часть 3 глава 3

Петруху отвели в какой-то крестьянский дом, что стоял далеко за свинарниками, в парке. По пути Хельмут показал на длинные, каменные фермы вдоль которых они шли и как сумел — разъяснил, что отныне жить и работать Петрок будет с хозяйскими свиньями, здесь, на этих фермах, но трижды в день ему нужно приходить на главный двор и кормить собаку.

Возле этого красивого, одиноко стоящего среди голых кленов домика их встретила пожилая, молчаливая женщина. Петруху отвели в сарай, перед ним поставили два ведра с теплой водой и сказали вымыться. Старую одежду забрали, а когда он закончил, и стоял, стуча зубами от холода, Хельмут вместо полотенца принес ему коробку с каким-то белым порошком и велел всему с головы до ног хорошенько обсыпаться и натереться.

Эта ядовитая гадость скатывалась, размазывалась на мокром теле, но старик ревностно указывал пальцем на места, куда этот порошок еще не попал и требовал, чтобы юноша натерся полностью. У Петрухи слезились глаза, он жмурился или старался чаще моргать, чтобы хоть что-то видеть. Так или иначе, а вскоре он сделал все так, как ему было велено.

Женщина принесла чистую одежду и большие, сильно стоптанные башмаки. Не входя в сарай, она бросила все это через порог. Хельмут, не прикасаясь к штопанным, выношенным до крайней степени, но выстиранным вещам, лишь кивнул на них и, ступив в сторону, сказал одеваться…

Они вернулись к свинарникам. Там Вагнер отвел его в бытовку, посреди которой стояли две огромные печи с вмурованными в них чугунными чанами. Возле них, размешивая то в одном, то в другом свиное варево длинной палкой, суетился чумазый, рыжий паренек. На вид ему было тринадцать-четырнадцать лет.

— Лёнка! — едва только крикнул Хельмут, как этот живчик тут же очутился рядом с печью и вытянулся в струнку, как солдат.

Вагнер заглянул в один чан, в другой, понюхал пар, поднимающийся от них, и пошел осматривать помещение, заглядывая под скамейки, суя нос в углы, поднимая палкой и переворачивая валяющееся у окна тряпье. У следившего за стариком рыжего парня двигались только глаза. Его веснушчатое лицо было красным толи от жары, толи от смущения. Хельмут кивнул на тряпки и недовольно бросил:

— Парадок, Лёнка.

— От окна дует, — по-русски ответил рыжий. — Разрешите оставить, господин управляющий.

— Будет вош.

— Не будет, господин Хельмут, — заверил тот, кого, судя по всему, звали Лёнька. — Станет чесаться, я сразу в огонь.

— Парадок! — многозначительно поднимая вверх палку, снова произнес Вагнер.

— У меня всегда порядок, господин управляющий.

— Нье все́гда, — снова неправильно ставя ударение и, коверкая слова, сдвинул брови Хельмут, — тот недела госпожа два раза бил?

— Больше не повторится, — не стал возражать рыжий.

— Этот, — кивнул на вновь прибывшего управляющий, — ест твой новый помагашник. — Как имя́? — бросил Хельмут косой взгляд на почесывающегося у входа Петруху.

— Петрок, — тихо отозвался тот.

Вагнер отчего-то поджал губы:

— Лёнка, — не отводя взгляда от новичка, хмуро сказал он, — Науши помагашник как нада гаворит гаспада. Будет плохо гаворит, палка ждет тебя.

Рыжий по-военному кивнул, после чего Вагнер медленно прошел ко второму выходу и отправился на улицу.

Лёнька сразу же бросился к чанам, спешно и старательно размешивая клокочущее в них варево.

— Бери вторую палку, — не глядя на Петруху, громко крикнул он, — помогай.

— Так расскажи, что да как, — возмутился новичок.

— Нам с тобой не положено много болтать, — не отрывая взгляда от чана, заметил рыжий, — если застанут за болтовней во время работы, мало не покажется обоим. Бери палку и мешай, все расскажу за работой. Шевелись же, быстрее, чего спишь на ходу?

— Порошок, — начиная размешивать готовящийся свиной обед, стал оправдываться Петрок, которому так сладко пахло из чана, что он вдруг подумал, что и сам сейчас с удовольствием бы хлебнул этого горячего. — Глаза щиплет.

— Пройдет, — сопел стараясь, Лёнька, — с пóтом сойдет. Бери поглубже, до дна, не ленись. Если пригорит, вместо сна ночью будешь отдирать котел, а еще получишь от управляющего столько, что в глазах будет кровь щипать, а не порошок.

Петруха добавил в движении, хотя, если сказать честно, сил у него было куда меньше, чем у этого рыжего, который был помоложе, и не выглядел худым.

— А что, этот управляющий, Хельмут, злой? — между делом спросил новичок.

Рыжий приосанился, и быстро бросив взгляд по сторонам, тихо ответил:

— Запомни, парень. Ты у меня в помощниках уже четвертый. Сказать тебе, где те трое?

Господина управляющего звать только «господин управляющий» и никак иначе. И стоять перед ним нужно так, как это делаю я. И вообще, смотри на меня и делай также, не то у меня скоро появится пятый помощник.

Это ты там, у себя на родине был кто-то, а здесь ты никто. Из всех, кого взяли из лагерей, только меня называют по имени, слышишь? И я хочу, чтобы и дальше было так. А если ты будешь лениться, скажу госпоже — и тебя враз приколют вилами за сараем, а после прикопают в парке, чтоб по весне трава лучше росла.

Запомни, делай, хорошо делай то, что я тебе говорю, и всегда стелись перед господами. Только тогда какое-то время протянешь. Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Сколько? — впервые оторвал взгляд от чана Лёнька. — Семнадцать? Что ж ты такой дрыщь? Мамка не кормила, или из лагеря забрали?

— Вроде как из лагеря, — не стал углубляться в детали Петрок.

— Врешь, — не поверил рыжий, — покаж номерок.

— Нету.

— Вот и не финти.

— Я и не финчу, — пожал плечами Петруха. — Мне не кололи номер, лекарства всякие кололи.

— Хватит врать, — растянул жабий рот в неком подобии улыбки рыжий, — те, в кого лекарства кололи, уже давно тю-тю, в печках пожжены…

Лёнька внезапно вжал голову в плечи и примолк. Петруха оглянулся по сторонам, но никого вокруг не было.

— Ты чего? — тихо и настороженно спросил он.

— Нельзя болтать, — пробормотал себе под нос рыжий, старательно размешивая варево, — нельзя. Длинный язык. Уши кругом, доложат, расскажут. Будут бить, бить…

Обманщик ты, — сказал он вдруг, — долго не продержишься. Надо сказать управляющему, что врешь. Такие тихушники, которые правды не говорят, всегда что-то в себе держат, сбежать хотят, а потом через это попадает нам всем. …Номерка, видите ли, у него нет. Не бывает такого, в лагере всем колют номер. Надуть меня хочет, не получится…

Рыжий и дальше что-то такое бормотал, будто бредил, а Петрок решил молчать. Какой ему резон что-то доказывать этому Лёньке? Даже если и спросит он «где был в лагере?», что ответить? В каком-то келн… кен…, чертовы немецкие названия, — сокрушался Петруха. — Ишь ты, правде он не верит. Выходит, что надо и ему врать? А зачем? Видно ему тоже тут было не сладко, — рассуждал Петро, перемешивая свинячью еду, сглатывая слюну и пытаясь оправдать этого несчастного рыжика. — Понятно же, что попадает часто. Хельмут говорил, что раз в семь дней госпожа бьет всех, бьет так просто, ни за что.

Вот же, …такая красивая женщина, статная, ей бы за детишками смотреть да жить себе в радость, столько коров, свиней, а она палкой всех охаживает. Одно слово — капиталистка. Правильно их в семнадцатом ковырнули…

— Доходит, — начиная перемешивать медленнее, громче буркнул себе под нос Лёнька, — все. Выгребаем поленья на жестянки и несем в ведра на дворе. Гаси огонь…

Печи погасили и вернулись к чанам. Рыжий сразу же пошел к окну и, сняв с гвоздя две деревянных ложки, дал одну Петрухе, а со второй забрался на уступ печи и принялся со знанием дела вылавливать что-то в свинячьем вареве.

— Ах, хорошо, — приговаривал он, — о, и вот еще! Не стой. Сейчас понесем корм свиньям. Пока есть время — ешь. Тут, брат, с господских столов полно всякого можно поймать. Все лучшее в усадьбе попадает собакам и сюда. Пока наши несут помои из домиков работников и из дома фрау, им нельзя останавливаться и ковыряться в ведрах. Если увидит кто — поколотят палками. Потому, если и прихватит кто-то из дворовых хоть что-то, то только сверху. Вчера селедка попалась, представляешь, почти целая. Только, — тут же замер, вспомнив что-то Лёнька, — запомни! Рыбьи кости все вон, в печь их. Не дай бог свинье ими подавиться…

Сегодня, впервые за долгое время Петруха нахлебался от пуза. Съел немного, но больше почему-то не лезло. Скорее всего, от этого самого переедания его даже начало слегка мутить. Рыжий, услышав об этом, сказал:

— Привыкнешь. У всех так сразу. Любой лагерный дядька или парень, что в парке работает, или с «навоза», сейчас полжизни отдаст за то, чтобы здесь месячишко поупираться. И плевать им, что тут бьют. Им, откровенно говоря, меньше палок попадает, зато пожрать дают с гулькин нос, а работают они, как ломовые лошади, помирают и падают там, в навозе, так что цени и не выпендривайся. И зря не ешь сою.

— Какую сою?

— Горошины, что в чане разваренные плавают, — пояснил Ленька, — вот они, гляди. Полезная штука. Ее, эту сою, для фрау привозят из конюшен под Берлином, а туда откуда-то из дальних стран, может, даже из Африки. Капиталисты — могут себе позволить. Вечером посмотришь, — Лёнька перешел на шепот, — господин управляющий требует порядка, и это для нас хорошо. Когда засыпаешь сою в чан, всегда немного просыпается мимо. Наводишь порядок, подметаешь, а сою веником под доски. Вечером достаешь ее, бросаешь на плиту горошины, они прожарятся и становятся вкусней семечек. Лежи себе и грызи.

До вечера, так красочно раскрашенного Лёнькой, еще надо было дожить. Еду в кормушки свиней разносили ведрами, а сил у вновь прибывшего помощника свинаря едва хватало на то, чтобы донести тяжелую ношу до самого свинарника. Петрок наполнял свои ведра до половины и все равно падал от бессилия у кормушек.

Второй свинофермой Ленька занимался сам, а по приходу сел на скамью у печи и сказал:

— Слушай сюда, доходяга. Ты знаешь, почему среди лагерных только мне разрешается носить кепку? Потому, что меня господа уважают. Мне, такой как ты, помощник не нужен. Еще и за тебя жилы рвать, дрыщ недокормленный. Если через два дня не будешь нормально помогать, скажу господину управляющему и тебя отправят на навоз. Там ты сразу почувствуешь, что такое настоящая работа. Запомни, свались ты от бессилия в ямах, что за фермами — тебя там же закидали бы сверху навозом, а вечером и утром мужики делили меж собой твою пайку, пока не обнаружилось бы, что ты подох. Два дня тебе, слышишь? Как тебя там?

Винклер был шокирован тем, сколько сил было брошено на организацию охраны объекта «Вервольф». Оставалось непонятным, так было и до этого, или все эти части подтянули сюда только приезду фюрера и представителей ставки?

Всю дорогу до Винницы Фридрих, стараясь, чтобы этого никто не заметил, исподволь следил за Бауэром, будучи полностью уверенным в том, что этот археолог все же задумал с ним как-то поквитаться. Странно, но выглядевший целиком поглощенным заботами «Крестьянин» относительно Винклера совершенно не выказывал никаких эмоций. Единственное, что могло хоть как-то обратить на себя внимание, так это те слова, что Конрад произнес еще в самолете, когда они набрали высоту и легли на курс. Вкратце говоря о том, какие задачи будут ставиться перед группой Фридриха, Бауэр как-то подчеркнуто сдержанно сообщил сотрудникам о том, что лично он очень рад тому, что группой обеспечения безопасности будет командовать именно такой опытный и очень жесткий командир. Дескать, задачи, поставленные руководством перед ними в этой командировке, как раз и требуют от личного состава такой предельной жесткости и четкости исполнения. «Да уж, — рассуждал про себя Винклер, — что называется — понимай, как хочешь».

Самолет, дорога, время до рассвета у поста в лесу, где им что-то около двух часов пришлось дремать в машинах, поскольку постовые не могли найти кого-то, кто лично должен был встретить эту группу — все это время Бауэр, сидя в голове колонны, совершенно не беспокоил Фридриха. Казалось бы, где еще, как ни тут, на территории противника группе Винклера начать выполнять возложенные на них функции обеспечения безопасности? Однако даже когда их груженую оборудованием, оружием и боеприпасами колонну впустили на территорию «Вервольфа» и подогнали для выгрузки к въезду в бункер, «Крестьянин» упрямо игнорировал людей оберштурмбанфюрера, используя их только как грузчиков.

Там же Винклер заметил, что его самого и прекрасно обученных, проверенных бойцов группы, многие из которых отлично себя зарекомендовали и имели множество наград за специальные задания, пускают только до массивных, бетонных ворот, не давая им ни малейшей возможности даже заглянуть внутрь слабо освещенного коридора, уходящего куда-то вниз, под землю. Бауэр воспринимал все это, как должное, а Фридрих тихо шалел, стоя в сторонке и наблюдая за разгрузкой. «Кто знает, — глядя в спину «Крестьянина», рассуждал он, — возможно, Конрад и на самом деле забыл то, что случилось в Легедзино? Мало ли? Если, как доносила молва, он долго был на фронте, то по сравнению с тем, что ему пришлось пережить там, неприятности в украинском селе были для него просто детскими забавами».

Наконец, Винклер, решив наладить контакт, дождался момента, когда Бауэр останется один и подошел к нему:

— Прекрасные муляжи, — окидывая взглядом широкую площадку, усыпанную нехитрыми деревянными и бетонными постройками, сказал он, — даже у меня складывается твердое впечатление, что здесь какой-то хозяйственный склад или что-то в этом роде.

— Да, так и есть, — отрешенно глядя куда-то в лес, ответил «Крестьянин».

— Что «так и есть»? — не понял Фридрих.

— Это, по сути, и есть некая база.

— Ну, разумеется, — стоял на своем Винклер. — Сверху база, а внизу бункер фюрера?

— Сверху бункер фюрера…, — поправил его Бауэр, — а внизу то, о чем вам знать не обязательно, но что вы со своими бойцами будете снабжать сырьем и охранять так же самоотверженно, как охраняли бы саму рейхсканцелярию.

— Фюрер будет жить здесь? — всматриваясь в простые, деревянные постройки, неуверенно спросил Винклер.

«Крестьянин», наконец, одарил его коротким взглядом и, записывая попутно что-то на листе, лежащем поверх открытого полевого планшета, заметил:

— Если это вас так сильно интересует, Фридрих, то домик главнокомандующего находится немного дальше, за этой базой, в лесу.

— Просто в лесу?

— Да, в лесу, а что здесь такого? Вы сами видели уровень защиты объекта, а фюрер захотел, чтобы штаб имел прямую связь с природой. Знаете, на свежем воздухе у генералов лучше проветриваются их тяжелые головы.

— А если налетит авиация, русских?

— Здесь хорошие бомбоубежища, хоть и неглубокие, — терпеливо пояснял Бауэр. — Поймите, любой бункер может стать ловушкой, и чем он глубже, тем она надежнее. Фюрер — мудрый человек и рассудил правильно, располагаясь наверху. Кстати, сегодня закончат площадку для его самолета, прямо тут же, невдалеке, и …все. К приему главнокомандующего готовы! Вот так, господин оберштурмбанфюрер, однако, все это мало касается вашей группы. У вас другие задачи.

Сразу же скажу, что у всех вас, как и у любого из прибывших с главнокомандующим, будет возможность беспрепятственного доступа на территорию «Вервольфа», но вот что вы должны знать, Фридрих: от первой линии безопасности до этих ворот в подземелье вас всегда должны сопровождать сотрудники внутреннего контура охраны. Они будут знать обо всех ваших перемещениях, и ждать возвращения тех, кто будет ходить на «охоту». Без сопровождающего любой из вас автоматически превращается в постороннего, а с ними здесь обходятся крайне жестко.

— На охоту? — озадачился Винклер. — Что это значит?

— Скоро, — вместо ответа, странно улыбнулся «Крестьянин», — очень скоро нас соберут и каждому поставят конкретные задачи, а сейчас, простите, мне необходимо спуститься вниз. До завтра мы должны успеть собрать оборудование.

— А что делать нам? — не удержался от вопроса Фридрих.

— Вам? Вам пока нужно просто отдохнуть. Дайте мне пять-десять минут, вас разместят. Ждите здесь, возле машин, к вам подойдет человек

6 февраля утром в отведенный группе казарменный домик, что стоял в лесу, неподалеку от объекта, явился майор Рохус Миш, тот, кто ночью устраивал их на ночлег. Он поприветствовал всех и сообщил, что личному составу «охотников» нужно пройти с солдатскую столовую. Винклер собрался было идти со всеми, но посыльный, остановив оберштурмбанфюрера, сказал, что старшие офицеры у них кушают отдельно, и он проведет Винклера туда, где его уже ждут.

В полевой офицерской столовой сидел только один Бауэр. Холодно поприветствовав Фридриха, он повторно отрекомендовал ему Миша. Оказывается, это один из тех, кто, по словам «Крестьянина» в самое ближайшее время будет плотно сотрудничать с его «охотниками. Конрад тут же отпустил майора, а сам спокойно принялся завтракать.

Винклер, дабы не выглядеть глупо, последовал его примеру и, только через минуту, будто невзначай спросил:

— Охотники? …Интересно. Фюреру понадобился оберштурмбанфюрер, загоняющий для него дичь?

— В некотором роде, — спокойно ответил Бауэр.

— Конрад, — чувствуя некую недосказанность, решил все же всё выяснить Винклер, — что это за игры? Какие «охотники»?

— Терпение, господин оберштурмбанфюрер, — то ли шутя, то ли даже с издевкой произнес «Крестьянин», — мои парни трудились всю ночь и уже готовы начать работать.

Сегодня рано утром прибыл человек, который, как только отдохнет, поставит всем нам задачи. Впрочем, свои задачи я и без него прекрасно знаю, а вот вам после его вводных станет немного не по себе. Так что мой вам совет — пользуйтесь моментом, отдыхайте, и дайте отоспаться своим людям, в ближайшее время ночная жизнь у них будет чрезмерно активной.

До конца завтрака Бауэр больше не проронил ни слова и, вытершись салфеткой, спешно ушел, сухо кивнув на прощание. Винклер проводил его взглядом и, чувствуя зверский аппетит, целиком сосредоточился на еде, отбросив в сторону все свои догадки и суждения.

Плотно позавтракав, Фридрих, решив прислушаться к совету «Крестьянина», направил стопы свои к группе, желая вздремнуть на жесткой, армейской кровати, но на пороге столовой его ждал майор Миш.

— Господин оберштурмбанфюрер, — официальным тоном начал он разговор, — позвольте мне вас проводить, а по пути объяснить некоторые хозяйственные моменты…

Они свернули за угол дощатого здания, и лесной тропинкой направились в сторону казармы, в которой ночевала группа Винклера.

— Запоминайте, пожалуйста, — в полголоса продолжил майор, едва только они удалились от столовой, — я сотрудник личной охраны фюрера, и здесь, по сути, являюсь пропуском на объект для ваших бойцов и для вас лично. Наверняка вам уже сказали об особенностях прохода на ближний периметр. Смотрите, там, внизу, около сорока метров южнее вашей казармы находится здание хозяйственного склада.

— Синий, деревянный домик? — заметил то, на что ему было указано Фридрих.

— Да, это он, — подтвердил майор. — В нем будет находиться все, что вам необходимо для выполнения поставленных задач. Сегодня же я уберу из вашей казармы своего истопника, и вам придется назначить кого-то из своей группы.

— Я так понял, место, где мы ночевали, останется за нами? — поинтересовался оберштурмбанфюрер.

— Да, это так, — ответил Миш. — Сейчас же назначьте себе заместителя, того, кто будет выполнять все организационные поручения. Не годится офицеру вашего калибра делать земную работу самому.

Все свое имущество перенесите в тот синий дом и поставьте своего часового с четкой инструкцией не пускать никого, кроме вас и того, кто будет вас замещать. Может быть, вы уже сейчас готовы сказать, кто это будет?

— Да, — тут же прикинул Винклер, — майор Астор Леманн.

— Что ж, — пригибая ветки, с опаской оглянулся назад Миш, — вам, как говорится, виднее. Он, если не ошибаюсь, имеет отношение к Гестапо?

— Имеет, — подтвердил догадку оберштурмбанфюрер, — но нам необходимо иметь в своих рядах и этих специалистов. Я достаточно помотался с ним разных местах, видел в деле и…

— Можете не объяснять, — продолжил путь майор, — я осведомлен о том, что все ваши люди хорошо проверены. Просто я дал вам время подумать, но рад тому, что вы уже определились.

Так вот, все имущество, кроме личного, которого, насколько я понимаю, у вас практически не осталось, должно храниться там. Хочу заметить, мы прибавим к снаряжению ваших бойцов многое и, поверьте, все это будет самым лучшим, главное, чтобы вы исправно делали свое дело...

— Майор, — приостановился Винклер, — я до сих пор нахожусь в полном неведении, какое, черт возьми, дело?

— Всему свое время, — легонько подтолкнул его вперед Миш, — я не уполномочен сообщать вам эту информацию.

— Вы не уполномочены, Бауэр не уполномочен, но ведь я не могу так? Для того чтобы как следует организовать работу, мне нужна информация!

— Тише, — ничуть не смутившись подобному проявлению эмоций, продолжил путь Рохус Миш, — даже здесь, на охраняемой территории, нужно быть достаточно осторожными. Потерпите, Винклер, сегодня состоится совещание, и господин Грайте сначала введет в курс дела лично вас, а позже поставит задачи и всей группе. Поверьте, уже к вечеру вы будете перегружены всякого рода информацией. Сейчас же, сделайте все, что я сказал, и помните, всё, даже дрова, брать только на складе, вас обеспечат всем…

Фридрих, наслаждаясь утренней свежестью, добрался до казармы и уже на подходе заметил, что внутри ее происходило какое-то активное движение. Открыв дверь, оберштурмбанфюрер замер на пороге. Вся его команда таскала из комнаты в комнату кровати, тумбочки…

— Бруннер! — заметив в проеме открытой двери старшего второй группы, окликнул его командир. — Что здесь происходит?

— Обживаемся, господин оберштурмбанфюрер, — доложил тот. — Сказано навести порядок и отдыхать. Справа будет ваш кабинет и спальня, там уже прибрано. Простите, места не так много. Мы с Леманном будем напротив вас, через коридор, а группы в большом зале. Утром приходил тот майор, что вчера привел нас сюда, дал распоряжения и сказал, что пойдет к вам…

— Да, я его встретил, — проходя в обустроенную солдатами комнату, бросил через плечо Винклер, — Альфред, …Бруннер!

— Слушаю, — отозвался майор из-за двери.

— Леманн здесь?

— Здесь, позвать?

— Нет, соберите всех наших там, в большом…, в большой спальне.

Бруннер улыбнулся, но, ничего не сказав в ответ, пошел выполнять указание.

Через пять минут личный состав Винклера собрался в большой комнате, в которой все еще царил беспорядок. В воздухе висела пыль, и пахло мокрой тряпкой. У окна стояли ведра с водой и деревянные швабры, солдаты собирались мыть пол.

— Все получили в синем здании? — осведомился командир.

— Да, — отряхивая на ходу руки, подошел Леманн, — черт побери, приятно вспомнить. Честное слово, я соскучился по такой полевой жизни.

— Давайте без лирики, Астор, — настраивая всех на деловой лад, выступил вперед Винклер, — внимание, слушайте все! Я так понимаю, что майор Миш вкратце обрисовал вам то, что здесь можно делать, а чего нельзя? Если я сейчас повторю что-то из сказанного им, ничего страшного, лучше вами запомнится.

Значит так: отныне две наши группы сливаются в одну. С легкой руки майора Миша мы будем иметь название «Охотники». Моим первым заместителем назначается штурмбанфюрер Астор Леманн, а в наше отсутствие, если таковое случится, руководство группой примет на себя майор Альфред Бруннер.

Здесь, в казарме, будет и наш штаб, и родной дом. После обеда я получу инструкции и более детально доведу вам то, чем мы будем здесь заниматься. Сейчас же, быстро наводим порядок и все отдыхать. Нам обещали активную ночную жизнь. Насколько я понял, к домику проведены и водопровод, и канализация?

— Точно так, — кивнув, ответил Бруннер, — ребята разобрали хлам в моечной, вполне можно мыться, вода теплая.

— Отлично, — продолжил командир, — все наши хождения по территории строго ограничены: в столовую; на склад, где нас, как обещали, обеспечат всем, что нам будет необходимо; и выходы на задания. Зарубите себе на носу, без присутствия майора Миша любой из нас будет считаться здесь посторонним, и… Отряд станет на единицу меньше. Итак, у кого есть вопросы?

— Господин оберштурмбанфюрер, — спросил кто-то из солдат, — а правда, что сюда прилетит сам главнокомандующий?

— Конечно, — тут же высказался кто-то за его спиной, — того и гляди, завтра к нам в душевую начнут ходить все генералы его штаба…

Солдаты засмеялись. Винклер выждал момента, когда схлынет волна шума и тут же ответил вопросом:

— Откуда информация?

— Мы же разведка, — подмигнул солдат. — Много чего уже подсмотрели и узнали.

— Как интересно, — озадачился командир, — Леманн, ваши бойцы?

— Бруннера, — неохотно отозвался вновь назначенный первый заместитель.

— Черт побери, — едва сдерживая улыбку довольства, выругался Винклер, — ну-ка, тихо и быстро выкладывайте, что еще разнюхали.

— Сверху кирпичные и деревянные здания, но только прикрытие, — посыпалась информация со всех сторон, — там полно народу и все что-то делают, но, похоже, что это, в основном, охрана.

— Так еще…

— Снизу минимум три этажа больших и серьезных помещений с толстыми кабелями связи и электричества.

— Вы уверены? — опешил оберштурмбанфюрер.

— Уверен, — искоса глянув на коллег, ответил боец, — эти данные нас учили отслеживать еще в первую программу подготовки в 41-м. Посмотрите, какие у них шахты вентиляции, гул стоит, как от самолета. Отметьте толщину стен. А котельные? Водопровод? Подогрев воды? Кто стал бы это делать только для казарм охраны? Мы знаем уже много, господин оберштурмбанфюрер.

Винклер поднял руку:

— Пока мне этого достаточно! — Он тяжело вздохнул и молча прошелся вдоль примолкших солдат. — Должен сказать, что Майор Миш тоже предоставил мне информацию, но… О чем вы должны помнить всегда? О том, что каждый из вас — солдат Германии. Вы с гордостью говорите: «мы — разведчики». Это прекрасно, однако, все что вы видите и слышите, здесь, на этом объекте, по сути — дисциплинарная статья и пуля! Замечу, пуля не в бою, при выполнении воинского долга, а от охраны внутреннего периметра этого объекта. Пуля позорная, у стены, или в лесу, здесь же. Понимаете, о чем я говорю?

Если вдруг выяснится, что вы чем-то здесь интересуетесь, эта позорная пуля ждет каждого из вас и, уж тем более, любого из ваших командиров, знавших все и не доложивших охране. Но, — Винклер, как раз в этот момент вспомнив басни майора Миша, понизил тон до полушепота и добавил, — с другой стороны, если кто-то из вас закроет здесь свои глаза и уши разведчика, я перестану вас уважать, как профессионалов. Вы должны видеть и слышать все.