Глава 13. ИСТРИЯ

— Впереди огромный город – довольно осклабившись, произнес вернувшийся дозорный, — много торговых повозок, много товаров, постоянное движение у ворот. Ворота охраняют не вегилы…, легионеры.

— Насколько огромный? – спросил Халга.

— Я такого никогда не видел.

— Еще бы…, ты ведь месяц назад впервые выбрался из бурга. – Отар недовольно покачал головой.

— Гарнизон большой?

— Не знаю…, — смущенно ответил молодой дозорный, — ворота уже закрыты.

— Нужно разведать…, — Эйнар соскочил с лошади, — я пойду.

— Возьми с собой кого-нибудь…, и будь осторожен. – Вождь жестом указал, где ставить шатер и тяжело спрыгнул с лошади.

Желающих присоединится к Эйнару, оказалось слишком много, но он взял с собой лишь Валамера, поскольку у парня еще толком не росли усы, и борода, он совсем не был похож на варвара.

Переодевшись в одежды, которые достались им в качестве трофеев, и, набросив сверху плащи из заморской ткани, они отправились к крепости.

Спешившись у ворот, Эйнар переговорил со стражниками, поскольку ворота уже действительно были закрыты наглухо.

— У тебя странный акцент…, — подозрительно уставился на него опцион, выставив вперед квадратную челюсть.

— Мы из Дакии, следуем в Сирию, по торговым делам но, ночь застала нас в поле.

— А понятно…, вы в Дакии, все немного варвары, хоть и служите великому Риму. – Этот потомок италийских пастухов был абсолютно уверен в собственном превосходстве над любым не гражданином Рима.

Эйнар протянул ему серебреную монету. Глаза у легионера загорелись, черты лица разгладились, от былой суровости не осталось и следа, и монета очень быстро исчезла под доспехами.

— Здесь недалеко есть постоялый двор Урбана, там неплохо кормят и вино приличное. Спросите у прохожих, вам покажут.

— И девки там мясистые…, — произнес второй караульный, с тоской глядя на доспехи опциона под которыми исчезла монета.

Кивнув напоследок благодарно головой, Эйнар и Валамер проскользнули в щель приоткрывшихся окованных черным железом ворот.

Город еще не спал. По улице, на обочинах которой жирным месивом текли помои, прогуливались парочки, шатались пьяные. Люди словно не замечали дикой вони, забивавшейся во все щели, и отравлявшей все вокруг.

У Эйнара который последние два года прожил в лесу, на свежем воздухе, перехватило дыхание, и он бросил взгляд на Валамера. Тот понимающе покачал головой, одновременно зажимая нос пальцами.

Истрия действительно был большим городом по здешним меркам. Все мостовые в пределах, старых и ветхих крепостных стен, были вымощены булыжником. Вдоль мостовой по обеим сторонам высились двухэтажные здания.

— Если снять охрану…, по стенам можно взобраться и без лестницы, — довольно отметил Валамер.

— Это не главное…

— Тогда что?

— Главное гарнизон…, вернее численность солдат…, — буркнул Эйнар.

Они как раз проходили здание, очень напоминавшее казармы. У деревянных, чисто выскобленных дверей, стояли два легионера, о чем-то вполголоса переговариваясь. Эйнар направился к ним.

— Выпейте за мое здоровье, — гот протянул старшему серебряную монету.

— Благодарю тебя чужеземец. Вижу я ты не из наших краев, — доброжелательно произнес легионер, легкий акцент выдал в нем уроженца Галии.

— Да и ты…, похоже не здешний, — улыбнулся Эйнар.

— Я служу Риму уже десять лет, но ты прав, я галл…, однако, чем я могу помочь тебе?

— Я, с компаньоном отправляюсь в Рим, но по дороге нам сказали, что в провинциях ныне не спокойно.

— Истинная правда…

— Не мог бы ты подсказать, где я могу нанять охрану, поскольку я везу с собой изрядное количество драгоценных камней и золота для римской знати, и мне хотелось бы довезти их в сохранности.

— Я прекрасно тебя понимаю…, но по той же причине, по которой ты ищешь охрану…, здесь ты ее не найдешь. Поскольку в казармах остатки Шестнадцатого Флавиева легиона, от которого после похода на алеманов осталась лишь половина, и они будут заниматься защитой города.

— Какая жалость…

— Правда есть еще когорта преторианцев, и они как раз завтра отправляются в Рим. Ты можешь заплатить командиру, и он возьмет тебя с собой.

— Хмм…, преторианцы…, не очень-то я доверяю этим цепным псам императора, — задумчиво произнес Эйнар, — я бы предпочел, бывших легионеров…

От Эйнара не укрылось как при этих словах, алчно заблестели глаза караульного.

— Не могу с тобой не согласится, от этого отродья Орка можно ожидать чего угодно. В таком случае я могу отрекомендовать вам парочку, отчаянных ребят, которые долгое время служили со мной, – произнес он.

— Ну что ж…, рекомендация такого достойного гражданина дорого стоит, — Эйнар протянул ему еще одну серебряную монету.

— Благодарю тебя чужеземец…, надеюсь, эта монета принесет мне удачу…, — хитро прищурился галл.

Эйнар не терял зря времени, ночью он познакомился с Хрисом и тремя его подельниками, которых ему отрекомендовал галл, как надежных проверенных людей.

Все четверо хоть и уверяли, что ветераны Первого Италийского легиона, бандитскими рожами больше походили на разбойников. Правда у каждого из них имелись соответствующие татуировки, но кто знает каким образом и когда они попали на жилистые загорелые тела новоявленных телохранителей.

Сговорились, что покинут город рано утром. До утра Эйнар наметил несколько точек, где оборона города имела слабые места, хотя все равно не был уверен, что этот городишко им по зубам. Половина легиона со вспомогательными войсками, это около четырех тысяч серьезных вояк, прошедших не одну схватку.

Утром Хрис повел их не к воротам города, а куда-то в сторону. Пройдя рынок они некоторое время петляли между ветхими деревянными постройками, пока наконец не остановились у одной из них.

Хрис воровато осмотрелся вокруг, кривая извилистая улочка была пуста. Он отворил дверь и, пропустив всех внутрь, осторожно прикрыл ее.

— Так будет ближе…, — ответил он на вопросительный взгляд Эйнара, — и дешевле.

Один из компаньонов Хриса, ухватился за торчавшее из земляного пола металлическое кольцо, отполированное тысячами прикосновений, и резко потянул его наверх.

Огромный люк поднялся кверху и открыл зияющий проход. Видимо Хрис был контрабандистом и провозил в город товары беспошлинно.

Они спустились в пахнущий сыростью подземный ход. Сделан он был добротно, свод во многих местах был укреплен бревнами, и на всем протяжении стояли подпорки.

Шли примерно четверть часа, все это время Эйнар чувствовал легкое дуновение навстречу. Через каждые сто шагов, на стенах висели факелы, однако Хрис не зажигал их, а освещал дорогу масляной лампой, которую нес на вытянутой вперед руке.

Они отошли от города на две тысячи шагов, когда Хрис выбил ногой перегородку, и они вышли на дне глубокой лощины, которая не просматривалась со стен города.

Подручные Хриса вновь завалили выход и засыпали его песком. Далее они шли по лощине, которая постепенно углублялась, пока холмы по обеим сторонам внезапно не расступились. Они вышли на равнину, огороженную с трех сторон пологими холмами. По подсчетам Эйнара, они были всего лишь в трех километрах от города, но он был уверен, что из-за особенностей ландшафта, на всем протяжении, они ни разу не попались на глаза защитникам крепости.

Едва Эйнар подумал, что теперь он знает, как взять город, и пора возвращаться, как шедший впереди Хрис, резко остановился и развернулся. На лице его блуждала нехорошая усмешка, рука потянулась к висевшему сбоку мечу.

— Все…, пришли, — довольно ощерился он, выхватил меч и бросился к Валамеру. Тот с невероятным хладнокровием, словно только этого и ждал, выдернул меч из-за спины и легко отразил первый удар.

Эйнар, скорее почувствовал, чем увидел приближение одного из подручных Хриса, не поворачиваясь, и не вынимая клинок из ножен, положив корпус, нанес удар ногой назад. Противник, получив сильный удар в живот, на некоторое время оказался выключенным из событий. Двое других бросились на него, понимая, что недооценили бойцовские качества гота.

Отразив удар падавшего слева наискосок гладия, он вонзил длинное тонкое жало своего меча в горло одного из них, еще до того как они успели, всерьез насесть на него. Второй замешкался всего лишь на мгновение, но это мгновение стоило ему головы, окровавленная она полетела на песок и через некоторое время скатилась к подножью холма, глядя на окружающий мир широко открытыми от удивления голубыми глазами.

Третий поднял с земли меч, отдышался, но в его глазах уже застыло сомнение, он колебался, напасть или дать деру.

Эйнар не оставил ему выбора. Наклонившись, он подобрал с земли короткий меч одного из поверженных врагов, и метнул его в бывшего легионера. Видно было, что натаскан он, отбивать метательные снаряды и стрелы, но не предполагал, что гладий можно метнуть с такой силой и скоростью. Умело отмахнувшись мечом, он с удивлением обнаружил, что в груди пробив кожаные доспехи, торчит клинок его товарища.

Эйнар повернулся к Хрису, но помощь его уже не требовалась, поскольку тот был уже тяжело ранен, и вяло отбивался от Валамера. Молодой венед, похоже, одним глазом с восхищением наблюдал за тем, как Эйнар расправлялся с ромлянами.

— Заканчивай…, — уронил Эйнар.

Валамер кивнул головой, подсек опорную ногу соперника, тот потерял равновесие, пытаясь выпрямиться, наклонился вперед. Венед одним движением отсек ему голову. Поток крови хлынул на песок, который тут же впитал все до единой капли.

— Пошли…, — произнес Эйнар и двинулся на север, туда, где по его подсчетам должно было находится войско готов.

Через километр, после того как поднялись на холм, они едва не наткнулись на когорту преторианцев, которая правильным каре, словно на параде, сверкая на солнце начищенными доспехами, удалялись от города.

Спустя сутки, ввиду города появилось войско готов. Шли открыто, не таясь. Встали лагерем, так, чтобы не попасть под удар метательных машин и стрел. Медленно, не спеша, расставили палатки и шатры. Достали котлы и принялись готовить пищу.

Шесть сотен венедов принадлежавших Эйнару, тем временем притаились в подземном ходе, ожидая сигнала сверху.

Полдня прошло в абсолютной тишине. Защитники города лишь молча наблюдали со стен за поведением варваров. Эйнар прекрасно понимал их нерешительность. Смущало поведение готов, обычно те нападали сразу, являя невероятную храбрость и пренебрежение к смерти.

И все же римляне не удержались, когда солнце стало заходить за стены города и светило в глаза варварам, раскрылись ворота. Из них ровными рядами с правильным построением выдвинулись легионеры. Выждав паузу, они ровным шагом двинулись на лагерь беспечных готов. Три тысячи пеших и почти тысяча конных ауксилариев.

Заунывно, тоскливо, словно предвещая смерть, загудели трубы. Варвары запоздало стали собираться в толпу, которую строем можно было назвать с большой натяжкой.

Римляне ускорили шаг, подгоняемые участившимися ударами боевых барабанов. Командиры видимо рассчитывали нанести удар по варварам до того, как те организуются в некое подобие строя.

То, что произошло дальше, поразило видавших виды командиров римского легиона. Готы вдруг развернулись и стали спокойно отступать, на ходу осыпая легионеров стрелами. Вперед ринулись две неполные алы, ауксилариев, сирийских конных лучников, и сарматской конницы, вооруженных короткими копьями, кочевников.

Словно лавина скатывались они в сторону отступающих варваров, пока не достигли покинутого лагеря готов.

Внезапно земля разверзлась под ногами несущихся галопом лошадей. Присыпанные песком коровьи шкуры, которые оказались на месте где ранее стояли шатры готов, с треском разрывались, обнажая все новые и новые ямы в которые проваливались на полном скаку всадники. Дно ям было усеяно кольями, на которые со всего маху падая, напарывались лошади и люди.

Хруст костей, глухие удары, треск вспарываемой плоти, человеческие вопли и ржание лошадей, все смешалось в один звериный рев. Уже видя перед собой ямы, заполненные шевелящимися останками людей и животных, конники пытались остановиться. Но подталкиваемые задними рядами своих товарищей неуклонно сваливались в яму, придавливая еще живых людей.

Несколько ям заполнилось полностью, так, что некоторым из ауксилариев, удалось миновать их по живому колышущемуся мосту.

Лишь треть конницы, миновавшей ловушки, продолжала преследовать отступающих готов, но и те понимали, что теперь они вряд ли представляют серьезную угрозу для германцев.

Внезапно над рядами готов поплыл волчий вой, вначале тихий едва уловимый, но постепенно набиравший силу, он становился все сильнее и сильнее. Кровь стыла в жилах у тех, чьих ушей достигал этот утробный, сводящий скулы звук.

Ряды пеших готов расступились и в образовавшуюся брешь вырвались пять сотен всадников, размахивавших над головой огромными боевыми топорами, отчего казалось, что у них за спиной выросли металлические крылья. С волчьим воем, они в считанные секунды настигли, растерянных ауксилариев, а еще через мгновенье все было кончено.

— Баарраа…, — послышался рев тысяч глоток, — бааарррааа, — подбитые металлическими гвоздями калиги трех тысяч воинов одновременно опускались на каменистую землю Нижней Мезии.

Увлекшись столь легкой победой на ауксилариями, готы совсем позабыли о пеших легионерах, которые в римской армии представляли основную ударную силу.

— Баарраа…, — легионеры тем временем подобрались достаточно близко. Следом за боевым кличем послышался грохот трех тысяч мечей о щиты. Но конные готы, возвращаясь, подхватили с собой по одному воину, и войско варваров исчезло за холмами, оставив легионеров и их командиров в недоумении.

За всем этим наблюдал Эйнар, стоя на крепостной стене, сложив руки на груди, он улыбался.

План его сработал точно. Пять сотен русобородых венедов и столько же готов, проникнув через подземный ход, возникли словно привидения в самом сердце города. В считанные минуты перерезали лучников на стенах, числом никак не больше двух сотен, и заняли их места у бойниц.

Сейчас в это самое время в город по тому же тайному ходу входила еще почти тысяча готов. Снаружи остались лишь пять сотен конных.

Когда к воротам подошли остатки легиона, было уже темно. Выждав пока командиры легиона принялись требовательно барабанить в ворота, готы спустили тетивы луков. Пространство перед воротами усеяли трупы. Следом полетели дротики, камни, приготовленная для готов смола. Целую минуту, командиры были в ступоре, и эта минута стоила им половины людей. Когда, наконец, до легата дошло, что происходит он приказал трубить отбой, и остатки легиона ретировались.

И все-таки это были римские легионеры, привыкшие к дисциплине и порядку. Через две сотни шагов они остановились и вновь выстроились в правильное каре, ощетинившись копьями в сторону стен.

Штурмовать стены ночью, было форменным самоубийством, и легат Шестнадцатого Флавиева Легиона, Люций Вер Демеций, прекрасно это понимал, едва справляясь с бешенством бурлившим в нем.

— Предательство…, кругом предательство, как удалось кучке варваров проникнуть за стены города. Кто за его спиной, открыл ворота, кто впустил их.

Демеций поклялся, что как только все варвары будут висеть на крестах вдоль дороги, он узнает имя изменника и для него он придумает что-нибудь особенное.

Человек, предавший Рим…, виновный в гибели почти полутора тысяч легионеров, достоин особенной казни кем бы, он не был. Военный трибун был уверен, это кто-то из высокопоставленных граждан города, с которыми он конфликтовал в последнее время, из-за поставок продуктов и фуража.

— Плавт…, — бросил легат в темноту.

— Он мертв принцепс, — раздался в ответ голос Митрила Феррата, командира второй когорты.

— Митрил Феррат Тритт, теперь ты примипил…, командуй, разжечь костры…, перевязать раненых, выставить дозорных, командиров ко мне.

— Слушаю принцепс…

Услышав зычный голос Демеция, командиры принялись за дело. Через час все было сделано, легионеры расположились на отдых, дозорные, перекликаясь между собой, обходили небольшой лагерь по кругу.

То тут, то там раздавались стоны раненых, но помощь тем, кто еще стоял на собственных ногах, была уже оказана, многие среди них еще могли держать меч в руках. Те же, кому нужна была помощь хирурга, вынуждены были ждать, когда остатки легиона вновь войдут в город.

Впрочем…, полевая хирургия того времени ограничивалась лишь ампутацией и зашиванием ран. При этом более половины пациентов местных эскулапов погибали от болевого шока и заражения, поскольку, анестезии, антисептиков и антибиотиков еще не придумали.

В центре лагеря вокруг костра собрались командиры, всего десять человек, остальные были мертвы или тяжело ранены. Легат обвел взглядом своих подчиненных, многие из них едва стояли на ногах от ран и усталости. Но многолетняя выучка и безграничная вера в командира, давала им силы стоять навытяжку.

— Митрил…, отправь немедленно трех вестовых, самых сообразительных в Первый Клавдиев…, к военному трибуну Гаю Сервию Тулию, с письмом, — легат протянул свернутый в рулон свиток, запечатанный личной печатью, командиру второй когорты.

— …и еще, — заметно было, что эти слова даются ему с трудом, — отправь гонца за преторианской кагортой…, вот письмо Публию Тиру. Примипил едва заметно кивнул головой и умчался выполнять приказание.

Некоторое время Домеций вглядывался в темноту, словно бы взвешивал их шансы пережить эту ночь, затем тяжело вздохнул, будто решение, которое он принял, ему совсем не нравилось.

— Остальным отдыхать…, дозоры удвоить.

Командиры расходились, вполголоса переговариваясь между собой. Проводив их взглядом, легат тяжело опустился, лег на землю, завернувшись в плащ и, положив под голову мешок, задремал. Старый солдат, он привык засыпать тогда, когда есть возможность, и просыпаться когда потребуется.

Двадцать лет назад Люций Вер Домеций, принадлежавший к одному из богатых домов Рима, взбунтовался против власти отца, и вопреки его воле поступил на военную службу.

Ему принадлежащему к сословию всадников предрекали блестящую карьеру при императоре Константине Великом, но обладая неуступчивым и упрямым характером, он не годился в придворные шаркуны.

Трижды он дрался с вышестоящими по званию офицерами, причины были более чем вескими. В результате дуэлей два офицера при штабе императора были убиты, один тяжело ранен.

Его приговорили к смертной казни, но в последний момент, когда Демеций уже простился с жизнью, его помиловал тогдашний император Константин.

Обезглавливание, заменили на песок Колизея. Он должен был умереть в первом же бою, поскольку вывели их, десять заключенных против опытных гладиаторов именно для этого. Но вопреки всему, когда стих рев толпы, сопровождавший каждый удар меча, на песке по щиколотку в крови с разрубленным плечом стоял он один.

Судьба вновь помиловала его. Ланиста к которому он попал за небольшую сумму, заработал на нем кучу денег, поскольку никогда раньше не было гладиатора, настолько пренебрежительно относившегося не только к чужой, но и к собственной жизни и настолько равнодушного к физической боли.

Через два года Демеция, который дрался на арене под псевдонимом «Белый тигр», нашел управляющий его отца, знавший его с детства, и выкупил.

Демеций поблагодарил освободителя, и вновь отправился в армию, теперь уже простым легионером. Справедливости ради надо отметить, что уже через неделю он стал кентурионом, поскольку их кентурия понесла серьезные потери в схватке с гуннами, и командир погиб.

Демеций довольно быстро продвигался по служебной лестнице, до тех пор пока его не узнал один из военных трибунов, и не сообщил всем заинтересованным лицам, что в Шестнадцатом Флавиевом Легионе, на должности командира третьей когорты, служит человек, принадлежащий к сословию всадников, и осужденный за убийство двух римских офицеров из состава преторианской гвардии.

В армии не очень жаловали преторианцев, а потому Демеций на некоторое время приобрел популярность среди младших командиров и простых легионеров. Однако быстрое продвижение по служебной лестнице прекратилось. К нему приглядывались.

По словам одного из его современников, сенатора Люция Гордиана, у Демеция был лишь один недостаток, но довольно существенный…, он умел думать.

Однако тогдашний командующий северными легионами Рима, Гай Германик Север, который прежде всего ценил в людях преданность и храбрость, назначил его командиром первой когорты, примипилом в Шестнадцатом Флавиевом легионе.

На когорту сыпались самые сложные и опасные задания, которые он выполнял с честью и наконец, настал день, когда он за великие заслуги в деле защиты империи, предстал перед самим императором Валентином.

Наградив Демеция золотым венком и медалями, Валентин высказал мысль о назначении его легатом в родном легионе. Но высказано это было как предположение о том, что это возможно.

О нем вновь забыли, до того момента когда он вдруг внезапно был вызван в Рим для подавления бунта в Первом Италийском легионе. Он выполнил приказ. Однако справедливости ради надо признать, что легионер до мозга костей он долго колебался, прежде чем отдать приказ своим легионерам разогнать толпу таких же как они солдат.

Люций Вер Домеций указом императора Валентина был назначен легатом в Шестнадцатом Флавиевом Легионе, но он совершенно этим не гордился. С тех пор прошло пять лет, легион Домеция находился все это время на границе империи. Сотни стычек и сражений, десятки крупных операций против, алеманов, герулов, гревтунгов, гуннов, вандалов, восставших сарматов. Он всегда выходил победителем, досконально изучив незамысловатую тактику варварских племен, он почти безошибочно предсказывал каждый последующий шаг врага.

То, что произошло сейчас, не укладывалось в обычные рамки…, обычной варварской тактики. Он старый вояка понимал, что сейчас в эту самую минуту на его глазах, меняется история. И ему это совсем не нравилось. Если кучка готов умудрилась на таком ограниченном участке переиграть его, одного из лучших стратегов империи. Ему было даже страшно представить, что произойдет дальше, когда готы столкнуться с тупоголовыми изнеженными сенаторскими сыночками, привыкшими к тому, что римский легионер в строю побеждает всегда и всех.

Над лагерем римлян низко над самой головой висело тяжелое южное небо. Любопытные звезды, беззастенчиво пялились на полторы тысячи мужчин спавших под открытым небом завернувшись в плащи и положив под голову шлемы, изредка дружески подмигивая им.

Над степью разносился мерный храп воинов, не ведавших суждено ли им пережить завтрашний день, но спавших спокойным сном наивного младенца, у которого впереди вечность. Ибо совесть рядового солдата всегда чиста. Не имея возможности выбора, он лишен шансов запятнать свою честь и утратить совесть.

Люций Вер Демеций, проснулся. Он лежал, закрыв глаза, и в голове его ворочались мысли, от которых становилось тревожно на душе. В свои пятьдесят пять, он готов был умереть хоть сегодня, но за его спиной стояли пятнадцать сотен людей, веривших ему, и почти пятнадцать сотен уже погибших.

Опыт подсказывал, что ситуация которую варвары считали выигрышной, как это часто бывает в одну минуту может превратиться в поражение.

Готы, засевшие в цитадели, на самом деле находились в западне. Поскольку войти в крепость было так же трудно как выйти из нее, и Домецию нужно было продержаться всего лишь до завтрашнего вечера, когда прибудет на помощь Первый Клавдиев легион.

Тогда совершенно спокойно при помощи осадных орудий они пробьют стену и войдут в город, чтобы воздать всем по заслугам. Но им предстояло продержаться два дня. Задача не такая уж сложная, принимая во внимание, что численность готов составляла примерно тысячу человек, и удержать весь периметр стен им не под силу.

Легату даже пришла в голову мысль взять крепость, не дожидаясь подмоги, но он тут же отогнал ее от себя, вспомнив про полторы тысячи погибших легионеров.

Демеций тяжело поднялся. В сероватых сумерках наступавшего рассвета едва угадывались темные очертания цитадели. Легат скорее угадал, чем увидел темный силуэт у кромки крепостной стены, стоявшего неподвижно, словно статуя и смотревшего на него человека.

Элигос, стоял на крепостной стене, и смотрел на командующего легионом, которого еще накануне вечером определил по алому гребню на шлеме. Ситуация была безвыходной для обоих.

Готы не могли покинуть город, поскольку понимали, что тут же попадут под клинки легионеров. Лощина куда выходил подземный ход, была не видна с крепостных стен, но хорошо просматривалась с того места, где был сейчас лагерь римлян. Пятьсот всадников оставшихся за крепостными стенами, не могли атаковать полторы тысячи пеших римлян.

Легионеры не могли взять крепость потому, что для этого не доставало сил.

Демеций ждал помощи…, он не знал, что его гонцы перехвачены и убиты…, он не знал, что среди знатных людей города не было предателей и к этому моменту все они были мертвы. Он не знал про подземный ход.

Эйнар с тоской разглядывал внутренний двор крепости в котором уже сгрудились полсотни повозок загруженные золотом серебром, домашней утварью и прочим барахлом, за которое он не дал бы и ломанного гроша. Он понимал, что со всем этим скарбом им далеко не уйти.

Эйнар смотрел на своих воинов, и они напоминали ему детей, которым внезапно достались красивые игрушки и которые совсем не думали о том, как сложится их судьба дальше.

— О чем думаешь? – Халга положил ему руку на плечо.

— Смотрю на это барахло, и понимаю, что мы надорвемся, унося его с собой, — Эйнар махнул рукой в сторону повозок.

— Не бойся…, друг, за свое они перегрызут горло любому ромлянину…

— Надо уходить…, и уходить быстро…, иначе все это, перестанет быть нашим.