Предисловие

Книга вторая

Странно превращаться из курьера в автора. Автора с большой буквы, Рассказчика. В древние времена рассказчиков ценили, любили их труд, заслушивались перипетиями, хитросплетениями сюжетов песен, что пели старцы едва слышимым, часто прерывающимся кашлем голосом… И блики яхонтового пламени оставляли причудливые следы на лицах преданных слушателей. Всё это было очень давно. Покрывало блаженных, непримиримых, неумолимых дней стёрло, уничтожило, выжгло все воспоминания, низведя их до состояния миража – прозрачной, едва ощутимой дымки раскалённого воздуха над изнывающей от жара, потрескавшейся землёй… Я не герой. И никогда не хотел им становиться. Иногда приходилось, но я никогда не стремился к этому. Однажды я спас девочку – крошечное, одинокое создание с взглядом, невольно привлекающим внимание неземной болью, невыносимым страданием… Ей даже не нужно было кричать. Она была одинока, я был одинок. И я её спас. Никто больше даже не повернул головы, никто не пошевелил и пальцем, не сделал ни единого шага навстречу… Я сделал. Лишь ухмылки и плевки были мне наградой.

Она стояла в двух шагах от автобусной остановки, стояла и плакала. Маленькая девочка, шести (может, восьми) лет от роду. Огромные фиалковые глаза, непослушные пряди жёстких чёрных волос, упавшие на лицо, тонкий, покрасневший (от слёз) нос, куцее пальтишко, пропускающее стылый февральский воздух к юному, тёплому, беззащитному тельцу, вытянутый в жёсткую нить рот, волевой выпирающий подбородок, словно вызов всему миру, тонкая шея, руки в карманах и слёзы. Ни звука, ни движения. Плачущая девочка. Безучастные слёзы на отстранённом лице… А вокруг люди. Спешат по своим важным, или не очень, делам, к своим дочкам-сыночкам, жёнам-любовницам… У всех своя жизнь, своя персональная камера особого режима – шаг влево, шаг вправо – расстрел – и никому нет дела до плачущей на обочине девочки. А девочка делает шаг… К остановке приближается автобус… Девочка делает ещё шаг… Автобус всё ближе и ближе. Уже можно различить удивлённое лицо водителя, решётка радиатора потрёпанного «газика» заслоняет собой пространство, а девочка упорно движется вперёд…

Визг тормозов (отчаянный, горький), запах жженой резины, мат водителя (скорее угадываемый, чем слышимый) и я в одном из приостановочных сугробов. Подо мной девочка. Ни слова. Только дыхание. Слабое, слабое. Жива… Беру своё одиночество на руки распрямляюсь и ухожу. Ядовитые стрелы наветов, пересудов, сплетен долетают до меня и против воли вонзаются в душу, пронзают её насквозь. Она кричит, бьётся в хрустальной клетке, разгоняющей кровь по жилам передвигающего шарнирные ноги тела, потом (успокоившись, смирившись) забивается в самый тёмный уголок своего пристанища и, отдавшись на волю волн судьбы, напевает странные, тихие песни, ведомые лишь ей. И становится легче.

Я молчу. Молчит и девочка. Иногда кажется, что она спит. Ровно вздымается грудь под демисезонным покровом… Она совсем не тяжела, даже наоборот, груз её тела на руках никоим образом не стесняет моих движений. Но всё же пора было определяться с направлением. Наклонился к ней. Спрашиваю: «Кто ты?». Молчание. Останавливаюсь, повторяю вопрос. Результат тот же. Ставлю её на ноги, приседаю рядом. «Как тебя зовут?»

«А тебя?» — голос странный, неестественный, ощущение, что человек очень долго не разговаривал, оттого звуки и буквы кажутся ему непривычными и каждое произнесённое слово сравнимо разве что с покорением Джомолунгмы.

«Меня? Зови меня Друг»

«А если не хочу?»

«Никак не зови. Всё-таки, как тебя зовут?»

«Почему ты меня спас?»

«Отвечать вопросом на вопрос нехорошо»

«Почему?»

«Не знаю»

«Так зачем ты меня спас?»

«Не знаю» — уныло протягиваю я, опустив глаза.

«И я не знаю. А моё имя ничего уже не значит. Прощай»

Она повернулась и ушла… Просто исчезла в снежной пелене, может быть, стала одной из снежинок, может быть, шагнула в пустоту, на миг освещённую мощными фарами автомобиля – не важно. Важно то, что она ушла. Поэтому я не стремлюсь быть героем, а Рассказчик из меня явно никакой. Посему вернусь-ка я к своему непосредственному занятию, ремеслу, предназначению, если хотите: стану Курьером – лицом незаметным, но незаменимым. Поверьте моему опыту, Рим пал не из-за нашествия Аттилы и иже с ним, он пал из-за отсутствия Курьеров… Так же, как невозможна партия в шахматы без пешек, война без солдат, король без подданных, невозможен и завтрашний день без Курьера. И Солнце не встанет на Востоке, если ему об этом не напомнить. Уж я то знаю…

Впрочем, к делу. Не далее чем вчера в дверь моей энской квартиры неожиданно постучали. Я никого не ждал, но отпер дверь, не удосужив даже взглядом надоедливый маленький «глазок» — пережиток эпохи страха. Всё чаще задумываюсь, а не заклеить ли его? Да всё время дела, дела, дела… Никак не соберусь. По телевизору пугают грабителями, убийцами, прочими жупелами… А я всем этим пугалам одно отвечу: «Два раза не помирать!». Право, так ли уж важно схватит вас на улице инсульт или леденящее стальное лезвие пропорет брюшину, вонзаясь беззлобным шипом в усталое старческое сердце? Последнее даже интереснее для седеющего романтика. Впрочем, я снова отклонился от темы. Со мной это случается часто – возраст, и ничего не попишешь. Начнём сначала.

Итак, вчера постучали в мою старенькую энскую дверь и я, прошлёпав по коридору в разношенных тапочках (считай, босиком), включив в прихожей свет, отпер её. За дверью стоял, переминаясь с ноги на ногу, странный молодой человек. Одет он был в элегантный кожаный плащ с меховой оторочкой воротника и рукавов. Тонкие руки затянуты в чёрный футляр перчаток, широкополая фетровая (давно вышли из моды) шляпа закрывала пол-лица. Доступными оставались только вытянутые в доброжелательную улыбку губы. Он не говорил ни слова, просто стоял и смотрел будто бы сквозь меня, словно меня не существовало, словно я на мгновение стал прозрачней стекла… Мне не понравилось такое положение вещей, и я хотел, было, уже заговорить или захлопнуть дверь перед лицом нахального посетителя, как вдруг, он первым нарушил застоявшуюся, напряжённую тишину между нами.

-          А здесь ничего не изменилось… — голос был странно-тихий спокойный, — Я двадцать лет не был здесь, а всё осталось по-прежнему. Даже страшно.

-          Простите, а вы, собственно, кто? – решился я подать голос.

-          Я? – посетитель словно вспомнил о моём существовании, наклонился поближе, пристально всмотрелся в моё лицо, мне показалось, что во взгляде мелькнула надежда, но она тут же сменилась ледяным спокойствием вод Северного Ледовитого Океана, — Прошу прощения, забыл представиться, — он протянул мне руку, — Олег Переяславович Пронько.

Что мне оставалось делать? Я пожал протянутую мне ладонь хотя бы для того, чтобы удостовериться в том, что не сплю, не брежу и могу продолжать блаженно не верить в призраков…

-          Не может быть…- только и вымолвил я после пожатия, — Прошу вас, проходите, чувствуйте себя как дома…

-          Да нет, — вымолвил он после долгого, казалось, вечного молчания, — Я, пожалуй, пойду. Да и время позднее.

-          Я настаиваю.

-          Ну, если уж вы настаиваете…

На кухне закипел чайник. Я привычно разлил кипяток по стареньким чашкам. Бросил взгляд на гостя. Теперь, когда он снял с себя лишнюю одежду, я смог разглядеть его лицо. Он был ещё молод, подтянутый живот, ухоженные кисти рук, говорили о том, что сидящий передо мной человек любит себя, заботится о себе… Невольно взгляд упал на себя… Сравнение было явно не в мою пользу и я отвернулся к кухонному шкафчику, чтобы достать пакетики с чаем… Гость наблюдал за мной, не говорил ни слова и не спешил помогать. Скорее всего, он взглядом искал не меня, а свои воспоминания. Каюсь, мне, и правда, лень было сделать ремонт, поэтому в обстановке квартиры практически ничего не изменилось. Приготовив чай (бросив пакетики в чашки), я занялся сервировкой стола. Так на столе появился располовиненный красавец «Наполеон» (у меня недавно был День Рождения – подарили), грубо (я, всё-таки, мужчина) порезанный крупными ломтями хлеб, колбаса, сыр… За всё это время Олег не вымолвил ни слова. Он даже уходил куда-то на некоторое время. Потом, ничего не объясняя, вернулся и занял прежнее место. Когда всё было кончено, я тоже присел к столу.

-          Чаю хотите?

-          Если можно, — в голосе ровно столько интереса к собеседнику, ровно столько такта, сколько необходимо для того, чтобы не слыть невежливым гостем.

-          До сих пор не верится…

-          Во что?

-          В то, что герой моего романа сидит у меня на кухне во плоти и даже разговаривает…

-          Вашего романа?

-          Ну, да. Вы только поймите меня правильно…

-          Я – герой вашего романа?!

-          А что здесь такого, в конце концов, молодой человек? Что я, по-вашему, должен был делать, когда нашёл на заре девяностых у себя на шифоньере вашу рукопись? Что бы сделали вы на моём месте?

-          Какую рукопись?

-          А у вас, извините, их было много?

-          Достаточно… А впрочем все они сгорели.

-          Так вы тоже писатель, Олег?

-          Я? Боже упаси. Я – художник. Как и мой отец, — глаза опустились, наступило тягостное молчание. Мне и хотелось его нарушить, но я не знал, как: все слова застревали на полпути к языку, копились в горле едким комом, — Как и мой отец, — повторил он, — А здесь и вправду ничего не изменилось. Вы даже сохранили моё Убежище… Благодарю.

Он встал, прощаясь, протянул мне руку. Я немного помедлил от растерянности, но всё же пожал ему руку и даже проводил до двери. Мы сказали друг другу: «До свидания», и я с облегчением закрыл за ним дверь. Призрак ушёл.

Так бы, пожалуй, и закончилась эта история. «Не стоило, и начинать» — скажете вы. Пожалуй, соглашусь с вами, но есть одна заковыка, которая не даёт поставить точку. Сегодня, проверяя свой почтовый ящик, я обнаружил в нём весьма странное послание. Привожу его здесь полностью.

«Дорогой Е. (Так меня зовут. Вообще-то Евгений Борисович Лаптин, но это неважно. Всё, обещаю больше не вклиниваться в текст письма своими глупыми ремарками)

Вчера после встречи с вами я зашёл в книжный магазин и купил ваш роман. Узнать ваше имя не составляло большого труда – для этого есть великое изобретение человечества – Интернет.

Я прочёл книгу. Точнее только начал читать. Если быть честным, я только открыл её и нахлынули воспоминания. Мне не было надобности дочитывать её до конца – я и так знаю, чем всё это закончилось.

Если вам всё ещё интересна моя история, мы могли бы встретиться. Я пробуду в Энске ещё пару недель.

Мой адрес: Латвийская набережная, д.7, мансарда.

Надеюсь на скорую встречу,

О.П. Пронько, свободный художник».

Вот, собственно, и всё. Я не задумываясь, вернулся домой, захватил диктофон, кассеты, блокнот, несколько ручек и ушёл, оставляя за закрытой дверью своего пристанища орды призраков. Чужих призраков. Ах, если бы не та странная посылка…