Начало

Вдали от дома

Глава 0

С зеркала на меня смотрит астеническое, по-аристократически бледное лицо и невероятная глубина кристально-чистых бирюзовых глаз. Они достались мне от отца, а ему от его отца. Этакий приятный бонус перешедший мне по мужской линии. Отличительная черта нашей семьи, я бы так сказал. Я вглядываюсь в свои глаза, пока он колдует над моей прической, и вновь сталкиваюсь с этой бесконечной пустотой, я будто раз за разом погружаюсь в эту родную бездну.

— У Вас прекрасные глаза, сэр. Таких глаз я не видел ни у кого во всей Англии, а уж поверьте мне, повидал я действительно много.

— Ох, Томас, твои комплименты прямо пропорциональны твоему жалованию, уж я то, знаю, — я фамильярно смотрю на его отражение в зеркале, — так что, оставь-ка их при себе и лучше поправь мне воротник.

Томас тоже перешел ко мне по мужской линии, так сказать достался по наследству от моего ныне покойного деда. Почти всю свою жизнь он отдал работе на него, начиная от подачи тостов с яйцом на завтрак и заканчивая уборкой урн и плевательниц, которые мой дед использовал для того, чтоб не заблевать весь дом, когда у него начал отказывать желудок из-за постоянных стрессов на работе в фармакологической компании. Компания переходила по наследству так же, как переходил и сам Томас, и делала нашу семью просто баснословно невероятно богатой практически во всей чертовой Англии, и с каждым новым поколением обороты становились все больше и больше. Иногда казалось, что предела расточительству просто нет, и всякий раз, когда у тебя не хватало фантазии на то, чтобы придумать, куда можно спустить лишние деньги, то отец организовывал благотворительные вечера для богатых особ. Вероятно, существовали они как акт самолюбования для альтруистов. Думаю, когда человек имеет больше, чем в состоянии потратить — он становится альтруистом. В идеале. В худшем случае он загибается от дозы дорогущей, высококлассной наркоты в своем идеальном, начищенном пуэрториканской горничной пентхаусе, думая, что его жизнь сгорела быстро, но так ярко.

Он поворачивается ко мне лицом и поправляет воротник моей накрахмаленной белой рубашки, убирает прядь длинных иссиня-черных волос мне за ухо, почти не смотрит мне в глаза. С самого моего рождения Томас неустанно находится где-то поблизости. Я не помню и дня из своей жизни, чтобы в нем не было Томаса. Иногда я думаю, что в каком-то роде я заменяю ему ребенка, ведь своих детей у него никогда не было, впрочем, как и семьи. Мы — это единственная его семья и порой я удивляюсь такой преданности.

— Ты был бы со мной, если бы мой отец тебе не платил, а?

— Сэр, я… — он тушуется и опускает глаза еще ниже, а я хватаю его за подбородок и заставляю на себя смотреть.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю.

— Это мой долг, сэр. Я так давно вошел в Вашу семью, что уже не представляю другой жизни, — он искренне смотрит мне в глаза и продолжает застегивать пуговицы на моей рубашке, а я отворачиваюсь и смотрю на свое отражение в зеркале.

— Слушай, на этом приеме, не давай мне слишком много пить, хорошо? Это важно. Не хочу, чтоб все было как в прошлый раз.

— Хорошо, сэр. Все будет хорошо.

— Вот не надо мне тут заливать, Томас, в тот раз ты обосрался. Я тебя по-человечески просил, не подпускай меня к алкоголю, а ты что? Ты обосрался как какой-то дилетант. Что, так сложно не давать мне бухать? — я начинаю нервничать, когда речь заходит об алкоголе, я нервозно смотрю на часы, потом на себя, потом на него, — всё, поехали, хватит копаться.

Я хватаю пиджак, ключи от машины, пачку сигарет, на часах почти девять вечера. На гребаном приеме соберутся всякие важные богатые шишки, главы крупных компаний, фармацевтических корпораций, директора, будут показывать своих новеньких отсиликоненных телок, их резиновые задницы, набитые имплантами и делать вид, будто они счастливы.

Я сажусь в машину, Томас заводит мотор, и жизнь мимо меня начинает лететь стремительно быстро. Пролетает богемная Портобелло-роуд, пролетают дорогие бутики с фирменной одеждой, пролетают фонарные огни, пролетают неоновые вывески клубов для золотой молодежи, пролетают толпы туристов из Китая, которые прилетели сюда на выходные, пролетают шикарные, но бесполезные особнячки властителей мира в стиле барокко и рококо, которые они оставят в наследство своим ублюдочным отпрыскам, пролетают телефонные будки, кофейни и пабы, акции на химчистку, депиляцию и отпуск в Гаагу, пролетают дорогие автомобили, фигурные кусты, которые подстригают раз в неделю мексиканские рабочие и шум ночного города. Пролетает жизнь.

Я и не помню, когда жизнь начала просто идти мимо меня, но когда это произошло, всё будто померкло. Огни стали тусклее, краски города мрачнее, небо серее, все стало каким-то пресным и однообразным, всё вокруг будто потеряло свою энергию, свой вкус. Сама жизнь будто ушла из всего, что меня окружало, а я больше не знал, как вернуть ее обратно.

— Сэр, мы приехали, — он открывает мне дверь и пытается протянуть руку.

— Оставь меня, я тебе не какая-то там телка на выезде, я пока и сам в состоянии подняться.

Я отмахиваюсь от его руки, прохожу мимо и направляюсь ко входу. Томас верно и предано идет по правую руку, не замедляясь от меня ни на шаг. Идеальный помощник, честно говоря. Он выучил меня всему, что знал и в каком-то роде даже заменил мне отца, который постоянно был с головой занят делами компании. Я знаю, что зачастую жесток с ним, но где-то в глубине души я его очень ценю. Вообще-то, если говорить начистоту, я обязан ему жизнью.

— Томас, слушай… — я поворачиваюсь к нему, но на мгновение застываю, — э...

— Вы чего-то хотите, сэр?

— Да ты знаешь, ничего, пошли, — я подхожу ко входу, охрана пускает меня даже не сверяясь со списками приглашенных.

— Добро пожаловать, мистер Де Ла Рэй.

Я захожу внутрь, оглядываюсь в поисках бара, уже собралась добрая половина богатой Англии, дамочки в маленьких коктейльных платьицах с тоненькими ручками и звонким голоском, состоятельные мужчины нажравшие себе ни один подбородок, и снующие меж столов официанты в идеально белоснежных рубашках и наглаженных жилетах предлагающие закуски из гребешков, канапе с овощами и икрой и бог весть с чем еще, лишь бы это смотрелось дорого и богато. Один из официантов подлетает ко мне и предлагает аперитив. Меня дважды просить не надо. Рюмка улетает спустя секунду, а я нахожу бар.

— Сэр, может не стоит?

— Я не собираюсь бухать, я просто сяду туда… там, атмосфера не такая убогая, ясно?

Я пробираюсь сквозь толпы народу к своему излюбленному месту обиталища, там я чувствую себя комфортно. Мои отношения с алкоголем складывались не вполне нормально, но весьма стремительно. Иногда я сам не понимал, что я, таким образом, пытаюсь запить. Была ли эта жизнь изъеденная скукой или реальность лишенная риска, а может окружающая обстановка пыталась сожрать меня с головой и затащить в сборище таких же недалеких, охреневших от богатства и изобилия старых пердунов у которых уже ни на что не стоит. А может все сразу.

— Ваш отец будет читать сегодня речь, сэр.

— Я знаю. Интересно, он придумает что-то новое или будет говорить то же, что и в прошлом году, как делал это за год до этого. По-моему его креативщики теряют хватку.

— Мистер Де Ла Рэй, Вам как обычно? — бармен смотрит на меня с широкой улыбкой, а в руках у него бутылка плимутского джина и пустой стакан, готовый заполниться для меня.

— Как обычно.

Шум разбавляет приятный алкогольный всплеск, терпкий аромат и позвякивание льда в стакане. Я подношу к губам бокал, пробую его на язык и тону в его запахе. Все отходит на второй план. Даже гребешки под сливочным соусом бешамель и телки с перекаченными, упругими сиськами. Моя вторая страсть — это еда. И благодаря мгновенному метаболизму я мог жрать весь вечер и даже не отходить, чтоб поблевать для того, чтобы вернуться и продолжить жрать снова. У этого ведь есть какое-то название, верно?

Народ всё больше подтягивается, пока не оказываются заняты все столики для гостей. Я уверен, что такие вечера устраиваются в первую очередь для богатеев, а уж потом для тех, кому они решили помочь. Первым жрет всегда тот, кто имеет деньги, а уж потом все остальные. Так уж в этом мире всё устроено. И меня такая иерархия вполне устраивала. Я опрокидываю один стакан, бармен тут же заполняет его первоклассным джином вновь. Томас кладет свою сухую руку мне на плечо.

— Сэр? Может не стоит?

— Томас, может, ты сходишь и проведаешь как там мой отец? Нет ли у него каких проблем с речью? Тебе заняться нечем что ли? У меня все под контролем, ты же видишь.

— Но Вы сказали...

— Я сказал, чтобы ты не давал мне выпить лишнего. Похоже, что я сейчас пью что-то лишнее? — я манерно оглядываю барную стойку и развожу руками.

— Хорошо, я сейчас вернусь.

— Можешь не торопиться.

В десять ровно начинается мероприятие, главы от разных компаний начинают толкать пламенные воодушевляющие речи о том, как много этот год им принес и как бы они охотно хотели поделиться ресурсами с остальными. О важности альтруистических вложений, о здоровом будущем, о детях, о здоровье, о том, как важно держаться всем вместе и быть сплоченными, помогать друг другу в трудную минуту, о поддержке, помощи и здоровой нации. Словом, обо всём, что, как им кажется, другие хотят от них слышать. Почему об этом всем вспоминают только раз в год? Это уже другой вопрос.

Выходит представительница косметологической компании предоставляющей инновационные услуги на рынке косметологии и медицины. Говорит о том, что каждому человеку важно быть красивым не только снаружи, но и внутри, быть щедрым и добрым, отдающим и понимающим. Уж кто бы, что и говорил про внутреннюю красоту, так явно не тетка, которая потратила на услуги пластического хирурга больше, чем отдала на этом благотворительном вечере.

Я опрокидываю еще стакан, и бармен, не снижая темпа, тут же подливает мне еще. Мне нравится этот малый, он знает, что мне нужно. Когда отец выходит на сцену зачитывать свою речь, я не делаю пауз между порциями, а заглатываю сразу следующую. Он говорит то же, что и в прошлом году, о здоровой семье, здоровье детей и так далее и так далее и так далее. Наша семья сколотила состояние на основании фармакологической компании, та так разрослась, что превратилась в сеть по всей стране, и нашлось бы мало претендентов, которые бы оказались хоть сколько-нибудь серьезными конкурентами. Отец зациклен на здоровье, и я бы не сказал, что это в дань образу. Другие слушают его с воодушевлением, но я не впечатлен, я слышу эту речь уже третий год подряд и успел выучить ее до малейшего знака препинания. Я глотаю новую порцию джина и тяну руку за следующей. На горизонте появляется Томас, сейчас будет действовать мне на нервы. Алкоголь подействовал уже давно, мое тело словно обволакивает ватой, теплой, нежной ватой, звуки музыки становятся тише, голоса дальше, а на смену им приходит удовлетворенность. Алкоголь по праву лучшее изобретение человечества.

— Сэр, я думаю, Вам стоит прекратить это, — он говорит это довольно твердо.

— Все под контролем, Томас.

— Я думаю, нет. Мне кажется, Вам пора остановиться, сэр.

— Я что, похож на буйного? Я буяню тут или что? Ты видишь, чтоб я вел себя как дерьмо? Видишь? И я не вижу, — я его слегка отталкиваю от себя, — так что успокойся.

Я делаю глоток и кошусь на него, он переминается с ноги на ногу, тяжело вздыхает и не знает, что делать. Я не собираюсь напиваться, правда, мне уже достаточно хорошо. Он отворачивается от меня, потом снова поворачивается и отбирает стакан.

— Я все же настаиваю, сэр.

— Эй, какого черта?!

— Вы ведь просили, сэр… помните? Сегодня вечером.

— Я помню, о чем просил, но все хорошо, ясно тебе? Иди, займись своими делами, у меня все в порядке.

— Я не могу Вам позволить, простите, я должен Вас вывести, — он аккуратно берет меня под руку, а мое тело, будто не слушается, в голову дает предыдущая порция джина и на место удовлетворенности приходит неконтролируемая вспышка агрессии.

— Какого хрена ты творишь, мать твою?! Не ты мне будешь указывать, что делать, ясно?! Я твой хозяин, а не ты мой, уясни это, наконец! — я толкаю его, но он не отпускает моей руки.

— Пожалуйста, Вам нужно успокоиться, прошу Вас, послушайте, сэр.

— Я не хочу тебя на хрен слушать, отвали от меня! — я снова его толкаю, но еще сильнее предыдущего, а он по-прежнему не отпускает моей руки и пытается привести меня в чувство, — убери свои руки! Сейчас же! Я твой хозяин, я тебе приказываю! Слышишь меня?!

— Успокойтесь, прошу… Вы не можете так себя вести, здесь Ваш отец...

— Да мне насрать на него! И на тебя мне насрать! — я толкаю его с такой силой, что он отшатывается и я, наконец, освобождаю руку.

Я чувствую в своей голове приступ гнева, руки трясутся, дыхание сбивается. Томас отшатывается буквально на метр и замирает. Он стоит столбом, а его взгляд устремлен прямо сквозь меня, будто он увидел нечто такое, что повергло его в шок. На какое-то мгновение мне кажется, что он не дышит лишь потому, что забыл, как дышать, но он продолжает таращиться сквозь меня этим стеклянным взглядом, а в моей голове горит ярость. Ее прерывает небольшой щелчок, словно хлопок где-то в глубине. Он открывает рот, но не может вздохнуть, его руки не шевелятся, он просто стоит как вкопанный, и смотрит сквозь меня, открывая рот, будто в его глотке что-то застряло, будто его горло сжали руками и не отпускают. Через пару секунд он резко выдыхает и что-то, что сдавливало его горло, вылетает наружу. Вместе с сухим коротким кашлем мне в лицо брызгает несколько капель крови, а сам Томас падает замертво. У меня такой шок, что еще какое-то время я стою и смотрю туда, где только что стоял он. Я чувствую на своей щеке влажную каплю его крови, я медленно подношу руку к своему лицу и пальцами растираю ее, будто пытаясь убедиться, не привиделось ли мне это. На моих пальцах краснеет его кровь, воротник моей рубашки в мелких брызгах его крови, его кровь мелкими каплями осела на моих губах. Кажется, что я тоже перестал дышать. Меньше, чем через минуту люди начинают поднимать панику, метаться, кто-то пытается помочь, кто-то набирает номер скорой помощи, судя по звукам клацающих кнопок. А я просто стою в шоке и продолжаю таращиться на свои окровавленные пальцы. Только что он был здесь, а теперь его нет. Я поверить не могу. Этот человек пережил моего деда и отца и просто умер?

— Черт, Клэймор, что здесь произошло? — я слышу голос отца, но не реагирую, — Клэй? Ты в порядке? Черт возьми, пошли в машину.

Он берет меня за плечи и тащит к машине, а я продолжаю рассматривать свои руки. Когда я выхожу из этого здания, всё оказывается позади. Отец договаривается с водителем, чтоб тот отвез меня домой, а сам остается здесь. Не помню, как прошла дорога, но первым делом мне захотелось хорошенько надраться спиртным.

Наутро пришел отчет о вскрытии. Томас умер от взрыва кардиостимулятора, который был спровоцирован стрессом.