Мания быть никем

««Для меня важно, чтобы при чтении что-то в душе отозвалось, ойкнуло, ёкнуло, царапнуло — да как угодно, лишь бы не пустота и равнодушие»»

… Наталья Юркевич

Поэзия Натальи Юркевич удивительна, в первую очередь, особенной, тёплой, уютной и естественной — атмосферой. В ней читатель чувствует себя «как у себя дома». О чём бы ни писал поэт, будь то неброский пейзаж захолустного городка или характерный портрет того или иного человека, сценка из непростой и не всегда весёлой человеческой жизни или картинка из собственной автобиографии — написанному веришь безоговорочно. Её поэзия полна выразительных деталей, узнаваемых примет, и от того — достоверна, зрима и ощутима.

Если охарактеризовать сердцевину поэзии Н. Юркевич её строками, наверное, наиболее точными будут слова из стихов "Мания невеличия": Мания быть никем…

Автор всегда присутствует в тексте «за кадром» или «в кадре», но нигде и никогда не претендует на личную исключительность. Авторское начало проявляется в стихах как тонкая наблюдательность, проницательный взгляд со стороны. Её литературные герои и героини удивительно похожи на реальных, живых, простых героев, в которых вроде бы и нет ничего «героического», но на которых держится неустойчивый, подчас взрывоопасный, подчас — жестокий и равнодушный современный мир Он состоящих из обыкновенных людей, живущих с каждым из нас на одной лестничной площадке, в одном городе, на одной планете. Каждое стихотворение — законченный, гармоничный портрет маленького человека, в чертах которого чудится что-то родное, знакомое :

Нас тут знает каждый кустик,

Каждый камень у реки.

Потому что в Захолустье

Все по-своему близки.

Строго рядом — домик к дому,

Этажей не больше двух.

Вон идёт соседка Тома.

Вон в углу сидит Лопух.

(Захолустье)

Стихи Н. Юркевич не бывают безлюдными, они всегда включают в себя портрет человека на фоне мира, меняющего облик от современного урбанистического пейзажа до старомодной провинциальной окраины. Внешние круги пространства могут быть узкими, как бы высвечивая мир очеловеченных предметов, обжитый человеком, пропитанный личностным началом. Мир человеческих вещей, индивидуальный, неповторимый, обладающий памятью и живым теплом:

Безмолвствуют, но видят всё и помнят

Свидетели обид и торжества,

Хранители тепла обычных комнат,

Впитавшие и взгляды, и слова,

Метания, разлуки, муки, встречи,

Признания и даже тишину,

Слепой рассвет и самый долгий вечер,

И чью-то непрощенную вину…

В её стихах всегда присутствует внутренний стержень, ценностная константа. Но это не умозрительные философские концепции, не абстрактные «прекрасные идеалы», а сама жизнь, сам человек, с его маленькими ежедневными драмами, маленькими неприятностями и большим горем, мимолётным счастьем, трогательными радостями, горькими разочарованиями, личными страхами. Отношения человека с жизнью в поэзии Н.Юркевич всегда соотносятся с ценностями, с человеческой совестью, с любовью и нелюбовью — поэт подтверждает эти простые истины каждой строкой.

Ночь ложится тёмной шалью.

Город щурится во мгле.

Сколько девочек на шаре?

Столько, сколько на Земле.

Снег идет, и солнце жарит,

Где-то теплый дождь прошёл.

Все мы держимся на шаре

Очень даже хорошо

За деревья и озера,

За большие города,

И за то, что будет скоро,

И за то, что никогда;

За тропинку и калитку,

Утонувшую в кустах,

И за старую открытку,

Что хранится просто так.

Вот и листья зашуршали.

Путь прозрачней и ясней.

Люди держатся на шаре

Силой собственных корней.

Не в азарте, не в угаре,

А спокойно, не спеша,

Люди держатся на шаре.

Люди держат этот шар.

(Девочка на шаре)

Человеческая совесть — то, что неотделимо от человеческой души, то, что делает человека — человеком, и в то же время — ставит жёсткие границы для человеческих поступков, заставляя отказываться от выгоды, лёгкости решений, эмоционального беспредела, комфортного бессовестного бытия:

Это тот, кто мешает, мешает мне жить,

Бьет меня по руке, потянувшейся взять...

Принуждает шептать, когда хочется крыть,

Направляет потоки бурлящие вспять.

(Это тот…)

Стихи Н. Юркевич по-настоящему психологичны. Поэт делится собственным — и, судя по стихам, нелёгким — жизненным опытом, становится для читателя другом, собеседником. Тем, кто всегда рядом, кто готов протянуть руку помощи, подставить плечо, кто подскажет, как не споткнуться на жизненном пути:

Нужно только вернуться,

Найти ту исходную точку,

День, когда начала

Разрываться на части душа.

(Точка отсчета)

Поэт будто приглашает читателя разобраться с самим собой, внимательно взглянуть на собственную жизнь, на главное в ней — отодвинув второстепенное, очистив наносное:

А наша жизнь по-своему легка.

Лишь иногда по-своему жестока.

Так разберись, подумай и отсей

Всю мишуру и мусор посторонний…

В этом лёгком и одновременно напряжённом, постоянном диалоге с читателем стихи поэта полнятся человеческими чувствами — состраданием, милосердием, бережностью, пониманием того, насколько беззащитен, хрупок человек в стихии собственного бытия:

Кто-то, может быть, от тебя устал,

Будто ношу нес непосильную.

Не всегда легко различаем мы.

(То ли облако, то ли кружево.)

Ты сама поймешь: все нечаянно.

Кто же знал, что ты безоружная.

(Моя дурочка)

Стихи Н. Юркевич — очень русские, как песни. Недаром в её тексты так часто вплетается музыка, а фонетическая музыкальность стихотворений привлекает множество музыкантов. Большая часть стихов Н. Юркевич, едва будучи опубликованными, превращается в песни разных жанров — от непритязательной бардовской песни до джазовых и рок-н-рольных композиций.

Её стихи просты и светлы. И полны надежды, которой автор щедро делится с читателем — безоглядно, по-русски… А как ещё?

Надежда есть в просторной тихой песне,

В последней капле, что лежит на дне.

Надежда есть в любом коротком «если»,

И в тишине, и в маленьком окне,

И в ледяной прохладе улиц узких,

И в суете несущихся машин…

… Шумел камыш воистину по-русски.

А как еще… умеют камыши?

П. Фрагорийский. Мания быть никем… — о поэзии Натальи Юркевич