Люцидные сны

Сначала пришли сны.

Если реальность еще можно было контролировать, вовремя уйдя от грустных воспоминаний, заняв себя работой, то над снами я была не властна.

В начале августа Фитцджеральд начал мне сниться, но его образ не вмешивался в события повседневной жизни, он присутствовал лишь в видении прошлого.

Мне снился Торнбери.

Мы с Фитцджеральдом гуляли по парку, держась за руки, как обычно, разговаривали обо всем и жаловались друг другу на долгую разлуку. Мой друг выглядел во снах так же, каким я запомнила его. Но был один удивительный момент, который я заметила не сразу и который предварял появление любимого: приход Фитцджеральда всегда сопровождался знакомым сладким ароматом белых цветов, они стали негласным маячком.

Насколько были прекрасны иллюзии, где я вновь любила и была любима,  настолько болезненны стали пробуждения. Каждое возвращение в реальный мир казалось маленькой смертью. Мне вновь и вновь приходилось осознавать, что пережитое — лишь бесплотная работа моего мозга, следствие дум и несбыточных надежд.

Сны были неконтролируемыми и рождались больным подсознанием, где оно выступало и сценаристом, и режиссером, а мне отводилась роль статиста. И тогда я решила попробовать изменить ситуацию и самой стать творцом своих иллюзий. Может, в этом случае удастся получить ответы на интересующие вопросы, о которых я забывала в навязанных снах, а именно узнать, как сложилась дальше судьба моего возлюбленного.

Но чтобы стать творцом, в первую очередь надо суметь вновь осознать сон.

Должна сделать небольшое отступление и рассказать, как начала видеть особенные сны.

Началось это лет пять назад, когда я впервые увидела полусон-полуявь, который вначале сильно удивил и даже напугал меня, потому что стал повторяться практически каждое утро. Мне виделось, что я встаю с кровати, тогда как тело продолжало лежать. Я-Другая шла по комнате и видела через сомкнутые веки окружающие предметы, подходила к окну и дотрагивалась до стекла руками. В этот момент я чувствовала, что стекло гнется, ломается или вовсе пропускает руки сквозь себя, и начинался особый ритуал. Другая знала точно, что проснулась в своем сне. Кроме того, сами руки, протянутые к окну, представляли диковинное зрелище. При условии, что она некоторое время смотрела на них, пальцы начинали удлиняться, искривляться или менять форму, и если в этот момент не перенести взгляд на другой предмет, можно было на самом деле проснуться, то есть вылететь из особого сна в явь. Постепенно Другая выучила законы сонного мира. Нельзя было долго фиксироваться на разглядывании одного предмета, каким бы странным и удивительным он ни казался. Нельзя громко кричать, сильно удивляться или радоваться, нельзя огорчаться и плакать, особенно пугаться. Все сильные эмоции под строгим запретом в тонком мире. Нарушив правила, Другая моментально покидала мир грез — просыпалась. Или уходила в неосознанное сновидение. Каждый раз, встав с кровати, как бы реально я ни ощущала окружающий мир, трогая пальцами шершавые стены, предметы мебели, точно соответствующие местоположению в реальной жизни, я всегда повторяла неизменный ритуал и проверяла свое состояние на оконном стекле, и только когда стекло плавилось и спокойно пропускало руки, успокаивалась и начинала создавать собственные сценарии.

Я-Другая любила летать. Но те города или страны, что открывались взору, каждый раз были различны и совершенно незнакомы; нигде на земле не существовало такой замысловатой архитектуры, таких причудливых ландшафтов, таких ярких красок и запахов окружающих цветов и растений. Я пыталась нарисовать свои сны, но сколько ни искала оттенков — не могла воссоздать сочность и живость цветов. Их пульсацию.

Порой Другая спускалась на землю и изучала понравившееся место. Встречала людей, разговаривала с ними, спрашивала их имена. Некоторые образы, услышав просьбу, быстро растворялись в воздухе. Мне открылся особый закон: назвавший свое имя был готов к встрече в следующем сновидении. Имя создавало связь. К сожалению, я не занималась развитием люцидных снов, не исследовала тонкий мир, в чем совершенствуются некоторые умельцы, способные видеть даже коллективные и очень длительные сны. Мои осознанные сны были шалостью, детской игрой. Чтобы превратить их в искусство, мне не хватало накопленной энергии и особых знаний. Во время болезни, нервных переживаний способность сновидеть исчезала — недоставало внимания, чтобы уловить момент перехода и сохранить сознание.

Вот и теперь уже долгое время подобные грезы не навещали меня. Я мечтала вызвать образ моего друга и задать ему вопросы, о которых забывала в простых снах.

День за днем я усиливала это намерение, ночь за ночью перед отходом ко сну я засыпала с внутренним приказом проснуться во сне и попытаться отыскать его. Но пока не получалось. Физическая оболочка была сильно истощена, я проваливалась в бессознательное. И даже утром, когда вероятность уловить тонкую грань перехода и сохранить сознание наиболее велика, мои попытки оказались безуспешны.

И когда я полностью опустила руки и поняла, что разучилась создавать сны, чудо произошло! С заметным усилием я поднялась над кроватью, села и медленно встала на ноги. Постепенно сквозь закрытые глаза проступили образы окружающей обстановки, Я-Другая шла по комнате, ощупывая попадающиеся на пути предметы, стены, изгиб подоконника и, наконец, твердость оконного стекла. Руки привычно провалились сквозь него. Подпрыгнув, как перышко, я взлетела на подоконник, пройдя сквозь стекло, как через плотную пленку, и повисла под окном, держась за раму одной рукой.

Всегда немного страшно отпустить руку и позволить себе полет или мягкое падение. Именно в этот момент тело охватывают ни с чем не сравнимое блаженство и покой — кажется, что наступила очередная смерть и пора вернуться домой, в заветный мир покоя и света.

Итак, ко мне вернулась способность создавать сон. Если научусь как можно дольше сохранять пограничное состояние, то попытаюсь найти Фитцджеральда.

Важно узнать имя, которое он носит там, в астральном мире.

Уходя, мы теряем тело и имя, которых множество в наших временных воплощениях. Остается лишь «я», накопившее опыт всех прежних жизней. Оно должно откликнуться на то имя, которое наиболее соответствует его истинной сути в текущий момент.

Вызвав его образ, необходимо задать вопрос, который логичен в реальном мире, но редко произносится в тонком: необходимо спросить имя.

И это не было простой задачей. Прошло много времени и безуспешных попыток, выбросов из сна, пока я осознанно высказала намерение увидеть Его. Сложно дать приказ подсознанию, когда оно привыкло безраздельно властвовать. Трудно вложить в него всю силу желания, не отвлекаясь на постоянно возникающие и мешающие задуманному образы и видения. Тем не менее мне удалось произнести волшебное слово: «Хочу». Оставалось ждать.

Постепенно образы, похожие на моего друга, стали все чаще появляться во снах, но стоило мне приблизиться — видение размывалось, рисунок искажался, и человек, вначале принятый мною за Фитцджеральда, оказывался незнакомцем. Я бродила среди вызванных фантомов как в лабиринте.

И наконец пришел долгожданный сон.

Я удивилась его реальности, спутав с пробуждением.

Тело чувствовало каждую клеточку и полностью контролировалось сознанием. Я слышала аромат цветов, пение птиц и теплоту легкого летнего ветерка. Соткался незнакомый город, но как ни пыталась я прочесть название улиц — не удавалось. Латинские буквы на потрескавшихся от времени старых щитках разбегались и меняли свое положение.

Диковинная архитектура города не существовала в действительности. Вокруг меня возвышались многоаркадные дома, украшенные спиральными, уносящимися ввысь колоннадами.

Я слышала голоса людей, но они не привлекали внимание. Я проходила мимо, не вглядываясь в их лица; они проплывали размытыми фантомными пятнами. Я шла на плач, тихий, бесконечно грустный плач ребенка. И в конце концов увидела худенького мальчика с взъерошенными светлыми волосами. Он сидел на краю пересохшего фонтана. Маленькое тельце вздрагивало от рыданий. Малыш низко опустил голову, размазывая по щекам слезы. Чувство бесконечной жалости захлестнуло меня, я присела на корточки и дотронулась до щупленького плечика:

— Солнышко, что случилось с тобой? Почему ты так горько плачешь?

Он молчал, растирая слезы грязными кулачками, не поднимал глаз. Правда, плакать перестал, лишь тихонько хныкал. Бедное одинокое маленькое создание. Я погладила его по мягким, как пух одуванчика, волосам.

Мальчик всхлипнул и наконец взглянул на меня нереально взрослыми глазами. Он внимательно смотрел и молчал, я же была потрясена выражением его лица. Скорбный лик не принадлежал ребенку. Боль в его глазах рождала странную иллюзию. Малыш перестал плакать. Я, в свою очередь, также не могла отвести взгляд. В тонком мире мы узнаем друг о друге абсолютно все, вступив в физический или визуальный контакт. Маленький мальчик смотрел на меня глазами Фитцджеральда.

Вот он — долгожданный шанс, главное, не разволноваться, не поддаться эмоциям, которые могут моментально вынести в реальность. Я отвела от ребенка глаза и, не фиксируя на нем взгляда, задала самый важный вопрос:

— Как твое имя?

Мальчик вздрогнул, но сохранил молчание.

Тогда я, стараясь не смотреть ему в глаза, взяла маленькую ручку и прижала пальчики к губам:

— Помнишь, я обещала, что ты будешь плакать только от радости? Скажи мне свое имя.

Я видела, что плечи мальчика дрогнули, он опустил голову, прерывисто вздохнул и тихо произнес:

— Меня зовут Том. Я потерялся и не знаю, где моя мама. Вы ее не видели? Она очень красивая…  — Его голосок задрожал, малыш готовился снова захныкать.

— Не надо плакать, Том, ты уже большой мальчик. Иди ко мне, я отведу тебя домой.

Я взяла на руки почти невесомое тельце; малыш обнял меня за шею, но продолжал дрожать и жалобно всхлипывать.

Ощущение неземного блаженства пронизало меня насквозь, когда я прижала его к груди и вдохнула медово-молочный запах волос.

— Все будет хорошо, Том, сейчас найдем маму.

И мы пошли по улице, в надежде, что соткется ее образ. Но чем дольше я шла, тем меньше ноги слушались меня — они налились свинцом, то и дело увязали в брусчатке, каждое движение предполагало невероятные усилия. Но эту интересную уловку сна я знала очень давно, ее можно легко обойти, стоит лишь повернуться и начать идти задом наперед. Поверьте, это правило всегда срабатывает. Сны — иллюзии-перевертыши, они предполагают нестандартные решения. По мере того как я передвигалась по улице, пятясь назад, малыш на моих руках менялся, я не видела как именно, но он становился тяжелее, а под конец я уже не могла его удержать и без сил опустила на землю.

— Вот вы и пришли,  — услышала я знакомый голос и, удивившись, резко посмотрела в сторону. Как можно забыть, что ничего подобного делать нельзя? Изображение окружающего мира поплыло. В последнее мгновение я успела ухватить силуэты двух людей, стоящих передо мной. Молодая красивая испанка в белом платье, украшенном крупными розами, радостно протянула руки к мальчику. Второй образ почти потерялся, он испарялся на глазах, но, как это бывает в мире сновидений, я уже знала об этом человеке все, не видя его, я почувствовала это своей оболочкой. Рядом с мамой малыша стояла сущность врача-убийцы Лукаса Фишерли. То, что малыш уйдет с этим чудовищем, вызвало животный ужас, и я в отчаянии замахала руками, отталкивая молодую испанку от фантома доктора. Но было уже поздно — Другая нарушила все возможные законы пребывания в спокойном мире снов, превысила уровни эмоций и амплитуды движений. Меня вынесло в реальность.

Некоторое время я лежала в кровати, бессмысленно глядя в потолок. Что это было? Сон запомнился до мельчайших подробностей, я до сих пор ощущала хрупкое тело ребенка на своих руках, шелк его волос и запах молока. Или цветов?

Итак, мне удалось разыскать Фитцджеральда, но образ, что он выбрал для появления во сне, озадачил. Возможно, мне явилась его незащищенная страдающая душа, он чувствовал себя брошенным и потерянным, как и маленький Том? Хорошо, что Фрида (в том, что это именно она, я была абсолютно уверена, даже не взглянув в ее лицо) осталась и даже в мире сновидений охраняла своего сына. Но что там делал образ злого гения Лукаса? Какую мерзкую роль он продолжал играть? Зачем он явился в мой сон?