нарты уже три дня мчались по голой заснеженной равнине. На четвертый круг впереди показались новые горы. Горы врат Бера.

Охотники уверенно направили сани к одному из ущелий и скоре выбрались в широкую долину. По ней олени бежали еще два дня, а потом вожак плосконосых остановил нарты и показал Суру на полночь.

— Полдня вперед дорога Бер. Виах ждать здесь. Ты идти тропа и вернуться, мы ждать.

— Дух лося не оставит тебя. Храбрый Виах. — Юноша приложил руку к сердцу. — Я не заставлю вас ждать долго. Два дня и я вернусь.

Юноша взвалил на спину мешок с припасами, с поклоном принял подаренное охотниками копье и двинулся в путь. Ему не нужно было искать дорогу. Два острых зубца столпов Бера виднелись над верхушками скал.

Переночевал Сур в крохотной палатке, обложив ее снегом. Он зажег огонек в плошке, и тот вскоре согрел прибежище путника. Утром юноша свернул кожный навес и, надев на ноги плетенки снегоступы, двинулся дальше. Но не успел пройти и двух десятков шагов, как впереди увидел большую белую тушу. Белый медведь стоял и глядел на человека, поспешно скинувшего мешок и выставившего перед собой каменное острие копья. Потом повернулся и ушел.

Вскоре долина кончилась. Впереди был обрыв. Внизу виднелось ущелье, затянутое серой дымкой. Дорога ветра. В конце его вздымались в хмурое небо острые иглы столпов Бера. Солнце еще не прошло и половины своего короткого пути. Сур остановился на краю обрыва. Присмотрел подходящий камень и, смахнув белую шапку, вынул из мешка осколок радуги.

Там, за ущельем, крылось начало дороги братьев Круга и Воронов. И прежде чем идти и задавать вопросы, нужно подумать. Нужно сложить осколки памяти, словно кусочки разбитой мозаики.

Огонь в плошке погас, погасла и радуга вокруг осколка. Жир выгорел до дна. Но трое не исчезли, они остались рядом со мной. Бережно заворачиваю прозрачный камень в шкурку и прячу в мешок. Я обещал вернуть его в целости

Теперь я знаю, почему мать змей стремилась уничтожить последнего брата Круга. Только двое — Волк и Ворон могут закрыть тьме дорогу в солнечный мир, не оставляя следов, не торя новых троп в молочном тумане опаленных берегов. Только Йельен может помочь Юкену сбросить плоть. Только он, хранитель ключей.

Встаю с камня. Пора. Уже время. Серебряное блюдо луны вползает на небосвод. Спускаюсь вниз по уступам. Передо мной пелена тумана. Вхожу в нее. Мальчик, охотник и зверь идут рядом.

Невидимые валы разбиваются о каменный берег. Рокот прибоя оглушает. Здесь, у Врат, все обретает истинный облик. Трое сливаются со мной, и я уже не могу понять, кто я, волк или человек. Впереди все ярче сверкают белизной столпы врат Бера.

Белый волк осторожно ступает по свежему снегу. Перед ним припорошенные гранитные ступени. Зверь поднимается по ним и выходит на широкую террасу. Повсюду лежат обломки рухнувших квадратных столбов. Даже по источенным морозом и временем осколкам видно, сколь грандиозна была неведомая колоннада. Остатки оснований огораживают дорогу ветра, двумя ровными рядами уходя к подножию врат. Ветер дует навстречу, гоня по гладким плитам поземку.

Зверь бредет по каменному полю меж колоннами, чертя своими следами единственную строчку на безмятежной белизне. Бледный лик Атес висит меж каменными иглами столпов Бера. На старом серебре проступают фигуры медведя, волка у его бедра и птицы на плече. За линией врат поле кончается провалом. Дальше только воды белого моря, последний берег. В синей бездне свивает бесконечные кольца вьюга.

В центре, перед провалом, стоят два камня высотой в рост человека, два изваяния: лежащий мраморный волк и сложивший крылья черный агатовый ворон. Живой зверь взбирается на спину своего изображения и опускается на живот, уложив морду на лапы. Слева слышится хлопанье крыльев, и он поворачивает голову. На соседний камень опускается черная, как ночь, птица. Лунный свет покрывает ее перья серебряной пылью. Берюк едва заметно кивает, приветствуя.

Волк и Ворон молча смотрят вперед, в проем Врат. Они ждут.