20. Обман ночи

Глава [ VII ]

«Прежде чем любить, научись по снегу, не оставляя следов». Индейская мудрость.

Улицы, пропитанные холодным горьким запахом. Светлые стены домов, ледяные, одинокие, исчезающие в сплошном белом зареве, сквозь призму моего искаженного сверхчувствительного восприятия.

Одна истинна брошенная в меня с убойной силой револьвера, плавя мои мозги не упуская ни единого нейрона на своём пути, контрольным выстрелом уничтожила веру в свои силы.

Ничего не получится. Время не ждёт, и уже завтра закатают мою душу под седьмую печать, в консервной банке с разлагающимися душами, где мне и самое место.

Так, раз уж будущее приобрело очертания для меня, и жизнь так коротка? Стоит ли перечить судьбе? Кто я, мать твою, вообще такая, чтобы пытаться переломить роковой фатум, а? Да никто! Так, мелкая пылинка на карте миров, поневоле замешанная в жестокие игры титанов добра и зла.

Сутяжно размышляя, наматываю метры на спидометре, бесцельно кружа по дорогам, на высокой скорости. Я должна попасть в «Децибелы» к восьми, сегодня «Эвтерпа» даёт концерт, и мы, конечно же, приглашены. Дилемма таранит мои мозги с силой штурма группы «Альфа», и я разваливаюсь от сокрушительного падения подобно Брестской крепости. Как я скажу Мише, ребятам, что мне нужно уехать на три месяца? Или даже больше, мои курсы не ограничиваются короткими сроками, их всегда продляют. И не исключено, что эта клиника станет моим последним пристанищем, и я оставлю всё здесь, чтобы он спокойно жил и двигался дальше. О чём я думаю? Он ведь даже не мой, никогда им не был и не будет! И какого же хрена меня тогда не устаивает? Да, сука, больно потому что!

Вот вроде, и всё встало на свои места. Он хранит свою мечту. Я лелею свою боль. И всё равно, каждый день я чёрт знает по какой причине, жалею, что не знала его раньше. Я не знаю его. Все эти два года, я не знала его, и так и не узнала ни капли. Говорила всякую чушь, хотела бы я снова в нее поверить, и повернуть нашу ксантиппичную ненависть вспять, чтобы он предоставил мои мысли самой себе. Мне так мало осталось, мне просто нечего ему дать.

Знаете, кто я? Я — чудовище. Исчадье ада с печатью зла на душе. Это не он сделал меня такой, я просто неудачница. Меня не изменить, не исправить, не исцелить меня, я проливаю свою кровь, а он просто мечтатель. Не он заставил меня плакать, а три легиона моих демонов. А дальше, как тут тонко не троль, он уплывёт по своей мечте, направляемый своим идеалом, к заветной цели. А я либо, притворюсь, что достигла её, смеясь над своей болью, либо упаду замертво.

Вокруг меня, в пространстве, только что молнии не сверкают. Я не хочу ничего, ни черта не хочу. Только напиться, забыться и застрелиться вероятно. Очень вероятно. Мне надо бежать.

Мне звонит Сола, но я сбрасываю вызов. Просто вырубаю к чёртовой матери телефон. Достало всё.

Я хочу туда, где никто меня не знает. Где будут видеть только незнакомку, во мне уродливо привлекательную. Боюсь одиночества, безмерно трепещу перед участью затворника, но...

Кого я обманываю, я грёбаная социопатка! Мне просто нельзя находится среди людей, я не способна привнести в их жизни ни черта хорошего! Одиночество — единственно верный способ защитить людей от гнетущих теней моего тотального нездоровья.

Но мне нужно в хренов клуб, нужно поговорить с Мишей.

На парковке у «Децибелов» полно машин, хотя до начала ещё час. У входа уже выстроилась очередь, страждущих попасть на концерт «Эвтерпы». Говорят, они уезжают в тур по городам сразу же после Нового года. Что ж, я могу лишь пожелать парням удачи. Это действительно достойно уважения, когда сквозь все потери и неудачи, они идут с гордо развивающимся флагом. Мы думали о подобной перспективе, но ограничились пятью близлежащими городами. И «ДиП» проедет их все уже без меня. Кажется, мы и вправду прокляли с Мишей группу одним только названием. Это замедленное падение, кажется, никогда не кончится и не перевернётся, чтобы воспарить. А может дело только во мне.

Мне просто нахватает веры — в себя веры, в нас, в проклятую Музу в голове. Я так легко сбегаю вновь, хотя у нас есть все шансы. Кажется, я боюсь. И вроде уже миновал тот миг, когда в ожидании оваций, слышишь только штиль, и ты, по праву — Предтече, заслуженно, и лицемерно оправдан за все огрехи. Но думается, это иллюзия, что отныне один неосторожный шаг, и никто уже не в силах будет отмыть тебя от грязи, как медяк.

Я с самого начала шла на сцену, как на плаху, не видя перспектив. Я никогда не отвечу на вопрос: «Что толкнуло тебя Тори заняться музыкой?»

Династия — это я должна ответить?

Я — «рок» в третьем поколении?

Я не знаю, почему — вот и всё. Никогда не знала, я просто люблю и ненавижу, то, что делаю — и можно даже не пытаться прояснить причины. Это так же, как жизнь — вовсе не каждый день мы от неё в восторге.

Пробираюсь через очередь, ко входу, забив на возмущение, называю своё имя фейсеру, и он проходится по списку приглашённых. Он кивает мне и отстёгивает заградительный шнур. Зайдя в клуб, первым делом иду к сцене. Там небольшое сумасшествие, за установкой наш Колян грохочет убойные бласт-биты, Сташ в очень быстром темпе гроулит в микрофон под этот бешеный ритм. Технорям и осветителям если и мешает это действо проверять аппаратуру, то вида они не показывают — им не до этого, час до начала сэта.

Увидев меня, Сташ орёт в микрофон:

— Тори! Отдай нам драмера! Ну, на один тур! Только на сессию!

За эту реплику бессменный ударник «Эвтерпы» — Палыч, запускает в Сташа пластиковый стакан с пивом, угадив прямо в голову. Далее развитие событий учесало за кулисы, и Коляна с собой прихватило, чему явно обрадовались работники сцены, ловя возможность всё спокойно проверить.

Улавливаю Мишин заливистый смех — они с Сашкой сидят за барной стойкой. Подойдя, приземляюсь рядом.

— Салют. Миш, можно тебя на пару слов?

Сашка вскидывает руки, мол, без проблем, и, забрав своё пиво со стройки, ушёл к сцене.

— Мне надо уехать, — заявляю я, в лоб. У Раевского, кажется, нервный тик.

— Что? Куда опять?!

Мне приходится осмотреться, на всякий случай, чтобы никто не сумел услышать этого. Примечаю взглядом Гордеева, на угловом диванчике в компании светловолосой девы, на его коленях. Ничего не меняется. Даже девы, мне кажется, всё те же. Мне плевать на это.

Отнимаю у Миши бутылку пива, всё равно не на таблетках. За рулём, правда, но мне всё ещё плевать.

— На лечение. Это месяца на три. Только не говори никому.

Мишаня шумно вздыхает, и чешет репу.

— Чёрт. И что мне сказать?

— Не знаю, скажи, я… к отцу улетела, — предлагаю я, и делаю глоток Мишиного любимого — тёмного. Ищу взглядом бармена, но он видимо отошёл.

— Опять по личным обстоятельствам?

— А может у меня отец болеет? — развожу я рукам, чувствуя зверское раздражение, — Господи, Миш, что угодно скажи, только не правду, ладно?

— Не, я понимаю, просто… Почему именно сейчас? — недоумевает друг, — Новый год, «ёлки», города… Ты же всё пропустишь?

— Раф и без меня недурно справляется, — говорю я, даже не смотря на оного. Хотя кожей чую жгучий взгляд. Достаю из кармана флешку. — Свои партии я уже прописала, Сашка сообразит куда, что и как. Да, Саш? — кричу я парню, крутя флешкой в руке. Сама тем временем залпом допиваю Мишино пиво, и обращаю внимание на подоспевшего парня-бармена. Я его знаю, он работает здесь дольше, чем я выхожу на эту сцену. Думаю, мы даже знакомы лично, судя по его реакции на моё приветствие.

— Салют! Слав, мне надо напиться. И ты поможешь мне с этим.

— О, нет, — выдыхает Миша, смотря на меня в священном ужасе, и так сильно мотает головой, что она вполне может отлететь, — Нет, нет, нет. Тори, только не это...

Бармен не обращает особого внимания на Мишу, принимая всё за шутку. Но Миша вовсе не шутит. Я тоже.

— Привет, Тори. Что ты будешь?

— Текилу. И Слав? Не стопку. Бутылку. Целую. Бутылку.

Мягко усмехаясь, Слава достаёт со стеллажа текилу и ставит передо мной. Сама перегибаюсь через бар и беру три стопки, соль и стеклянное блюдце, пока Слава отточено нарезает дольки лайма. Высыпаю соль на блюдце, облизываю край стопки и макаю в соль. Проделываю это с остальными стопками, наполняю все три текилой, и опрокидываю их одну за другой, стараясь не замечать то, как всё это время на меня смотрит Раф. Со стороны, уверена, всё это выглядит не перфект, но хер ли мне уже апарансы соблюдать, я просто хочу швырнуть себя в забвение, прежде чем меня бросят гнить в психушку.

Размытый фокус моего зрения ловит белокурую деву присосавшуюся к Рафу, её пальцы вплетаются в чёрные подвитые пряди, пока она ёрзает на его коленях в лобызаниях.

Тьфу, блять.

А этот обмудок ещё имеет наглость, приковать ко мне свой бесстыжий взгляд, хотя грёбаная шлюха прямо у него во рту. То, как его глаза горят в мерцающем освещении, просто душераздирающе. Но не более, чем распутная дева на его чёртовых коленях.

— А что здесь? — спрашивает Саша, забрав флешку. Я со стуком приземляю на стойку пустую третью стопку, закусываю лайм.

— Партии… — бормочу я, слегка кривясь из-за острой кислоты во рту и тошноты, не от алкоголя даже, а от разврата некоторых.

Всполохи софитов попадают в ритм самой узнаваемой песни «Эвтерапы», и клуб начинает постепенно наполняться. Ещё три шота, пока парни на сцене раскачивают клуб разогревом, а Миша пытается втолковать Саше, перекрикивая музыку, что позже всё объяснит.

В самом деле, давайте не сейчас! Я хочу оторваться напоследок!

Со вступлением первой песни сэта, мир вокруг замедляется, тогда, как торнадо внутри меня набирает обороты, входя в раж. Мне критически недостаёт Солы, но когда она появляется, пропустив со мной по паре стопок текилы, тащит меня танцевать, если вообще можно танцевать под металл. Впрочем, здесь это никого не останавливает.

Я смотрю на Солу с Мишей. Вижу, как мир сплотил их снова, все это заметили. И они счастливы, просто смотря друг на друга, и уверенны в завтрашнем дне. Я не могу уберечь себя от зелёного яда зависти. Я не чувствую ни капли уверенности, но дикий кураж, в тандеме с алкоголем, как личный Парацельс, способен снять любую боль. Пока, мне кажется, что это так, я не хочу отрекаться от этой маленькой веры. Может мне, в конце концов, хоть изредка быть хорошо? Пусть даже в этой религии в животворящую силу синего зелья больше зла, чем в сводах масонской ложи.

Растворяюсь в тёмных агрессивных мелодиях без остатка, лишь изредка прерываясь на подзаправку чудесной кактусовой водкой.

Самое смешное, что порока сопровождающего рок-культуру на протяжении всего его пути, на концертах меньше чем на павлиньем фуршете бомонда. Просто одни прячут вонь насквозь прогнивших душ за дорогим парфюмом, а другие не принюхиваются, им и так видно, что грязь не в мире вокруг, она в людях.

Без понятия, как я умудрилась взобраться на технический мост над сценой. Впрочем, никто меня здесь не видит, а я вижу всех. От этого мирно на душе, хоть это и очень захватывающе. Знакомое ощущение над целым миром, я любила его в детстве, когда гуляла по крышам.

Рядышком приземляется Сашка, свешивая ноги вниз. Он слегка запыхавшийся. А моя энергия на исходе, как и этот концерт.

— Ты зачем сюда залезла?

— Скажи спасибо, что не в слэм.

Парень посмеивается, а в моих руках непрочно держится бутылка текилы.

— Отвези меня домой, — прошу я, так, будто мне нужно его уговаривать.

Саша забирает у меня бутылку, поднимаясь на ноги, подаёт мне руку. Встаю сама, держась за парапет, так же сама спускаюсь с мостика. Я бы и домой сама доехала, я в любом состоянии добираюсь до дома сама, но сегодня, кажется, слишком устала, чтобы доверять себе на ночной дороге.

— Может, ты ему скажешь, что мы просто друзья?

Я не понимаю, к чему Саша говорит это, до тех пор, пока не сталкиваюсь с грозовыми глазами, следящими за мной пуще стража ада.

— А мы просто друзья? — улыбаюсь я с хитрецой. Я, кажется, слишком пьяна и обессилена, чтобы воспринимать информацию всерьёз. Впрочем, оно и к лучшему.

— Даже если бы я хотел, чтобы это было иначе — ничего ведь не изменится? К тому же мы играем в одной группе, и я, правда, не хочу об это пожалеть, когда всё встанет на свои места. Так, что да — мы друзья.

Не знаю, сколько груза упало с моих плеч от его слов, но столько, что я на мгновение теряюсь, и не сразу нахожу взглядом свою машину на парковке.

Я так и не обмолвилась, что эта наша последняя встреча, и что увидимся вновь, мы в лучшем случае через три месяца.

***

Ночь, холод и звёзды. Холодные, манящие, играющие сами с собой, играющие на моей слабости, хвастаясь своим эфемерным мерцанием, на фоне моего поражения, пока я с завистью любуюсь их безграничной свободной с балкона. Любой шаг по этой тропе, моего грехопадения, может стать последним. Мысли пустые, как я сама. Звёзды, становятся дальше, заманивая, ведут за собой в беспечной прогулке по тёмной стороне луны, показывая, где он, край моей вселенной.

Четвёртый этаж — шанс выжить фифти-фифти, этим шагом вечность себе не обеспечить. К тому же, я знаю, что слишком рано. Там меня никто не ждет, и здесь собственно никто. А я все смотрю в тёмное небо звёзд. Полететь бы, высоко-высоко… Разбиваясь, в падении паря — это легко. Жить сложнее. Это несложно, шагнуть за грань, несложно умереть. Ведь пока я жила, мне не знаком был позитив. Его омрачали страхи, препараты, демоны и хренова туча всякого драматичного дерьма. Так в чём же смысл?

Где-то внутри меня, прорастает паника. Мощная, я чувствую её силу, как она дышит мне в спину. Чувствую это холодное дуло ствола у виска. Если паника спустит курок в этом раунде моего сумасшествия, по моим неправильным мозгам — мне кранты. Я просто устала идти во тьме, не зная, что найду.

Ощущаю, как бисеринки пота, скользят по холодной коже. Меня затрясло, до слабости, но я остаюсь здесь, со штормом в девять балов где-то очень глубоко внутри.

Не знаю, сколько прошло времени, с тех пор, как я зашла домой — десять минут, час, бесконечность. Слоняюсь по квартире, с закрытыми глазами, кружусь как тигр в клетке. Моё дыхание и сердце, успокаиваются, держались за буёк в этой Арктике, и вновь вздымается бесконтрольный смерч. И я всё хожу, хожу по кругу, как циркуль, без остановки очертив уже пиздалиард какой-то круг: шаг, шаг, шаг, — а я не могу остановиться! Не могу остановить шаги, иначе меня разорвёт на куски от бездействия. Шаги на эшафот. Я говорю сама с собой, в пустоте логова отшельника, и даже не с ходу осознаю это. Говорю, говорю, не прерывая бессмысленного шага, неизвестно кому зачитываю мантру. Мне определённо придётся отрезать язык по самые гланды и перебить колени монтировкой, иначе меня уже не остановит. И даже тогда, я могу только надеяться, что эту память, осень заметёт ворохом ярких опавших листьев и развеет порывистым ветром. Сука, порой меня блевать тянет от дерьмово-драматичного пафоса собственных мыслей.

— Соберись. Это не сложно, чёрт возьми, просто соберись!

Я распахиваю глаза. Достаю из шкафа синий дорожный чемодан и скидываю всё своё барахло, сумевшее уместиться в чемодан. Мне приходится сесть на него, чтобы застегнуть молнию. Откуда у меня столько вещей? Но, кажется, больше всего места в чемодане занимает массивная деревянная шкатулка цилиндрической формы, и стопка рукописных журналов.

Забираю со стола портмоне. Пересчитав наличные, убираю кошелёк во внутренний карман кожанки. Я могу сбежать, Костя меня поймёт, обязательно, пусть не сразу, со временем, но он поймёт. Ребенок гость в твоем доме. Накорми его, выучи и отпусти, — таково его родительское кредо.

Могу сбежать, куда глаза глядят, но ложусь спать с неспокойным сердцем, не веря до конца, что уже завтра меня примет в свои чертоги клиника для эмоциональных калек.

Меня будит звонок в дверь, нехотя сползаю с дивана, оборачиваясь в тёплое одеяло. Плетусь к двери, проклиная гонцов маман. Обязательно так рано? Впрочем, я не знаю сколько время, но за окном ещё темным темно. Споткнувшись об свою же ногу, падаю, глупо хихикаю, поднимаясь и пытаясь удержать равновесие. Ух ты, мои стены пляшут джигу. Открываю дверь, и лоб в лоб сталкиваюсь с Гордеевым.

Клянусь, у меня самая дерьмовая удача, во всём мире.

— Почему-то даже не удивлена… — бормочу я.

Совершенно не стесняясь, он проходит в квартиру, осматривается, словно в поиске чего-то конкретного. Или кого-то. С облегчением вздыхает и роняет голову. Я лишь тогда осознаю, что время чёртова ночь, и он совершенно пьян. Впрочем, я уже и забыла, когда в последний раз видела его трезвым. Да и сама я, кажется, ещё не проспалась. Вот даже не чуть-чуть.

Раф окидывает меня внимательным взглядом и как-то внезапно сокращает расстояние между нами, в пару шагов, останавливаясь напротив. Волны тепла, исходящие от него, разрушают меня, делая уязвимой, это могло быть всей моей вселенной. Могло бы. Если бы я только могла быть кем другим в этой жизни — другим человеком. Вот от чего так хочется просто облить своё дурацкое сердце спиртом, и чиркнуть спичкой.

Парень роняет взгляд вниз и напряжённо замирает, сильно стискивает челюсть, и по лицу скользят болезненные тени, но взгляд настолько неясный, что он, кажется, смотрит сквозь меня.

Он кладёт ладони на стол по сторонам от меня, заключая в ловушку. Я цепенею, и моё тело странно покалывает.

— Не трогай меня.

Наплевав на просьбу, Раф придвигается поближе и, скользнув под одеяло, мягко обхватывает за талию, прислоняясь ко мне всем телом, так, что я утопаю в нем.

Смущение окатывает меня тёплой волной, мои щёки рдеют. Он делает это так осторожно, следя за тем, чтобы не задеть голую кожу, что я даже не хочу знать, у кого такой длинный язык. Кто-то ему рассказал, кто-то очень близкий, и Соле не жить, вернусь с лечения, и устрою ей головомойку.

— Вик, ну какого чёрта? Объясни мне, почему я должен разыскивать тебя посреди ночи?

Это выкручивает из меня душу, и обрубает воздух между нами гильотиной. Инъекция ядовитой ртути, отравляет мне кровь. Это горько.

— Ты не должен.

Я дёргаюсь в сторону, но он меня удерживает и пристукивает по столу ладонью.

— Блять! Мы ходим по кругу, неужели ты не видишь, по долбаной замкнутой траектории. Я не хочу всей этой мути, я просто не могу совладать с собой. Я, чёрт возьми, хочу сломать ему руки, когда он прикасается к тебе! Пожалуйста, просто дай мне жить...

Казалось, он потрясён тем, что произнёс эти слова, не меньше моего. Его тёмно-синие глаза, переполняются сиянием, взгляд диковатый, рассредоточенный. Внутри я почему-то рада. В смысле, действительно чувствую грёбаное счастье, мне крайне редко представляется возможность ощущать подобное. Ртуть не испаряется из моей крови, мне вовсе не становится легче вдыхать кислород, но целый клин проклятых ласточек разбивается о моё глупое сердце. Меня ломает, но всё равно я легкомысленно думаю о десяти сантиметрах. О том расстоянии, отделяющем меня от его губ. Мне лишь нужно приподняться на носочки и тогда я смогу поцеловать его. Но есть расстояние гораздо более протяжённое — бесконечное.

— Пожалуйста… — шепчет он прямо в губы, так хрипло, что я дрожу.

Пожалуйста, исчезни? Пожалуйста, поцелуй меня, Вик? Пожалуйста, давай сбежим отсюда? Что, чёрт возьми, «Пожалуйста»?

— Хорошо, — отрезаю я, — Живи, я уезжаю сегодня. Ты рад? Отлично.

Он отрывает взгляд от моих губ, и я пропадаю в горящих потемневших глазах, в них разворачивается битва противоречивых эмоций.

— Что? — Раф подозрительно косится на чемодан у порога, так будто только что его увидел. — В светлое завтра налегке. Да ты точно дочь рок-н-ролла, — интонация его голоса остерегающая, она говорит мне: «Даже не вздумай бежать»

— Вик, куда ты летишь опять, сломя голову, от кого? От меня? Ну, что ты молчишь постоянно?! Чёрт! Скажи мне, прямо!

«От себя, своей болезни, своего чёрного листа», — я едва не сказала это вслух. Он не знает, сколько теней за моей спиной. Сколько боли только предстоит мне пропустить сквозь себя. Как я скажу ему о том, что не в порядке?

Я могла бы усмехнуться ему в лицо, а могла бы сказать правду. Можно делать любой выбор.

— Ты, знаешь, да? — в моём голосе раздражение, и мне чертовски неуютно или слишком хорошо — я ещё не определилась. — Кто тебе сказал, Сола, Миша? Насрать. Но раз ты в курсе, так чего ты ожидаешь?

Я в западне его рук, но на удивление, чувствую себя в безопасности. Очень неожиданно, обнаружить это ощущение, словно равновесие на тропе меж мира и войны.

Опустив чёрные ресницы, он настороженно поглядывает на мои руки. Его лицо темнеет.

Я лишь рот сумела открыть, намереваясь попросить его уйти. Он приблизившись, шепчет:

— Я, чёрт возьми, не могу спать, не могу есть, работать, я даже пить уже не могу. — Голос звучит отчаянно, но так туманно, словно этот звук мягко касается моего тела, нежно скользя по коже. — Почему, я один должен это чувствовать? Тогда, как ты уезжаешь домой не одна?!

Слова слетают прежде, чем я успеваю их остановить:

— О, славно. Когда там это было? Шесть по двести виски и две шлюхи тому назад? — мой грёбаный язык заплетается, всё ещё в плену алкоголя.

Он недвижимо смотрит на меня, и целый океан таился в синих глазах. Но ему нечего возразить.

Действительно! Как, вообще, он мог заставлять меня всё это чувствовать? Всё это притяжение, всю ревность, и восторг и боль? Это же… нелогично, блять! Даром, что меня способна обманывать его внешность, но я же знаю, какой он — у него же, экслибрис прямо на лбу, говорящий не только о том, что он псих долбаный, но и о том, что девушки интересуют его лишь в качестве развлечения на одну ночь. Это какая-то патология, по-моему. Почему, меня, чёрт подери, не тянет ни к чему хорошему? Можно было бы подумать, что он просто не был таким раньше. Но я клянусь, он был тёмным и порочным всегда, он всегда был циничен не по годам.

Всё это так чертовски нелепо, что мы походим на двух существ из чужих миров. Просто два иных существа, два безобразных демона, — фурия и инкуб, — не противоположных, просто совершенно разных.

— Раф, ты пьян, как чёрт. Иди домой.

Он склоняет голову чуть влево, синие глаза впиваются в меня сотней спиц, и нечто ужасающее открывает мне бездну в этих глазах. Раф легко, но достаточно резко тянет меня на себя за талию, и мне приходится выставить ладонь, упереться в его грудь.

— А с этим мне скажи, что делать?

Ладонью я ощущаю, тяжелой стук в груди, но чувство такое, словно у меня в ладони колотится сердце. Моё дыхание неровное, и я стараюсь не показывать смятения, и дрожи в теле.

— Я не останусь.

— Но и уехать не сможешь.

Его руки ему не подчиняются, отчаянно блуждая, по талии, сжимая ткань футболки. Я могла бы конечно подумать о последствиях, такого манёвра, но могла думать лишь о том, насколько восхитительны его прикосновения, пусть даже они не касались обнаженной кожи. Воздух насквозь пронизан потрескивающим напряжением, он искрится и танцует между нами.

— Что ты делаешь?

Его грудь тяжело вздымается, волны напряжения ощущаются дрожью его тела. А может это была я.

Он судорожно выдыхает, и замирает, наблюдая, за своими ладонями на моей талии — скользя, они сквозь ткань распускают пламенные цветы.

— Я что делаю? Нет, это ты сдаётся мне, совершенно не понимаешь, что со мной делаешь...

— Время ночь, иди спать Раф.

Он резко переводит взгляд в мои глаза. Его глаза были сейчас черны как ночь от полумрака царившего вокруг.

— Действительно, зачем пить кофе, имея возможность просто выспаться?

Я смотрю на него озадаченным взглядом бесконечное количество секунд. Плотно укутав меня в одеяло, он приподнимает меня и тащит к дивану.

— Нет! Я не это имела в виду!

Он заваливается на диван вместе со мной, прижимает мое, гудящее, покалывающее тело к себе.

— Да. Заткнись и спи, Вик.

Я боюсь пошевелиться, меня сковало на молекулярном уровне Тысячи шёлковых лепестков, ранят моё сердце, тысячи лепестков опадающих с бутона одной единственной розы. Белой розы.

Я даже сквозь толстое одеяло, чувствую, как бьётся его сердце за моей спиной, тихо напевая сюрреалистичную исповедь о любви и смерти. Я хочу бежать и остаться. Я могла бы сбежать в это сердце и поселится там. Вот только, что там в этом сердце, и есть ли в нём место для меня — я не могу знать.