О чем в сказках обычно не пишут

Думай о смысле, а слова придут сами.

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране чудес»

07 марта 2013 года

Бессонная ночь, растрепанное настроение с самого утра. Тревожное предчувствие, неизбежное ожидание неприятных новостей под аккомпанемент весеннего дождя за окном. Ничего удивительного — обычная мартовская погода, утренняя влажная и промозглая дымка застилает аллеи парка. Если бы не одно обстоятельство — Томас покинул меня сразу после завтрака, сославшись на непредвиденные дела, и уехал в Лондон. У меня не было возможности проводить его. Малышу Майклу нездоровилось, со вчерашнего вечера он куксился, а утром его лобик запылал, температура резко поползла вверх. Глупая мама не уследила, оставила его играть в манеже, забыв всего на несколько минут прикрыть дверь. Коварному сквозняку хватило времени, чтобы мальчик переохладился и зашмыгал носиком.

Я слышала, как за завтраком раздался звук мобильного Тома. Он быстро встал из-за стола и отошел к окну. Невольно обратилась в слух, но тихий разговор был перебит жалобным плачем маленького, и мне так и не удалось понять, кто с самого утра разыскивал мужа. Не допив кофе, он бросил на ходу:

— Детка, я еду в Лондон. Дело не требует отлагательств, не волнуйся, если не успею к обеду, вели подавать, не жди. Позвони доктору Милтону, возможно, будет достаточно консультации по телефону. Только не вздумай пить без меня чай, к шести я обязательно вернусь.

Стараясь успокоить плачущего Майкла, я успела задать лишь один вопрос:

— Что-то с родными?

— Нет, с отцом и Саймоном все в порядке… Дело не в них. Извини ради бога. Мне действительно надо спешить. Я сам еще не в состоянии понять, что именно произошло.

Томас был не намерен давать объяснения. В коридоре были слышны лишь его быстрые удаляющиеся шаги.

Капризный плач больного малыша отвлек меня от нарастающего волнения, я прижала горячее тельце к себе и запела его любимую колыбельную. Мамин голос совершил чудо — крошка успокоился, перестал плакать и смотрел на меня осоловевшими воспаленными глазками.

Легкий шелест шин за окном привлек мое внимание, я выглянула из окна детской. Темно-синее крыло «ровера» мелькнуло на повороте мокрой аллеи и исчезло. Невольная ассоциация с августовским днем прошлой жизни в Торнбери черным крылом промелькнула в воспоминаниях. Так внезапно Томас никогда прежде меня не покидал. Предчувствие надвигающейся беды мерзким щупальцем тронуло седце и на время ретировалось, стоило мне взглянуть на раскрасневшегося малыша и отвлечься. Не опуская его в колыбельку, я набрала номер Стивена Милтона, нашего педиатра, живущего в получасе езды от Торнбери. Извинившись за беспокойство, я попыталась подробно описать симптомы недомогания. Получив необходимые наставления и обещание заехать в течение дня, спустилась на кухню дать мальчику жаропонижающую микстуру.

Майкл недовольно заворчал, завертел головой, словно китайский болванчик, плотно сжал маленький ротик. Но с горем пополам лекарство выпил и уже через десять минут, когда температура спала, мирно посапывал у меня на плече.

«Ну и слава богу, сейчас ты поспишь, силы вернутся, ничего страшного не произошло, обычная простуда, сколько их у тебя еще будет, маленький мистер Коллинз!»

Я чмокнула влажный лоб малыша и, положив его в кроватку, тихо прикрыла дверь детской.

Пройдя в нашу спальню, обессилено опустилась на кровать.

«Так что же произошло? Кто позвонил Томасу? Если беда не с его родными, тогда с кем?»

Я прилегла на постель и осторожно коснулась рукой его подушки, казавшейся еще теплой и хранящей след от головы.

«Томми, где и с кем ты сейчас? Почему мое сердце не на месте?»

Надвигающиеся слезы перебил звонок на мобильный. Громко заигравшая мелодия заставила меня вздрогнуть. Я бросилась на поиски телефона, пока тот не разбудил уснувшего в соседней комнате ребенка.

Засветившаяся на заставке фотография дочки наполнила сердце теплом. Недолгий разговор с ней немного успокоил и развеял мрачные мысли.

«У старшего малыша и у мамы все, слава богу, хорошо!»

Юля должна была скоро приехать к нам. Она заканчивала девятый класс, интенсивно посещая репетиторов для улучшения английского, и два следующих года, вплоть до поступления в университет, планировала учиться в Сассексе, в колледже «Святой Бид» недалеко от Истбурна. Наш выбор пал на эту школу по причине ее удобного месторасположения. Всего час езды на машине будет отделять меня от ребенка, всего час, а не пять по воздуху.

Но не давала покоя мысль о маме, которая останется одна в Москве. Я неоднократно предлагала ей переехать, но как безболезненно пересадить старое дерево, не повредив корней?

Юля же, наоборот, зачеркивала в нетерпении дни на календаре, ожидая, когда вырвется из-под бабушкиной опеки и насладится свободой в студенческом кампусе. Мое предложение пожить в поместье она сразу отвергла, правда, с вежливым оправданием и смущенной улыбкой. Дочь нашла неожиданного союзника в лице Томаса Коллинза, который не замедлил напомнить: дети заслуживают доверия и возможности самостоятельно встать на ноги и расправить крылышки.

— Ты забыла себя в юности? Что, кроме свободы, было ценно для тебя в то время?

И он прав.

Бессонная ночь полностью лишила меня сил, и, надеясь, что Майкл поспит не менее двух часов, я прилегла.

…В этот момент снизу, у входной двери, раздался звонок, а потом настойчивый и торопливый стук.

Скорее всего, приехал доктор Милтон, чтобы осмотреть нашего сына.

Странно, что шум у парадной двери был слышен даже в спальне. Размеренный глухой стук не прекращался. Я терялась в догадках, где замешкалась Софи, почему она не открывает дверь. Боясь, что посетитель потревожит мирно спящего ребенка, я поспешила вниз и потянула тяжелую створку парадного входа, чтобы впустить гостя.

Передо мной стоял… доктор Лукас, одетый в тот же нелепый, обтягивающий живот атласный сюртук с кружевным жабо. Он держал в руках небольшой кожаный сундучок и заискивающе улыбался. По его круглой лысине ползли вниз и скатывались на плечи крупные капли дождя; круглые стекла очков запотели и прятали бегающие глазки.

Сердце в груди забилось, словно пойманный в клетку зверь.

— Миссис Коллинз, позвольте войти, а то на улице дождь, я промок до нитки. Видите ли, я наконец-то изобрел лекарство от всех болезней. Не то что ваши пресловутые волшебные бобы от Феи. Оно спасет не только Майкла, но и всех детей. Позволь мне войти, ханни-детка!

«Ханни-детка?»

В мгновение ока сон стал моим:

— Привет, Гай! Неужели ты думаешь, я впущу тебя?

Личина мистера Фишерли стекла вниз, подобно плавящемуся на огне воску, изменилась. Смешные очки, блеснув зеркалами, отразили мое бледное лицо. На губах преобразившегося гостя заиграла грустная улыбка Джокера. Гай в смущении поклонился и дрожащей рукой снял очки. Я напряглась, ожидая увидеть те же обжигающие тьмой дыры, но на меня взглянули грустные человеческие глаза с воспаленными красными веками, опухшие, смертельно уставшие. А потом послышался тихий надломленный голос:

— Елена, прости меня, если можешь. Ненастье близко. Скоро Стражи затеют игру. Мотыльки в паутине.

Я взглянула на свинцовое небо, разлившееся бесконечным дождем над парком. С одной стороны тучи окрасились кровавым бордовым цветом, замелькали огненные всполохи.

Как в запущенной на отмотку пленке, образ Гая Лэндола пятился в тисовые аллеи, превратившиеся в бесконечный сумрачный лабиринт.

Неожиданное чувство жалости и сострадания наполнило мое сердце, и я шагнула под стену проливного дождя, побежала вдоль аллеи, пытаясь нагнать плачущего врага, но его образ бесследно затерялся среди многочисленных запутанных дорожек. Парк и для меня превратился в ловушку.

Скрип открывающейся двери заставил меня повернуть голову… Перед глазами мелькнул покачивающийся на одном гвозде номерок «14 В». Почувствовался запах тлена, исходящий из-под порога. С чувством омерзения я отступила на шаг и сморгнула картинку. Тяжелый вздох, раздавшийся из-за прогнившего дерева, заставил меня поднять глаза. Дверь распахнулась, открывая вид на бьющий из середины пруда, достающий почти до тяжелых небес кровавый фонтан, взбивающий вокруг себя обильную алую пену. Она свисала с бортика и падала клоками на почерневшую от дождя траву газона.

Приглядевшись внимательно, я заметила вместо привычного лебедя плывущее ко мне человеческое тело — тело утонувшей женщины с растрепанными, торчащими во все стороны, подобно аллегорическим петушиным перьям, клоками рыжих волос. Лицо несчастной наполовину было погружено в кровавое месиво. Мертвый глаз-сканер приковал к себе взгляд. Превозмогая ужас, я приблизилась к утопленнице. Изможденное, бледное, как снег, лицо девушки, ярко выделяющееся на алом фоне пруда, было мне незнакомо. Сдерживая подступающую рвоту, я подошла ближе и заметила еще более омерзительные подробности. Руки и шея трупа испещрены торчащими из вен и артерий старинными медицинскими шприцами. Некоторые из них потрескались от времени и лопнули, оставив вонзенные в синюшную кожу иглы; острые осколки угрожающе переливались в сполохах молний… Уголок рта незнакомки медленно пополз вверх, а лицо начало приподниматься из лужи крови. Последняя мысль, посетившая меня перед тем, как крик ужаса вырвал от липких объятий кошмарного сна: мертвая девушка узнала меня…

— Миссис Коллинз! Миссис Коллинз! Проснитесь! — услышала я голос Софии, нашей горничной. — Миссис Коллинз, я впустила доктора Милтона, он сейчас осматривает мальчика.

— НЕТ!!! — Я рывком вскочила с кровати и, оттолкнув бедную Софи, побежала в детскую.

Придя в себя лишь на пороге, я натолкнулась на изумленный, ничего не понимающий взгляд Стивена, держащего малыша. Готовая провалиться под землю от стыда, я умоляла педиатра простить мое недостойное поведение, мотивируя его только что привидевшимся кошмаром.

— Элен, не стоит! Полагаю, ты просто-напросто устала. От переутомления не только кошмары начнут сниться, ты в трех соснах заблудишься…

Перед моими глазами вновь появился тянущийся до линии горизонта бесконечный тисовый лабиринт.

— Что ты хотел этим сказать?

— Накопившаяся усталость мешает трезвому, адекватному взгляду на окружающую действительность. Проще говоря, ты можешь не увидеть решения, лежащего у тебя перед самым носом, если пытаешься найти его в заоблачных высотах…

Я протянула руки и взяла у него опять порозовевшего Майкла. У малыша снова начала подниматься температура.

Стивен прочел мою озабоченность и бодро добавил:

— А что касается младшего Коллинза — не волнуйся. Его легкие чисты, небольшое респираторное заболевание, инфлюэнца. Пару дней давай жаропонижающие, если температура будет сильно досаждать, а так — витаминное питье и сон. Ну все, дорогие мои соседи, мне пора! Камилла ждет родителей к ужину, так что опаздывать мне не к лицу. Не стесняйся, звони в любое время. И не забудь лично от меня щелкнуть по носу Тома. Который раз пытаемся сыграть в гольф, но что-то вечно мешает.

Улыбнувшись мне и пощекотав малыша, мистер Милтон быстрым шагом покинул детскую.

Сколько же сейчас времени? Если он сказал, что Камилла ждет мать с отцом к ужину, то я спала довольно долго. Обеденное время давно минуло.

Почему же не звонит Томас? Неужели произошло что-то серьезное?

Не в силах более бороться с неизвестностью, я набрала мобильный номер мужа. Прослушав бесконечное множество гудков, теряясь в догадках, отгоняя от себя мрачные, словно назойливые мухи, мысли, я уже хотела отключиться, как на другом конце произошло соединение.

— Елена, ради бога, не волнуйся, со мной все хорошо.

— Просто скажи мне, что случилось! — закричала я в трубку.

— Тише, я хорошо тебя слышу. Говорю, не волнуйся напрасно… Это не касается нас, если только косвенно… Не жди меня скоро. Приеду — все объясню.

На том конце линии что-то зашумело, послышались посторонние голоса, и связь прервалась.

Мне ничего не оставалось, как ждать, — делать то, что не люблю больше всего на свете.

Этот странный день оказался бесконечно долгим. На часах пробило шесть вечера, мой сын послушно выпил ложку микстуры и спокойно спал. Благополучно минуло время вечернего чая, а потом и ужина, к которому планировал вернуться Томас. Прошли все мыслимые и немыслимые сроки. Софи несколько раз пыталась накормить меня, но бесполезно: я ничего не смогла выпить, кроме чашки мятного чая.

Завернувшись в шерстяной плед, сидела на диване и ждала. Одна часть меня пыталась анализировать привидевшийся полуденный кошмар, другая ловила каждый шорох за окном, ожидая услышать шум автомобиля и стук закрывшейся дверцы.

Как мне расценивать необычное лицедейство Гая? Что привело его назад и заставило просить о прощении? Или это дьявольская уловка, попытка воздействовать на мое самое слабое место — на чрезмерное сострадание?

Что могла означать неожиданная метаморфоза его сущности? И номер комнаты, ведущей в лабиринт? Существует ли подобная дверь в действительности и где?

Сплошные вопросы и ни одного ответа.

Должна признаться, это был первый сон, где присутствовал Гай, после давнишнего кошмара, когда он впервые появился в виде черноглазой сущности. Только сегодня я лицезрела его в том облике, в котором он существовал в действительности, впервые заглянула за стекла очков, увидела глаза смертельно испуганного человека, загнанного в ловушку… кем-то расставленную. Кто такие Стражи и какую игру они затевают? Мотыльки в паутине…

Я задумалась так глубоко, что тихий кашель, раздавшийся от порога гостиной, не сразу привлек внимание. Обернувшись, увидела Томаса, бледного и безумно уставшего.

— Милый! — Мигом соскочив с дивана, я подлетела к нему и прижалась к груди.

У Тома не было сил даже обнять меня. Прислонился к стене как к единственной опоре, боялся отойти от нее на шаг. Я, не говоря ни слова, подвела мужа к дивану и направилась вниз за Софи.

Тихий голос остановил меня в дверях:

— Бертина покончила с собой…

«Бертина? Кто это?»

Ничего более в тот вечер он не сказал. Когда я вернулась с горничной, бедняга Томас, свернувшись калачиком на диване в гостиной, забылся сном.

8 марта 2013 года

Бертина Майер, дочь мецената из Баварии, дипломированный психолог, выпускница Кембриджа, приятная пухленькая брюнетка, представленная мне памятным вечером на балу-карнавале как подруга Мари-Энн и невеста Гая. Точнее, бывшая невеста. Они расстались сразу же после карнавала по неизвестной причине. Девушка, не прощаясь, покинула Торнбери, и на протяжении нескольких лет я не слышала о ней ни слова. Новость о ее внезапной смерти привела меня в полное замешательство.

Все началось с неожиданного звонка Вильгельма, отца несчастной. Он разыскивал Томаса как последнюю надежду, единственную ниточку, которая укажет на местонахождение Мари-Энн и Бертины. Дочь назвала Томаса женихом своей подруги. Девушки на протяжении нескольких лет, пока учились в Кембридже, делили одну комнату в кампусе. По окончании университета они остались вместе, переехали в Лондон и сняли небольшое студио в районе Мэрилебон.

После месячного молчания и игнорирования звонков Вильгельм начал розыск дочери.

По известному адресу отцу никто не открыл дверь. Хозяин квартиры подтвердил: обе девушки уже несколько недель не появлялись, хотя арендная плата внесена за полгода вперед.

Разрываясь между желанием обратиться в полицию, открыв тем самым створки шкафа, дав любопытной публике покопаться в семейном белье, и страхом за жизнь дочери, Вильгельм пошел путем частного расследования. Он начал разыскивать Мари-Энн, что и привело его в конце концов к Томасу. Родственников или знакомых семьи Мортонов-Кингсли в Лондоне обнаружить не удалось. Дом родителей Мари в Сент-Джонс-Вуд долгое время пустовал, они проживали в Южной Африке на собственном ранчо. Следы девушек бесследно затерялись в многомиллионном городе.

Томас согласился помочь не на шутку встревоженному господину Майеру и, не теряя ни минуты, выехал в Лондон.

Им посчастливилось выйти на след Мари-Энн буквально сразу. У Тома сохранился ее номер — девушка не поменяла симку.

У бедного Вильгельма проснулась надежда, он заметно воодушевился, слыша, что Томас заговорил с Мари-Энн, но его радость была преждевременна: девушка ничего не знала о бывшей подруге или не хотела сообщать — такой вывод после разговора с ней сделал Том.

— Нам надо поговорить с ней с глазу на глаз. Я уверен, Мари что-то скрывает.

Мужчины не теряя ни минуты отправились по новому адресу.

Новый приют Мари-Энн располагался в районе Тауэр-Хамлетс, где на улицах чаще встретишь выходца из Бангладеш, чем коренного лондонца. Странный выбор избалованной снобки. Томас был немало удивлен, увидев, где теперь живет его бывшая подруга.

Она, не изменяя прежней привычке, закатила глаза, изображая крайнюю степень удивления и радости от встречи, но ни ее ужимки, ни в спешке наложенный грим не могли скрыть бледности и припухлости лица, отечности век, кукольно-бессмысленных глаз, невыразительных и остекленевших.

Девушка долгое время не выпускала из рук бутылку. От нее пахнуло затхлой волной перебродившего алкоголя в смеси с проглоченной наспех шоколадной конфетой, кусочек которой растекся в уголке рта. Томас невольно поморщился и увернулся от требовательного поцелуя в губы.

После долгих уговоров, просьб, денежных посулов Мари начала давать информацию:

— Ну что вы от меня хотите? Я ничего не знаю о Берти, не слышала долгое время. Уже больше месяца! — Глаза Мари неестественно сверкнули.

Томас понял истинную причину этого стеклянного блеска. Девушка серьезно подсела. И раньше ее настроение зависело от амфетаминов, а сейчас тем более. Он опустился на корточки перед хнычущей Мари-Энн и начал вспоминать прошлое — их встречи, поездки, счастливые минуты. Его тихий, проникновенный голос сотворил чудо — девушка разрыдалась, а вместе с горькими пьяными слезами открылась правда.

Из всего сказанного выходило, что девушки потеряли друг друга из виду давно. Их жизнь покатилась под откос после отъезда из Торнбери; обе покидали дом с разбитыми сердцами и без надежды на лучшее. Но если Мари-Энн была готова к неудачному исходу авантюры с ребенком, то Берта получила отставку от Гая неожиданно. В день велосипедной прогулки, во время ужина, сразу после моего ухода из-за стола, Весельчак, как будто продолжая рассказывать анекдот, наклонился к уху бедняжки и бодрым тоном заявил:

— Ты мне надоела!

С того момента жизнь Бертины Майер дала трещину, а потом и вовсе разошлась по швам. Все началось с ежедневных девичников в клубах, невинных аперитиво-дижестивов, на время залечивающих душевные раны. Продолжилось более тяжелой артиллерией — неразбавленным виски и бурбоном. Но скоро на горизонте замаячил страшный десерт — верные спутники и советчики разбитых сердец, волшебные таблетки и порошки, уносящие кого в страну психоделического лета, кого в райский гарем, а Бертину — в любимую страну Оз, вымощенную желтым кирпичом. Детская сказка приходила в гости все чаще и чаще. Ее милые герои шли на променады по Бонд-стрит, ныряли в подземку на Пикадилли, подсматривали в примерочные кабинки в «Харродсе». Однажды Бертина заявила Мари, чтобы та освободила комнату, потому что Лев с Дровосеком — новые бойфренды — намерены переехать в их квартиру. Не хочешь повеселиться с моими ребятами? Пара на пару? Терпение Мари лопнуло, и она, недолго сомневаясь, покинула обезумевшую подругу.

Томас боялся обернуться и взглянуть на отца Бертины. Он гнал от себя тяжелые мысли и предчувствия, уже зародившиеся в голове. Попросил Мари вспомнить адреса мест, где могла быть сейчас потерявшаяся девушка, назвать любые имена их бывших знакомых — все, что могло хотя бы как-то помочь.

Мари-Энн некоторое время напряженно думала, ее остекленевший взор приобрел осмысленность, и наконец она произнесла:

— Когда я затаривалась «снежком» у Салима, он говорил, что Баварскую Сардельку часто видят в Ист-Энде^[1]. Там Али держит небольшой кебаб на Чемпелтон-стрит. Все! Отстань от меня, малыш Томас, больше ничего не знаю. Давай-ка лучше выпьем за нашу встречу! Как я скучала по тебе!..

В глазах Мари-Энн появился приторный блеск.

Томас поспешно встал и шагнул к прислонившемуся к стене, бледному как смерть Вильгельму:

— Нельзя терять ни минуты, у нас появился шанс.

Ему захотелось задать бывшей девушке последний вопрос:

— Мари, где сейчас Гай? — Томас через силу произнес имя бывшего друга.

Та криво усмехнулась:

— А братец нынче везде и нигде. Везде и нигде!

Разум алкоголички и наркоманки явно сбоил, девушка заговаривалась.

Но, будто прочтя его мысли, она вдруг собралась и вполне осмысленно улыбнулась:

— Если серьезно, то последний раз он мне звонил из французского Дижона. Летел в Венецию. У него бизнес в Италии. Я передам ему привет от тебя, если хочешь.

— Не надо,  — отрезал Томас.

Несмотря на будний день Саймон прервал деловую встречу в офисе и через час подъехал в назначенное место. Никто не хотел вмешивать в щекотливое дело полицию, надеясь обойтись малой кровью.

Машина остановилась под невыразительной вывеской на арабском языке в узком, захламленном картонными коробками переулке. Вильгельм остался сидеть на заднем сиденье, непрестанно бормоча только ему ведомые молитвы.

Братья поднимались на второй этаж по полутемной грязной лестнице, еще не до конца понимая, что их ждет. Их прошлые представления о борделе в районе для иммигрантов моментально разлетелись в прах, стоило столкнуться с действительностью.

Все пространство над легальным кебабом занимал огромный полупустой зал; роль мебели исполняли засаленные подушки, сложенные в ряды матрасы, одеяла, превратившиеся в лохмотья. Среди вонючего хлама застыли в скрюченных позах странные существа — кто на полу, кто на корточках, окаменевшие, со стеклянными бессмысленными глазами. Безжизненные статуи, единственным движением которых были жадные глотки удушливого дыма из шахт. Клубы опия висели в воздухе. Зажав нос, братья разошлись по периметру комнаты, внимательно разглядывая каждую человеческую фигуру. Женщин среди них не было. Саймон подал брату знак, что спустится вниз и поговорит с официантом. Томас же огляделся в поисках глотка свежего воздуха. Он почти задохнулся от приторного запаха, голова поплыла по волнам душной смерти. В самом конце залы он заметил дверь, прикрытую темной ширмой, и, не теряя ни минуты, перешагивая через полуживые трупы, бросился к ней.

Бертина пролежала в ледяной кровавой ванне в соседней с опиумным притоном комнате уже более суток. Она вскрыла себе вены сначала на ногах, а потом и на левой руке в надежде быстрее покинуть дикий мир порока, из которого не могла выбраться. Ее никто не хватился, никто не искал, кровь на поверхности воды успела окислиться и подернуться блестящей пленкой.

Больше Томас мне ничего не сказал, я же не осмелилась уточнять подробности.

17 июня 2022 г.

Сегодня утром по скайпу пришло сообщение от юриста одного известного всем господина, которого мы считали давно потерянным и, скорее всего, умершим. Известие сути дела не меняло. Худой, как трость, адвокат, в огромных, в пол-лица женских очках, сообщил, что два дня назад известный нам сэр Гай Фердинанд Лэндол скончался в психиатрической клинике под Лозанной, в Швейцарии. В его завещании помимо прочих указано имя леди Коллинз, ей надлежит передать небольшой сверток и письмо, которые прибудут в Лондон через неделю после сожжения тела сэра Гая и захоронения его праха в фамильном склепе в Уилл Лодж.

Подумав, я не стала делиться этой новостью с Томом.

Гай давно перестал существовать в его жизни. Нет смысла сообщать о его кончине.

Прах к праху.

Что касается меня, то, каюсь, я иногда думала о нем, хотя не часто, так как боялась привлечь обратно. Последний сон, связанный с ним, долгое время не выходил у меня из головы, но разгадать его так и не удалось. Я старалась гнать воспоминания о мерзком клоуне, жизненный путь которого можно проследить по остающимся трупам или исковерканным судьбам. Мысль материальна. Поэтому вспоминать получеловека из своих снов я пыталась как можно реже, надеясь, что хозяин быстрее призовет его к себе.

И это наконец случилось.

29 июня 2022 г.

Не думала, что кольцо, о котором я почти забыла, найдет дорогу назад.

В свертке, завещанном мне Гаем, лежало оно самое, подаренное Фридой, ничуть не изменившееся, разве что приобретшее несколько новых царапин.

Долговязый поверенный мистера Лэндола приехал в Торнбери в сопровождении красивой рыжеволосой дамы, своего секретаря, и передал так же небольшой конверт, в котором находилось адресованное мне письмо, текст которого я переписываю сюда дословно.

«Привет, ханни Елена!

Если ты читаешь эти строки, то с большой вероятностью я отошел в мир иной, о чем ни секунды не жалею. Почему — сейчас поймешь и сделаешь собственные выводы, если не глупая! Ты всегда была умной девочкой. Кто, кроме родственной души, сможет меня понять? Только не делай удивленных глаз, прочитав слово “родственная”».

Да, ты всегда стояла на той же ступеньке, что и я, только вряд ли догадывалась об этом. Правда, мы были по разную сторону зеркала. Мне стало ясно это с первого взгляда, ты же не отличалась прозорливостью. За что и поплатилась! Здорово мы поглумились над тобой и Томом, развели как марионеток, как наивных детей, порой стыдно вспоминать. Спасибо тебе за доставленное удовольствие! До сих пор не пойму, как ты обнаружила наш сюрприз до того, как его нашла полиция? Это еще раз доказывает, что ты не догадываешься о своих возможностях… Увы, мой друг Томми также меня разочаровал — впервые сладкий мальчик проявил мужские качества и нарушил грандиозные планы. А впоследствии он не забывал их использовать? Я сейчас о мужских качествах! Пожалуй, применил пару раз, если у вас родился сын. Видишь, я не выпускал любимых друзей из виду.

А ты еще та штучка, Элен, я недооценил тебя! Окрутила его ловко и изящно, Мари-Энн и не снилось. Ты стала той, кем должна была быть моя недалекая сестра. Но сейчас не время жалеть о неудавшейся афере с замужеством.

Наверняка тебя волнует вопрос: зачем мне это понадобилось? Ты голову сломала, пытаясь проникнуть в мои дьявольские планы? Полагала, что не стоишь приложенных усилий? Видишь, я прав в своих догадках. А ларчик открывался просто! Я мастер иллюзий. Создав атмосферу таинственности, преследовал примитивную цель. Не надо блуждать в трех соснах, искусственно повышая собственную значимость, решение лежало у тебя под ногами. Простое, как все гениальное,  — я инсценировал перформанс ради удовольствия, ради кайфа управлять людьми, че-ло-веч-ка-ми! Разве можно променять роль кукловода на любую другую?

Неслыханное наслаждение — сочинить историю любви и совместной жизни для лучшего друга и кузины, потом под несложным предлогом их развести, получив половину акций СС, которую мне, благодаря искусно составленному брачному договору, передала бы Мари-Энн. Я стал бы основным держателем портфеля и послал господ Коллинзов к чертям! Предвосхищаю твой закономерный вопрос. Да, я в течение десяти лет скупал на бирже бумаги корпорации, и мне не хватало толики. Как жаль, что не удалось испить крови вашей семьи, напыщенных снобов, кичащихся своим рафинированным благородством, генеалогическим переростком древнего рода. Только по твоей вине мой тщательно продуманный план рухнул.

Но тогда я не сильно огорчился, получив взамен неслыханно щедрый подарок — Кольцо Намерения, считавшееся утерянным благодаря глупости предка.

Но ирония в том, что ты, не зная, какая сила сосредоточена в кольце, все равно достигла цели.

Ты не находишь это странным?

Прохвостка, ты обвела меня вокруг пальца, не отдала кольцо по доброй воле. Правила Тонкого Мира незыблемы — кольцо хоть и не передало мне твой негатив, потому что было получено в бессознательном состоянии (здорово мы тебя удивили, да?), но и силу порастеряло.

Я следил за тобой в течение десяти лет и сделал один вывод: ты ДУРА, Элен Коллинз,  — ты, имевшая возможность манипулировать людьми и событиями, отказалась от этого сокровища ради недолговечной плотской любви. Как недальновидно!

Поверь мне, стоящему сейчас перед открытой дверью в неизведанный до конца и такой желанный мир иллюзий, ты лишила себя главного — власти над этим миром.

Сейчас я расскажу тебе недолгую, но интересную сказку, перед началом вечного сна приоткрою тебе дверь. Кто знает, вдруг когда-нибудь ты захочешь присоединиться к нам в хороводе утех?

Знаешь, Элен, что слаще всего в жизни? Нет, не то, что ты сейчас подумала! Слаще всего — дергать за ниточки, поднимая безвольные конечности, влезать в чужую голову и заполнять ее своими мыслями и желаниями, заставляя никчемных существ исполнять любой каприз.

Первое подопытное существо появилось у меня в колледже. Прыщавая толстуха Кэти Соммерс. Знаешь, самые внушаемые люди — это некрасивые девушки в пубертатном возрасте. Используя ее чрезмерную похоть, успешно культивируемую мной, я достиг первых успехов — приобрел послушных овец среди одноклассников.

Не буду утруждать твое внимание описанием совращения юнцов, тщательно фиксируемого на пленку, их неистовых пьяных оргий с Кетти, приводящих благовоспитанных родителей в ужас. Их отступные, данные мне с условием уничтожения порнографических негативов, стали первыми кирпичиками в строительстве Империи Наслаждения.

Но манипулировать Кэтти и ей подобными было скучно, потому что легко. Признаюсь тебе честно: познакомившись с Томасом, я испытал практически сексуальное возбуждение от соблазна сожрать его душу, тонкую и ранимую. И начал готовить особую стратегию. Но он оказался крепким орешком, твой муж. Легко соглашался провести ночь с понравившейся красоткой, которую я для него приготовил, но далее дело не шло — он не пускал ее в свою жизнь. Поэтому, поняв, что обычные правила игры не действуют, я лично вступил в борьбу за гастрономическое лакомство — стал ему близким другом, отзывчивым, понимающим, вездесущим, — и стена недоверия дрогнула. Томас приоткрыл дверь, и я очень вежливо, не спеша, вошел… Нет, я не наследил там, я чувствовал себя как в музее, восхищенно смотрел по сторонам и наслаждался предвкушением победы. Ни одна человеческая душа не казалась мне таким деликатесом, как душа Коллинза-младшего. Но я откладывал, растягивал удовольствие. Знаешь, это как оттянуть оргазм с самой желанной женщиной. Хотя откуда тебе это знать?

Я стал своим в его поместье. Дедушка Уильям, оказавшийся недостаточно стойким, давно плясал под мою дудку, исполнял любые просьбы. И только Том держал одну дверь в душе и в доме закрытой от меня, одну-единственную дверь, за которой висел портрет Белой Дамы, как ее прозвали обитатели Торнбери. Мне оставалось подобрать ключи только к этой комнате, когда я впервые столкнулся с призраком.

Представляю, как ты сейчас удивилась. Да, Элен, в Торнбери действительно обитает дух, но только не пресловутой Белой Ведьмы, как принято говорить, а старухи, отравленной кормилицы Фриды Альварес.

Является она выборочно и лишь в тот момент, когда обитателям Торнбери грозит опасность. Ты ее еще не встречала?

В ту памятную ночь старая карга почти придушила меня, навалившись во сне. Она вынудила поклясться жизнью, что я оставлю Томаса в покое.

Чертова ведьма, мне пришлось это сделать. Только поэтому твой ненаглядный сейчас с тобой, а не в моей власти. Но, не получив его душу, я проглотил сотню других, так что усилия компенсированы.

Кроме того, я знал еще один источник нескончаемых удовольствий, который известен и тебе, моя сладкая путешественница. Необъятные, бесконечные миры сновидений, дарующие не только власть над созданными собственным воображением обитателями, но и над другими людьми.

Знаешь, почему я назвал тебя дурой? Потому что ты, научившись мыслить во сне, так и не нашла в себе силы и желания развивать свои способности. Я встречал твой праздношатающийся образ, неумелый, словно вылепленный бездарным ремесленником, сравнимый по уровню развития с младенцем. Я следил за твоими созданиями, и лишь когда они стали переходить грань дозволенного и становиться опасными, позволил себе вмешаться. Помнишь черноглазых гостей — смешной образ я себе соткал? Но и здесь вездесущая старая ведьма встала на защиту и помогла тебе найти лазейку.

Потерпи немного, осталось совсем чуть-чуть, и письмо закончится. Мне остается лишь рассказать тебе о Нем.

Один раз, вернувшись из увлекательного путешествия по сонным мирам, я прихватил Его с собой — случайно, ненамеренно. Он зацепился подобно репью и переполз в реальность.

Не жди, я не назову его имени. Скажу лишь, что мы стали единым существом.

Он — моим проводником и учителем в мире грез, я — его телом в мире людей.

Он дарил мне все новые наслаждения, чувственные, сексуальные, в объятиях самых красивых мужчин и женщин, созданных нашим общим неистовым воображением; я же давал ему то, что бестелесное существо не может почувствовать, — плотскую страсть, боль и страдания.

Мы путешествовали по землям и странам в поисках циничной любви, с увлечением разбивали сердца, смаковали доверчивые души, находили удовлетворение в человеческих стонах, слезах и изрыгаемых проклятиях. Жажда моего альтер эго росла.

Постепенно я перестал замечать грань, когда он присутствует во мне, а когда нет, мы срослись, подобно сиамским близнецам. Человеческие страдания стали для моей половины наркотиком, как для меня — плотские утехи во снах.

Но всему приходит конец, Элен. Мое тело, испытавшее все на свете наслаждения, устало и умирает по простой причине: оно отравлено средствами, которые я применял, чтобы продлить существование в мире грез, подсознательно спасаясь от присутствия в реальности. Таким образом я старался восстановить равновесие и не дать Ему полностью овладеть мною. Можешь себе вообразить — мерзавец Гай пресытился человеческими слезами.

Мои Стражи разыграли очередной суд над Мотыльками. А я наконец понял, что такое быть любимым. Это искупило многое.

Прощаюсь и прошу: загляни на огонек, когда очередной раз создашь себе сон. Навести старого друга. Нам есть что обсудить. Поделиться опытом.

Ты знаешь, как меня найти: позови по имени — я откликнусь. Буду ждать тебя.

До встречи,

Гай,

Или, как ты меня еще именовала, 

Весельчак, Клоун, Джокер. Нас много».

Я несколько раз перечитала письмо.

Одна мистификация за другой. Темное альтер эго, Стражи и Мотыльки. Долгожданная любовь как искупление. Финал похож на наркотический бред, не более того. Тем не менее я переписала письмо Гая в дневник, а потом сожгла.

Ничего не должно от него остаться, ничего, напоминающего о человеке, носившем имя Гай Фердинанд Лэндол, если только здесь, в моей тайной тетради.

Бедный больной Джокер, не справившийся с собственным демоном, позволившим завлечь его в бесконечный лабиринт страстей, и потерявший дорогу назад, к двери под номером «14 В»… Палата «14 В» в элитной лозанской клинике на берегу Лемана — именно в ней нашел свой последний приют Злой Клоун.

Я никогда не рассказывала Томми о кольце — ни до, ни после его исчезновения. Тем более не скажу сейчас, когда не стало нашего главного врага и кольцо вернулось. Пусть лежит и ждет своего часа или особого знака.

Уверена, каждый человек в состоянии творить чудеса и подстраивать под себя реальность — надо лишь следовать простым, как все гениальное, правилам. А кольцо — оно помогало мне, даже когда было в руках Гая, тем более поможет и теперь, будучи рядом.

^[1]  Ист-Энд (англ. East End) — восточная часть Лондона, которую часто упрощенчески представляют по произведениям Диккенса и других авторов эпохи промышленной революции как район расселения бедноты и антипод фешенебельного Вест-Энда.