Смотри не обожгись, держа в руках солнце!

После неожиданного признания в парке мы больше не расставались с сэром Фитцджеральдом. После завтрака он звал меня к себе, и только ночь разлучала нас, чтобы наступающий день соединил вновь. Тот нежный цветок, что некоторое время назад проснулся в моей душе, теперь расцвел в полную силу.

Признаюсь, я влюбилась в мистера Коллинза в ту самую минуту, как впервые на пороге дома окунулась в его глаза и поняла, что смогу рассказать правду о себе. Просто боялась поверить, что моя исстрадавшаяся и разочарованная душа еще способна кого-то любить. Не допускала, что это чувство может быть взаимным.

В моем мире я не встречала подобных ему людей, что неудивительно. Все мы — пленники огромного мегаполиса, который подчиняет, порабощает, меняет суть мужчин и женщин, смешивает понятия. Мы потерялись в огромном городе, стали его послушными и верными рабами, пронизанными инфантилизмом и безразличием друг к другу. Живем одной идеей, что кто-то другой, сильный решит все проблемы и укажет верный путь. А тот «другой и сильный» мучается еще больше нас, потому что не должен потерять завоеванный статус. Он пойдет на смертный грех, лишь бы не утратить — нет, не наше доверие,  а свое выстраданное, выслуженное, купленное положение. Сделает все, чтобы не лишиться выщипанных в пылу схватки за лидерство перьев. И лишь поэтому он во сто раз слабее тех, кто верит и надеется на него, потому что у нас хотя бы остается свобода. Свобода выбрать другого «сильного» кумира, лидера или пастыря и вновь поверить в светлое будущее с ним. И так до бесконечности… по перманентной спирали.

Чем дольше я жила в своем времени, тем больше разочаровывалась в людях. Развитие науки сделало нас слабыми и безответственными, инфантильными недоумками, вечными пленниками покупаемого за деньги комфорта. Мы разучились бороться за выживание, стремиться к самопознанию, превратились в убогих псевдолюдей, рабов технического прогресса, в офисный планктон…

Неужели надо было вернуться всего на два века назад, чтобы, избавившись от искажающей восприятие урбанизации, ощутить очарование девственной природы, истинной красоты женщин и восхититься силой, уверенностью и статью мужчин?

Возможно, такие, как сэр Фитцджеральд, еще остались в нашем мире, но эти мужчины стараются не выделяться из толпы рафинированных метросексуалов, членов глобальной команды «унисекс», которые заполонили улицы крупных городов. Мегаполисы требуют жертв, ровняя всех под одну гребенку, штампуя нас по единому подобию. Ты или с нами, или против нас! Те, кто еще способен сохранить индивидуальность, с городом не спорят, добровольно его покидают. Каждый выживает по-своему… или меняется, копируя массу, или уходит.

А он… Он прекрасен.

Как я могла поверить, что заинтересую такого мужчину? Обращу на себя внимание? Женщина безумного времени, порой порывистая и неуправляемая, но чаще наивная и неуверенная в себе. Правда, с детства верящая в чудеса. И признавшая, что чудеса все-таки случаются. Скорее всего, они даруются в награду тем, кто в книжном шкафу хранит зачитанные томики сказок с засушенными в них цветами. Сначала для своих детей, а потом, когда те вырастают,  просто так, потому что это самые дорогие книги, открывающие двери в Другой Мир, когда в Этом дождливо, слякотно, холодно и очень одиноко…

Мистер Коллинз, Фитцджеральд… невероятный, божественно красивый… Нет… я не должна… Я снова иду проторенным путем сладостного порока, начинаю творить кумира… Ведь его имя на моих устах, неустанно и нежно повторяемое в течение всего дня,  уже бесценный дар небес.

С первой минуты нашего знакомства я восхищалась этим человеком, его благородством, харизмой, его неброской внешней красотой и изысканностью стиля? На благодатной почве робкие чувства только крепли, а сейчас мне уже не приходилось их скрывать. Это было истинное счастье. Но разве я его заслужила?

Сэр Фитцджеральд открыл мне тайну. Он пригласил модного в Лондоне портретиста, так как хотел сохранить мой образ и разместить его в фамильной галерее .

Вот и разгадка тайны, мучавшей бедняжку Розалинду. Все оказалось просто, точнее, наоборот, еще слишком сложно для осознания. Я постоянно ловила себя на мысли, что грежу наяву, что не достойна быть счастливой. Современная Золушка — это не про меня. И одним утром я проснусь — а вокруг больше ничего нет: ни роскошного дома, ни чудесного парка, ни любимого принца, потому что он был из сказки, а сказки глупым девочкам только снятся.

Но я просыпалась изо дня в день в Торнбери, улыбалась и радовалась наступившему дню, благодарила Господа за то, что живу, и за его бесценный дар. После завтрака я шла в кабинет к любимому хозяину пожелать ему доброго утра, нежно целовала его, принимала ответный поцелуй и свежесрезанную желтую розу и была с ним весь день, наслаждаясь каждой прожитой минутой. Испытывая восторг, балансирующий на грани с помешательством, ласковым сумасшествием, томным безрассудством, уравновешенный безоглядной жертвенностью…

Приглашенный художник приехал через неделю и был встречен со всем уважением. Теперь каждый день я позировала мастеру сидя в большой бальной зале, освещенная полуденным солнцем. В эти моменты сэр Фитцджеральд всегда находился рядом. Он садился в кресло напротив и, читая корреспонденцию или утренние газеты, следил за работой портретиста. Я могла любоваться моим хозяином, пока он отвлекался и не смотрел на меня.

Слуги давно догадались о произошедших переменах в жизни их господина и стали относиться ко мне с величайшей осторожностью. Стоило заглянуть на кухню в поисках Розалинды, как все разговоры моментально прекращались, притихшие домочадцы не сводили с меня глаз, ловя каждое движение и слово. Горничная более не осмеливалась безудержно болтать и хихикать по любому поводу. Я же старалась сохранить с ней доверительные и нежные отношения.

Особенно переменилась Фрида. Она избегала моего общества. Возможно, причина ее охлаждения объяснялась материнской ревностью? Она предпочитала держаться на расстоянии от женщин, которые нравились ее воспитаннику? Но в это сложно было поверить…

Проходили дни, а прежние теплые отношения между нами так и не восстанавливались.

Ценя душевную близость, я решилась объясниться с ней и выяснить причины, по которым она избегает меня. Случай представился скоро. После совместного обеда, когда сэр Фитцджеральд удалился с управляющим в кабинет, я подошла к миссис Альварес, взяла ее за руку:

— Дорогая Фрида, во имя нашей теплой дружбы прошу уделить мне толику внимания. Давайте прогуляемся по парку.

Фрида, побледнев, молчала. Возможно, искала причину отказать, но, не найдя ее, согласилась. Мы вышли из дома.

Желание выяснить причину ее плохого настроения возобладало над правилами хорошего тона. Стоило нам углубиться в тисовую аллею, я остановилась и взяла ее за локоть. Она выдернула руку и отступила в сторону.

— Миссис Фрида, умоляю вас не лишать меня расположения. Назовите причину, по которой избегаете моего общества.

Испанка некоторое время молчала, собираясь с мыслями, и наконец я услышала ее ответ:

— Мисс Хелена, отвечу откровенно. Я не могу найти себе места из-за произошедшего. Я перестала понимать сына. Как он мог так резко изменить свое намерение? Все очень странно, мисс. Если бы я не была образованна или совсем не знала людей, то подумала бы, что вы околдовали моего мальчика. Ведь только колдовством можно было так быстро привлечь его и разрушить уже сложившиеся годами отношения. Но я не верю во всю эту ерунду с заклинаниями и приворотным зельем. Знаю, вы не способны причинить никому зла, потому что наивны как младенец… Поэтому мне страшно. Помните, я говорила недавно, что будущее тревожит меня, и, как видите, плохие предчувствия начали сбываться. Я вижу, мой мальчик увлечен, он впервые влюблен и очень неосторожен. Его беззащитная душа сейчас полностью обнажена и не в состоянии противостоять боли, которую вы можете причинить ему. Все поменялось местами, мисс. Теперь он всецело в вашей власти, и мне неизвестны намерения и помыслы, мне непонятны цели, что вы преследуете…

Я вздохнула с облегчением и сочла необходимым остановить ее:

— Прошу, миссис Фрида, не продолжайте, вы можете, не желая того, обидеть меня. Позвольте спросить: почему вы считаете, что я замыслила худое?

— Нет-нет, мисс, я ни в коей мере не хотела обидеть, Бог тому свидетель. Я лишь высказала свои опасения, не более того. Поэтому я задам только один вопрос: вы любите моего сына?

Я улыбнулась, глядя в вопрошающие встревоженные глаза пожилой женщины, взяла ее маленькую, почти детскую ладошку в свою:

— Дорогая миссис Альварес, я люблю вашего сына, восхищаюсь им и боготворю. Буду вечно ему верна, и только смерть разлучит нас. Клянусь, что помыслы мои чисты.

Фрида пристально смотрела на меня, как будто пытаясь проникнуть в душу, и я позволила ей это сделать.

Она поверила и немного успокоилась. Мы могли продолжить.

— Спасибо, мисс, что были откровенны со мной. Но есть еще одно обстоятельство, которое сильно беспокоит меня. Понимает ли мисс, через что предстоит пройти Фитцджеральду после того, как он разорвет помолвку? А он решительно настроен это сделать. Вы не знаете семью Мортон. Нет предела подлости, на которую способна Катарина, обладающая огромными связями среди именитых семей Англии и приближенных ко двору. Сэр Фитцджеральд сам является членом палаты лордов и славится своей безупречной репутацией. У него достаточное количество связей не только среди дворянства, но и в деловых кругах Лондона, и тем не менее ему предстоит пройти через чистилище, чтобы сохранить доброе имя, имя, которым всегда гордилась семья Коллинз. Я предупреждала вас, чем грозит внезапный разрыв помолвки, тем более с дочерью леди Кэтрин. Выдержите ли вы эти испытания вместе с ним, мисс?

«Невероятно… ее волнует сущий пустяк?»

— Дорогая Фрида, я любила бы вашего приемного сына, даже если бы весь белый свет отвернулся от него. Что мне деловые круги Лондона или соседние дворянские семьи. Боюсь, вы совсем не знаете меня. Да пусть он останется без гроша в кармане, я окружу его заботой и теплом!

Меня душила обида.

Миссис Альварес невероятно далека от потерянного мною мира. Далека от времени и страны, где одним зимним днем произошла смена идеологии, что повлекло страшные потрясения, голод, страх, бесконечные очереди, разгул произвола, которые мы, растерянные, слепые котята, были вынуждены пережить. И пережили, несмотря ни на что, потому что нам никто не указал другого пути… Но это уже другая история… Далеко не сказочная.

Вспоминаю сейчас все слова, что я говорила кормилице сэра Фитцджеральда, все страстные обещания быть с ее сыном вместе и заботиться о нем,  и с невыносимой болью осознаю, как были наивны и смешны мои намерения, они ничего не значили.

— Порой мне кажется, я совершенно вас не знаю. Вы — незнакомка, сошедшая на Землю с далекой звезды. Надеюсь, что когда-нибудь наступит время откровения… — Женщина подняла лицо к нахмурившимся свинцовым небесам, потом, смутившись, добавила: — Посмотрите на небо, как оно потемнело. Если мы не поспешим, то промокнем до нитки. — Спасибо за откровенность, мисс, и за доброе отношение к моему мальчику. Извините, что подозревала вас и не доверяла. Но есть еще одно препятствие, о котором вы, полагаю, не догадываетесь. Мне необходимо предупредить и предостеречь вас от одного человека, которому ни в коем случае нельзя доверять. Он теснейшим образом связан с семьей Мортон, приходясь родным братом леди Катарине. Этот человек, известный нам всем очень хорошо, доктор Лукас Фишерли. Он будет крайне огорчен последними событиями и не заинтересован в разрыве помолвки своей племянницы. Вот и все, мисс, поспешим, вот уже первые капли на дороге!

Я похолодела.

Известие было неожиданным; теперь мне действительно стало не по себе. Этот человек один из троих, кто знал тайну и уже поэтому имел власть надо мной. Как он теперь распорядится ею? Чего ждать от него?

Стоило увидеть сэра Фитцджеральда, с улыбкой выходящего из кабинета, как сердце маленькой птичкой затрепетало в груди. Мой любимый радостно раскрыл объятия:

— Что мучает маленькую мисс? Почему у нее испуганные глаза?

Прижавшись к нему, я молила:

«Остановись мгновение, хочу, чтобы он обнимал меня вечно!»

— Я говорила с Фридой. Лукас теперь может причинить зло, он знает мою историю.

— Почему вы так решили и чем он может навредить? Думаете, он разнесет по всей округе весть о чудесном появлении незнакомки? Неужели ему кто-то поверит? Он не настолько глупый человек, чтобы прослыть вруном. Тем более, он давний и преданный друг моей семьи и не способен на подлость. Не мучайте себя пустыми подозрениями.

Хозяин чмокнул меня в лоб как маленького расстроенного ребенка.

Ну, вот и все. Сразу стало легче. Тяжесть покинула душу. Появилась уверенность, что любимый остановит любую беду. Все будет хорошо, мы будем жить долго и счастливо… И умрем в один день.

Предупредить грозу, что стягивала свинцовые тучи за горизонтом, так никто и не смог. Никто не предвидел очевидного развития событий.

Ведь тогда еще ничто не предвещало беды.

Наоборот, как всегда бывает перед ненастьем,  слишком ярко сияло солнце нашего счастья, и ветерок сомнения не волновал души.

В то время мы часто гуляли с сэром Фитцджеральдом по парку, болтая обо всем на свете. Но еще ни разу не вернулись к тому памятному вечеру в его кабинете и к моему признанию.

И поэтому я хорошо запомнила тот день, когда он осмелился вновь заговорить со мной о произошедшем:

— Дорогая моя, я боялся ранее затронуть эту тему, так как она может быть очень болезненной. Но все же любопытство не дает мне покоя. Прошу вас рассказать о другой жизни. Как будут жить люди в будущем и сильно ли они изменятся?

Могу ли я описать словами радость, что переполнила в тот момент сердце? Ведь я долгое время сомневалась, что сэр Фитцджеральд поверил бредовой импровизации. Оказалось, да. Сразу. Не расспрашивал лишь потому, что боялся причинить боль.

Мы нашли уединенную, увитую плющом скамейку в тенистом уголке парка. Фитцджеральд усадил меня на колени и приготовился внимательно слушать.

Просьба рассказать о будущем казалась настолько сложной, что я растерялась: с чего начать?

— Вы поставили передо мной невыносимо трудную задачу. Не будет ли удобнее задавать вопросы на тему того, что интересует вас в первую очередь?

Он хитро улыбнулся:

— Мисс начала увиливать. Хорошо, тогда первый и самый простой вопрос: как у вас принято знакомиться друг с другом? Есть ли определенные правила, обычаи?

Я тихонько рассмеялась, поправила его спутавшиеся на лбу волосы.

«Ну, держитесь, мой друг. Устанете удивляться».

— С течением времени процесс знакомства мужчины и женщины стал проще. Люди в двадцать первом веке знакомятся легко. Они не ждут официального представления, хотя это не возбраняется и даже приветствуется, особенно при завязывании деловых контактов. А что касается романтического знакомства, то порой достаточно одной встречи, чтобы молодые люди легли друг с другом в постель…

Я взглянула на слушателя и улыбнулась. Как предсказуема его реакция! Шокированный, он не сводил с меня часто моргающих глаз.

— Но позвольте, как это можно вообразить? У вас так принято? А как же чувства, неужели люди стали подобны … животным?

— Подождите, сэр, не делайте поспешных выводов, я говорю лишь о некоторых отличиях. О вещах, которые уже не вызывают удивления в нашем обществе, но это не означает, что это общепринятые правила. Большинство из нас придерживается тех же устоев, что ценились ранее и передавались из поколения в поколение. Я говорю лишь о свободе и равенстве отношений между мужчиной и женщиной, установившейся вместе с демократическим обществом и радостно встреченной молодым поколением. Ваша покорная слуга не отличалась приверженностью новым веяниям и была крайне консервативной. У меня на первом месте стояла любовь, а уже потом страсть к плотским утехам.

Стремительно отрастающие ангельские крылья за спиной остановили поток самовосхваления. Я осеклась и вспыхнула от стыда.

«Ты быстро превратилась в пуританку. Лицемерка!»

Сэр Фитцджеральд молчал, ожидая продолжения.

— Так вот, мой мир подарил молодым людям относительную свободу, но вряд ли сделал их счастливыми, мера свободы неразрывно связана с мерой ответственности за нее. К сожалению, такие понятия, как любовь, преданность, взаимные обязательства, семья, постепенно теряют ценность, замещаются свободой выбора, безответственностью. Но давайте продолжим — спрашивайте!

— Постараюсь более не затрагивать эту тему, дабы совсем не разочароваться в потомках.  — Мой собеседник грустно улыбнулся.  — Оставим нравственность в покое. Расскажите мне о ближайшем будущем, о том, что я смогу увидеть собственными глазами.

Я задумалась: ближайшее будущее — это середина девятнадцатого века. В моей голове пролетели остатки школьной программы, но если я еще помнила, что происходило в России, то в Англии — увы… Каюсь…

— Я понимаю, сэр, что вы говорите о ближайшем будущем Британии, но стыдно признаться — история в школе не была моим коньком. Если бы я знала, что жизнь начнет экзаменовать меня столь мистическим способом, то посвятила бы предмету намного больше времени. В свое время я смогла увидеть только Лондон, и то на непродолжительное время — всего три дня прожила в столице, но до сих пор мечтаю вернуться. Это очень красивый город, величественный и гостеприимный. Ваш Лондон пока другой, пока еще не возвышается знаменитый Биг-Бен — башня с часами на берегу Темзы; в наше время она станет одним из символов города. Только еще в проекте здание Парламента по соседству. Его и знаменитую часовую башню построят лет через сорок, где-то в середине девятнадцатого века, а с вашего времени до нас сохранятся величественное Вестминстерское аббатство и мрачный Тауэр с бессмертными воронами. Не говоря уже о королевских дворцах — Ноттингемском, Кенсингтонском и Сент-Джеймском. Уже потом, в двадцатом веке, почти напротив здания Парламента будет сооружена новая достопримечательность — Лондонский Глаз. Огромное колесо; поднявшись на нем на самую вершину, можно будет увидеть весь Лондон и его окрестности. — Сэр, прошу вас, не смотрите на меня так, я не обманываю, это действительно будет. — Что касается государственного строя, то Англия одна из немногих сохранит у себя монархию. В мое время у власти королева Елизавета Вторая из династии Виндзор, но правит она номинально, основную роль играет Парламент. Впрочем, вас это уже не удивляет.

Я на время замолчала, собираясь с мыслями. Сэр Фитцджеральд продолжал сидеть молча и внимательно слушать. Трудно было представить, какие мысли сейчас бродят в его голове. Что бы чувствовала я сама, слушая пришельца из будущего? Полагаю, не верила бы ни единому слову!

Немного передохнув, я продолжила:

— Что же касается будущего, которое откроется совсем скоро… Я припоминаю, что в данный момент Наполеон Бонапарт ведет захватническую войну в Европе.

Мой благодарный слушатель согласно кивнул:

— Точно так.

— Почти все страны, кроме Англии, находятся под его властью; его войска вторгнутся в вашу страну, но будут отброшены обратно через Ла-Манш. Тем не менее француз не остановится на достигнутом и в 1812 году начнет войну с Россией, осталось ждать совсем недолго, и когда это произойдет, вы поймете, что все мои слова — истинная правда. Однако война с Россией станет для Бонапарта роковой ошибкой, началом конца его империи. Хотя он и займет весь запад страны и столица падет перед ним и сгорит в пожаре, успех обернется пирровой победой. Бонапарт и его армия будут переживать лишь поражения. В 1814 году Наполеон окончательно проиграет в Битве народов под немецким Лейпцигом, и его сошлют на остров Эльбу. Через некоторое время он вернет себе трон, но ненадолго, так как умрет от отравления мышьяком в новой ссылке, уже на острове Святой Елены. Кстати под охраной английской армии. Таково ближайшее будущее, сэр.

Сэр Фитцджеральд тяжело вздохнул:

— Сколько же нас ожидает кровопролитий, страшно представить. Почему нельзя всего этого избежать?

— Уже нельзя, это уже произошло. Предпосылки того, что сейчас происходит или скоро начнется, были заложены слишком давно, и не нам судить о справедливости, это дела высших сил. Но помилуйте, мой дорогой, разве это жестокость? Вот следующий век станет рекордным по количеству пролитой крови. Двадцатое столетие принесет людям две страшные мировые войны. В самом начале века и в середине. Миллионы людей погибнут, будут отравлены газом или сгорят в печах лагерей смерти — такое забавное название придумает им злой гений, австро-немец — последний диктатор, который развяжет страшнейшую кровавую бойню в Европе. Погибнет он от яда и контрольной пули в висок. А потом у нас наступит затишье. Вплоть до 2009-го года, всего-то полвека, в Европе не будет вооруженных конфликтов. Надеюсь, никогда более. Что далее, мне, увы, неведомо. Скажу одно: люди стали разумнее. Сразу по окончании последней войны они изобрели очень страшное оружие. Теперь у нас все основные игроки имеют его. Но, выпустив на свободу ядерного джинна, глупцы поняли, что после единственного, даже минимального конфликта планета исчезнет. Именно оружие стало гарантом спокойствия в современном мире. Такое замечательное будущее ждет ваших потомков, сэр. Грустный и страшный рассказ получился у меня. Но поверьте, не все так плохо, есть и светлая сторона, как же без нее. Тень, как известно, не может существовать без света. Будут создаваться шедевры архитектуры, писаться великолепные живописные полотна и вдохновенные романы, сочиняться пленительная музыка. Люди не разучатся любить друг друга, они будут рожать детей и учить их добру, вести к Свету. Поверьте, люди не будут меняться, они лишь научатся приспосабливаться к бешеному темпу развития науки и техники. Мы привыкнем выживать в невероятном ритме, в бескрайнем море информации.

Ваши современники стоят сейчас на пороге технической революции, поверьте. Они будут удивлены, с какой стремительностью начнут происходить открытия в науке. Они сейчас в исходном пункте процесса, который понесется со скоростью лавины и приведет к невероятным результатам. Порой я сама уже не понимаю, как работает какой-либо прибор в моем мире.

У вас пока очень узкий круг развлечений: светские рауты, театр, танцы, скачки или деловые клубы. Но скоро, уже в конце вашего века, два француза — братья Люмьер — изобретут волшебный мир кинематографа, и практически одновременно русский ученый Попов научится передавать звук на расстояние, и появится радио. И произойдет чудо! Мир проснется другим. Им начнет править Великая Иллюзия, и если сейчас вы зачитываетесь книгами, собирая великолепные библиотеки, то скоро люди начнут смотреть ожившие истории на экране, или, проще сказать, на белом холсте. Извините, очень сложно объяснить принцип работы кинопроектора, знание языка не позволяет углубиться в технические подробности.

Люди будут обсуждать увиденное на экране, как вы сейчас обсуждаете театральные спектакли, и так же восхищаться красотой и талантом актеров. Постепенно человеческий мозг привыкнет к переработке огромного количества полезной и ненужной информации. И люди не сойдут от этого с ума, что, боюсь, уже начало происходить с вами, мой дорогой друг. Слишком много нового открыла я, мы же привыкали ко всему постепенно, с раннего детства, радуясь каждой новой игрушке или полезному изобретению. Поэтому я сейчас закончу, чтобы все сказанное уложилось у вас в голове. А после, если захотите, я отвечу на другие вопросы.

Сэр Фитцджеральд напомнил мне растерянного мальчика, впервые оказавшегося в Диснейленде. Я не удержалась и поцеловала его в лоб, как добрая мама.

Наше счастливое лето продолжалось.

Мой любимый не расспрашивал меня о подробностях прежней жизни, о моей семье, о бывших мужчинах, но, безусловно, детали волновали его. Только врожденная чуткость и сдержанность не позволяли ему причинить мне боль расспросами. Однажды я рассказала ему все сама, умолчав лишь о некоторых особенно трагических эпизодах, к которым я запретила себе возвращаться не только в разговорах, но и в воспоминаниях. Не было никакой нужды более думать о четырех годах мучений; вся моя боль и пролитые слезы сейчас, сквозь века, казались глупыми и смешными. Я расплатилась за причиненную боль долгими годами раскаяния, но предательство от этого не исчезло, оно уже стало данностью и успело изменить жизнь других людей.

Почему же судьба благосклонна ко мне сейчас?

Почему не давала покоя навязчивая мысль: «Ты продолжаешь воровать радость у того, кому она действительно предназначена»?

Боязнь быть счастливой, потому что забыла, как это бывает, это не оправдание. Это чудовищное заблуждение.

Только сейчас, когда пишу эти строки, начинаю понимать, какую роковую ошибку тогда совершала, не позволив себе поверить в чудо, не разрешив ему изменить жизнь, потому что не простила себе совершенное предательство.

Я хорошо запомнила 17 августа 1810 года.

С самого утра на небе не было ни облачка, и день обещал быть теплым и солнечным. После завтрака сэр Фитцджеральд предложил отправиться на конную прогулку к реке, протекающей на границе поместья:

— Я попросил Розалинду собрать немного фруктов и вина, вы не будете против скромного пикника на траве, мисс?

Конечно, я с радостью согласилась. Хозяину не мешало немного развеяться. Несколько дней подряд он грустил и безуспешно старался скрыть хмурый взгляд.

Мы удалились довольно далеко. Закончился парк, следом за ним промелькнул небольшой пролесок; мы ехали по равнинной местности, заросшей лилово-розовым, отливающим на солнце ковром из вереска и редкими островками голубого цикория. Фитцджеральд молчал, я же наслаждалась пейзажем и ароматами луговых трав.

Лето медленно катилось в неизбежность. Приближалась осень.

Сначала послышался шум, а потом засеребрилась небольшая шустрая речка, берега которой прятались в зарослях шелестящего на ветру тростника. Спешившись, сэр Фитцджеральд расстелил покрывало на траве и помог мне спуститься. Я с удовольствием расположилась на земле и огляделась вокруг. Полуденное солнце поило траву и цветы, дарило ласковое тепло мирно жужжащим пчелам и крупным шмелям, без устали собирающим на зиму мед, стрекозам, резко очерчивающим только им известный маршрут в небе, неторопливо порхающим от цветка к цветку пестрым бабочкам и нам, двум влюбленным, затерявшимся в мире собственных грез. Лежать бы вечно вот так, с закрытыми глазами, наслаждаясь теплом и ароматом цветов. Солнышко разморило меня. Монотонное жужжание пчел усыпляло. Но внезапное чувство тревоги толкнуло изнутри. Открыв глаза, я посмотрела на Фитцджеральда. Он же, полагая, что я дремлю, сидел, обхватив руками колени, склонив на них голову, и о чем-то напряженно думал. Его лицо исказилось от боли. Я подсела поближе, прислонилась к плечу и осмелилась спросить:

— Мой дорогой, что-то беспокоит вас. Пожалуйста, не скрывайте от меня правду, неужели случилось дурное?

— Нет, Элен, ничего не случилось, все хорошо. Не мучьте себя напрасными подозрениями. Моя больная голова не дает покоя. Страшные мысли посещают все чаще, я гоню их, но проходит время, и они вновь возвращаются и изводят.

— Что же волнует вас? Позвольте мне развеять сомнения и вернуть покой вашей душе.

Он грустно посмотрел на меня и улыбнулся:

— Возможно, это покажется глупым, но недавно я видел сон, который до сих пор не выходит у меня из головы. Как будто я проснулся утром от мысли, что вас больше нет ни в моем доме, ни в этом мире. Нигде! Я проснулся от отчаянной душевной боли, от полной безысходности, от страшного одиночества. Словно все в этом мире более не мило, все тусклое и неживое. Смертельная тоска заковала меня в холодные цепи. Я поспешил в вашу комнату. О ужас! Она была пуста и запущена. Мебель, зеркала, посуду покрывала толстым слоем пыль; гобелены, портьеры стали ветхими, разваливались на глазах, и сквозь дыры в них просвечивало восходящее солнце; зловещий запах тления сводил меня с ума. Казалось, что вы покинули эту комнату очень-очень давно и более ни одна живая душа не входила в нее. С криком отчаяния я бросился по коридору вниз, но куда бы я ни заглядывал, где бы ни искал — вас нигде не было. Я метался по дому как по лабиринту, и наконец страшные грезы смилостивились и оставили меня, я проснулся в холодном поту. Почему вы покинули меня, Элен? Я до сих пор не могу прийти в себя. Что значит этот сон? То, что я действительно боюсь потерять вас? Ведь если вы совершенно случайно попали сюда, то остается толика вероятности, что вы можете так же внезапно исчезнуть? Что вы думаете?

Я была потрясена его словами — он в точности озвучил все мои тайные опасения. Как резко изменилась ситуация, как горько смеется надо мной судьба! Сначала я всей душой жаждала вернуться, но сейчас к этому желанию присоединился страх, предчувствие боли, стоит мне расстаться с любимым. Я мечтала и в то же время безумно боялась вернуться, боролась с желанием увидеть и обнять своего ребенка и одновременно с невозможностью принять разлуку с Фитцджеральдом.

Предательские слезы поползли по щекам.

— Это был только сон, мой дорогой! Пустые грезы! Запомните мои слова: где бы я ни была, что бы я ни делала, моя душа, моя любовь будет с вами всегда. Клянусь, как бы ни сложилась моя судьба, я буду помнить и любить вас. Вы единственный в этом мире, и я безмерно благодарна Провидению, которое забросило меня так далеко, чтобы наши души нашлись. Все будет хорошо.

Я дотронулась до его щеки и нежно провела рукой по глазам, по растрепавшимся темным волосам, тронула приоткрытые губы. В этот момент мир закружился вокруг меня в безумном хороводе. Я приблизилась к нему и осмелилась сама легко коснуться губами его губ; он вздрогнул, и судорога одновременно прошла по нашим телам, а за ней волна теплого блаженства. Его губы, теплые и мягкие, снова нежно прижались к моим, и я с трепетом ощутила прикосновение влажного языка. Голова поплыла. Я обняла его за плечи и почувствовала, как горячее тело под легкой сатиновой рубашкой дрожит от возбуждения. Неистовое желание принадлежать ему прямо здесь и сейчас лишало сил. Он страстно и жадно ласкал мои губы, более не сдерживая себя, его руки с нетерпением, дрожа, изучали мое тело. Когда он дотронулся до моей груди, я вскрикнула от наслаждения. Как я хотела, чтобы его горячие губы быстрее прикоснулись к ней. Быстрее!

Но в этот момент я услышала поистине звериный рык. Мой любимый с невероятным усилием оторвался от меня и схватился руками за голову:

— Боже, что я делаю! Я не имел права так поступать до свадьбы! Простите, я чуть не опозорил вас! Умоляю простить меня.

Я откинулась на спину и взглянула на небо, по которому плыли ни о чем не подозревающие, равнодушные маленькие барашки-облачка. Некоторое время лежала молча, глубоко дыша и стараясь успокоить обманутую плоть.

Слезы тихо скатывались по пылающим от стыда щекам.

«Что же ты делаешь? Зачем мучаешься глупыми условностями? Что изменится от того, когда именно мы станем близки?»

Но разве я могла я сказать ему?

Смелые слова отпугнут человека, воспитанного на понятиях о долге и чести.

Я протянула ему руку, наши кисти нежно сплелись, и даже этот жест дозволенной любви вызвал у меня от прилива наслаждения мороз на коже.

Немного успокоившись, я взглянула на него и встретила встревоженный взгляд. «Простите меня, мисс, я не сдержался»,  — молча говорил он мне. Я улыбнулась и оторвала крупную виноградину от грозди. Поднесла ее к губам Фитцджеральда и тихо сказала:

— Откройте ротик, вот чудесная пилюля от несвоевременной страсти. Проглотите ее, и все пройдет! Все до свадьбы заживет!

«Глупее ситуации в своей жизни не припомню…»

Он улыбнулся мне в ответ и послушно прожевал виноград.

Свадьба была назначена на 18 сентября. Оставалось меньше месяца для приготовлений. Мы не планировали устраивать пышное торжество, лишь скромное венчание в местной церкви в кругу самых близких друзей, тех, кто остался верен сэру Фитцджеральду после скандала из-за разрыва помолвки с Анной Мортон. До свадебной церемонии я должна была принять католичество, чтобы пастор смог навеки соединить нас с сэром Фитцджеральдом.

Я не считала перемену конфессии большим грехом. Бог у православных и католиков один, он простит меня и поддержит.

Портрет был почти закончен, и художник занимался фоном. Каждый раз, подходя к нему, я удивлялась таланту мастера, живости его магической кисти. Странно видеть себя не на фотографической бумаге, а сквозь призму чужого видения на холсте. Мы остались довольны работой мастера. Ему удалось передать мой внутренний мир, настроение, эмоции. Написанный образ был полон любви и нежности, что неудивительно — Фитцджеральд всегда находился неподалеку и наблюдал за творением. Портретист смог разглядеть и разгадать главную тайну, которую я привыкла скрывать от посторонних глаз: желание дарить любовь. Отныне картина жила собственной жизнью, гений художника смог материализовать нематериальное. Смотря на себя со стороны, я осознавала, что наступила вечность — мой двойник на полотне обречен быть счастливым, любящим и любимым. Художник запечатлел в красках мгновения лучшего времени в моей жизни.